Терновая зима

Хёк умылся и, сменив сорочку, воротился в главную комнату. Джемин по-хозяйски развалился у очага, среди подушек, и с пером в руках приготовился слушать, что ему поведают гости. Джено устроился на лежаке у окна и украдкой поглядывал за дамастовую завесу на улицу. Темнело. Джемин зажег свечи, и комнату наполнил мягкий, чуть сладковатый запах храмового воска. Хёк, стараясь лишний раз на Джено не глядеть, приволок свои пожитки и принялся за рассказ, попутно заготавливая ремешки из купленной на базаре кожи. Пальцы его работали споро, язык — тоже, а вот мысли совсем перепутались. Сложно было не думать об одолевших его желаниях, о Чо Бэсинчже, собственной способности привлекать все дивное и проклятом бескуде, который шел по его Пути, дабы оборвать его поскорее. "Но Боксу идет своим Путем", — проносилось в его голове, и Хёк чувствовал мертвецкое касание на своей коже и слышал жуткий скрежет за дверью своей хаты. Но кто тогда снился амму? О ком говорил кощунник, что повстречался ему двадцать лет назад на Флёсских игрищах? Хёк поднял глаза на Джено. Тот чинил шкирянку. Толстая игла резво мелькала в его пальцах, ловя отблески свечного пламени. В глазах Джено тоже плясали его огоньки, отчего зрачки пульсировали, как два маленьких дивных сердца. Джено был бескудом, нежитью, странником мертвого племени. Носил охотничью куртку с глубоким капюшоном, что скрывал его бледное лицо и кошачьи глаза, оберег из темного камня, словно кровью испачканный, а на поясе — нож кривой с костяной рукоятью, исписанной письменами на языке, Хёку неведомом. На языке мертвецов. Ремешок выпал из ослабелых рук, и Хёк запнулся, обрывая свой рассказ о шаркане на полуслове. Как он не увидел этого раньше? Отчего был так слеп? Вот же она, навь из амминого сна, сидит в двух шагах от него и штопает шкирянку. — Так, говоришь, у шаркани было шесть голов? Не четыре? — Джемин постучал по колену Хёка пером. Хёк встрепенулся, похватал шнурки и вернулся к плетенке. — Да, шесть. Тут сложно обсчитаться. — А какой окрас? Коричневый или черный? — Бирюзово-синий, с золотым узором. Как бусы из сэсэ в легенде про Великана. Джемин весь подобрался. — И зовется он Чунь Юем? — спросил он осторожно. — Да. Питается в основном свежими куриными яйцами, квашеной капустой и сыром. — И витренника его вы тоже видели? — А что? Джемин повертел перышко в пальцах и бросил его в чернильницу. — Да мы вроде как знакомы, но давно не виделись. Я долгое время провел в Пустоши, а Ренджун считает, что я плохо влияю на ее флору и фауну. Дескать, в поисках новых преданий я довожу местную нечисть до нервной трясучки. Но я лишь хочу, чтобы мир не забыл о них, даже когда придет их время уйти. — А ты случайно не со звездой упал? Джемин, позабыв о правилах хорошего тона, схватил Хёка за руки и так крепко их стиснул, что затрещали косточки. — Он что-то обо мне говорил? — Предупредил, чтобы мы с такими, как ты, не связывались. Джемин кивнул. — Ну да, конечно. Он отпустил Хёка и вернулся к своим записям. — Он был в своем праве. Летавцы — народ опасный, — сказал Джено. — Любое существо, способное менять личину, опасней не-перевертышей, а уж если принимаемый ими облик принадлежит другим созданиям, то и подавно. Ты видишь нас в истинном обличии и если встретишь снова, то непременно узнаешь, а вот про тебя такого сказать нельзя. Мы не ведаем даже, чей облик зрим сейчас. Я могу предположить, что ты предстал перед нами в истинной личине, но кто ручится, что это так? Джемин поморщился, будто съел что-то противное. Облизнул яркие тонкие губы, дернул верхней, обнажая крупные, жемчужно-белые зубы, и сказал: — Верите или нет, но за всю свою довольно долгую жизнь я ни разу не менял облика. Мне не нужно прикидываться умершим возлюбленным или пропавшим другом, чтобы… очаровать необходимого человека и втереться ему в доверие. Мне