***
Тренировочный бой закончился, и Сатору смотрел на собирающегося шамана, что, стараясь скрыть хрип, делал маленькие вдохи. Даже если он задыхался, то этот дурень все равно не позволит белобрысому увидеть, насколько Джого тяжело дался этот спарринг. Майка пропиталась потом и прилипла к широкой спине, облепляя жгуты мышц. Возможно, в обычном состоянии в голову сильнейшего и заползла бы парочка темных мыслишек, но сейчас шаман лишь устало вздохнул и полез в телефон. Он перечитал сообщение от Юджи несколько раз. Тот приехал в Токио и хочет поговорить. Видимо, сегодня все вокруг него решили пострадать, а Годжо теперь бегай и волнуйся. Ну и ладно. Написав Нанами, что он идет на важное совещание, что решит судьбу главы Киотского отделения, он убегает. Они встретились в баре. Мужчина невольно подметил, что Юджи выглядит… Слегка безумным. Парня охватила какая-то тяжелая мрачная радость. Он постоянно самокритично шутил на свой счет и пил. Очень много пил. Годжо алкоголь не любит, наверное, судьба все-таки решила огородить сильнейшего, что и так постоянно словно под спидами, от опасного алкоголя, но выносить общество такого Юджи было тяжело, и шаман решился пропустить пару сладких коктейлей, где под многочисленными сиропами спирт не чувствовался. А розоволосого несло и несло. Он говорил, что он шлюха, что его трахнул мужик в туалете, когда он был подростком. Что он как-то передернул на фотографию Годжо, а затем он решил поскакать по хуям клана Зенин. Парень словно хотел максимально опустить себя в глазах одного из немногих, кто знал его секрет и не осуждал, но была одна проблема. Годжо было все равно. У него был свой критерий отделения зерен от плевел. Сила. Сукуна силен, поэтому шаман спас его. Сильные достойны уважения. Сильные смогут противостоять главам клана и не прогнуться под них. Юджи силен, а остальное уже не так важно. — И что ты предпримешь теперь? — беловолосый попытался отвлечь от самоунижения парня и отпил приторный коктейль. Тот ухмыльнулся, и два мутных от выпитого алкоголя зрачка уставились в черную повязку. — Пойду до конца. Надавлю на братские чувства и выпрошу у него личную встречу. А там подсыплю ему кое-что в чай… — Юджи сделал глубокий вдох. — Думаю, я разрушу все. Или уже разрушил. Мне бы остановиться. Пойти к мозгоправу и со всем разобраться, но… Я НЕ ЗНАЮ ПОЧЕМУ! — Юджи уже кричал, привлекая внимание немногочисленных посетителей. Сатору было плевать на окружающих. Если Юджи хочет покричать — пусть. Парень встал и упер руки в стол, наклоняясь над шаманом. Запах алкоголя неприятно ударил в нос, и Годжо поморщился. — Я словно наслаждаюсь тем, что я тону. А теперь еще и брата тяну. Он, по крайней мере, со своей хуетой в башке ко мне не лезет в отличие от меня. Потому что Сукуна обо мне заботится. Он меня любит, понимаешь? — в голосе розоволосого слышался надрыв. — Это настоящая любовь. Он не хочет меня менять, хочет сохранить мой мир нетронутым, а я его — нет. Я готов причинить ему моральные страдания, чтобы удовлетворить свои желания. — Но ведь он тоже хочет тебя, так что в этом такого? — Он хочет меня. Но он думает сердцем, а не головкой. Похоть слабее его братской привязанности. Вот представь дорогого тебе члена семьи. Скажи, ты готов трахнуть его, если тот предложит? — Клан Годжо — это семья из одного человека, — безразлично заметил мужчина. Юджи устало потер виски. Хотелось плакать и кричать. — Знаешь. А может, мне просто пойти к психологу? Вправлю мозги, избавлюсь от желания. И Сукуне на Новый Год подарю талончик. И будут у нас нормальные братские отношения без похоти. Что-то чистое, нетронутое, священное. Светлое, — Юджи снова уставился на черную повязку красными глазам. — Белое и чистое или черное и грязное. Годжо, белое или черное? — Не взваливай на меня такой выбор, Юджи. Я же не заставляю тебя решать свои проблемы с Джого. Розоволосый истерически засмеялся. — Проблемы с Джого? Да какие, блять, проблемы? Выяснили, что вы братья, разлучённые в детстве, как в дешёвых индийских мелодрам? ВКЛЮЧИТЕ МУЗЫКУ, СЕЙЧАС Я И ТРИДЦАТЬ МОИХ СЛОНОВ СТАНЦУЕМ! Годжо улыбнулся, как улыбаются врачи, смотря на психически неуравновешенного пациента. — Юджи, сядь и успокойся. — Джого на самом деле добрый и податливый: лепи, что хочешь… — Он такой же