Подойди ближе, присядь пониже... или История сурового фапа

День начался как обычно. Царь проснулся со стояком. Пошел чистить зубы. Пока дрочил в душе, подпевал мощным колонкам, орущим известную конченую песню. Иногда выкрикивал в вентиляцию: — Саша и Анжела — сука! И улыбался фирменной улыбкой плохого парня. Все понимают, что царь — это я. Даже Саша-Анжела — в Марианской впадине своей бездонной души. — Не Анжела я тебе, пидор! Анжелика! — так тихо и глухо, но я всегда услышу этот писклявый охуительный тембр. О да. Она начала отвечать. Пока не взаимностью, но и не пренебрежительным покерфейсом. Все, детка! Ты пошла по кривой дорожке, усыпанной жгучим перцем. Это о моей крутости. Снова звук, но уже куда слышнее и истеричней. Стук. Стук. Пиздец громкий стук. — Ты охренел совсем, засранец? — любимый батя, подаривший мне прекрасную фамилию и настоящую отцовскую любовь. — Выходи уже из душа, что ты там так долго делаешь? Я нервно выкрикнул: — Уже почти закончил! И через пять минут бодрым шагом пошел надевать понтовые кожаные штаны. — Доброе утро, сынок! — сказала мама с величайшим тленом на лице. Еще бы, она же училка начальных классов. Слава Богу, не в моей школке. — Будешь такие отвратительные слова говорить, по жопе отхватишь, как в молодые года! — Годы, мама, годы! — поправил я. Она же детей обучает. — Тебе тоже доброго. — А, ну да, — вздохнула она. — Сегодня твоя очередь готовить. Энергично вскипятил воды, закинул по-быстрому ровно шестьдесят пять пельменей — приятного аппетита, хули. Жрать нужно было быстро — у нас очень маленький стол на два места. Я хотел открыть дверь в тамбур, но замер, услышав возню и незнакомые голоса. Прижав ухо к двери, прислушался. — Держи дверь, — шепнул мужской. — Она сдохнет без врачей, — ответил женский. — Нельзя ей к врачам, и точка. Тут же глянул в глазок. Ой блять… Какая-то синеволосая неформалка и тот, кого звали Лео, волокли Сашу-Анжелику в ее квартиру. Она была без сознания. И выглядела в тысячу раз более мерзко, чем я, когда дрочил на нее во сне. Обблеванная. В рваной шлюшской одежде, перемазанной каким-то говном. Кто-то внутри открыл дверь. И, когда втолкнули героиню моих эротических снов внутрь, дверь тут же захлопнулась. Я испугался. Реально испугался. Искренне. За ее жизнь и здоровье. Ведь дрочерские мысли при виде этого пиздеца могут возникнуть только у ебаного извращенца и дауна. Я тут же открыл свою дверь, начав долбиться в соседнюю. Отчаянно так. Настойчиво. И мне тут же открыли. Гребаный Лео. — Она же умрет без врачей! — мне рвало крышу. — Не твое дело, недомерок. — Не будешь со мной разговаривать, я вызову не только врачей, но и мусоров. На последнем слове я увидел реальное беспокойство в его лице. — Моя подруга владеет искусством первой помощи. А врачи все фиксируют в своих гребаных бумажках, ее принудительно госпитализируют и… в общем, ей не нужно там светиться. Было видно, что все это он говорил из страха, и по идее мне пиздец как не нужно было об этом знать. — И что, ей уже стало лучше? — риторический вопрос медицинского сноба. — Да. — Лео, она не приходит в себя! — пронесся тревожнейший женский голос. Я не мог оставаться в стороне. С моими-то связями. — Мой батя — отменный кардиолог. А вы — его соседи. Он стопудово поможет, даже если вы, как и меня, заебали его своей обдолбанной музыкой. И с молчаливого согласия качка — которое царю, вообще говоря, нахуй не сдалось — я влетел обратно к себе. Отец как раз собирался уходить. — Папа! Соседка рядом без сознания! Врачам звонить нельзя! — отчаянно заорал я. Уговаривать его вообще не пришлось. Он вырос в среде пацанчиков с района, а стал врачом в лихие 90-е, поэтому ему не раз приходилось выручать друзей, у которых проблемы с законом. — Ты молодец, сынок, что неравнодушен к другим, — сказал батя, тут же засуетившись. — Да, молодец, — равнодушно поддакнула мама, — в школу иди, папа со всем разберется. И я пошел, успокоившись. Яблоко от яблони недалеко падает, поэтому в том, что батя сделает все по красоте, я и не сомневался. Благодаря нему я вырос таким, какой есть. * * * Первые два урока я проебывал, играя в тупые телефонные игры и пожирая чипсы. Нужно было убить время. В реальном мире я сидел на лавочке, в ментальном — на иглах. На третьем уроке была контрольная, поэтому