Не забирай меня

      Долгое время я не смела моргать, дышать, бежать или делать хотя бы что-то. Я была парализована от страха, я чувствовала холод до костей, страх отдался болью внизу живота, изнутри всё сжималось, как перед самой важной контрольной работой. Перед глазами нарисовалось море, бассейн прямо передо мной, его голос такой же близкий, как тогда… в тот самый день… когда мы первый раз переспали. Нет, почему я это называю так? Это было изнасилование. И как бы не было трудно признаться самой себе, но да… меня тогда изнасиловали.       Но теперь всё гораздо хуже, чем шесть лет назад. Защиты родителей больше не стоит ждать, ведь они даже не знают, что я в России. Теперь я совершенно одна. Одна с этим страшным человеком, который сейчас так близко ко мне. Стоит мне только повернуться, и я увижу его спустя столько времени. Нет, я не готова. Я совсем не готова. — Ты вся дрожишь, — я чётко услышала шаг ко мне, но ноги отказывались отойти подальше, моё обмякшее тело забыло, как двигаться, утопая в омуте страха и воспоминаний.       Этот голос. Он изменился: стал таким грубым, холодным, взрослым. Я поняла, что до этого дня в своей жизни я никогда не испытывала истинного страха. — Посмотри на меня, — это был чёткий приказ, пропитанный нежностью и демонической лаской.       Нельзя поддаваться панике, нужно держать себя в руках, иначе это кончится плачевно для меня.       Пытаясь сглотнуть все свои мысли слюной, я сделала шаг вперёд и повернулась назад.       Время остановилось. Все часы мира остановились, когда мои стеклянные глаза нашли его, хищные во мраке. Он стоял в темноте, только его дикие глаза глядели на меня так, словно из преисподни. Он стоял так властно, уверенно, но так спокойно, словно питался этой тьмой вокруг него. Всё было так хорошо для него и так губительно для меня.       Его шаг вперёд отдался эхом в большой комнате и в моей голове. Я прикусила щеку изнутри в попытке сдержать слёзы, которые так и просились наружу, чтобы хоть как-то дать выход вулкану эмоций.       Он стал выше. Я еле узнавала его в свете огня. Он держал руки возле паха. Светлые волосы были уже коротко подстрижены, но всё равно взъерошены. Он стоял скалой и словно возвышался надо мной, пока я едва ли не теряла пол под ногами.       Глеб читал меня, как открытую книгу. Он хорошо понимал, насколько мне сейчас страшно и плохо, а я знала, что он будет тянуть этот момент до последнего. Он улыбнулся одним уголком своих губ и начал идти ко мне. Голубин осмотрел меня своими пожирающими глазами с ног до головы, съедая одним лишь взглядом голодного волка.       Я замерла в ожидании худшего или же обморока по меньшей мере, но Сименс проходит мимо меня и подходит к столу. Я поворачиваюсь за ним, словно жертва, что боится хоть на одну секунду потерять хищника из виду. — У тебя поднялась температура, — спокойно проговорил он, смотря на стол, будто оценивая еду, — в подвале ты бы вряд ли пришла в себя. Это как в детстве, — усмехнулся он, наконец кинув взгляд на меня — жалкую пародию человека, — ты всегда была жертвой в подходящий момент.       Боже. Только после этих слов я через какую-то невидимую пелену вспоминаю, что этот мужчина в чёрном костюме с суровостью на лице — мой друг детства, с которым мы вместе росли.       Глеб отодвинул стул назад и сел, потом поднял глаза на моё вкопанное и неживое лицо, которое к этому моменту истратило все краски и признаки жизни. — Ты не ела столько времени… — опять в его заботливых словах я слышу всех бесов ада, — последний раз ты ела в ресторане, — мои глаза вспыхнули поражением, — с Олегом, — Глеб улыбнулся совершенно спокойно, — кстати, о нём, — я тяжело сглотнула, но и это далось мне с большим трудом, — зря ты ему сказала адрес. Он же станет тебя искать… — почему в его словах я отчётливо ловлю сострадание, — бедолага. — Не надо, — этот голос, что был больше похожим на писк и всхлип, был моим, — ты с ним ведь ничего не сделал? — Даже если сделал, то что?       