податливый, как железобетонная плита. Это вам всем кажется, что он весь такой внутри пушистый котеночек, а он вас и не переубеждает, — Годжо оскалился, а голубые глаза под повязкой загорелись. — А ты не думал, что его амбиции побольше моих? Или что у него есть такое понятия, как «истинные люди»? Что Джого может спокойно смотреть за страданиями тех, кого он «людьми» не считает? — шаман закусил губу. Кажется, он сказал лишнего. Он не видел никаких причин рассказывать другим о другой стороне заботливой бабки. Если кто захочет, пусть сам тратим время, чтобы раздобыть те крохи информации, которые для шамана подобны золотому песку. — Но не будем об этом. Белобрысый допивает третий коктейль, а Юджи окончательно раскисает, впадая в уныние. — Знаешь... Я пойду к психотерапевту. Ради Сукуны. Я не хочу его терять, — истеричная радость исчезла, оставив только грусть и умиротворение оттого, что решение наконец-то принято. Юджи сел и уставился в пустой стакан. Продолжая смотреть в одну точку, он принялся рассказывать о тех счастливых и веселых моментах из детства, что были связаны с братом. На его лице появилась грустная улыбка. — Ладно, с меня хватит. Я, пожалуй, все. Спасибо, что пришел. Шаман, убедившись, что тот в порядке, попрощался и пошел гулять по ночному Токио. Мысли в нетрезвой голове путались, и никакие техники не могли это исправить. Приближается зима, и на улице холодно. Был бы рядом Джого, можно было бы согреться. Он как ходячая печка. Или вулкан? Что в любой момент может взорваться. Вот бы приехать домой и замерзшим забраться к нему под одеяло, хватая холодными руками и получая в награду злобный взгляд карих сонных глаз. А почему бы ему не написать ему? За окном сиреневые сумерки. Черный чай в треснувшей кружке в аляповатых цветочках. Изящная витая ручка должна находиться в изящной женской ладони, а не в мозолистых, грубых, мужских руках с неровно подстриженными ногтями и сбитыми костяшками. Но Джого все равно на этот дисбаланс. Любимая чашка бабушки с ее любимым чаем нужна, чтобы успокоиться. Мало того, в его строгих простых взглядах теперь каша: Бог поцеловал, Юджи о брате своем в странном контексте рассуждал (Джого все-таки не смог забыть слова юноши, что невольно подслушал в палате), да еще он иногда прокручивает в мозгах это приятное поглаживание по голове, что колючими мурашками разбегаются по шее и лицу. Беспорядок теперь и на работе. Шамана не то что лишили премии, его оштрафовали. Годжо покупает рубашки за четверть миллиона. Джого зарабатывает меньше, но тоже достаточно, чтобы жить почти в центре Токио, где находился техникум и следовательно офис, покупать высококлассный чай и мягкую пряжу, да еще инвестировать остаток в свой собственный небольшой бизнес. Штраф не нанес серьезного урона по кошельку, но сам факт наказания невероятно уязвлял самолюбие. А еще это записали в его личное дело. Первое серьезное замечание за десять лет безупречной работы. Он представляет Рёмена-сана в Токио и не мог облажаться. По его поведению судят работников Киото, а значит и их начальника. Джого отпил чая, злобно глядя куда-то в сторону главного управления. Его наказали не за что. Хруст. Красивая ручка треснула, и черная жидкость полилась на коленки. Множество белых осколков на зеленой плитке пола, а на осколках глупые цветочки. Джого теперь не просто плохо. Ему погано. В голову пришло глупое сравнение: плитка — трава, а на ней цветочки — осколки. И он сидит с мокрыми коленками и не может отвести взгляд от разбитой чашки. Мысли в ужасе убегают в прошлое к настоящей траве и настоящим цветам. Как Джого рвет их, собирая букетик с пушистыми шмелями. Красивые женские руки, что не испортили морщины и старость, отпускают белую, еще не треснувшую чашку с изящной ручкой и берут подарок, а взамен Джого может отпить вкусного чая. У него не получается заварить также. Даже используя тот же чай, в той же коробке, и заваривая его в той же чашке. А теперь точно никогда не получится. И в прошлом нет спасенья. Настоящее давит, а будущее представляется лишь продолжением страданий. И Джого, испачканный в заварке, просто смотрит на эти осколки и не хочет их убирать. Так хочется себя пожалеть. Сразу вспоминается сотня других мерзких неудач, произошедших за эти пару недель. На улице сиреневые