В лунном свете

В этот вечер ему всё было делать сложнее, чем обычно. Причем не только физически. Он морально не мог заставить себя подняться с кровати и заварить крепкий кофе, а потом разбил кружку, пока пытался добраться обратно в спальню. Испугавшись, что он заболел, Филипп даже отыскал в шкафу градусник и померил температуру, но всё было в норме. Вообще, болезнь можно было исключать сразу, так как годы на море, под ветром, закалили охотника, и он не болел уже много лет. Зарывшись в одеяло так, что был виден только кончик носа, Филипп шумно вздохнул. — Мне надо взбодриться. Через два часа выходить, пока не поздно, — с трудом повернув голову, Киркоров ещё раз глянул на часы, висящие на стене. — Один час и пятьдесят пять минут. Он усиленно пытался вспомнить, какие лекарства у него есть в холодильнике, и какие надо принимать при жуткой слабости и головной боли, но пришёл к выводу, что само пройдёт. Просто на его состоянии сказывается недосып, более сильный, чем обычно, да и нервишки шалят. Филипп давно перешёл на режим ночного бодрствования, мог без проблем не спать сутки и более, если требовалось съездить в город, но такого эмоционального всплеска у него ещё не было. Рука слабо потянулась к телефону и, нашарив его, чуть не выронила прямо на Филино лицо. Но Филипп никак на это не отреагировал, лишь погромче включил свой плейлист, полностью заполненный песнями одного-единственного исполнителя, всегда певшего про любовь сильным, чистым и безумно красивым голосом. Киркоров слабо улыбнулся, слегка качая ногой в такт музыке. Сам он пел плохо, постоянно фальшивил, а с возрастом ещё и хрипел, так что подпевал он Николаю Баскову только тихонько, себе под нос. Песня прервалась на пару секунд, и телефон пиликнул, возвещая о сообщении. Филипп простонал что-то недовольное и усталое, но тем не менее стал нашаривать рукой у себя под боком. — Клянусь, если это Макс, я придушу его, — пробормотал он. В общем то, охотник даже не сомневался, что это Максим. Единственный человек, с которым у него были более или менее дружеские отношения. Его заказчики, чаще всего, обращались к нему один раз, боясь быть пойманными и посаженными весьма надолго, после жутких и изнуряющих мутовок по судам да следствиям. Да и Филипп весьма недвусмысленно намекал на то, что будет с теми, кто сдаст его. В присланном сообщении была фотография счастливо зубоскалившего Галкина, обнимающего одной рукой русалку Аллу, склонившую голову ему на плечо, а другой радостно махающий в камеру. К фото была прикреплён текст: «Я всё понял! Просто надо говорить им о своих чувствах прямо, искренне, от сердца и тогда они тают!» — Они тают, — повторил Филипп и снова откинулся на подушку. — Тают. Как льдинки в тёплой воде. В тёплых ладонях. Киркоров перевернулся на другой бок, потом сел на кровати, потирая руками виски и, наконец, поднялся, слегка пошатнувшись. Нашарив ногами тапочки, он понял, что дальше отступать не будет и, рывком, вышел на лестницу, крепко держась за перила. Ступеньки показались необычно крутыми, и у Филиппа слегка закружилась голова, но он смело шагнул вперёд. Спуск по лестнице на первый этаж занял у него целых две минуты, которые показались охотнику невыносимо долгими и мучительными. Он держал полный курс на ванную и, когда наконец добрёл до неё, почувствовал необычайное облегчение. — Холодная вода и афобазол меня поднимут на ноги, — решил он, буквально несколько минут назад вспомнив, какое лекарство давно уже валяется в шкафчике в ванной, отдельно от остальных. Две маленькие белые таблетки хоть немного успокоили Филиппа, хотя бы внушили ему уверенность в том, что через полтора часа он сможет выйти в море, и охотник даже приободрился, включая душ. Из-за ледяной воды его тело вмиг покрылось мурашками, а Филипп забряцал зубами. Зато бодрости и правда было, хоть отбавляй. Киркоров довольно резво выскочил из душевой кабинки, заворачиваясь в ярко-голубое махровое полотенце и растирая себя. — А т-теперь