достаточно быть собой. Никто не устоит перед сиянием звезды. Хёк смотрел в его завораживающе-красивое лицо и понимал, что он не врет. — Но Ренджуну этого недостаточно. Мой дар ему… противен. Он гоняет по небу тучи, а я делаю людей… счастливыми. Дарю им любовь, о которой слагают легенды. Да, она не истинная, да, не взаимная, но если она приносит удовольствие, то почему нет? — Потому что ты управляешь людьми, подчиняешь их волю своим прихотям? — Джено говорил без осуждения, и от этого его слова делались весомее. Джемин блеснул на него своими звездными очами и отвел взор к очагу. — Я никому не врежу. Не заставляю людей делать ничего… преступного, непоправимого. Я не чудовище. — Тогда почему Ренджун не хочет тебя знать? — спросил Хёк. — Извини, но это касается лишь нас двоих. Хёк оставил этот разговор. Он в самом деле не имел к нему никакого отношения. Он взялся за плетенку, а Джено, починив куртку, засобирался к Валору. — Это может быть опасным, — предупредил Джемин. — Я тоже могу быть опасным. — Джено проверил нож и выскользнул за дверь. — Знаешь, — Джемин подобрался на своих подушках, — а мы ведь с тобой уже встречались. Хёк нахмурился. Если бы они виделись прежде, он бы точно запомнил. Такие, как Джемин, не забываются. — Лет двадцать назад, на осенних игрищах. Ты был размером с мой кулак и шел Путем своего амму. Хёк выронил плетение. — Ты? Ты был тем кощунником, что предсказал амму мое будущее? Джемин пожал плечами. — Мне было скучно. Я совсем недавно поселился во Флёсе, никого здесь не знал. Бродил торгом и развлекал людей предсказаниями за пару векш. Иной раз они даже сбывались. Но твой амму… он так ярко сиял, что я не смог пройти мимо. Твой Путь лежал передо мной как на ладони, и… я никогда ничего подобного не видел. Кто-то шел твоим Путем. Следовал за тобой тенью. И… — Он облизнул сухие губы. — У него не было своего Пути. Но так не бывает. У всех есть свой Путь. Даже у таких, как я. Путь… он словно незримая нить, что связывает любое рождение со смертью, Явь и Навь. Первые мгновения — от зачатия и до рождения — мы следуем Путем амму, но когда пуповину обрезают, открывается наш собственный Путь. Но этот… У него будто никогда не было… амму. — Взгляд Джемина остановился. В нем сквозила печаль. — И что это значит? Коль он не рождался, то и не жив, а если не живет, то и умереть не может? — Он умрет. Уйдет в Навь вслед за тобой. Наверное. Не знаю. Говорю ведь, никогда не сталкивался с подобным. Не слышал даже, что есть в этом мире существа, не рожденные от амму. Как это возможно? Не из воздуха ж он взялся? Не из-под земли вырос? "Из хелекита, — подумал Хёк. — Из чужих злобы и ненависти". В комнату легким сквозняком ворвался Джено. Плотно затворил за собой дверь и вернулся на место у окна. Хёк пересел к нему на лежак. Зимобор проснулся, завозился средь подушек и перебрался к Джемину на колени. Уж он перелестников совсем не страшился. Хёк справился о Валоре, и Джено уверил его, что он в порядке. — Он подкрепился, и теперь ему не страшны ни навои, ни их хозяин. — А мы? — А нам не стоит расслабляться. Не думаю, что этот Чо оставит нас в покое после одного неудавшегося покушения. Раз уж мы ему мешаем, он постарается убрать нас с дороги. Не хотелось бы, чтобы у него получилось. — Ты в самом деле не ведаешь, отчего он желает твоей смерти? Джено поймал взгляд Хёка. — А ты как думаешь? Отчего кто-то охотится на бескуда? — Думаешь, этот Чо как-то связан с ондавами? — Джемин говорит, он из Бескид. Возможно — бастарн. Мы так и не нашли тех четырех бескудов, что проснулись прежде Боксу. Кто знает, может, он один из них? Или же они как-то ему навредили. В любом случае, пока мы в городе, нам грозит опасность. — Нам всегда грозит опасность. Так уж повелось. — Хёк накрыл ладонь Джено своей. Джено переплел их пальцы. — Сдается мне, не дивный я народ притягиваю, а тьму. — Тьма — не всегда зло. Во тьме рождается свет. В ледяном холоде ночи зажигается огонек нового дня. Так было, так есть и так будет всегда. Хёк кивнул. Он не нашел в себе сил на слова. Он безудержно хотел Джено поцеловать. Хотел, чтобы Джено целовал его. Чтобы не только их Пути стали единым целым. Никогда еще он не желал ничего подобного и свято веровал, что и не пожелает. А теперь это желание жгло ему нутро, ело поедом, и что с ним делать, он не знал. Он спешно высвободил руку и вынул из потайного кармашка мешочек с заветными цветами. Вытряхнул на ладонь три цветка, вложил их в плетенку и туго затянул горловину. Накрыл деревянной бусиной и завязал узлом. Свободные концы шнура сплел косичками и надел оберег Джено на шею. — Это мой тебе подарок. В обмен на медвежонка. Пускай приносит удачу. — Нала, — шепнул Джено. Хёку не нужно был знать значение этого слова, дабы понять: так на бастарнском звучала благодарность. Он явился в час волка, но его уже ждали. Хёк лежал, подобравшись, на дне лохани и прижимал к груди узкий и острый, как лист рогозы, клинок Джемина. Зимобор свернулся калачиком у него под боком. В комнате было тихо. Так тихо, как бывает лишь в поле у древнего урочища. Хёк закрыл глаза и считал секунды. Он верил, что Чо Бэсинчжа придет. И Джено — тоже. А Джемин даже точный час предсказал. В комнате за плотно затворенной дверью горела одинокая свеча. Джемин никогда ее не гасил, и Чо это знал. Хёк не видел — чуял, как мягкий ее свет тонкой струйкой сочится по влажному полу, как отражается в каплях воды на мраморной поверхности стола и угасает в черных углях потухшего очага. Хёк дышал медленно — раз на две дюжины ударов сердца, — и ему чудилось, что он слышит ровное, глубокое дыхание Джено. Там, за стеной. Так далеко и так близко одновременно. Чо Бэсинчжа вошел бесшумно, будто даже воздух был на его стороне. Хёк знал, что он увидит в тревожном свете свечи: двух спящих юношей у неплотно занавешенного окна. Один спал, спрятав руку с зажатым в ней ножом под подушкой, а второй — кемарил на посту. Короткий меч выпал из ослабевших рук; дорогая валахская сталь сияла черненной киноварью в отблесках прогоревшего очага. Куда подевался человек, Чо Бэсинчжу мало заботило. Он пришел, чтобы убить бескуда. Он поднес ко рту трубочку из черного камня и легонько в нее дунул. Короткая серебреная игла прорезала воздух, оставляя за собой мельчайшие, словно туманная морось, капельки "Божьей погибели". Чо Бэсинджа хорошо знал свое дело. Первородные чары убивали даже бессмертных, что уж говорить о мальчике-бескуде. Такому хватит и грана, чтобы мирно уйти за Велесовыми голубками. Но игла не достигла цели. Вонзилась в выставленную щитом подушку, которая в следующий миг полетела Чо Бэсинчже в лицо. Тот, не ожидавший подобного, не успел уклониться, и на миг потерял противника из виду. Этого было достаточно. Две пары рук в мгновение ока обезоружили его и обездвижили. — Хорошо, ваша взяла. Только давайте без рукоприкладства: не люблю насилия. — Лицо Чо сморщилось изюминой, когда Джемин грубо усадил его на лежак и ловко связал руки вышитым серебряной нитью платком. Чо застонал, но Джемина это не разжалобило. — Странно слышать это от потворы, что миг назад пытался убить живое существо. — Джемин сдернул с него сапоги из тончайшей оленьей кожи и связал лодыжки. Затем обыскал накидку, кафтан и пояс на наличие потайных и не очень карманов. Нашел крохотный пузырек с белесой, будто вечерний туман, жидкостью, заткнутый восковой пробкой, из которой торчали иглы, пару мешочков с порошками, простенький стилет вагровской работы и кошель, украшенный лисьим мехом. Проснулся Зимобор и поднял такой хай, что разбудил, должно быть, и мертвецов в подвале. Хёк, сжимая меч двумя руками, выбрался из лохани и на полпальца отворил дверь. Хватило мимолетного взгляда на