Не забирай меня

      На пару секунд Глеб замер, оставаясь близко к моей шее. Он дышал близко, казалось, что я нахожусь возле пасти льва, ожидая, отступит он или вцепится мне в глотку.       И он медленно, но верно начал отдаляться. Кожа на моих плечах перестала чувствовать тепло его дыхания, но Глеб навис надо мной и, шумно сглотнув, посмотрел прямо мне в глаза. — Да, — усмехнулся он одним уголком пухлых губ и облизнул их.       Сердце почему-то стремительно ускорялось. Так сильно, что держать собственное дыхание в груди начало казаться чем-то невозможным. Я была готова расплакаться, но по какой-то причине этого всё ещё не происходило. И я поняла, что вовсе не готова к тому, что сама же предложила только что. Я знала, что сейчас Глеб не намерен терять время.       Я. Он. Его дом. Его правила. Сейчас это произойдёт, спустя столько лет страха, отчаяния, моя душа и моё тело, которые будто до сих пор не смирились с тем, что было с ними шесть лет назад, вновь познают жестокость Глеба. От осознания этого голова стала кружиться. Я поняла, что я вовсе не готова. Но было уже поздно. Я понимала, что мне придётся это пережить ещё раз, чтобы наконец-то получить свободу.       Свобода эта была манящая, как никогда. Тогда улетая отсюда, я бежала со всех ног от него и все эти годы жила в страхе, потому что знала, что Глеб Голубин никогда не простит меня. Никогда. Я знала, что гнев его страшен, и однажды он меня догонит и уничтожит.       Но сейчас всё было по другому. Сейчас, если я получу эту свободу, она будет окончательной, она будет идеальной, она будет принадлежать мне полностью. Моя свободна наконец будет моей. — У меня дела.       Его голос надо мной был решительным, твёрдым, как сталь. Он вернул меня на землю от моих мыслей почти сразу. Мои брови чуть нахмурились, а ресницы взмахнули вверх. — Чт… — Я сказал, у меня сейчас дела. Ступай к себе, оставим это на потом.       Голос. Сколько же безразличия в нём, пока я утопаю в терзаниях и ожидании худшего кошмара в моей жизни. Ты жесток. Ты очень жесток, Сименс. Даже когда я ожидаю от тебя самого ужасного, ты делаешь что-то хуже. Ты всегда знаешь, чего я жду, чего боюсь, что думаю и чем дышу. Ты всегда на шаг впереди. И, чёрт побери, я ненавижу тебя за это. Как же я ненавижу.       «Это шутка?», — хочу спросить я, но стою, как вкопанная. Ладно. Обойдусь я без криков и скандалов. Я что, буду тут кричать «изнасилуй меня!»? Нет, я знаю, что именно этим он хочет меня унизить, зная, как мне не хотелось бы сидеть в ожидании мучений. Но я не допущу этого. Хочешь потом? Я подожду, сколько угодно, всё равно долго ждать мне не придётся.       Моя свобода будет моей, сколько бы мне не пришлось ждать этого.       Я почти уверена, что моя самоуверенность была видна на моём лице, когда я твёрдыми шагами покинула кабинет. Клянусь, что затылком чувствовала наглую ухмылку блондина. Знал бы ты, как мне хочется вцепиться в тебя ногтями и выцарапать на твоём лице своё имя. Ублюдок ты, вот кто.       Присутствие бугая, провожающего меня в комнату, я почти не чувствовала, потому что шагала гораздо быстрее него, про себя выговаривая всевозможные ругательства. «У меня дела», — подумаешь! Ещё бы сказал «иди жди, пока я не захочу тебя изнасиловать». Это, блин, не честно!       Заходя «к себе», я резко развернулась и гневно зашипела: — Отстань ты от меня наконец, никуда я не собираюсь бежать, иди хозяина своего охраняй, а не меня, шавка ты мелкая!       Мужчина никак не отреагировал на мои разъяренные слова, а я со всей силы хлопнула свою дверь перед ним. — Что это с тобой? — смешок и знакомый голос прозвучали за спиной почти сразу. Я развернулась и увидела Анну. — Достали меня все здесь, вот что, — шипя сквозь зубы, я плюхнулась на мягкую кровать — Ты была у Господина? — Ой, не напоминай мне о нём, — закатила я глаза, — А ты что здесь делаешь? — Да так, — улыбнулась Анна, — решила прибраться, пока тебя не было. — Так спать хочу, что за шампанское такое? — выдохнула я. — Спать тебе бы сейчас не помешало. Я уже ухожу. Что хочешь утром на завтрак? — Яд. Принесёшь? — рассмеялась я, получив неожиданный удар подушкой по голове, — эй! Мне больно!       