Не забирай меня

      Мне так хочется возвратиться назад, так хочется вновь ощутить вкус детства. Но теперь уже не получится. Теперь все воспоминания отдаются горечью в самом горле.       Губ касается нечто холодное. Я понимаю, что это край стакана и залпом выпиваю содержимое, только по ходу понимая, что это обычная вода. Это было очень кстати. Все чувства постепенно начинают возвращаться, и я ощущаю, как мелкая дрожь гуляет по моим плечам, пока всё тело почти в поту. — Анна… — Нет, это не Анна, — отвечает вновь грубый голос, заставляя вздрогнуть. — Почему не Анна? Почему… — Её здесь нет, Мария, её здесь нет.       Глеб сидел возле постели. Я подняла тяжелые веки на него, и наши взгляды встретились.       Точно. Анна говорила, что она уезжает, и почти никто не останется здесь. Теперь вся информация постепенно начала собираться обратно в мой уставший мозг. — Глеб, ты знаешь, я помню, каким ты был добрым в детстве. Помнишь, во дворе все говорили, что мы с тобой жених и невеста, потому что ты всегда меня защищал. Иногда это даже бесило.       Глеб не хотел это всё вспоминать, и я это прекрасно понимала. Но эти слова будто сами по себе вырывались из моих уст. Пыталась я достучаться до человека внутри Глеба или же просто тосковала — я не знаю. — Ты иногда не пускал меня играть с другими ребятами, только потому, что они тебе на нравились. Ты был жутким собственником, — предательский ком в горле взорвался и слеза покатилась по щеке, заставив отвести взгляд, — ты таким и остался. — Просто я очень не люблю, когда другие даже смотрят на то, что принадлежит мне. — Люди не принадлежат друг другу, Глеб. — Ты - принадлежишь, — резко выпалил он, — ты думала, что ты ушла… убежала далеко… — Глеб рассмеялся, — подумать только… Москва… Лондон… это так далеко, так недостижимо… думала, что ты в безопасности, но это далеко только для других. Все эти года я шёл к тебе одним лишь желанием — чтобы ты увидела, каким я могу быть монстром, ведь ты меня запомнила маленьким обиженным мальчиком, рыдающим на скамейке во дворе того жалкого ресторана. Но, теперь посмотри на меня, прошло столько лет. И я больше не жалкий наркоман, у меня есть столько власти, что ты даже представить себе не можешь. — Только делает ли это тебя сильнее меня, если спустя столько лет ты всё равно готов отдать всё, лишь бы меня найти, удержать и не отпускать?       Кольцо цепких пальцев обхватило горло. — Мне надоела твоя смелость, Морозова, и у меня есть терпение. Ты разве не боишься того, что я могу сделать с тобой? — Всё самое страшное сделала со мной жизнь, Глеб, — хмыкнула я, подняв глаза на парня, — ты опоздал. — Ммм… — как бы про себя задумчиво он покачал головой, — надо было тебя в том лесу закопать. Я, видимо, слишком уж хорошо к тебе относился. — И что?.. убьёшь теперь?       Когда хищная улыбка блеснула на лице этого злодея, комната словно погрузилась в холод и мрак. Выражение лица говорило о том, что я его не недооцениваю. И я была готова к удару, но этого не произошло. Он отпустил меня и со спокойной походкой удалился. Я долго смотрела на закрытую им дверь спальни, и душа моя томилась в ожидании чего-то вовсе не хорошего. Долго была лишь тишина, да такая кромешная, что уши начали пищать, но никого не было. — Что-то не так, — я произнесла это, даже не понимая, как эти слова вырвались наружу.       И мой голос почти совпал со звуком резко открывшейся двери. Быстрыми шагами сюда вошли двое здоровых охранников, синхронно направляясь к моей кровати. Я взвизгнула и метнулась прочь, глаза увидели ванную комнату. Но у меня не осталось ни единого шанса на успех. Я не прошла и половины пути, когда меня с обеих сторон поймали за руки. Я закричала со страху, пока меня начали толкать в сторону открытой двери спальни. Именно возле неё стоял Глеб Голубин и, спокойно как всегда держа руки возле паха, смотрел на картину перед собой. Мои руки заломили, заставив нагнуться перед ним, теперь я лишь видела его ноги. — Ты слишком много на себя взяла, — его тон вперемешку с моим сбитым дыханием звучал ещё более ужасающим, — я тебя заставлю бояться, а то, я вижу, ты с годами потеряла инстинкт самосохранения, и, поверь, это меня очень сильно раздражает. Ты до сих пор не понимаешь, что происходит вокруг тебя. Несколько холодных ночей в подвале должны освежить твой рассудок, — заключил он напоследок.       Совершенно отказываясь верить услышанному, я через боль в руках подняла голову и последнее, что увидела, было то, как он кивнул в сторону головой, и меня начали тащить прочь. — Ублюдок! Урод! — паника и неимоверный страх внутри начали требовать от меня отчаянных попыток сделать хоть что-то, пока меня тащили прочь от него, — ты поплатишься за это, твою мать! Сука! Клянусь тебе! — нервы сдали окончательно, я услышала собственное рыдание, — отпустите…