сумерки. Чашка горячего чая. Рядом тарелка с белыми тыквенными семечками. Как же на душе погано. Неожиданно телефон раздается возмущенным жужжанием. Со вздохом Джого тянется посмотреть, кто же ему пишет в поздний час. Белобрысый. Хотелось не отвечать. Вряд ли что-то важное. Но мужчина уцепился краем глаза за сообщение: Джого Яманаси >:.D Может, правда что-то важное? По фамилии так просто не называют. Если будешь делать вид, что не в сети — я зн знаю где ты живешь блять знаешь ты похож на вулкан Хочется просто проигнорировать, но Джого цепляется за переписку, как за спасительную соломинку, что поможет отвлечься и набирает "не ругайся". Если я прдолжу ругаться ты меня накажешь? О да накажи меня. Хочу чтобы ты больше времени тратил на меня. Ты меня сбил с мысли Так. Вулкан такой же большой и не приступный что ест семечки и плюется на чувства кое кого. тьфу тьфу тьфу вот так вот Джого застыл с поднесённой ко рту семечкой. , а еще ты такой горячий прям обжигающий я как ебаная помпея сгораю под тобой обращаясь в пепел из твоей семечной лавы «интересно, на ней мсожно готовить» я слышал из подсолнухов делается масло СМАЗКА Д ДЛЯ ЕДЫ Джого кладет голову на стол и бездумно грызет семечки, забивая голову тупым бредом от Годжо. Я голоден.хочу твоих пирожков. твои булочки просто отпад так бы и вцепился в них зубами и оторвал с начинкой вместе с тем чаем как ег пиуер пьюер пюре Пуэээээр «Пуэр», услужливо напоминает Джого. Знаешь, если бы ты был бы вулканом, а я невинной девственицей, то я бы в тебя прыгнул в качестве жертвоприношения знаешб эти приколы про смерт типо — прыгнул умер от тебя не страшно ты меня согреешь везде как и делаешь это всегда знаешь, рядом с тобой теплло словно ты ведьма которую сжигают на костре нет скорее бабка которую жгут на костре старая ведьма которая сама себя сжигает строптивая такая сука знаешь нкому не дашь даже смерти Джого не понимает, откуда все эти образы с сжиганием его персоны и эти шутки про смерть. Но вместо того, чтобы бросить телефон, он пытается сменить тему:Сатору, кончай
на лицо)))) Джого глубоко вздохнул и спрятал голову в сгибе локтя. С кем он вообще общается… Мне так холодно. Был бы у меня перчатки… И свитер. И ты. Было бы так горячо. Иди ко мне Джого, я тут вижу уютный бар где никого нет. как ты любишь. Сядешь в уголке, а я тебя от все закрою и поговорим о камнях. Знаешь, у меня в кармане один камушек. Для тебя. Иди к дяде, мальчик, к него для тебя кое что интересное. ПАХАХАХА. Джого. Давай погуляем? По ночном токио. мм? Первая мысль отказать. Он помнит про камни. Он помнит про бары, что ему нравятся, хотя сам Сатору не пьет. Да и за эти пару недель после того, как шатена выписали из больницы, белобрысый каждый день пытается с ним заговорить. Годжо много раз приглашал его в разные места. И Джого всегда отказывался. Почему бы и сейчас не остаться в темной квартире с разбитой чашкой и по сотому разу прокручивать в голове одну и ту же мысль «Надо было сделать по-другому»? Где встречаемся?***
Годжо сидит на лавочке и ждет. Он просто решил пофлиртовать на пьяную голову и был рад, что ему вообще ответили, а сейчас он нервно дергает ногой в ожидании кавалера, что вот-вот должен подойти. Белобрысый резко вскакивает со скамьи и начинает скакать по кругу, намечая, куда можно сходить после полуночи. Сатору улыбается, как блаженный дурачок, когда видит знакомый горбатый силуэт. На улице холодно, а этот обогреватель ходит в футболке с короткой, но емкой надписью «35,5». И, в случае Джого, это явно не температура. Шаман подходит ближе и с удовольствием ощущает, как его окутывает тепло. В него пихают бутылку воды и пачку таблеток. Сатору надеется, что это противозачаточные, потому что от одного вида Джого в обтягивающей футболке, что старательно отводит взгляд и подправляет массивный ошейник (старый сгорел в битве, но у Джого осталось еще шесть), что постоянно сползает, приоткрывая верх старого кривого шрама, он готов залететь. Шатен не понимает, почему бухой шаман не берет гуманитарную помощь, что тот купил по дороге. — Ну? — мужчина смотрит на черную повязку и вопросительно приподнимет бровь. — Я принес тебе воды и таблетки от похмелья. А еще, — Джого порылся в кармане мешковатых штанов, доставая шуршащий пергамент, — держи перекусить. Поможет