горячий чай, с-с мятой, — заикнувшись, пробормотал Филипп. — И в море. Сразу. В голове он усиленно пытался продумать, что он будет говорить Коле, когда они встретятся. А в этой встрече он не сомневался: ну не мог, просто не мог русал исчезнуть так внезапно и так навсегда! Верить в это очень не хотелось. Горячий чай подействовал моментально. Филипп успокоился и начал неторопливо продумывать слова, которые надо будет обязательно сказать Коле. Но в голову, как назло, ничего путного не приходило, кроме слащавых наигранных фраз из фильмов или глупых журнальных историй, которые Киркоров любил почитывать, когда не был занят охотой. После двух обжигающе горячих кружек Филипп решил, что будь что будет, а говорить он будет первое, что на ум взбредёт уже при встрече. Как там Максик говорил, от сердца, от души? Славно. Будет ему и душа и сердце, провалиться ему на этом месте! Чувствуя огромное облегчение, как в своём болезненном состоянии, так и моральном, Филипп поднялся из-за стола и начал собираться в море. Он был полностью готов к любым поворотам, по крайней мере сам он себе говорил именно так. На деле же, сердце его быстро отсчитывало удары, а в глубине души поселился страх, что русал уже вообще уплыл или же не захочет его выслушать. Этой ночью будто сама природа была против выхода Киркорова в чёрное бездонное море. Песок засасывал ноги сильнее, чем обычно, температура была холоднее, а волки выли в лесу гораздо ближе. И только тонкий месяц был, как всегда, на стороне охотника. Он, как мог, светил ему, сверкая в небе и отражаясь в воде. Филипп еле-еле отцепил крепко привязанную лодку и, едва успев запрыгнуть в неё, завёл мотор. Лодка взревела и помчалась вперёд. В лицо, задохнувшегося от быстрого бега по берегу, Филиппа врезался сильный поток ветра, выбив из глаз слёзы, и брызги солёной воды. Охотник, отфыркиваясь, уменьшил скорость и стал вглядываться в море. — Коля! — нерешительно крикнул он. — Ты слышишь меня? Надо поговорить! Стояла, непривычная для моря, тишина. Не было слышно ни криков чаек, ни лёгких всплесков воды. Филипп, лихорадочно оглядывающий пространство вокруг, с ужасом понял, что оно абсолютно безжизненно. Русалки, невидимые для глаз, плавающие много глубже, чем многие рыбы, однако придавали морю жизнь, дышали вместе с ним, и тонкий слух бывалого охотника слышал это дыхание и знал, что он сидит здесь не один. Киркоров сел, сильно сжав ладонями локти и холодок побежал у него по коже, найдя покой в сердце, которое будто сжали металлическими тисками. — Господи, неужели русалки не прощают ошибок… — прошептал он сорвавшимся от волнения голосом. Филипп понурил голову, рассматривая свои большие чёрные ботинки. Бантик на шнурках, завязанный второпях, почти уже развязался, но у Киркорова не было сил привести всё в порядок. У него уже ни на что не было сил. Пусть мягкие волны несут его далеко-далеко отсюда, куда угодно, ему всё равно. Может быть, где-то там, в далёком и неизведанном для него море, он найдёт того, с кем бы ему хотелось быть. Вдруг сбоку раздался всплеск. Филипп моментально вскочил, вглядываясь в воду, а с губ едва не сорвался радостный крик. Но никого не было. Рядом, с таким же плеском коснулась поверхности моря серебристая рыбка. Киркорову стало стыдно — опытный охотник, а не смог отличить звук рыбы от звука русалки. Филипп провёл на море всю ночь, не смыкая глаз, и только когда солнце подзолотило море ласковыми лучами, охотник завёл лодку и двинулся к берегу. Домой идти не хотелось — какая разница, где прозябать жизнь — здесь или в коттедже? Какая-то внезапная мысль сверкнула в Филиных глазах, когда он снова глянул на яркую оранжевую воду. — Мне больше нечего терять! — уверенно и несколько возвышенно воскликнул он. Охотник залез под сиденье и достал что-то большое, завёрнутое в плотный серый брезент. На песке появился полный водолазный комплект — ласты, кислородные баллоны, маска, регулятор и гидрокостюм, а также запасной гарпун со стрелами. Филипп