Анна, хохоча, стала уходить и бросила напоследок: — Обойдёшься яичницей.       Ну и ладно, яичница, так яичница. Тоже неплохо.       Утром, когда я открыла глаза, показалось, что прошло с нашего с Анной разговора ровно десять минут, но, протянув шею, я увидела, что сейчас одиннадцать часов утра. Погода была мрачной, поэтому комната стала до невозможности серой и негостеприимной. Я не любила такую погоду, но она стала частью меня из-за дождливого Лондона. Да и в душе моей не бывало солнечно.       Когда солнечно в душе, любая погода кажется прекрасной. — А?       Я резко развернулась в сторону двери. Анна стояла в своей обычной форме, но на сей раз волосы её были аккуратно собраны вместо небрежного хвоста или пучка на макушке. А в руках у неё, как всегда, поднос. — Ты это мне? — вскинула она брови.       Я даже и подумать не могла, что мои последние мысли были вслух. — Да нет. Доброе утро.       Анна подошла ко мне и вскоре поднос с завтраком был передо мной. — Если ты собираешься сказать, что не голодна… — И как ты только поняла? — рассмеялась я, перебив девушку, на что Анна нахмурилась, — да ладно шучу. Я и в самом деле не хочу есть, но съем всё для тебя. — Я утром заходила к тебе. Ты прямо так уснула вчера, — рассказала Анна, опустившись на кресло возле окон, — ты точно не заболела, может замёрзла? — Нет, — радостно ответила я, — всё хорошо, не волнуйся за меня. — Я рада, что ты такая бодрая, — это было больше похоже на то, как люди пытаются поинтересоваться чем-то, заходя издалека, — ты не была такой никогда с первого дня в этом доме.       Я же не могу сейчас сказать ей, что скоро пересплю с её шефом и наконец убегу из этой адской дыры. — Просто я скоро уйду отсюда.       В глазах Анны я не заметила особой радости. Только интерес и ещё большую заинтересованность, будто она не верила, что такое вообще возможно. — Ты уверена?       Я не ожидала такой реакции. Недоверие. В словах нет веры. Почему, Анна? — А что, я же не собираюсь здесь навсегда оставаться, — хихикнула я, словно пытаясь прощупать ситуацию, — ты не рада? — Рада конечно, но… — Анна встала с места, — я просто видела, как Господин относится к девушкам, которых он выгоняет чуть ли не в ту же ночь, в которую они заходят сюда. Ещё никто никогда здесь не оставался. И прости меня, если тебе неприятно это слушать, но ты не похожа на ту, которую он отпустит. Знаешь, весь персонал знает о том, что он никогда не ночует с этими дамами. И никто из них не заходила ещё в его комнату.       Я вскочила к Анне. — Но, Анна, я тоже там не была. Да, ситуация не самая благоприятная, но я… — Прости, Мария, ты права, я надеюсь, что ты обретёшь свою свободу, хотя я буду по тебе скучать.       Анна подошла ко мне, и мы обнялись с ней так, словно знакомы всю жизнь. Да, я определённо буду скучать по этой рыжей макушке.       Дверь открыли. Причём это было довольно быстро и резко. Мои руки рухнули вниз прочь с плеч Анны, а глаза так же быстро устремились на дверь, где стоял Марк. Даже мимолетного взгляда в его сторону хватило, чтобы увидеть его беспокойство и резкость во всех движениях. — Анна, будь добра, — пытается быть вежливым, но получается весьма фальшиво.       Но Анне делать было особо нечего, как всегда. Она быстро ушла, после чего Марк закрыл дверь моей спальни и начал идти ко мне. Мне не хотелось его близости, но и бежать в угол комнаты я не собиралась, поэтому стояла на месте до последнего. Марк несётся ко мне, по пути кидая одну лишь гневную фразу — Что ты делаешь? — слышу я резкий вопрос.       Я не собираюсь спрашивать о чём он, ведь прекрасно понимаю сама. Я лишь хмурю брови и улыбаюсь. Быстро же доходят новости, однако. — Спасаю свою жопу, ведь кроме меня никто этого не сделает. — Мария, ты даже не понимаешь!..       Так. Мне это уже надоело.       