***

Холодный бетон обтёр кожу локтей, а холод, исходящий от него, быстро заставил почувствовать, что джинсы и майка на мне очень тонкие. Стоила ли моя смелость всего этого я не знаю. Теперь было уже неважно. Они оставили меня здесь, совершенно одну. Сырой подвал был вовсе не похож на остальную часть дома.       Последний раз я видела свет, когда эти мужчины закрывали за собой дверь. Это была жёлтая полоска, которая исчезла, когда дверь отчётливым звуком закрылась с той стороны. Это было, кажется, несколько часов назад. К здешней темноте я привыкла не сразу, сначала перед глазами появлялись полупрозрачные пятна, особенно, когда я тёрла налитые слезами глаза.       «Прошлый подвал был явно лучше», — в итоге решила я. Там хотя бы было где полежать, а здесь было совершенно пусто, лишь один деревянный стул и маленькая хрупкая дверь с облезлой штукатуркой, которая легко поддалась, а там таилось крохотное помещение с одним лишь унитазом внутри. Какая роскошь, я не описаюсь в штаны. После этого я сидела в самом углу, прижимая колени к груди и бесконечно играя с маленьким камешком, попавшим под руку.       Были ли последние события, что я помнила, несколько часов назад? Я не знала. Может быть уже прошёл день? Я ведь уснула, прижатой к стене, даже не поняв, как, а когда проснулась, уже вовсе была потеряна временная нить в голове. Очень сильно хотелось воды, только об этом и могла думать. А ещё одеяла, потому что холод со временем стал беспощадным, особенно, когда я позволила себя отключится.       Несколько часов ожидания закончились метаниями по помещению, криками и рыданиями. Но прошло некоторое время, и постепенно гнев сменился усталостью и отчаянием. Я поняла, что меня никто не слышит. Моё тело мешком сползло вниз на пол и так и осталось лежать в тишине в компании с мыслями о гибели.       Я не понимала, как может человек, будучи в таком положении, заснуть, но я это сделала. Мой мозг уже перестал работать, а когда открыла болящие глаза, до меня блекло доходили звуки ключа в железной двери.       В проёме появилась светлая полоска, а затем передо мной предстала тень высокой мужской фигуры.       Тень начала приближаться, под ногами скрипели бетонные камешки. Сименс встал надо мной совсем близко. — На колени.       Нет. У меня не было на это никаких сил. Я даже не чувствовала себя живой. Какие колени?       Но я и так понимала, что ему всё равно, кто перед ним: человек или труп. Если он сказал – ему нужно, чтобы это было исполнено. Поэтому почти сразу он схватился за мои волосы и поднял меня вверх, оставив на коленях. — Ну? Как тебе твоя новая комнатка? — доброжелательным тоном поинтересовался Сименс, и я, еле подняв веки, увидела, как он притащил стул и сел на него, — скромная для такой принцессы, как ты, конечно, но, надеюсь, ты успела привыкнуть.       Я слушала его голос, но ничего не говорила. Совсем ничего. Мне просто было уже всё равно. Ничего я не изменю, ничем я себе не помогу. К тому же, сил говорить совсем нет. В горле пересохло, а веки сами по себе закрываются от бессилия. — Слушай, если уж ты решишь извиниться, то я позволю тебе пойти со мной, принять ванну, согреться… хочешь?       Какая роскошь, какой милый тон, какое заманчивое предложение. Чем это я заслужила такой щедрый подарок? — Спасибо. Мне здесь нравится больше.       Глеб Голубин встал с места и, опустившись на корты, поднял моё лицо за подбородок. Мои глаза были совершенно пусты, пока его изучали мои, пытаясь сыскать там хоть что-то. — Твоя гордость тебя погубит.       Он сказал только это. Только эти пару слов, прежде чем опять подняться и удалиться прочь. Тогда лишь в последнюю секунду мне захотелось встать на ноги и пойти с ним, но нет… я так и не смогла встать или же вымолвить хоть одно слово. Я опять не смогла. Я вновь упала на грязный бетонный пол с осознанием того, что и для того, чтобы быть не гордым нужны силы, может быть даже больше нужны, чем чтобы быть таким. Переступая через свою же гордость, можно стать лучше… счастливее. Наверное, гордость — это невидимые кандалы, которые сковывают, но и разорвать их мне не удаётся. Никак нет. Я не настолько сильна.       