Он издевался. Он издевался над моим жалким положением и даже не скрывал этого. Я понимала, что мне уже нечего терять, поэтому дала всем мучительным мыслям перемешаться и взорваться одним большим фейерверком в виде града слёз и криков. — За что ты меня так ненавидишь?! — я ринулась к другому концу стола, просто боясь себя и своих действий, хотя мои шаги опять медленно привели меня к нему, — за что?! Из-за тебя я оставила всё! Друзей, семью, планы на будущее! Я ушла! Почему ты меня притащил сюда!? Почему, скажи мне!?       И вдруг я понимаю, что вспышка гнева только нарастает при виде полного безразличия Глеба. Нет, я согласна на всё, но только не на компанию с ним. Чувствуя всю обиду и горечь, я тут же достаю ножницы из-под подаренного им платья и кидаюсь с ними к парню, сидящему за столом. За долю секунды, когда ножницы были возле его шеи, моя рука зависла в воздухе, постепенно начиная неметь от крепкой хватки. Я обжигаюсь касанием и пытаюсь отцепить от себя его, но уже чтобы убежать, но он упрямо не отпускает меня. — Довольно, — устало и скучающе говорит он.       За один миг Глеб встаёт с места, даже не отпуская мою руку. В этот момент я понимаю, насколько же он высок. Он без усилий выхватывает ножницы из моих рук и кидает их куда-то. Они шумно приземляются, но я их не вижу, словно мрак комнаты поглощает их. Тогда в затуманенный разум проникает осознание того, что теперь я осталась одна и абсолютно беспомощна перед этим монстром. — Я смотрю, со смелостью у тебя всё в порядке, — усмехается он и со всей силы хватает за предплечье, кидая моё тело на стул, — сиди смирно, если не хочешь проблем, — холодно предупреждает он, — и ешь! У меня нет желания закапывать твой труп.       Я недовольно села, чуть ли не шипя в лицо врага. — Я была уверена, что ты умер, — внезапно призналась я, почему-то не боясь при этом смотреть прямо в глаза Сименса. — Я решил не делать тебе такое одолжение, — любезно ответил он, держа в руках вилку и нож.       Я не ела дня два, и мне очень хотелось, но гордость пыталась меня удержать. Два дня. Это слишком долго даже для собственной гордости. На этот раз она не смогла мне помочь, ведь мне и вправду хотелось попробовать хоть что-то с этого стола. — Мясо очень вкусное, — при себе отметил Глеб, кладя кусок мне в тарелку.       Я подумала, что сейчас напрыгну на еду и начну пожирать всё, что под руки попадётся, но когда я захотела взять вилку, поняла, что всё равно гордыня держит меня за последние поводки. — Я хочу выпить, — от внезапности мой голос не потерял решительность. — Хорошо, — спокойно согласился Глеб.       Он потянулся за бутылкой вина неподалёку от нас. Рукав его чёрного костюма и белой рубашки под ним поднялся совсем немного, но и этого хватило, чтобы мои глаза словили его татуировки. Я тяжело сглотнула при таком детальном рассмотрении его крепких рук. Бокал передо мной наполнился бледно-жёлтой жидкостью. — Савиньён Бланш, — отметил он, понимая, что я ждала красное.       Не важно. Я подняла бокал и залпом опустошила его. Мой друг на это никак не отреагировал, потому что хорошо осознавал, что если я не выпью, то кроме истерики ничего ждать не стоит. Наверное, поэтому он тут же налил мне ещё, и я опустошила и этот в ожидании, когда вино наконец-то начнёт действовать. — Как жизнь? — спокойно начал Глеб, — столько лет прошло. Какие новости? Муж? Дети?       Как иронично. Похищать меня из другой страны, а потом спрашивать не замужем ли я случайно. Это была изумительная издёвка, учитывая то, что Глеб Голубин знал о моей жизни больше, чем я сама. — Да нет, — хмыкнула я, наконец решившись попробовать мясо и салат, — жила в Австралии, в своей квартире, был у меня собственный офис, свои работники. — Да ты что-о, — удивлённо говорил Глеб, явно оценив мой сарказм, — а в Москву зачем вернулась? — Да так, — улыбнулась я, — друзей старых навестить. — Очень благородно с твоей стороны. А я вот с одной девушкой познакомился, но ты её точно не знаешь, она с Лондона, — спокойно рассказывал Глеб, — бедную выселили из съёмной квартирки, лишили работы, можно сказать. Бедолага.       