Резким движением рук я отталкиваю от себя Марка ударом в грудь ладонями, хотя это на него не действует. — Да в чём дело, чёрт побери?! Или ты не знал, что шеф твой это сделает, когда помогал ему?! Ты разве не помнишь моё состояние, когда приносил мне жалкое подобие завтрака и стакан воды?! Где была твоя дружба тогда?! Ах, да, её никогда и не было! Я лишь была наивной дурочкой, да?! Скажи, вы много надо мной смеялись?! — но Марк не отвечает, и это сводит с ума окончательно. Слёзы поступают быстро, и от этого гнев мой лишь усиливается. Раз я скоро отсюда уйду, то выскажу ему всё, — Отвечай!       И вдруг крепкие руки Марка обвивают мои лопатки, после чего он прижимает меня к груди, несмотря на все мои удары в грудь кулаками. — Я думала, мы друзья, — начала я всхлипывать, чувствуя себя абсолютно обессиленной, — а оказалось, что всё время ты смеялся над моей наивностью! Не то, что я не понимала, что происходит вокруг! Но, Марк, я не виновата! Я не дура! — Шшш… – убаюкивающе шепчет он, пока одна его ладонь ложится на мою макушку и прижимает меня лицом к своему плечу, — ты не дура, никто не смеет такое говорить.       Я не понимаю внезапную нежность этого мужчины ко мне, но понимаю хорошо, что меня ждёт, раз даже Марк, узнав правила игры, так взволнован. Но и чувство, что за тебя волнуются было таким чужим, но приятным, поэтому я быстро успокоилась, хотя в груди неприятно щемило от мысли, что в любой момент может кто-то войти.       Учитывая уровень моего везения по жизни, так и должно было произойти, но нет, на сей раз всё было не так. Марк медленно отстранился от меня на шаг. — Я сделаю всё, чтобы уйти, — мой тон сильно смахивал на предупреждение и угрозу.       Я очень чётко видела в его глазах, что он отчаянно пытается что-то сказать, но не может. Не может, потому что он никто в такой ситуации. И я никто. Он знает многое, но карты на стол поставить — будет означать его гибель. Особенно, когда в его руках немалая часть карт Сименса.       Я его и не виню. Виновных здесь нет. Здесь только боль, травмы, сожаление и слёзы. Много слёз.       И Марк резко развернулся и стал уходить, словно пытаясь убежать от чего-то. Может от меня, а может от себя же.       Я не стала мешать ему.       Не получится, Марк. Я тоже пыталась шесть долгих лет. Жалкая и пустая трата времени.       Прижимаясь к стене и медленно опускаясь на пол с горькими слезами, я невольно задумалась. Лучше жить в дерьме или в ожидании, что нависшая куча дерьма над головой вот-вот обрушится?       Я терпела эту кучу над головой, как одну из серых туч Лондона, так и не уловив, что она обрушилась на мою голову ровно в тот момент, когда я открыла глаза от нескончаемых звонков старушки. «Когда придёт рассвет, тебя уже не спасти», — сказала она мне тем же утром.       Знала бы ты, что здесь уже нечего спасать.       Про принесённый завтрак утром я даже думать не могла. Мне ничего не хотелось. Мир снова опустел. Снова потерял все краски. Всё это словно напомнило мне о своей никчёмности. Боже, я уже не могу терпеть это состояние. Когда же это всё закончится.       Когда мне всё же удалось успокоиться хотя бы немного, я взялась за очередную книгу. Та была «Последняя ночь в Лиссабоне». Даже не знаю, сколько всего книг я прочитала, чтобы просто занять себя чем-то, ведь даже на то, чтобы вскрыть вены, мне не оставили нож. Я так рада, что дом этот был полон полок с книгами. Интересно, Глеб их читает?       Вряд ли. Он всегда говорил, что книги — это скучно. Но я не была согласна с ним никогда. Книга — это прекрасная компания, по крайней мере, получше многих людей.       Но читать весь день я не могла. Анны всё также не было почему-то. Я начинала напрягаться от одиночества. Поэтому это всё закончилось тем, что я надела джинсы и свитер и вышла из комнаты.       Дверь больше не запирали, я это поняла ещё давно. Да и зачем запирать, если мне бежать некуда. Так я хотя бы займу себя чем-то, поброжу. Всё-таки дом очень большой, здесь по-любому найдётся, чем заняться.       Но я ошибалась. Здесь лишь были огромные комнаты, и за всё время я встретила лишь пару горничных. И на этом всё. Ничего более интересного на моём пути не попадалось. — Вам не разрешено быть здесь.       