White dove

      — Вы скучаете по матери? — посреди обеда Мисти задает вопрос, который больше не выбивает почвы из-под ног. Корделия прикладывает салфетку к губам. Еле заметный след от помады остается на ней.       — Мисти, то, что ты можешь называть меня Корделией, значит, что можно обращаться ко мне на ты, — упорное сердце Корделии решает в ту же секунду, что раз Мисти так противится вставать с ней на одну нишу, то все потеряно. Она кладет вилку на стол. — Нет, не скучаю. Я вспоминаю ее иногда, но знаешь… только в те моменты, когда принимаю важное для ковена решение. Думаю, что выбрала бы она, и выбираю противоположное.       — Ты отличный лидер, — Мисти приятно, необычно и до какой-то странной, детской радости в животе приятно обращаться к Корделии так. Словно все может быть и однажды пальцы в кольцах смогут коснуться ее руки. — Помню, как Миртл притащила меня в академию и объявила, что я будущая Верховная. Я так испугалась. Всей этой ответственности, быть привязанной к одному месту… все это было не про меня.       — А сейчас?       — Не думаю, что у ковена может быть Верховная лучше, чем ты. Но мне нравится быть его частью. Я по-прежнему чувствую себя свободной даже в стенах Академии.       — Это очень важно, — Корделия улыбается, когда замечает, с каким интересом Мисти разглядывает обычное трассовое кафе. Неповоротливая тучная кассирша драит витрину с сухими бисквитами, гудит кофеварка, и над входной дверью подвешен колокольчик. Мисти все в новинку, и потому в ней так легко заметить неподдельный детский восторг. Корделия мнется, прежде чем спросить: — А ты скучаешь по семье?       — Очень, — она отвечает спокойно, будто отвечала на это уже миллион раз, но в голосе слышится хорошо различимая грусть. — Мне иногда не хватает нашего ранчо и… не знаю, как это объяснить. Объятий, когда обнимает кто-то близкий. Мне, например, — Мисти опускает взгляд себе на руки, — очень нравится, когда ты меня обнимаешь.       Корделия [не кажется ли?] смущается от слов болотной ведьмы, но старается не показывать это слишком открыто: опускает голову, берет и обратно кладет вилку, ищет точку сосредоточения, но все тело словно нарочно заставляет поднять глаза именно на Мисти. Корделия случайно улыбается:       — И мне это нравится. Я могу делать это почаще, если ты хочешь.       — Очень хочу, — спонтанно вырывается у Мисти. Она и сама не ожидает такой ярой искренности.       — В таком случае договорились, — Корделия просит счет, и они вновь отправляются в дорогу. Мисти открывает окно и высовывает руку. Струи воздуха бьют в ладонь, скользят по пальцам, запястью. Мисти ощущает каждое колечко на своей руке.       К вечеру Корделии становится особенно тяжело вести машину: сильно хочется спать, и третий за день кофе отпускает. Она строит маршрут в навигаторе: ближайший отель в часе езды, на въезде в Бостон. Совсем чуть-чуть.       — Какая музыка тебе нравится? — Мисти убавляет громкость. Мисти и делает тише Стиви. Видно, ей, и правда, интересно. Корделии очень приятен этот маленький жест.       — Я редко слушаю музыку. Чаще всего, просто включаю радио или аудиокнигу.       — И как ты живешь без музыки? — поднимает светлые брови Мисти. В Новом Орлеане второй месяц жара, и от солнца ее брови стали заметно светлее.       — Я и сама не знаю.       Маленький отельчик на въезде в город их встречает покосившейся вывеской и уставшим менеджером на ресепшене. Молодой паренек, кажется, еще совсем студент, регистрирует их за стойкой и при выборе номера уверенно поднимает голову: — Есть двухместный с двумя отдельными кроватями и с одной большой. Вам какой? — и опускает взгляд на кольца Мисти. Быть может, среди них потеряно обручальное?       Корделия и Мисти переглядываются, и, догадавшись, о чем идет речь, обе поворачиваются к менеджеру:       — С двумя.       Каждая чувствует неловкость перед другой, словно этот паренек видит очевидное и без стеснения сдает их чувства. Он отдает им ключи, и они быстро отправляются в номер. Возмутительно! Подумать о них такое.       — Вполне уютненько, — Мисти падает на ближайшую кровать. Она, конечно, отличается от той, которая была в ее хижине, и сильно разнится с той, которая теперь с академии.       — Не хватает только шалей, развешанных по окнами, и плакатов со Стиви, верно? — Корделия оставляет сумку в прихожей и садится на соседнюю кровать.       — Эй, я не делаю такого в академии!       — И зря. Плакаты на стенах никому не помешают. Тем более, в вашей с Куинни комнате.       — То есть… можно? — Мисти вспоминает, в какой из двух коробок после переезда лежат два плаката по Стиви. Раритетные, найденные на чердаке в родительском доме еще в самом начале любви к ее песням.       — Конечно. Половина комнаты полностью в твоем распоряжении. Сомневаюсь, что с Куинни будут проблемы.       Мисти довольно падает на подушку:       — Здорово! — и продумывает, где хочет повесить свои побрякушки. — Спасибо, Корделия.       Обращение, сорвавшееся с губ, одинаково приятно обеим. Корделия засыпает почти сразу, только выйдя из душа, а Мисти еще какое-то время ворочается, представляет, как однажды все ей расскажет, и принимает решение: она во что бы то ни стало сделает это. Но.       Позже. В этой поездке есть кое-что поважнее.       Наутро они отправляются в Бостонский детский дом, и Корделия заметно нервничает. Мисти непринужденно касается ее руки, но не произносит ни слова. Обе понимают, что это значит. Тревожность по поводу встречи с маленькой ведьмой постепенно спадает. Разговор с директором получается очень коротким и сухим, только формальности. Он только рад отдать странного ребенка на попечение Академии. Ответственным лицом выступает Корделия, документы подписаны, и встреча с Эммой неминуема. Корделия и Мисти слышат ее из самого коридора, громкий плач рассекает тишину, пространство, все короткие разговоры.       Воспитатель, высокая худощавая дама с узким лицом, вносит плачущую Эмму в том же одеяльце, в котором ей было суждено попасть в Бостон, и случается чудо: только она оказывается в руках Корделии — все пропадает. Малышка успокаивается, как по щелчку, и трещиной бежит окно за спиной директора. Корделия не может вспомнить ни единого чувства за всю свою жизнь, которое было хоть мало-мальски похоже на это. Эмма такая крошечная и беззащитная, с красным лицом и слипшимися от слез ресницами, и впервые подпускает к себе кого-то так близко.       — Она такая чудесная, — Мисти аккуратно касается белого одеяльца, и Эмма тычет в ответ ручкой, словно хочет сжать ее пальцы.       — Я впервые вижу ее такой спокойной, — замечает воспитатель в дверях. Ее голос сухой и строгий. — Вы, видно, ей очень нравитесь. Вы двое.       — Мы, к слову, поддерживаем однополые усыновления. Может, решитесь однажды на полноценное удочерение.       Взгляды Корделии и Мисти отрываются от малышки.       — Мы не женаты, — Корделия поудобнее берет ребенка и старается не поворачиваться к Мисти. Страшно увидеть ее эмоции в этот момент: вдруг, такой намек второй раз за сутки смутит ее?       — О, прошу простить меня за бестактность. Просто вы так общаетесь с малышкой… и очень гармоничны.       — Ничего, это не страшно, — кивает Корделия. В Мисти разливаются два противоречивых чувства: с одной стороны, приятно, что чужим глазами они выглядят так, будто все может быть, а с другой… Корделия говорит об этом так, словно замечание директора неуместное и неловкое. Но одного взгляда на ее улыбку, когда в руках маленькая Эмма, хватает, чтобы отбросить все догадки.       В отеле Эмма водит носиком, зевает и наконец дает себе поспать. Корделия кладет ее в автокресло и оглядывается в поисках одеяльца.       — Думаю, сойдет, — Мисти скидывает с себя черную цветочную шаль и накрывает ею малышку. Эмма сжимает бархатистый край пальчиками.       — Кажется, ей нравится, — улыбается Корделия. Она берет белое вязаное одеяльце в руки и пристально смотрит на вышитое имя. Что могло толкнуть людей, которые, вероятно, очень ждали появления Эммы, в итоге от нее отказаться? — Не знаю, что с ним делать.       — Оставь. Это все, что связывает Эмму с родителями. Думаю, это важно.       — Может, жить в неведении проще? Не знать своего прошлого, чтобы не болело, — Корделия опускает голову на плечо Мисти. От кончиков пальцев до самой макушки ею овладевает такое сильное тепло.       — Мне кажется, ковен постарается дать Эмме все, чтобы перекрыть прошлое. Мне ведь дал, — она украдкой смотрит на Корделию. — И тебе тоже. Потому что быть брошенной обидно, но быть принятой все равно важнее.       — Может, ты и права, — кивает Корделия. — Только однажды она все равно спросит о своем прошлом.       — Конечно, спросит. Спросит, и ей расскажут, что за ней через полстраны отправилась сама Верховная, потому что она особенная. В смысле, Эмма, — Мисти отводит стеснительный взгляд. — И это куда важнее.       — Ты всегда знаешь, как поддержать, Мисти, — Корделия улыбается, наблюдая, как маленькая ведьма ворочается в кресле и хмурит брови. Мисти приятно ощущать Корделию рядом, и отчего-то все, что происходит в комнате сейчас, напоминает дом.       — Мне не сложно.       Ближе к обеду Корделия уезжает на заправку. Мисти остается с Эммой наедине. Впереди обратная дорога в Новый Орлеан.