Я еле сдерживала себя, чтобы не вцепиться в горло этого бесчувственного тирана. Как же я тебя ненавижу. И, читая даже эти мысли в моей голове, Глеб одним лишь глазком посмотрел на меня, довольно усмехаясь. Его рука вместе с вином валяжно поднялась вверх. — За дружбу!       Понимая, что не стоит ждать, что я тоже подниму бокал, Глеб сразу выпил всё до капли, облизнув затем пухлые губы.       Я съела совсем немного, но мне этого вполне хватило, потому что нервы были так расшатаны, что я боялась, что могу начать блевать. Мне этого не хотелось. Точно не здесь и сейчас, ведь всё, что меня волновало — это то, что же меня будет ждать, когда Глеб насытится ужином и отложит вилку.       Этого не происходило минут пятнадцать точно. В это время, пока Глеб ел в тишине, я опустевшим и пьяным взглядом пялилась на камин, звуки которого были колыбельной для моих ушей. Я внимательно смотрела на то, как мелкие оранжевые искорки летали возле тёплого огня, и мне казалось, будто этот жар, исходящий от огня, проникает в меня, тихо грея изнутри, но потом я понимала, что это вино начинает действовать. Я успела тысячу раз пожалеть о количестве выпитого, но было уже поздно. Каждый раз, когда я закрывала глаза, растворяясь в своих мучительных мыслях, открывать их становилось сложнее. Веки стремительно тяжелели. — Ты же не собираешься уснуть прямо здесь? — усмехнулся вдруг мужской голос надо мной.       Когда я быстро открыла глаза, увидела Глеба, который стоял прямо возле меня. Мне казалось, что от этой внезапности я быстро протрезвела, но я понимала, что это только мне показалось, ведь со стороны мой взгляд всё также оставался пьяным и потерянным. — Чего ты так боишься, Мария?       Его голос. Я не знала, почему это происходит, но его голос был таким демоническим, что мне казалось, будто он пробирается под самые рёбра и перемешивает все внутренности. Этот голос звучал, словно по всему дому, заставляя замолкнуть каждую живность.       Он, опираясь одной рукой в спинку стула, медленно наклонился, и его губы оказались прямо возле моей шеи, одаривая её тёплым дыханием — Чего ты боишься больше всего? — прошептал он, явно угрожая. Я продолжала упрямо молчать, но это было вовсе не от протеста, а от того, что я не чувствовала сил, чтобы ответить хоть что-то, — молчишь значит…       Глеб задумчиво выдохнул и выпрямился. Он, опять держа руки у паха, стал неспеша ходить по комнате. Я смотрела на него исподлобья, словно боясь, что он поймает мой взгляд на себе. Но Глеб смотрел куда-то вперёд. Он подошёл к камину. Сейчас я была полностью уничтожена и сломлена, а у него в руках были все козыри, сейчас он может делать всё, что ему вздумается и даже убить меня, и никто не заметит, что меня нет в живых. Но Сименс был не так прост. Он знал, каких мучений мне стоит его молчание и это невыносимое ожидание, и он оставил мне лишь смотреть не его силуэт и слушать камин. — Глеб… — тихим боязливым голосом протянула я. Кровь начала стучать в висках, — ты меня ненавидишь, да? — Ненавижу? — переспросил Глеб, ухмыляясь. Только потом он повернулся ко мне, — ненависть, Мария, — это такое жалкое и простое слово перед теми эмоциями, что я испытываю к тебе. — Я знаю, что мы причинили друг другу много… — Заткнись! — затрещал вдруг Глеб, и его кулак встретился со стеной, — не смей больше открывать свой поганый рот!       За эти два часа ужина Глеб был настолько спокойным, что после таких внезапных криков я и не думала пискнуть даже. Несмотря на отчаяние, я хорошо понимала всю прискорбность ситуации для меня. Я лишь сделала глубокий вдох в попытке успокоить своё сердце. — Я уже однажды поверил тебе, больше не собираюсь.       Он чувствует себя преданым, ему больно. Я это хорошо понимала, но ничем не могла ему помочь. Прошлое не исправить, а он никогда не передумает мне мстить. Поэтому теперь было не важно, что я могу сказать или сделать.       