Услышала я за спиной, когда в одной из гостиных крутила в руках какую-то маленькую статуэтку полуголой женщины.       Поставив её обратно на камин, я бросила взгляд на стоявшую позади меня горничную средних лет. — Почему это нельзя? — сказала я, словно бросая ей вызов. — Я же уже сказала, Вам не разрешено, — на этот раз её голос огрубел, а дерзость в нём чиркнула во мне, как маленькая искра, грозясь стать пожаром.       Признаю, эта слуга от других отличалась своей смелостью. А то здесь все слишком хорошо относились ко мне и даже, не постесняюсь этого слова, боялись меня. А эта нет. Хотелось её поблагодарить за это. Наконец-то идеальная жертва для того, чтобы отыграться на ком-то. — Вы не имеете права указывать, что мне можно и что нельзя, — грозно начала я, — идите по своим делам. — Если вы сейчас же не поднимитесь в свою комнату, я вызову охрану, — пригрозилась женщина. — Вызывайте, кого только пожелает Ваша душа. Мне всё равно. Хоть самого хозяина своего, — от обиды желание устроить скандал возрастало в геометрической прогрессии, и скоро я сорвалась на крик, — Глеб Голубин! А ну-ка выходи, мать твою! — Что здесь происходит? — хоть и был этот голос мужским, первое, кого я увидела была молодая работница в той же форме, что и первая, только после неё вошёл здоровый охранник, который и задал вопрос. — Да вот, девушка не хочет идти в свою комнату, — как бы оправдываясь. начала женщина.       Тихий смешок молодой не заставил себя долго ждать, да и не пролетел мимо ушей. Ей смешно, но не ясно, почему. После этого моё желание придушить кого-то сразу переключилось на следующую жертву. — Я Вас провожу, — низким тоном осведомил охранник. — Не хочу я никуда идти, — нахмурилась я, — я ничего такого не делаю. Мне просто скучно в той комнате.       Но приказ Сименса, видимо, здесь закон. Поэтому мужчина был непоколебим. Понимая своё неминуемое поражение, я кинула змеиный взгляд на двоих особ, которых всё ещё хотела убить. Особенно молодую, которая стояла с самодовольной ухмылкой на лице. Она, наверное, младше меня будет. Ей жить надоело?       Ничего, мы ещё встретимся, но сейчас делать нечего. Я начала покидать комнату, а охранник стал идти за мной. И когда я была у самого коридора, отчётливо услышала за спиной издевательский смешок: — Это всё потому что Господин Глеб свою шавку пускает где попало гулять. Пусть уж держит её в клетке да лучше с намордником, чтоб не кусалась.       Весь дом перед глазами пошатнулся от прилива крови. От гнева, что начал поступать в мою голову, затмевая все другие адекватные мысли. Я замерла на месте, глядя в пустоту. Кажется, что надо наплевать и пойти прочь, но слова оказались почему-то острыми, как ножи и крепкими, как сталь. И вот я несусь обратно так быстро, что охранник не успевает что-либо сделать до того, как я своими цепкими пальцами хватаюсь за чёрные волосы служанки, словно желая вырвать вместе с ними и её голову. — Что ты сказала?! — кричу я, лишь ловя стоны своей жертвы, — а ну повтори, сука!       Я не знаю, на кого я была настолько зла. На неё, на себя, на этот мир. Я не понимала, что я делаю, но умело наносила удары по лицу девушки, а последнее, что я успела — это устроить прекрасную встречу стены с её лбом. Но потом охранник грубо оттащил меня в сторону, пока я безуспешно пыталась вырваться. Девушка осталась на полу, жалобно скуля. — В следующий раз подумай тысячу раз, прежде чем открывать рот, сволота!       Стоит ли сказать, что весь оставшийся путь в комнату охрана тащила меня, крепко держа за локоть, хотя я и не собиралась как-либо сопротивляться. Я даже была не против, раз в этом доме такое отношение ко мне. Как же хорошо, что я скоро уеду.       В груди все ещё щемило от гнева, но, признаться, моя истерика, которую я успешно направила на девушку, приятно ласкала душу. Я хотя бы вспомнила и почувствовала, что я не пустое место.       Мне было настолько приятно, что мне ничуть не стало грустно, когда меня почти толкнули в комнату и заперли дверь. Да и вечер был почти близок. Надо было просто принять душ, лечь и ждать, пока сон сам себе придёт. Я быстро полетела в ванную, а с приходом обратно плотно зашторила все окна и легла на своё покрывало.       Надо было подумать, что мне придётся делать, когда меня всё же отпустят. Я, конечно же, куплю первый же билет а Лондон, надеясь, что меня там в офисе всё ещё ждут.       Конечно, можно было допустить, что встреча моя с Глебом состоялась и теперь можно будет спокойно оставаться здесь, но я прекрасно знаю, что Глеб никогда не оставит меня в покое, если мы с ним будем жить в одном и том же городе.       Мысли о моих чувствах и всех этих проблемах заставили мой разум помутнеть, и я даже не поняла, как мои глаза медленно закрылись.       Сон был прекрасен. Кажется, я даже видела в нём отрывки из моего детства. Там было всё так красиво. Я видела маму, точнее, я словно чувствовала, что она меня обнимает. А ещё я видела папу. Было настолько красиво и по-настоящему, что мне хотелось заплакать.       Но что-то мне помешало. Это что-то было весьма ощутимым, словно это была невидимая рука, которая напоминала, что всё это сон и есть реальность. И когда ей всё же удалось меня оттащить в реальность, я резко открыла свои глаза, понимая, что это было чёткое ощущение того, что на меня кто-то смотрит.       Глаза видели впереди лишь бесконечную тьму. Они всё ещё просили закрыться и уснуть, но странное ощущение всё ещё держало их открытыми, а тело в напряжении.       Едкий горький запах ударил в нос не сразу. Но я чётко ощутила его со спины. Поворачиваться не хотелось, поэтому я попыталась расслабить тело и не выдать своё пробуждение, но на это он мне не дал и пары секунд. Его холодный тон из сотен льдин прозвучал, как резкий выстрел в полной тишине, заставив меня содрогнуться. — Я знаю, ты не спишь.       Не то что бы я испугалась. Нет. Я ведь и так знала, что он сейчас за моей спиной, но всё равно каждый раз его голос заставляет что-то во мне неприятно щемить. Наверное, я ненавидела его за это. За то, что он никогда не становился обычным, за то, что он никогда не давал к себе привыкать и за то, что он всегда был другим, словно менял облик.       Принимая поражение, я довольно спокойно повернулась на другой бок. Глаза почти полностью привыкли к темноте, и я чётко видела оранжевый огонёк от сигареты между костлявых пальцев, пока другая рука держала стакан в руке. Должно быть там виски. Фу, как официально и банально, Глеб. — Ты так сильно боишься меня, что теряешь сон даже от моего взгляда. —Не льсти себе, Сименс, — хмыкнула я, даже не пытаясь скрыть сонливость в голосе. — По-моему, я совсем недавно просил тебя вести себя нормально по отношению к моим работникам. — Они сами напросились.       Силуэт Глеба Голубина поднялся с кресла возле окна. Будто вырос горой передо мной, затушив окурок в пепельнице. Мышцы в животе и в ногах неприятно напряглись. Я затаила дыхание, не зная, что будет дальше. А дальше он двинулся ко мне, пока мне оставалось в глухой тишине ловить лишь звук кубиков льда, бьющихся о стекло.       Лишь несколько секунд, и он был прямо рядом с моей кроватью. Я всё ещё не могла посмотреть на него, чувствуя себя точно неподвижной куклой.       Матрас пошевелился, когда он сел на край постели. Глаза уже полностью видели всё вокруг. Я посмотрела вверх, когда услышала лёгкий шелест. Глеб прямо передо мной отправил неизвестную таблетку на дно стакана у себя в руке. А дальше он протянул его ко мне. — Возьми, так будет легче.       Сердце упало. Я поняла, что будет дальше. А ещё поняла, что всё это время я никогда не была готова к этому. Шок был настолько сильным, что из моей памяти напрочь стёрся момент, как я взяла стакан с его руки. Но я помню, как горький напиток обжёг горло, заставив зажмуриться. Не знаю почему, но я даже не пыталась ослушаться, потому что знала, что сейчас Глебу незачем мне вредить. Да и мне, приняв правила его игры, придётся довериться. — Умница, — он поставил стакан на тумбочку рядом и поднялся, снимая с себя пиджак.       