осторожно перебирал вещи, осматривая их на предмет повреждений. Он купил их несколько лет назад, загоревшись идеей посетить русалочье гнездо, но тогда ему пришлось отказаться от этой затеи, так как она была слишком опасной. А теперь он был готов ко всему. Облачившись в костюм, Филипп тихо выдохнул и прикрыл глаза. Только на пороге смерти человек понимает, как сильно он любит жизнь. Охотник не знал, что ждёт его впереди: морские хищники, поломка оборудования, которым ни разу не пользовались, или же русалки, которые, возможно, никуда и не уплыли. Но отступать было уже поздно. Вода гладила синие ласты, зазывая в свои неизведанные глубины. Филипп, не медля больше ни минуты, медленно начал погружение. Ровное песчаное дно резко обрывалось метров через пятнадцать от берега, уходя так круто вниз, что не было видно, что творится в этой чёрной впадине, несмотря на яркие лучи, пронзающие воду. Филипп включил налобный фонарик и медленно поплыл вперёд. Из-под его ног метнулась дальше в море пёстрая стайка рыб, и охотник остановился, провожая её глазами. Он погружался с аквалангом только пару раз с инструктором в специальных бассейнах, так что красоту подводного мира ему наблюдать ещё не приходилось. Немного помедлив, Филипп опустился ниже. Он не знал точно, на какой глубине находится русалочье гнездо, так что плыл охотник наугад, постоянно оглядываясь по сторонам. Многолетняя привычка ожидать от моря нападения русалок не угасала в нём ни на мгновение. Скользкая вертлявая мурена, извиваясь длинным телом, едва не коснулась Филиной руки и, удивлённо глянув на охотника, скрылась в красных водорослях. Сердце Филиппа бешено забилось — впереди, прямо перед ним чернели две знакомые скалы. Граница, своеобразный портал из его мира в мир русалок. Луч фонарика осветил на сером камне пятно красной русалочьей крови. Киркоров с раскаянием подумал, что его, верно, оставила какая-нибудь русалочка в тщетной попытке вырваться из его сетей. Но тут, Филиппа резко пронзила мысль — пятно свежее, а ведь русалки должны были уплыть из этого моря два дня назад! Чувство тревоги поселилось в душе Филиппа, сдавив грудь плотными тисками. Стало тяжело дышать, и охотник крепче прижал к лицу маску, делая несколько глубоких вдохов и пытаясь успокоиться. Левая рука судорожно перехватила гарпун и сняла его с предохранителя. Филипп несколько раз медленно шевельнул ластами и пересёк черту, которую не смел переступать столько лет. Он чувствовал себя первооткрывателем неизведанной земли, что, в общем-то, было правдой. В нём смешались гордость, радость, никуда не ушедшее волнение и страх, который Киркоров изо всех сил пытался в себе подавить. Внимательно осматриваясь вокруг, Филипп медленно двигался вперёд. В этой части моря почти не было рыб, только тёмные зелёные водоросли норовили поймать его, запутаться в ногах и всячески не способствовали продвижению вперёд. Мечущийся свет от фонарика показывал плотную синюю воду и исчезал в темноте, из которой могло выплыть всё, что угодно. Напряжение постепенно достигло своей высшей точки, и Филипп едва сдерживался, чтобы не развернуться и уплыть отсюда подальше. Несмотря на то, что он находился всё в том же море, что и всегда, именно от этой, русалочьей, зоны веяло скрытой опасностью, которая буквально просачивалась через гидрокостюм и заползала в самое сердце. Вдруг, прямо под Филиппом, буквально в полуметре пронеслось что-то стремительное, серебристое и довольно большое. Киркоров дёрнулся, лихорадочно пытаясь осветить это «что-то» фонариком. Палец непроизвольно сократился, и гарпун выстрелил. Стрела рассекла плотную воду, скрывшись в неизвестном направлении, а обратно под ноги охотника метнулся… Тунец, размером с Филиппа. Киркоров едва не расплакался от спавшего волнения и теперь пытался успокоить сердце, так отчаянно просящееся наружу и грозившее сломать грудную клетку. Филипп был вымотан до предела и, казалось, уже ничто не могло его напугать. Как же он ошибался.