***
Минхо неуютно среди обычных людей — ремесленников, простых торговцев и нахлебников; мужчин, не знающих ничего о военном деле, и женщин, на которых держится весь дом. Вечером в городе зажигают фонари на больших улицах и площадях, хотя толку от них мало. Через пару часов повылезает всякий людской сброд, а кабаки и таверны в полной мере начнут свою работу. Ли Минхо разучился быть среди мирного населения. Дом у Косторая неприметный. Наверное, потому что он, как и Минхо, не видит смысла в чрезмерной роскоши. Но и убогим родительское гнездо, где вырос Правая рука самого Ли, назвать язык не повернётся. — Что-то стряслось? — сразу же спрашивает он, напрягаась. Разумеется, не каждый день к тебе заглядывает Командующий. — Нет, — старший качает головой, — надо поговорить. Косторай сухо кивает и быстро скрывается за дверью. Минхо неспешно заходит за угол дома — абсолютно пустой и узкий проход между стоящими почти что вплотную строениями. Ли прислоняется затылком к каменной стене чьего-то дома и прикрывает глаза. Как бы ни было тяжело и совестно перед Джисоном, он сделает всё, чтобы король ни о чём не узнал. Минхо всегда знал, что не доживёт и до возраста Ванху. Максимум — сорок, когда ты до сих пор не стар, но уже и не молод. Уходить нужно вовремя и так, чтобы тебя помнили достойным Командующим; он хотел бы этого — всяко лучше жалких попыток строить из себя полного сил и ума. Остаётся лишь прожить достойно до этого возраста. У Минхо в запасе почти двенадцать лет, а время течёт гораздо быстрее, чем кажется. Наверное, ещё этот факт придаёт смелости и заставляет действовать. В противном случае Ли вряд ли бы решился (практически) пригласить Мина на встречу. Ли понимает, что с точки зрения морали и здравого смысла всё неправильно. У него и Ким Сынмина нет ничего общего, но есть невидимые нити. Они словно корни, медленно разрастающиеся через грудь и тянущиеся к Мину. Вспоминая первую встречу, Минхо трудно понять, началось ли это тогда. Но после каждого пересечения становится сложнее не думать о нём, невольно сравнивая его и других людей. Ли слышит тихие шаги и сразу спрашивает: — Ты сделал то, о чём я тебя просил? — Да, тело никто не найдёт. — Замечательно, — Минхо не сомневался в Косторае ни на секунду. — Сделай для меня ещё кое-что… Как правило, Командующие готовят себе замену сами. Нарьям учил Минхо всему, не обещая заветную должность, но и не отпуская на вольные хлеба, чтобы не расслаблялся. Конечно, последнее слово всегда за королём, но это случалось настолько редко, что можно сосчитать по пальцам одной руки — и то не все придётся загибать. Косторай родился в семье швеи и вояки. Отец умер рано — ему тогда не было и двух лет — возле стен Ырвана. Косторай не взращивал в себе ненависть, однако дал матери понять, что станет таким, как отец. И получалось у него весьма недурно рубить врагов даже в те далёкие и несерьёзные шестнадцать лет. Минхо отчасти видел в нём отражение себя же. Но не собирался становиться Костраю заменой отца, как ему в своё время стал Нарьям (какое тут, если разница небольшая?). Названный брат — пожалуй, так. — Что угодно, — отвечает он, не раздумывая. — Есть один из веряков — Сынмином зовут. Разузнай о нём как можно больше. — Тот, который носил хлеб Ильхор? Думаете, что он мог быть заодно с ними? Мне он показался безобидным и слабым. — Нет, — Минхо качает головой. Косторай его совсем не понял, а это плохо. — В заговоре с матерью короля он точно не состоял. Это личный интерес и я прошу не распространяться об этом. Скорее всего, позже объясню тебе причину. Можно напрямую спросить у Мина, но пока лёд не окреп, а почва под ногами ещё «гуляет», рисковать он не будет. Многое зависит от сегодняшней встречи, но Ли надеется на лучший исход. Надежда — глупость, на которую не стоит уповать. — Я вас понял.***
Минхо всерьёз думает, стоя ровно на том же месте, что Мин не придёт. И не потому что передумает (вряд ли, ведь он честный человек), а потому что не сможет. Ли знает, что служители в храме ложатся спать как раз после заката — противники этого попросту становятся белыми воронами. Разумеется, наверняка утверждать не может, но ему так кажется. Впервые в голове пусто. Ли уже далеко не мальчик, не парень. В его возрасте чаще всего уже есть подросшие дети или хотя бы жена. Он, будучи уверенным в том, что всё это не имеет никакого смысла, вспоминает Чана. Не его дочерей, а саму суть: Бан иногда говорит такие вещи, к которым приходишь спустя время, но в итоге он оказывается прав. И остаётся лишь гадать, когда всё началось на самом деле? Ким Сынмин — не женщина, и Минхо отлично понимает и никогда не забывает об этом. Отношения между мужчинами омерзительны не только по мнению верующих, но и в армии за подобное можно лишиться если не жизни, то уважения. Вполне вероятно, что во время длительных походов воины расслабляются так, как позволяют обстоятельства, но это всё равно против правил. Разве что в