Я лежала так же неподвижно, как в самом начале. Страх, текущий по венам не давал сделать хотя бы человеческий вдох, не говоря уже о каком-либо движении. В этот момент во мне жила лишь мысль, — «только бы не получить инфаркт». — Я знаю, что полностью расслабить тебя у меня не получится, но эта таблетка поможет, чтобы тебе хотя бы не было очень плохо.       Я даже не верила, что Глеб Голубин может быть таким спокойным и рассудительным. Конечно, за всё это я не могла его благодарить, но и не могла не заметить контраст между тем кошмаром в первый день на Бали и тем, что происходило сейчас. — Ты сделаешь мне больно, ведь так? — мой вопрос прозвучал глупо. Очень глупо, но он вырвался сам по себе, и только после этого я почувствовала, как же сильно дрожат мои губы, которые я ощущала бледными и иссохшими. — Не больнее, чем ты мне.       Глеб снимал рубашку, смотря на меня сверху. Он не сводил с меня глаз, держа будто под прицелом. И у меня не было и мысли убежать, ведь каждый мой шаг назад лишь удлинит моё нахождение здесь. Сил моих лишь хватило, чтобы чувствовать, как же мне невыносимо плохо.       Мужчина оголил торс, и хотя темнота не давала полностью видеть, но моя память рисовала каждую его татуировку, каждую мышцу, будто время не могло поменять что-либо. — Сними с меня рубашку.       Хотелось переспросить, потому что к этому моменту я утратила доверие даже к собственному слуху, но спрашивать духу не хватило. Я тихо поднялась на колени и оказалась возле груди Глеба. От него пахло приятно, хотя запах сигарет всё ещё был, рубашка была расстёгнута, но висела на его плечах. Мои дрожащие пальцы взялись за воротник, чтобы стянуть её с парня, но как только кончики моих холодных пальцев нечаянно прикоснулись к коже Глеба, она обожгла меня своей теплотой, заставив отстраниться и склонить голову. — Какая же ты слабая внутри, — его твёрдый голос был пропитан некой нежностью, осторожностью, в ней больше не была прежняя ненависть. От этого легче никак не становилось, — я очень тебя напугал тогда, да? — Это всё обязательно? — просьба… жалкая просьба в моём тоне. Ноль гордости, ноль вражеской позиции. Жалкая попытка использовать нечаянный акт нежности врага, — ты можешь получить каждую. Здесь не моё место. Дай мне уйти, пожалуйста. Ты же знаешь, что это всё убьёт меня, и я… — Довольно, — низким голосом перебил Глеб, и я почувствовала, как он взялся за край шёлкового пояса халата. Как только он притянул его к себе, халат упал с моих плеч прямо вниз, оставив меня голой в одних трусиках. Я залилась краской, тут же захотев прикрыть грудь руками, но Глеб ловко схватил их, томно выдыхая, — не закрывай то, что принадлежит мне.       Как же мне хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не чувствовать больше волчий взгляд на своём теле. Наверное, успокаивающее лекарство начало действовать, раз я не падала в обморок. Понимая, что руки я не могу освободить, я начала всем телом трепетаться, в попытке отстраниться. И с каждым движением я становилась лишь отчаяннее. — Тише. Это всё тебе не поможет, — предупредил блондин, забравшись на постель одним коленом.       Моя спина почувствовала холодную простыню, а грудь жару, исходящую от крепкого тела, что в миг нависло надо мной. — Я не смогу, прошу тебя, остановись.       Этот стон был белым флагом, который был ожидаемым с самого начала, но и был он совершенно бесполезным. Об этом говорило даже дыхание Глеба, что чуть ли не переходило в хищное рычание, как только он вдыхал запах моей шеи.       Мои руки, что сжимали его грудь со всей силы вовсе не мешали ему. Хотелось кричать, но мои голосовые связки отказали, когда я увидела, как Глеб облизнул два пальца. И скоро я их потеряла из виду и почти сразу почувствовав, как они сдвинули ткань белья, я всеми силами начала сползать вверх, лишь бы подальше от этого кошмара. Но против него у меня не было ни шанса. Я медленно начала чувствовать торможение, прилив успокоения, и от этого паника во мне лишь росла.       Все невыносимые чувства собрались в один стон отчаяния и мольбы, как от самой сильной боли. — Как же я люблю твой стон, — властно прошептал Глеб над ухом, — он всегда напоминает мне, что ты моя.       