я нехотя оторвал жопу. Как я буду писать ее в таком состоянии? Позвонил отцу, надеясь, что у него сейчас нет неотложных дел. — Что, как там соседка? — радости не было предела, когда он взял трубку. — Передоз? — решил я выпендриться умным предположением. — Ну да. Энергетиками, — кто бы сомневался в том, что я гений. — Три дня не спала, еще и алкоголь хлестала как не в себя. Не будь таким, пожалуйста, сынок, — спасибо за совет, папочка, но сейчас мне это в хуй не уперлось. — Все хорошо. Откачали. А вот это — уперлось. Сердце начало скакать, как моя тушка на батуте во время хорошей пьянки. — Оху… Замечательно! — восторг, почти несдерживаемый восторг. — Как она сейчас? — Состояние все еще хреновое. Лежит в нашей клинике. Отдал ее своим подчиненным. Все неофициально, не ссы, дела никакого не будет, парнишка этот, Лео, согласился все оплатить. — Спасибо, папочка! — Да ее тоже надо поблагодарить. За то, что развеяла все сомнения. Я уж боялся, что ты гей. «Что, блять???» — вспыхнуло в моих мыслях, но вслух я сказал: — Пока, папочка. И сбросил вызов. Я был спокоен. Морально приподнят. Оптимистично настроен. И точно знал, что теперь я выебу в рот любую задачу по математике. * * * На большой перемене мы с Никиткой пошли на обед. В столовой кормили лучше, чем у меня на хате. Моего отсутствия денег хватало максимум на картоху с котлетой и морсом. — Какой же ты нищеброд! — хихикнул Никита. На его подносе, кроме котлеты, картохи и морса, были борщ со сметаной, хлеб и салат. — Тебя же столько девок любит. Вот Надька и красивая, и богатая, и ты с ней общаешься. Тебе осталось только подарить ей свое сердце — и питайся в лучших ресторанах мира. — Буду столько жрать — любить перестанут. — Заебали уже так потребительски относиться к девушкам! — крикнула какая-то девка за нами. Мы тут же обернулись на голос. Высокая, худющая, светловолосая и одетая в розовые тона. Никогда ее не видел. — Марта, тебя разве не отчислили? — Опубликовать видео, где трахают бывшего директора — разве повод для исключения? — саркастично сказала она. — От его домогательств пострадали десятки старшеклассниц! — Те девки были не против его приставаний, — вступился Никита. — Им нужны были оценки хорошие и возможность проебывать школу без наказания. — А Саша Царева??? — внезапно вспыхнула Марта, резанув этим именем по моим заветным мечтам. А потом прибавила то, от чего захотелось тут же провалиться к хуям и забыть о том, что я привязан к этой чертовой реальности. — Земля ей пухом. Мои глаза, наверно, были абсолютно пусты, как и все внутри, потому что в ментальном смысле подавляющая часть меня уже была на хуях. — Да слухи все это, — я с трудом улавливал голос Никиты. — Она сама себя убила, когда узнала, что остается на второй год. — Что за бред? — это уже возмущения Марты. — Саша не была истеричкой, ей нужна была более весомая причина, чтоб сломаться. Разум отказывался строить логические цепочки, но в душе было жуть как тяжко. Я для них такой же фантом, как и они для меня? — Что с ней? — кажется, я все таки смог обратить на себя внимание. Марта начала. — Саша — близняшка Лики Царевой. Погибла три года назад. По слухам, которые чистая правда, — остановилась она, чтобы фигурально плеснуть царской водки в Никиту, — бывший дир ее изнасиловал, а потом она выбросилась из окна. Я не видела это, но знаю, что там была скорая, и спасти Сашеньку тогда удалось, — я слышал, как ее голос стремительно срывается, я знал, к чему она ведет. — А потом… — на ее глазах выступили слезы, а голос несдержанно дрогнул, — она сожгла себя в бараке под снос. Я с ужасом молчал. Никита тоже молчал, но скорее потому, что в такие моменты только прожженный мудак будет дристать своим личным мнением. — Потом мне на почту прислали порновидео, где этого подонка ебут в задницу страпоном, — продолжала Марта, на этот раз выражая, кроме траура, настоящую злость. — Больше никому, только мне — я была лучшей подругой Сашеньки. Я опубликовала. Да, знала на что иду. К тому же, шестнадцати мне тогда не было. Принудительные работы стоили того. Надеюсь, после того случая этого уебка никуда работать не возьмут, особенно в школу. Я по-прежнему не мог сказать ничего, но, кажется, чувствовал сейчас ровно то же, что и она. Разумеется, Анжелика будет загадочной и