Чо Бэсинчжу, чтобы признать в нем старика из лавки пана Санина. Что ж, поведение Зимобора объяснилось. Щенок набросился на дверь и яростно исполосовал гладкие дубовые доски когтями. Джемин завопил дурниной, пришлось пустить Зимобора в комнату, где он, ничтоже сумняшеся, набросился на голые пятки Чо Бэсинчжи. Теперь вопил и старик, попеременно посыпая прокленами и Зимобора, и Джемина, такого-растакого, и мерзких мальчишек, которые держат ярчуков за комнатную собачонку. Не досталось лестного словца лишь Джено, но Хёк был уверен, что он нисколько не огорчился. — Да уберете вы от меня эту вшивую шавку или нет?! — Чо дернул связанными ногами и едва не рухнул с лежака. Джено водрузил его на место, а Хёк сунул клинок под мышку и попытался отодрать Зимобора от искусанных в кровь пяток старика, но получилось это лишь с третьей попытки. Зимобор визжал и вырывался, брызжа пенной слюной, так что пришлось снова запереть его в умывальне. Дверь тут же затряслась, и Джемин мигом сник. Явно представил, во что она превратится стараниями взбеленившегося ярчука, и устроил по ней заблаговременную тризну. — Ну что дальше? — Чо Бэсинчжа, поняв, что в ближайшее время никто его грызть не будет, расхрабрился. — Подловили меня, что теперь? К воеводе поведете? Или сразу к злоборцам? Может, на аудиенцию к Его Сиятельству епископу Олмутскому запишете? — Для начала — поговорим. — Джено поменялся с пригорюнившимся Джемином местами. Опустился перед потворой на корточки и, сложив руки с ножом на коленях, заглянул ему в лицо. — Начнем с простого: зачем тебе меня убивать? Я в городе всего полдня, ничего, что может тебе навредить, не сделал. Поговорил с одним местным ловкачом, да и только. — А то, что ты приволок с собой эту взбесившуюся дворняжку, — Чо движением головы указал на содрогающуюся под собачьими лапами дверь, — не считается? Это ярчук, малыш. И любой злоборец, что хоть раз эту тварь в глаза видел, сразу смекнет, что дело нечисто, если приметит, как она меня облаивает. — Будто ты не сможешь обелить свою хитрую задницу, — фыркнул Джемин. Чо Бэсинчжа завел глаза к потолку. — И все-то ты знаешь. — Если дело не в ярчуке, то в чем? — Джено пальцем попробовал заточку ножа. Кривое лезвие с легкостью прорезало жесткую плоть бескуда. Потвора наградил его долгим, цепким взглядом, в котором Хёк без особого труда прочел жгучий интерес. Джено был для него не меньшей загадкой, чем он сам — для них. — Ай, иди оно все лешему в задницу. — Чо в сердцах сплюнул на ковер, чем заслужил чрезвычайно неодобрительный взгляд Джемина. — Что ты такое? Как ты вообще возможен? Я лично отбирал тех, кто принял зелье, и ты не один из них. Так откуда ты взялся? Я собственноручно уничтожил остатки испорченного снадобья, ты не мог нигде его раздобыть. Или же кто-то его воссоздал? Но никто, кроме меня, не знает состава. Никому не ведомо, где я ошибся. Двадцать три ингредиента, и лишь одна ошибочка в четверть золотника… Не-е-т, это не мог быть другой потвора. Так кто же? Кто тебя создал? Песенник? Я должен знать. Чо Бэсинчжа накренился к Джено, так яростно буравя его взглядом, что Хёку стало не по себе, и он ловко вклинился между ними. — Хотите сказать, — спросил он, — что вы — тот самый бастарнский потвора, что наложил на добровольцев проклятье? Но разве… вам не должно быть, — Хёк посчитал на пальцах, — около шести веков? — Мне шестьсот четыре зимы, спасибо за беспокойство. — Чо натянуто улыбнулся. — И я надеюсь прожить еще столько же, если, конечно, этот мерзавец не попутает мне все карты. Так как же получилось, что вас не десятеро, а одиннадцать? Должно быть десять. Я же проверял. Все время было десять. Ладно, пятеро оказались пустышками, еще с четырьмя я разобрался по ходу дела, и последний на подходе. Но ты… ты откуда, Карачун тебя побери, взялся?! Джено молчал. Чо заскрежетал зубами. — Слушай, дружок, давай