И снова в ход пошли бесчисленные часы без воды и еды. Вновь я открывала глаза и, вспоминая реальность, опять засыпала, лишь бы не думать обо всём, что творится сейчас в моей жалкой жизни. Я забыла, что такое сон, спокойствие и гармония. Я забыла себя. Забыла, какая я на самом деле. Я утратила всякую грань между паникой и спокойствием. Это было похоже на то, как если бы человека поместили бы в комнату под землёй. В конечном счёте, он потеряет всякую временную нить, границы ночи и дня будут стёрты. И так до полного сумасшедшствия. Была ли я уже тронута умом, я не знала, но я хорошо понимала, что начинаю терять себя.       А потом та полоска света опять упала мне на лицо. На сей раз, я даже не открыла глаза. Даже если там будет стоять Папа Римский, какая мне разница? Все здесь будут делать то, что им велено, и не важно, жива я или нет.       Но потом чьи-то руки сползли за мою спину и ноги. Меня подняли вверх, и я почувствовала, как меня начали нести прочь. Свет ударил в закрытые глаза, и я поняла, что больше не нахожусь в подвале, но открыть их так и не смогла. Он бы никогда не пришёл и не спас бы меня, не приняла бы я его правила. Но запах… это был его запах. Тот самый запах чёрно-белого прошлого, забытых мечтаний и страданий. Запах сигарет и шоколада. Запах холодного ветра летним утром. Теперь мои чувства были обострены, как никогда прежде, но меня никак не отпускало чувство, будто это всё сон.       Под головой подушка… мягкая, но совсем холодная. Это атлас или шёлк? Я не знаю, на чей я кровати, не знаю, почему я здесь, но всё равно сил не остаётся, чтобы поднять веки. Меня опять клонит в сон, хотя кажется, будто я спала целую вечность. — Совсем измоталась.       Слышу я его голос над собой. — Тебе будет всё хуже и хуже, пока ты не поймёшь, что все твои протесты — пустая трата времени, — я не смотрела на него, но знала, что он гуляет по комнате, по пути снимая галстук и часы. Он оставил их на мебели, а потом снял пиджак, — ты просто терзаешь себя, этим ты не поможешь себе никогда. Здесь всем руковожу я, и ты будь умницей, хватит мне перечить. Единственный человек, который сможет тебя погубить или же спасти — я. Ты должна принять правила игры. Ты принадлежишь мне. Твоя жизнь в моих руках.       Был ли он прав? Да. Хотела ли я его слушать? Нет. Но его решительные слова отлично сыграли роль ведра холодной воды на мою голову, раз только после них я подняла взгляд и усмехнулась.       Помещение, в котором я находилась называли главной спальней. Я сразу поняла, что нахожусь именно там. Но это место было больше похоже на то, что обычно называют «покои». Это была огромная кровать со шторами, и она была не просто в комнате, а стояла на небольшом подъеме из пары лестниц, словно на сцене. А вокруг было огромное помещение, где всё заставлено диванами, креслами, комодами и зеркалами. Всё это было исполнено в серых и тёмных тонах, что создавало безгранично мрачную атмосферу. Богат, но несчастен. И даже его комната это говорила за него.       Я опять закрыла глаза. У меня нет сил. Я почти начала слышать шум собственного кровообращения в голове. Глеб спокойными шагами куда-то ушёл, а потом я услышала, как начала бежать вода.       Я открыла глаза и посмотрела, как вдали была открыта другая дверь. Она почти ничего не позволяла видеть, но я догадалась, что там ванная. Повернув голову в другую сторону, я увидела стакан воды на тумбочке. Была ли она предназначена мне или же нет, меня вовсе не интересовало. Я протянула дрожащую руку и жадно начала глотать жидкость, слишком поздно подметив, что звуки воды утихли.       Поставив обратно уже пустой стакан, я повернулась и наконец встретилась взглядом с ним. Он стоял, облокотившись о комод, и тихо наблюдал за мной. Играли мы в гляделки недолго. Он, не отрывая от меня взгляд, начал приближаться, заставляя чуть заметно напрячься. Когда Глеб уже начал подниматься, я хотела убежать, но сил на это у меня не было. Я была настолько измотана уже, что готова на всё, лишь бы больше не проходить через всё то, что проходила уже много раз. — Снимай одежду.       Ну да. Это было весьма предсказуемо. Зачем же ещё ему вытаскивать меня оттуда? Повеселиться и обратно спущусь в свой любимый подвал.       