Когда один палец с трудностью проник в меня, я захотела закричать от неожиданности, и слёзы начали душить меня, но мой крик застрял во мне, так и не вырвавшись наружу. Удерживать меня на месте мужчине больше не было нужно. К этому моменту я больше не чувствовала достаточно сил, чтобы оказать физическое сопротивление. Наверное, так было даже лучше, потому что все равно всё будет так, как хочет он.       Ещё один. Я застонала вновь, опять пропуская наружу слёзы. Я воспринимала реальность почти легко. Сейчас я начала принимать, что всё это происходит со мной, и надежда на то, что это просто плохой сон постепенно меркла, теряясь на фоне сильной моральной боли. — Я хочу, чтобы всё это закончилось, — я даже точно не знала, сказала это вслух или нет.       Пояс. Ширинка. Я чувствую, как к моему телу касается тёплый налитый орган. Глеб не спешил, нет. Он прикоснулся им сначала к одной внутренней стороне бедра, потом к другой, выдыхая из себя, кажется, весь воздух стоном. И, кажется, потеряв всякий рассудок, он на миг схватился за моё бельё и просто одним движением сорвал его с меня.       Смущаться сил и смысла не было. Я просто закрыла глаза, пока Глеб раздвигал мои ноги, изогнув их. Я лишь собрала простыню в кулаки, не осмеливаясь даже открыть глаза.       Горячая головка прикоснулась к нежной коже. — Как же давно я этого ждал, — Глеб начал движение вперёд, с трудом проникая в меня лишь немного. Было ощутимо то, как он еле сдерживает всё своё желание порвать меня пополам.       Мне стало больно. На этот раз именно физически. Возбуждения не было и не будет. Сименс накрыл мои ключицы губами, постепенно спускаясь к груди. Он медленно начал толкаться в меня, заставив слабо стонать с каждым его малейшим движением. — Если бы не наше прошлое, — сказал он, убирая прилипшие к моему лицу от слёз волосы, — я бы подумал, что лишаю тебя девственности. Почему ты такая узкая? Когда у тебя был последний секс?       Смысл услышанных слов доходил очень медленно. Но когда я всё же поняла их, вовсе не знала, что ответить. Вся правда была в том, что за все эти шесть лет я ни разу не смогла переспать с кем-то. Сама мысль о сексе была впредь мерзостной. Только от неё меня чуть ли не тошнило. Знал ли Глеб, какой след оставило изнасилование в моей жизни тогда? А ведь для него это была игра.       Я и не ответила, ведь он знал ответы на свои вопросы, когда задавал их мне. Да и он ответа слышать не хотел, ведь тогда бы ему пришлось удерживаться… жалеть меня и мое тело, но он больше не мог этого делать. Желание в нём было слишком велико, слишком сильно. Он, войдя в меня полностью, лишь на секунду остановился, дав привыкнуть и поцеловав в лоб, пока одной рукой взял меня за затылок. Я поняла, что это было такое извинение, потому что в момент следующий он начал движения назад-вперёд, так и не отрывая губы от моего лба.       Я была рада, что он не мешал мне стонать и плакать. Мне это было дико нужно. Физическая и моральная боль перемешались в одну кучу, но это никак не могло помешать Глебу. Он знал, чего он хотел, и он с самого начала собирался получить это, чего бы это ему не стоило. — Я… больше не могу, — умоляя прошептала я в никуда. — Мы скоро закончим, детка. Тише.       Но он врал. Это мучение продолжалось, казалось, лет сто. Но таблетка действовала уже на ура. Она расслабила тело, от этого боль утихла, хотя всё ещё давала о себе знать. Я поняла, что Глеб закончил, когда он в порыве страсти укусил за мою шею, а потом вовсе издал рык. Я даже не знала, куда он излился, и мне было уже всё равно. Я почти чувствовала, как теряю нить с реальностью, но это больше было похоже на то, что я падаю в обморок, нежели засыпаю. В любом случае, я была не против, потому что только от одной мысли, что всё это совершилось, мне хотелось умереть. — Ты такая красивая, Мария, — шептал блондин, задыхаясь, — я так тебя хочу.       Сознание меркло. Лишь в последнюю секунду я обвила крепкую шею и плечи руками, растворяясь в запахе так знакомого мне тела. Это всё так неправильно и неизбежно…