White dove

      Девочки разъезжаются по домам, по разным городам и штатам, оставляя академию в непривычной тишине. Эмма в пестрой шапочке с завязками сидит на руках Мисти и вместе с ней пытается поймать снежинки на крыльце. Они таят на маленьких ладошках, и Эмма восторженно машет ручками.       — Весной покажу тебе болото, там и не такая красота есть.       — Правда собираешься взять ее с собой? — Корделия появляется на пороге. Веселые рожки-олени болтаются, когда она наклоняет голову.       — А почему бы и нет? Не переживай, там безопасно, и я всегда рядом.       — Знаю. Я тебе полностью доверяю, — Корделия поправляет теплый вязаный носочек на маленькой ножке Эммы. — Более того, с удовольствием схожу с вами… если ты, конечно, не против.       — Не против ли я? — Мисти щелкает себя по ободку, и елочки начинают забавно дергаться. — Эй, я только за!       — Завтра уже сочельник… как-то этот год стремительно пролетел, тебе не кажется? — Корделия встает рядом и оглядывает сад. Растаявший снег стекает по брусчатке на газон. Фонари тускло освещают улицу, у соседей горят праздничные огоньки.       — Есть такое… значит, было много интересных событий, — Мисти переступает с ноги на ногу и чувствует, что Эмма вновь хватается за перышки. Она опускает голову и сдается, когда вновь поднимает ее. Корделия совсем рядом, и терпения больше нет. — Скажи… а ты знаешь о слухах, которые ходят о тебе и мне?       — Разумеется. Только стараюсь не придавать им значения. Не только этим, а вообще всем. Наслушаешься так их — и в столовой обедать боишься. Такие байки про блюда Дельфины ходят… и ведь, зная ее, такое вполне может быть.       — Ясно, — Мисти замолкает, но хочется так много сказать. Все слова теряются разом, когда Корделия стоит напротив. Она чуть поудобнее сажает Эмму. — На самом деле, — Мисти оборачивается к ней, — мне очень льстит, что кто-то думает, что мы вместе.       Корделия опускает взгляд и поднимает его куда-то вдаль улицы, где мелькают соседские гирлянды:       — Да… да, мне тоже.       — Потому что, — Мисти набирается смелости и прикладывает руку в груди, — я чувствую это здесь. И, когда ты рядом, я ощущаю себя особенной. Знаешь… со мной такое впервые, и я даже не знаю, как правильно это выразить.       Корделия с улыбкой слушает ее, видит, как Мисти мечется в своих объяснениях, и привстает на носочки, чтобы поцеловать ее румяную щеку:       — Я все понимаю.       — Правда?..       — Да. И, — Корделия касается собственной груди, — ощущаю то же самое.       Мисти забавно наклоняется к Эмме:       — Ты слышишь то же, что и я?       Малышка разглядывает ее большими зелеными глазами и продолжает вертеть пальчиками кудряшки.       — Кажется, она стратег. Решает тактично не вмешиваться в чужие отношения.       — Разве мы чужие? — Мисти наклоняется чуть вперед, но робеет, когда Корделия так близко. — Совсем нет. Она просто помогает мне разобраться, все ли правильно я слышу. Знаешь, а вдруг…       — Ох, Мисти, — Корделия берет ее лицо в руки и целует, встав на цыпочки. Мисти впервые чувствует это, когда подгибаются ноги и слабеют руки, но она крепко держит малышку. Поцелуй Корделии, без сомнения, лучший подарок на Рождество (и как после этого не верить в чудо?).       — Нужен твой совет, — Мисти вновь переводит взгляд на Эмму. — Что мне делать дальше?       Эмма вертит головой, показывает странные жесты пальчиками, и Корделия делает шаг навстречу:       — Думаю, она имеет в виду, что тебе нужно поцеловать меня в ответ.       — Она такая мудрая, просто не по годам, — Мисти улыбкой подается вперед и срывает с губ Корделии еще один поцелуй.       Рождественские и новогодние праздники они проводят втроем: Эмма не дает снимать ободок, и его можно забрать, только когда она засыпает; Мисти остается в комнате Корделии каждый вечер, и чаще всего это заканчивается тем, что ночью они поочередно встают к плачущей Эмме. Мисти теряет голову от осознания, что — безумие, безумие, безумие! — Корделия влюблена в нее тоже, позволяет быть рядом и совсем не стесняется быть с дурочкой с болот.       — Ми-сти, — она сидит напротив Эммы и кивает перед ней праздничными рожками. — Попробуй сказать: Ми-сти. М, — она подбадривает ребенка, — Мисти.       — Она еще слишком маленькая, чтобы произносить такие четкие слова. После года начнет болтать, — Корделия скользит рукой по плечу ведьмы и садится рядом. — До этого только односложное что-то скажет ближе месяцам к восьми-десяти.       — Ей семь. Значит, очень скоро заговорит. С чего обычно начинают дети? Мама? — Мисти поднимает указательный палец, но быстро вспоминает, что к чему. — Значит, надо другое что-то.       — Ма, — Эмма хмурится и, пытаясь снять слюнявчик, смотрит на Корделию. То ли пытается попросить у нее помощи с этой яркой удавкой, то ли просто не знает, на чем сосредоточиться, — ма.       — Вау, Эмма. Давай еще раз, — Мисти азартно наклоняется к ней. — Ма-ма.       — Мисти, подожди. Зачем? — Корделия кладет руку на ее плечо. Ее пробивает, как только это обращение срывается с губ Эммы, но что-то внутри останавливает, словно они учат ребенка плохому.       — В каком смысле, зачем? Она начинает говорить! — восторженно заявляет Мисти и вновь возвращается к Эмме.       Внутри Корделии разливаются приятные, теплые чувства, трепетно обнимающие все внутри, и будто только их не хватало. Вместе с этим накатывают сомнения и страх: а что она, собственно, чувствует к этой девочке? Та роняет случайное «мама» — и Корделия оказывается беззащитной перед ней.       Весь следующий месяц она ходит сама не своя, проводит с Эммой все свободное время и подмечает, что Мисти с малышкой на руках всегда пробивают ее на улыбку. Эмма осваивает парочку новых слов: «дада», почему-то обозначив так Миртл, и «дай». Мисти в шутку дуется:       — Вы, значит, мама и дада, а я — дай! Нет, Эмма, не дай, а Дэй.       — О, подожди, она и тебе скоро имя даст, — Корделия поливает цветы в оранжерее. — Главное, чтобы не сказалось влияние Куинни. В таком случае будут дада, мама и хиппи.       — Мечта! — Мисти всплескивает руками. — Хотя лучше так, чем наслушается Мэдисон и я стану в ее глазах деревенщиной.       — Не волнуйся, не станешь. По крайней мере, до полутора лет она точно не сможет выговорить такое длинное слово.       — Спасибо тебе за поддержку, — Мисти складывает на груди руки и на показ хмурится, получая в ответ поцелуй в макушку пышных волос.       — Ты слишком торопишь события. Дай ей время.       Эмма тянет ручки:       — Дай.       Мисти выдыхает:       — Или я все-таки дай.       — Дай, — повторяет Эмма и получает черное перышко.       — Хочешь, сделаю тебе чаю? — Корделия садится рядом и опускает голову на плечо Мисти. Эмма сонно трет глазки.       — Может, после того, как уложим ее?       — Ты права, — Корделия достает Эмму из стульчика и тянет Мисти за руку. — Пойдем. Чем быстрее сделаем это, тем скорее сможем отдохнуть сами.       — В смысле, просто заснем спустя пару минут и забудем про чай?       — Чувствую, так оно и будет.       Мисти с усмешкой выходит за ними. Впервые за несколько лет все на своем месте, но что-то по-прежнему не дает покоя. Думается, скоро все встанет на свои места окончательно. И встает — только Эмма засыпает, Корделия оборачивается к ней на кровати: — Она такая… не хватает слов, — она наблюдает за кроваткой Эммы через плечо Мисти. Болотная ведьма забирает Корделию в объятия.       — И не говори.       Они стараются говорить как можно тише: заново уложить Эмму — то еще испытание. Корделия закидывает ногу на бедро Мисти:       — Как думаешь, почему? Я имею в виду… просто не понимаю, как можно было оставить ее.       — Не знаю, Ди. Правда, — Мисти оборачивается к ребенку, видит ее спящее личико и с сожалением сдвигает брови. — Все может быть. Столько всего происходит в жизни.       — Представляешь, она называет меня мамой, — лицо Корделии совершенно меняется, когда она произносит это. Глаза загораются, улыбка касается губ, и вся она буквально светится в момент.       — Да, это здорово, — соглашается Мисти и, обняв ее еще крепче, задает самый важный вопрос. — Не думаешь реализовать это? Я имею в виду, ты ведь любишь ее. Ты можешь быть ей классным учителем, но гораздо больше сможешь дать, став мамой.       Корделию это слово бьет в самое сердце, до костей пробирает, и по спине пробегают мурашки. Она — мать. Это манит, пугает и тянет к себе все сильней. Она поглаживает руку Мисти:       — Это такая ответственность. Что, если я не справлюсь?       — Шутишь? Ты станешь ей потрясающим родителем. Ты весь ковен держишь под своим руководством, думаешь, не справишься с одним ребенком? К тому же, — Мисти целует ее в лоб у самой брови, — у тебя всегда есть я. Здорово, если у Эммы будет два родителя.       Корделию ошпаривают слова Мисти. Она поднимает на нее полные непонимания глаза:       — Хочешь сказать… ты готова взять на себя эту ответственность? Не временно. Эмма ведь на всю жизнь.       — Я понимаю. Как и то, что это крепко свяжет и нас с тобой. Но я готова, Ди. Правда. Я впервые ощущаю себя на своем месте.       — Нам нужно состоять в браке, чтобы совместно удочерить ее. В ином случае право опеки нам могут попросту не дать.       — Насколько знаю, заключить брак не такое уж и большое дело? — Мисти проводит рукой по лягушачьему колечку на пальце Корделии. — Кольца есть, дело за малым.       — Мисти, это серьезный шаг.       — Не серьезнее удочерения. Мы сделаем это ради нее. И… — Мисти прячет взгляд за упавшими прядями. — Я просто знаю, что хочу быть с тобой. С браком или без — это неважно. И, если однажды ты захочешь уйти, я не буду держать. Это тебя ни к чему не обяжет.       — Ты права, это ни тебя, ни меня не обяжет, — Корделия проводит в ответ пальцем по кольцу Мисти. — Есть кое-что более важное, — она целует ее в уголок губ, чувствуя, как глаза предательски начинают слезиться.       — Значит, сделаем это? — Мисти сжимает ее руку. Тепло Корделии проходит через все тело и выстреливает прямиком в сердце.       Она кивает, поджимая губы. Слеза обжигает щеку и разбивается о подушку.       — Сделаем.       Последняя деталька. Пазл почти собран, все разложено по полкам, и хаос наконец угасает.