договоримся: я рассказываю тебе все, что знаю я, а ты рассказываешь все, что знаешь ты? — Мне и так все понятно. — Джено выпрямился и сунул нож в чехол. — Сдается мне, вот как было дело: ты сотворил заклятие, которое не сработало, и вождь или совет жрецов решил, что ты понесешь наказание и тоже выпьешь зелье. Только вот ты к тому времени осознал, в чем была ошибка, и принял правильное снадобье. Оно сделало тебя, почитай, бессмертным. Ты себе жил не тужил, но бескуды начали просыпаться. Ты испугался, что они отыщут тебя и отомстят, потому нашел их первым. Должно быть, хелекиты тех, кто не превратился в пустышек, оказались достаточно прочными, и ты не смог добраться до них сразу, потому время от времени наведывался в пещеры и проверял, не проснулся ли еще кто. Когда пробудился последний бескуд, ты о пещерах забыл. Боксу же при жизни был жрецом и оказался тебе не по зубам. С момента его пробуждения прошло тридцать зим, и он все еще бродит по землям Геатайским, живой и невредимый. А пару лет назад он оказался во Флёсе, ибо прознал, что здесь живет некто, способный ответить на его вопросы. Вы встретились, но ты его не убил. Почему? Не знаю. Но ты рассказал ему, где искать потомков Зрящего в Небо, не так ли? Что тебе с этого? Это мне тоже не ведомо. — Ну… в общих чертах, догадки твои верны. Что, впрочем, не отвечает на вопрос: "Кто ты такой, виверна тебя побери?". — Так и в чем же он ошибся? Мне аж интересно стало. — Джемин легонько пощекотал шею потворы острием меча. Чо дернул плечом. — Убрал от меня свою тыкалку. Можно и по-человечески спросить, нет? — В этой комнате находится лишь один человек, и это точно не мы с тобой. — Джемин сладко улыбнулся. — Хорошо. Уговорил. Он, — Чо зыркнул на Джено, — прав в том, что Боксу — последний бескуд — оказался мне не по зубам. Он должен был стать предводителем нашего непобедимого войска и потому получил чуть большую дозу снадобья. Из-за этого и проспал на полвека дольше остальных, а когда я попытался его убить — сел в лужу. Не уверен, что его вообще можно прикончить обычным способом. Ну там, снять голову с плеч серебреной секирой или пронзить сердце ядовитой стрелой. Поэтому пришлось… скажем так, сотрудничать. Первое время я ловко водил его за нос, направлял на ложный след, однажды даже в Пустошь заманил, но он выбрался и оттуда. А потом кто-то нашептал ему, что я-де ведаю, где можно отыскать последнего из рода Эгена. До меня, конечно, доходили слухи, но я не очень-то интересовался этим вопросом. Дело в том, что… в заклятье есть одна оговорочка: оно работает ровно до тех пор, пока последний из врагов не падет. Как вы понимаете, мне не с руки, чтобы наследник Зрящего в Небо отдал Велесу душу. Прощайте, мои планы на долгую и безмятежную жизнь. Потому я продолжил морочить упрямцу голову и посылать его то туда, то сюда. Последний раз мы виделись за пару дней до солнцеворота. Я отправил его на запад: надеялся, злоборцы, что охраняют злополучный храмишко, таки его порешат. Ну иль запрут в катакомбах Башни на пару десятков лет. Их хватит, чтобы Эгеновское отребье обзавелось дюжиной отпрысков и избавило меня от этого почечуя. — То есть, ты не знаешь, где искать наследника Эгена? — спросил Джено. — Так я и сказал об этом бескуду. Хёк хмыкнул. Было ясно, что Чо Бэсинчжа понятия не имеет, где находится потомок Латни Эгена, и не ведает даже, что он из себя представляет. Иначе помер бы на месте при виде Хёка. — Могу тебя обрадовать: смерть ондавов не входит в мои планы. И я ищу Боксу, чтобы остановить его. Так что мы, по сути, на одной стороне. Потвора окинул Джено недоверчивым взглядом, но решил в свои мысли их не посвящать. Вместо этого он сказал: — Что ж, я все еще не знаю, кто ты и откуда взялся. Бродишь по городам в компании дивьей живности, водишь шашни с перелестниками и даже моих куколок