публичных домах — там своя правда и свой мир, существующий исключительно засчет похоти и звона монет. Когда-то очень давно, ещё во времена прежней жизни Ли слышал выражение: «Заставивший гореть, зачастую сам оказывается горящим. Сразу или нет, но это происходит». Минхо тогда не понимал смысла, а может и не хотел вовсе, зато теперь трактует по-своему. Кто первым поджёг поленья и разворошил угли? Ли думает, что всё-таки он. Минхо в который раз не замечает, как появляется Сынмин. И видеть его в обыкновенных штанах и широкой рубахе, а не в чёрных одеяниях в пол, по-настоящему странно. Минхо с упоением рассматривает его всего, убеждаясь, что он настолько худой. — С недавних пор я не знаю покоя, — Мин заламывает пальцы, — и мне искренне жаль за то, что беспокою вас этим. — Чем «этим»? Минхо ощущает, как что-то словно поднимается от низа живота к груди — тёплое, щекочущее нутро. Чувство будто бы заставляет время замереть, и Ли даже не слышит цикад, которые ещё минуту назад разрезали тишину своим пением. Ладони покалывает, а желание коснуться (но совсем иначе) грохочет в висках. Минхо практически необходимо хотя бы сжать сынминовскую ладонь. Если верующий не знает покоя, то и он подавно. — Своими страстями. Я не хотел, чтобы так получилось. Минхо долго смотрит в лицо младшего: спадающие на лоб волосы, нос, изгиб губ. Сынмин поднимает глаза всего на пару секунд, но этого оказывается достаточно для того, чтобы в чужих блестящих глазах увидеть своё отражение. Ли наклоняется вперёд, но Сынмин действует быстрее. Делает полшага назад, а после дрожащим голосом говорит: — Командующий, пожалуйста, если вы питаете хотя бы толику уважения ко мне и моей вере, то не подходите ближе, — чужая ладонь так и не касается его груди, зависая в воздухе. — Не дайте случиться непоправимому. — Ты сам только что… — Я согласился увидеться с вами, — перебивает он, вновь смотря себе под ноги, — в последний раз лишь по одной причине. По крайней мере, я буду молиться о том, чтобы наши встречи, даже если они и случайны, стали ничтожно малы. Вашей вины здесь нет, но так будет лучше. Прошу вас понять меня и не держать зла. Я хочу, чтобы вы не думали о том… обо мне не думали, ибо то будет бо́льшим наказанием для меня. Если я смутил вас однажды своим поведением, прошу прощения; если мои поступки могли быть истолкованы двояко, прошу прощения. — Не понимаю, что ты такое говоришь? Ким сглатывает и резко поднимает подбородок. Он пусть и старается выглядеть равнодушным, но получается плохо. — Во всяком случае, я сказал вам то, что должен был. Но если же вы решите казнить меня, то знайте: я смиренно принимаю свою судьбу. Пахнет переспелыми сливами. Опять. Минхо на мгновение прикрывает глаза и жадно втягивает носом воздух — здесь прямо как дома. У него очень давно под окном росло это дерево, росли и сливы, кажется, всюду. Город был переполнен всякими деревьями, но Минхо почему-то запомнилось именно это. Стоит приказать — всё изменится. Минхо как второй человек в государстве, как руки самого короля. Ему подчиняется многотысячная армия, к его наставлениям прислушивается Джисон, а многие советники и вовсе побаиваются. Он завоевал Изухш и отнял у Расуда часть восточных земель; он выживал среди первых рядов, где остаться дышащим сродни чудесам. Минхо проходил через такой Ад, что Сынмину даже и не снилось; и хорошо. Он слишком хрупкий и чистый для подобной грязи и крови, в которой Ли давно и с головой. — Это всё? — злость внутри кипит, заставляя сжать кулаки. Тем не менее, Минхо старается держать себя в руках — на лице ни один мускул не дрогнул. — Ты обо всём сказал мне или есть что-то ещё? Мин качает головой. — Больше ничего, Командующий. С вашего позволения, я вернусь к себе.***
Ханаан с высоко поднятой головой и довольной улыбкой смотрит на сына, играющего за столом. Лекари уверяют, что серьёзного вреда яд не успел нанести, а потому слишком переживать не стоит. От этих слов как камень с души — Ёнбок в безопасности. Сын пока что не осознает всю серьёзность ситуации как и тот факт, что его пыталась убить мать брата. Ханаан думает, что даже это ужасное происшествие может сыграть ей на руку, ибо сын слишком привязан к Джисону. И женщина опасается того, что однажды Ёнбок (конечно, спустя несколько лет, если ничего не изменится) попросту не захочет забирать то, что принадлежит ему по праву. Трон. Ханаан ненавидела это государство, этот проклятый город всеми фибрами своей души, когда её привезли сюда. Спать с королём, которому было за сорок, отвратительно; а потом она поняла. Нужно стать не просто женой, а матерью наследника. Не какой-нибудь девочки — рожать их мастерица Ильхор — мальчика. Сын бы стал гарантией того, что к тебе не будут относиться как предмету мебели, а по-настоящему уважать и даже бояться. Правитель — что с него взять, если он уже не молод? Как бы было славно, если бы Ильхор продолжала рожать только девочек. Впрочем, уже не столь важно.