Я взяла бутылку вина и вылила в бокал до последней капли. Вышло до края. Я взяла и стала глотать алкоголь, молясь, чтобы он мне помог хоть как-то успокоить внутреннюю истерику. Не хочу кричать, не хочу плакать перед ним и молить о прощении, потому что я знаю его слишком хорошо. Он никогда не простит, это будет лишь унижением. — Ты пророчила мне наркотики, шлюх и скорой смерти в грязном подвале, — и тут я понимаю, что Глеб несётся ко мне и быстро сокращает расстояние между нами, и я не успеваю даже вдохнуть, как он железной хваткой собирает мои волосы в кулак и заставляет смотреть на себя, тихо постанывая от страха, — теперь скажи мне, милая, где я и где ты…       Глеб отпустил меня, но сильно толкнув. Я не сумела удержаться на стуле и приземлилась на пол на колени и ладони. В этот момент одна слеза покатилась по щеке, но я быстро убрала её ладонью, так и не посмев пошевелиться всем телом, ведь я даже затылком чувствовала, как он быстро обходит меня и, хватая за волосы, тянет вверх. — Ну же! Вставай! Где твоя смелость?! — он опять отпускает, и я вновь больно бьюсь коленями, — вставай! — Я не могу ничего исправить, Глеб! — всхлипывая, кричу я, не поднимая лица, — мне правда жаль, что я сделала тебе так больно тогда! — Больно?! — властно усмехается он, стоя надо мной, — я не чувствую боль! — Глеб громко вдыхает воздух, словно успокаивая и пытаясь контролировать ураган внутри себя, — Ты права… ты ничего не можешь исправить, — Глеб был таким опасным, что я боялась даже сглотнуть, — но ты можешь облегчить мои обиды.       И опять его пальцы хватают мои волосы с такой силой, что из глаз сыпятся искры, он поднимает меня немного и начинает тащить к массивным деверям, через которые я сюда вошла. — Иди, блять! Шагай! — Глеб, прошу! Не нужно! — я кричала эти слова на автомате, — Пожалуйста!       Мои колени бьются об пол, голова гудит от боли, глаза уже горят. Я понимаю, что Глеб не может контролировать собственный гнев, и это на самом деле страшно. Он убьёт меня. Я это хорошо понимала, но не была уверена, что готова умереть.       Глеб открыл двери ногой, кидая меня перед собой. Я почувствовала под ладонями мягкий ковёр и попыталась встать на ноги, чтобы убежать, но, не знаю, от вина ли это было или от страха, но я не смогла и, споткнувшись, опять упала, а затем мои волосы опять собрали в кулак. — Ползи! Тебе ещё долго предстоит ползти у моих ног!       И я ползла, умоляя чудо случиться. Я была настолько запугана, что даже не смотрела по сторонам. Хоть и вели меня сюда с повязкой на глазах, мне было настолько всё равно, что сейчас по бокам от меня.       На тот момент, когда Глеб открыл другую дверь пинком, мои колени были уже здорово потёрты, а ладони все красные. Он схватил меня за руку и толкнул внутрь. Я не успела оглянуться, только поняла, что это какая-то спальня, хотя она была слишком огромной.       Я лишь повернулась и начала ползти назад, с мольбой смотря в глаза этого совершенно пустого человека. Я хорошо понимала, что он был совершенно искренен, когда сказал, что он больше ничего не чувствует. Я видела, что его глаза пусты. — Глеб, прошу, успокойся! Давай поговорим, хорошо?!       Но в этот момент он лишь усмехнулся над моей жалкой просьбой. — Сейчас ты меня успокоишь, — Глеб схватил моё уже покрасневшее от его касаний предплечье, — вставай! — Нет!       Понимая, что это конец, в моём крике были все оттенки истерии. Но Глеб поднял меня, как пушинку, и сильно толкнул. На этот раз я приземлилась на мягкую кровать и от осознания предстоящего я крикнула в пустоту. — Нет, только не это! Нет! Лучше убей меня!       И я опять встала, хотя он был совсем близко ко мне. С таким состоянием у меня не было ни единого шанса. Он опять встретил меня своими крепкими руками. Недовольно рыкнув, Глеб схватил меня, развернул и толкнул на этот раз гораздо сильнее, словно вкладывая в этот удар свою ненависть и усталость от моего надоедливого протеста. И я, падая без сил, увидела перед собой лишь деревянное изголовье кровати. Падала я весьма быстро, а удар был неизбежен. Это было последнее, что я словила от реальности.       И мир вокруг вдруг потерял все краски и остался чёрным пятном в сознании.