укокошил. В другой раз я бы, пожалуй, обиделся, но, думаю, мы достигли соглашения. Ты выметаешься из моего города и делаешь так, чтобы проклятущий Боксу не добрался до правнука Эгена, а я, так уж и быть, не стану тебя убивать. — Ты не станешь этого делать в любом случае. Ты все еще не знаешь, "кто я и откуда взялся". А вдруг я не один такой? Вдруг придут другие и сделают то, чего не смогли твои бескуды? Ты не знаешь даже, откуда начинать, так что нет, убивать меня ты не станешь. По крайней мере, до тех пор, пока я держу свои тайны при себе. — Ты знаешь, мальчик, любая тайна рано или поздно становится явью. Так почему бы нам не ускорить процесс? А то не дай Велес кто-нибудь пострадает… — Чо Бэсинчжа выразительно покосился на Хёка. — Ты умрешь раньше. И смерть твоя будет долгой и мучительной, или ты забыл, кто я? Джено говорил тем своим тихим, ласковым голосом, которым обращался к Валору или утешал Хёка, и Чо Бэсинчжа забеспокоился. Кадык его дернулся, когда он тяжело сглотнул, а на седом виске забилась тонкая жилка. — Малыш, не нужно мне угрожать. — Я предупредил. Я бескуд. Я рожден, чтобы убивать. Не стоит проверять, насколько хорошо я умею это делать. Голос Джено оставался спокоен и мягок, но Хёк видел, как подрагивают кончики его пальцев. Он тронул их украдкой, сжал в ладони. Самая мысль о насилии претила Джено, но Чо Бэсинчжа об этом не знал и узнать не должен был. От того, как сильно он заинтересован в Джено и насколько глубоко укоренился в нем страх перед бескудами, зависела их жизнь. — Молодежь… — Чо покачал головой. — Ладушки, твоя взяла. Пока что не буду тебя убивать. А питомцы твои мне и даром не сдались. Разве что собачонку живодеру отдал бы, да перебьюсь. Бери свои шмотки и выметайся из города, и, возможно, мы больше никогда не свидимся. — Это в твоих интересах. Пиши квиток. — Джено подобрал с пола лист бумаги и чернильницу с пером и кивнул Джемину, дабы тот развязал потворе руки. Чо Бэсинчжа нехотя сделал, что требовали. — Оставь метку. Чо прошептал какое-то проклятие, стянул с пальца перстень-печатку и, пустив себе кровь тяжелой золотой булавкой, которой скреплял ворот накидки, оставил на бумаге печать. — И кто тебя только этому научил? — спросил он скорее самого себя, чем Джено, шипя и ругаясь, стянул путы с ног и обулся. — Попрошу вернуть мои вещи. — Пришлю с вестовым. Когда мои гости покинут город. — Джемин улыбнулся. Чо Бэсинчжа цыкнул, взмахнул манерно полами накидки и вылетел из комнаты. — Интересный тип, — сказал Джено. — Погляжу, куда он отправился, — и вышел следом за Чо. Хёк выпустил Зимобора, и Джемин с тоской поглядел на исцарапанную дверь. — Хочешь плюшку? — Хёк порылся в торбе, ища, чем бы накормить щенка, и протянул Джемину плюшку с творогом, которой его угостил Ренджун. Плюшки все еще были мягкими и даже выложенный из сушеной брусники узор — уже знакомое Хёку созвездие Принца — не испортился. Джемин при виде этой плюшки мигом позабыл о двери. Бережно взял ее из рук Хёка и убрался в дальний угол комнаты, где долго ее обнюхивал и разглядывал. Каким образом он прознал, что испек ее Ренджун, осталось загадкой. Чо Бэсинчжа убрался восвояси. Джено проследил за ним до самой торговой площади, каким-то чудом избежал столкновения с дозорными и вернулся к Джемину. До утра их никто не тревожил. Как только забрезжил рассвет и в верхнем городе пробили смену караула, они собрались в дорогу. Искушать судьбу никто не хотел. Джемин провел их окольными путями к Северным воротам, шепнул что-то страже, и их без вопросов выпустили из города. Джемин дошел с ними до моста через канал. — Если вдруг понадобится помощь — загадайте желание на падучую звезду, — сказал он на прощание. Джено бросил ладонь ему на затылок и крепко его сжал. — Да пребудет с тобой сила твоего народа, — сказал он. Джемин кивнул, и они разошлись в разные стороны.