Потанцуйте со мною в Ирландии

      

***

             За окном было пасмурно. С облаков даже что-то падало.       Внутри съёмной квартиры было жутко холодно. Отопление не работало вот уже третьи сутки.       В голове было пусто. Мысли не двигались.       Известный писатель Томас Бженджишчикевич сидел за столом, по-старомодному занеся шариковую ручку над пустым листом белоснежной бумаги. Недавно распечатанная пачка лежала рядом на столе. На полу уже валялось несколько скомканных листов, таких же чистых, как и тот, над которым повисла рука.       - Suka! – раздалось на всю промёрзшую квартиру.       Очередной белоснежный лист был скомкан и отправлен на пол за спиной.       Аккуратно вытащив из пачки новую жертву, писатель вновь занёс своё орудие над ней.       Так он просидел ещё минуту.       Он просидел бы и дольше, но в домофон позвонили.       - Twoja matka! – послышалось в ответ.       Свежий листок был сброшен со столешницы резким движением вместе с парой карандашей и стеклянным стаканом, который не разбился на счастье того, кому бы пришлось убирать осколки. Томас никогда о них не думал.       Он встал из-за стола и направился к холодильнику.       Тяжёлые ботинки стучали о грязный пол, оставляя в пыли не менее грязные следы.       Промятая металлическая дверца морозильной камеры открылась, обнажая батареи бутылок с виски. Одна из них была уже открыта.       Когда стакан наполнился ледяной горячительной жидкостью, снова раздался звонок. На этот раз уже в квартиру.       «Дверь подъезда посетителей нынче не останавливает…» - мелькнуло в голове Томаса.       На ходу выпив свой виски он пошёл к выходу. Отперев замок, мужчина исподлобья взглянул на молодого парня с охапкой цветов.       Повисла гнетущая тишина.       Запах цветов бил прямо в ноздри самыми разными оттенками. В охапке были розы и ромашки, тюльпаны и хризантемы, пионы и Бог весть что ещё… Томас никогда не разбирался в цветах, но даже он понял, что букетом эту помесь растительности, названий для которой, может, и не придумали, назвать никак нельзя.       За разноцветной охапкой торчала физиономия юноши с открытым ртом.       - И чё пялишься? – грубо спросил его мужчина.       - З… Зд… Здра-а-авствуйте…       - Здоров.       - В-в-в-в… В-вы - Томас?       - Я.       - Вам букет.       - Мне?       - Ну…       - Что?       - Походу вам…       Мужчина неловко перехватил охапку цветов и, держа её одной рукой, второй запер дверь. Затем он оглядел свою съёмную квартиру, где единственным опрятным местом был письменный стол, и задумался.       Размышления прервал очередной звонок в дверь.       Томас Бженджишчикевич просто разжал руки, роняя розы и ромашки, тюльпаны и хризантемы, пионы - всё, кроме крепко зажатого в пальцах стакана, прямо на пол, развернулся и снова открыл дверь.       - Там это… - начал молодой парень, глядя на валяющиеся на грязном полу       - Что?!       - Письмо… - боязливо ответил юноша, вытягивая руку.       Мужчина принял конверт и медленно вскрыл. Достал письмо. Развернул. Меланхолично прочитал. Убрал в карман пальто. Вышел из квартиры. Отдал доставщику стакан. Развернулся. Закрыл дверь. Провернул ключ в замке дважды. Неосторожно протиснулся к лестнице. Выругался на польском и начал спускаться вниз.       На улице была слякоть, но Томас, вернувшийся домой лишь недавно, уверенно шагал по промозглой аллеи. На ходу он достал мобильник и заказал такси к ближайшей закусочной.       «Ваш водитель уже в пути!» - написало приложение.       До забегаловки писатель дошёл пешком. Нечаянно толкнул какого-то бродягу, аккуратно обошёл миловидную девушку, заказал себе сэндвич и кофе, по привычке расписался на салфетке для какой-то полной дамы лет сорока.       Телефон запищал: «Ваш водитель ожидает вас!»       Такси подъехало прямо ко входу. Томас сел в него, не отряхивая тяжёлых ботинок.       Сидя на заднем сидении он поглощал свой сэндвич.       Кофе остался нетронутым стоять на заднем сидении, когда писатель рассеянно вышел перед кубическим зданием с белыми буквами на чёрном фоне: «RoyalHibernianAcademy».       - Эй, а кофе? – крикнул водитель в окно.       - Оставь себе на чай… - буркнул Бженджишчикевич на ходу и пошёл к зданию галереи.       Перед входом писателя встретил какой-то бугай в чёрном костюме при галстуке с классическим узлом, но Томас сунул тому в лицо полученное ранее письмо и хмуро зашагал дальше.       Сдав старенький плащ и шляпу в гардероб, мужчина наконец-то принялся осматривать место, в которое попал. На его лице сразу же появилось отвращение.       - Здесь подают выпивку? – спросила гримаса у работницы галереи.       Та махнула рукой в сторону барной стойки, установленной специально для гостей закрытой вечеринки.       - Виски есть?       - Чистый?       - Чистый.       - Разбавить водой?       - Чистый.       - Добавить лёд?       - Чистый.       - Один чистый виски, пожалуйста – елейным голосом произнёс бармен, наливая напиток в коктейльный бокал.       - Dzieki skurwysyny.       - Рад стараться! – последовал добродушный ответ.       Томас Бженджишчикевич вновь принялся осматривать галерею. Он пытался зацепиться взглядом за что-нибудь приятное, но обнаруживал лишь цветные пятна, намалёванные на белоснежных холстах.       «Кажется это называется современным искусством…» - проплывало у него в голове.       Писатель не придумал ничего лучше, кроме как опрокинуть в себя бокал с виски, обновить порцию и пойти в другой зал.       В следующем помещении его ждала живая музыка. Томас обнаружил для себя, что она ему по вкусу. На электронных инструментах играли аранжировку какой-то классической Ирландской песни, добавляя в неё немного импровизации.       Неожиданно взгляд мужчины приковала одна из картин. На ней была до деталей изображена кирпичная стена, на фоне которой стоял человек в пальто и шляпе. У него были короткие чёрные волосы, большой несколько раз сломанный нос, подкрученные усы и острая бородка, тонкие губы, впалые щёки и синяки под глазами. Пара грустных зелёных глаз была устремлена прямо на смотрящего. Томас Бженджишчикевич узнал в человеке себя.       Быстрым шагом он подошёл к полотну и прочитал подпись: «Писатель в клубе». Пара грустных глаз оглядела помещение, заполненное электронной музыкой, но все другие картины были совершенно абстрактными. Кроме этой…       «Киара МакМюррей»       Имя художницы отпечаталось в голове писателя, который стал метаться от картины к картине, пока не понял, что все картины в этом зале принадлежат той же женщине.       Томас вернулся к «Писателю в клубе» и опрокинул в себя очередную порцию виски. Он стоял возле собственного изображение около получаса, практически не двигаясь, уставившись в собственные грустные глаза.       - Вам нравится? – раздался за спиной милый женский голос.       - Нет.       - Но вы стоите здесь уже полчаса…       - Нет!       Бженджишчикевич развернулся и оказался перед рыжеволосой красавицей в чёрном платье. У неё были густые вьющиеся волосы, обрамляющие веснушчатое лицо. Нижняя губа была заметно толще верхней, но это лишь добавляло определённую изюминку. Прямой нос, точёные скулы, высокий лоб… И большие широко раскрытые глаза небесно-голубого цвета. Густая бровь была вопросительно вздёрнута.       - Я подумала, что вам будет интересно…       Но мужчина уже не слышал девушку.       - Не будет никакого интереса, - начал он с нескрываемой злобой, - в засилье красок, Чёрт их побери!       - Томас?...       - И пусть я, может, «молодой повеса», я лучше буду мокнуть у двери!       - То…       - Не будет мне в безумии покоя,       Но вы – безумцы, коих поискать!       Ведь вы холсты божественного кроя,       Готовы кистью с красками распять!       Люди стали собираться вокруг «Писателя в клубе» и мужчины, что стоял возле него.       - Я лучше просто прыгну в танец смерти,       Зашью свой рот и пальцы отрублю,       Но с большим удовольствием, поверьте,       Я вам в лицо со сцены нагрублю!       «Это же Бженджишчикевич…» - начали перешёптываться люди вокруг.       - Я буду вам доказывать повсюду:       Искусство – не набор из всех цветов,       И я бы вас повесил как Иуду,       Но у меня нет виселицы, лишь набор из слов!       Томас сделал жест рукой и разбил бокал об пол:       - И этим словом я надеюсь можно,       Не совершая грязный суицид,       Мне опровергнуть всё, что невозможно       Назвать искусством, тут уж без обид…       Толпа, стянувшаяся со всех залов начала аплодировать стихотворцу, а тот уже куда более тихим голосом продолжил:       - И я сложу с себя венок от Бога,       Подонком стану, сволочью и тлёй,       Но больше я не преступлю порога,       Где капля краски портит цвет земной…       Люди вокруг закричали, как будто не их только что поливал грязью один из известнейших авторов этого города, а может быть и страны. Лишь рыжеволосая красавица молча стояла, понурив голову, носком туфли перемещая осколки хрустального бокала.       Томас Бженджишчикевич по привычке раскланялся для публики и, войдя в раж, начал читать все стихи, которые приходили ему в голову: свои, чужие, матерные, любовные… Его хорошо поставленный голос завоевал толпу с самого начала.       Он не заметил, как рыжеволосая красавица исчезла из его поля зрения.       Кто-то подносил чтецу новые порции виски, чтобы тот промочил горло, кто-то бесшумно проговаривал строчки знакомых произведений, даже музыканты каким-то волшебным образом подстроились под происходящее, органично вплетая звуки своих электронных инструментов в слова писателя.       Лишь когда в голове закончились строки, Томас Бженджишчикевич раскланялся в последний раз, принял букет из роз и направился к выходу, демонстративно плюнув в сторону «Писателя в клубе».       Он не заметил, как оказался в квартире.       Розовый букет оказался на полу, но что-то тяжёлое ударилось о него помимо цветов. Это был кулон, раскрывшийся от удара. Мужчина поднял его вместе с небольшой бумажкой, исписанной тем же почерком, что и предыдущее письмо:       «Спасибо, что испортили мою выставку.»       Кулон полетел в окно.