нелюдимой, ведь любое начало знакомства предполагает дружелюбный треп о жизни. А три года — пиздец как мало для того, чтобы оправиться от смерти сестры-близняшки или хотя бы не ставить крест на жизни. Я чувствовал себя мудаком из-за того, что клеился к ней, пусть даже не знал реальной ситуации. Может, я тоже в глубине души этот… феминист? Бррр... Марта приходила в себя. — Господи, как я ненавижу этого мудака! — я сжал кулаки. — Одно дело, когда это происходит на страницах новостей Южной Америки, другое — с твоими знакомыми. А Анжелика — моя соседка. Хорошо, что хотя бы с ней все в порядке. — Это не отменяет того, что вы оба — мерзкие сексисты, воспринимающие девушек исключительно как сексуальный объект, — кинув говнеца напоследок нам в лица, Марта собралась уходить. Эка молодец! — Эм… но... — подал голос Никита, но девчонка уже покинула их общество. * * * Дома я инстинктивно подготовился слушать Мидвея, но музыки не было. Понятно, почему. Вдруг позвонил Егор — тот самый друг со связями, но настроения не прибавилось. Что он мне может сказать? — Александра и Анжелика Евгеньевны Царевы сестры-близнецы. Анжелика живет и учится, правда отчислялась на несколько лет, потому что не могла оправиться от смерти сестры. Саша Царева погибла три года назад — подожгла себя в бараке. Труп был слишком обожжен, чтобы сказать наверняка, она ли это. Но свидетели видели девчонку, похожую по описанию, которая ошивалась рядом с этим бараком почти весь день. Взрывная была девчонка. Говорят, среди возможных причин суицида было неустойчивое психическое состояние, вызванное непрекращающимися несколько лет проблемами в школе. Расследования не вели, все казалось слишком очевидно, чтобы тратить время. Известно, что после этого в сети появилось откровенное видео тогдашнего директора школы. После этого он пропал без вести. Я слушал это все с почти унылым видом, единственное, что я не знал — это про то, что директор пропал. Может, выпилили те, кто его изнасиловал, а может, сам от стыда. Но все же сказал: — Спасибо, друг, я твой должник. Теперь придется участвовать в его упоротом спектакле и надевать костюм банана. * * * Я понял, что нужно прийти в клинику к Анжелике, чтоб проведать. Узнать ее состояние. Сказать, что я все знаю и больше не буду лезть. Отступлю. Я купил ей цветочки — как делают обычно джентльмены, когда навещают больных женского пола — лилии, за косарь. Еще конфеты «рафаэлло». Да, я чуть менее, чем нищеброд. И много более, чем долбоеб. Я знал, к кому обращаться, с батей и его друзьями я был в хороших отношениях. Пожалуй, именно они вбили мне в голову, что я крутой перец, который должен носить кожанки. Пришел в палату. Подвоха не было — лежала она, уже умытая и одетая более пристойно — в откровенную черную сорочку. В ее руках была книга, которую она тут же отложила. Увидев меня, она тепло улыбнулась. — Спасибо большое, Юра! «Боже, она впервые меня поблагодарила!» — пронеслось в голове, но я тут же одернул себя. Нет, Юра, отступи. Она присела, и я вручил ей свой крутецкий букет. И поставил рафаэлки на тумбочку. — Господи, куда я эту красоту-то поставлю! — Анжелика сильно умилялась моей щедрости. — Ладно, потом придумаем. Я — дама сообразительная. И положила букет на подушку. Я невольно усмехнулся. — Я знаю, что было три года назад, — серьезно начал я, стараясь не упоминать той трагедии, но тем не менее говорить все понятно. — И искренне сочувствую. Ее лицо погрустнело. — Я больше не буду к тебе… — я замялся, подбирая джентельментское слово, — подкатывать, — но нихуя не получилось, ведь я быдло. — Но если я смогу тебе помочь — обращайся. — Да расслабься, — внезапно заявила она, — вообще, не стоило тебя впутывать во все это. Я и только я виновата, что довела себя до алкоголизма, не слушала ворчанье Лики и не смогла сидеть на жопе ровно, чтоб никто меня не увидел, — я снова вдохнул критическую дозу охуения, и разум отказывался связывать услышанное в логические цепочки. — Хотя нет, виноват тот гнилой уебок, — внезапно вспылила она и, так же внезапно успокоившись, продолжила: — Но в итоге вы с Владиславом меня и спасли, вы хорошие люди. Я верю, что вы никому не расскажете, что я жива. Ну, буду, если Лика меня не убьет... — Саша… — вырвалось у меня. — Да? — откликнулась она как ни в чем не бывало.