Если я сейчас опять начну кричать, вырвусь бежать, он меня догонет, сорвёт с меня мою одежду и изнасилует. Впрочем, я прекрасно знала, что он способен и не на такое. На важно. Пусть будет так.       Не сказав ни слова, я схватилась за края грязной футболки такими же грязными пальцами и стащила её с себя. Я прикрыла глаза, лишь бы никак не встретиться с его. А потом я послушно сняла джинсы. Сердце замирало, и я искренне хотела исчезнуть, лишь бы это всё происходило не со мной. Я осталась в одном белье и почти сразу услышала его ненавистный голос. — Всё снимай.       Какое же это великое унижение — раздеваться для того, кто разрушил твою жизнь. Не в первой, как говорится. Наверное, я как-то переживу это. Но ещё одного акта насилия, криков и ругательств я переживу вряд ли. — Давай быстрее.       Ах, да. Ты не исчез. Так жаль.       Мои пальцы ловко скользнули за спину и бюстгальтер мой упал с моих плеч. Затем я медленно спустила с себя трусики. Я хотела укрыться, убежать или же исчезнуть, но стояла на месте до последнего.       Блондин, не стесняясь совсем, изучал меня своим наглым выражением лица и начал двигаться на меня, заставив дыхание участиться. Сейчас он толкнёт меня на кровать и вновь во мне начнётся борьба омерзения и желания. Но приблизившийся ко мне парень поднял меня на руки и начал шагать. Скоро мы очутились в его светлой ванной комнате. Я не видела ничего, кроме потолка, но хорошо чувствовала запах пионов. Горячая вода коснулась сначала спины, а затем в неё погрузилось всё моё тело. — Потерпи, — прошептал он, при виде того, какой горячей показалась мне вода. Я решила прислушаться, и после добрых секунд тридцати вода стала приятной. Сладкий запах пены ещё больше стал ласкать мои мысли. Я почувствовала себя человеком впервые за долгое время. Сименс медленными шагами подошёл к ванной и сел на край, глядя на меня сверху, словно любуясь тем, что мне всё это понравилось, — нам нужно будет кое-куда съездить, поэтому хочу, чтобы ты выглядела отлично, а не усталой и вялой.       Извини конечно, но для того, чтобы выглядеть в порядке, нужно быть в порядке. Как минимум не валятся в подвалах, не жить в заложниках и не плакать столько дней подряд. — Прости, но я не пойду с тобой никуда.       Царило молчание. Только иногда из золотого цвета крана капала вода. Его тихий смешок рисковал даже не быть услышанным, но я не пропускала ни единого вдоха молодого человека. Он не спешил злится, кричать, угрожать. Зачем ему такая трата сил? — Мария, дорогая, — в спокойные нотки его голоса сползли чертики и демоны прямиком из ада. Его рука опустилась на моё согнутое колено, и я потеряла её в пене, но зато чувствовала, как она уверенно, но неспешно скользит по моей ноге, в итоге оказавшись на половых губах. Это заставило меня задержать дыхание, чуть ли не пискнув, — в этом доме совсем другие правила. Ты не должна даже неправильно дышать в мою сторону, уже не говорю об обращении ко мне. Я много дней уже тебя прощаю то, за что следовало тебя хоть месяцами держать внизу, и я требую, чтобы ты пришла в себя и наконец поняла, где ты сейчас. Я не твой любящий папа, что балует дочь. Ты не находишься в санатории. Ты, блять, мой раб, и если ты не прекратишь себя так вести… — То что? — мои брови поднялись вверх, застыв в надменном выражении лица, словно я готова одними лишь глазами вцепиться в горло и убить блондина в его же ванной комнате, в которую он так любезно меня пустил. Но на деле Сименс лишь надавил пальцы, а потом легко проник в меня одним. Я почти упала на спину, прикрыв глаза в попытке контролировать свои эмоции. — Мария, я ведь могу держать тебя на поводке буквально. Всё это время я многое тебя прощал, но терпение моё исчерпано. Я не желаю впредь видеть твоей дерзости. Всякий раз, когда ты будешь не слушаться, я тебя буду наказывать. Ты хочешь в подвал? — Нет, — сдавленно прохрепела я, — только прекрати, пожалуйста.       Его грубое прикосновение никак не могло доставить мне удовольствие. Он и не хотел этого. Он лишь хотел мне напомнить моё место. Что я не пришла сюда отдыхать и веселиться.       Глеб вытащил палец и убрал прядку мокрых волос с моей щеки за ушко. Это вышло весьма нежно, словно не он секунду назад был готов меня убить. Наконец я сделала глоток воздуха. — А теперь помойся, отдохни. Тебе предстоит трудный день. Очень трудный.