протрезветь. — Это твои пирожки? — Годжо берет сверток и дрожащими пальцами развертывает. Сладкая булочка в липком сиропе. Он сдвигает повязку на лоб и смотрит прямо в карие глаза напротив. — Нет. Купил по дороге, — Джого хочет как-то оправдать свое присутствие. — Так… камень. Годжо проводит языком по румяной корке, слизывая глазурь и продолжая глядеть на шамана через полуприкрытые веки. А тот не в силах отвести взгляд. Как тогда, когда обнаружил это ебучее божество у себя в кровати и со злости облил заваркой. Дело даже не сколько в том, что шатен испытывает что-то наподобие внутренней дрожи оттого, как Сатору проводит кончиком языка по липкому сиропу, а в том, с каким выражением лица он это делает. Как небесные глаза томно глядят прямо на него из-под белых ресниц, как длинные пальцы аккуратно держат кондитерское изделие и как немного дрожат его губы, когда шаман снова высовывает язык, чтобы лизнуть посыпку. Все это выглядит так, будто Годжо соблазняет его. И Джого не может прекратить думать об этом. И не может прекратит смотреть, как белобрысый трахает языком кондитерское изделие. — Камень. Покажи мне камень, — шатен произносит это слишком быстро и нервно. На губах Токийского черта легкая улыбка. Кажется, Джого испортился и теперь подается на соблазнения. Результат поцелуя Сукуны? Пока неизвестно. Шаман набивает рот пирожком и запивает водой, чтобы быстрее прожевать. «Хомяк», проносится в голове Джого, и тот ухмыляется. И вот ЭТО он не может победить? То ли смеяться, то ли плакать. — Вот, — мужчина достает из внутреннего кармана куртки голубой камень с белыми прожилками и темно-синими вкраплениями. Он хитро, по-лисьи улыбается и протягивает Джого. — Хочешь? Тот не спешит брать камушек. Слишком долго он знает этого хитреца, чтобы поверить в альтруистический порыв. — Ну предположим, — Джого наклоняется ближе к камню, чтобы разглядеть получше, а потом смотрит на шамана снизу вверх, чтобы сравнить. Да, ему ужасно неловко и стыдно, что он по пьяни проболтался белобрысому о своем странном увлечении, но, во-первых, его лимит переживаний на сегодня исчерпан, во-вторых, он пока не получил в свой адрес ни одного издевательства и, в-третьих, самое главное, камушек просто загляденье. На первый взгляд, подходит идеально, и шатену не терпится взять его в руки, покрутить, посмотреть на свет. — Ну так бери, Джого. Все для тебя. Эта фраза медом обволакивает слух. «Все для тебя». Слишком приятно звучит. Камень слишком красивый. На лице Сатору слишком ангельская улыбка. И Джого теряет бдительность… Он тянется за камнем, и стоит пальцам коснуться заветного минерала, как Годжо хватает его руку и переплетает пальцы, крепко сжимая. Камень оказывается зажат между двух ладоней, а шатен проклинает себя за неосторожность. — Сатору, это как понимать? — Джого нервно скалится, а на виске проступает вена. — Дай камень и сделай три шага назад. — Я делаю М А Г И Ю, — говорит мужчина на полном серьезе. — Если мы так походим, то камень станет В О Л Ш Е Б Н Ы М. Ты же хочешь волшебный камень? — Мне уже хватает одного волшебного придурка, — Джого пробует вытянуть руку, но делает только хуже: белобрысый, вместо того чтобы занять твердую позицию, расслабляется и позволяет Джого себя утянуть. Как итог, шатена теперь обнимают, его руки заведены за спину, а белобрысая голова покоится на сутулом плече, приятно давя острым подбородком. — Если ты не отпустишь, — Годжо чувствует, как шаман делает глубокий вдох, — я тебя ударю. — Ты и так это делаешь два раза в неделю. Да и встань на мое место — я замерз, а ты тако-о-о-ой теплый. Джого, почему ты такой теплый? А? За глубоким вздохом следует глубокий выдох. Возможно, он готов потерпеть минуту объятий, если мужчина не выкинет еще чего-нибудь. Ведь если начнет драку, то, во-первых, он может проиграть, а, во-вторых, после этого ему, скорее всего, придется уйти и остаться наедине со своими мыслями. И да. Руки и уши у белобрысого ледяные, и обнимает тот как-то аккуратно, не наваливаясь и, кажется, почти не дыша. — Тебе повезло, что я готов потерпеть твои глупости, — Джого пытается больно зажать белобрысую голову между плечом и своей головой, но тот лишь смеется. — Я вообще везунчик по жизни. Спасибо, Джого, что терпишь меня, — Сатору трется щекой о пунцовое ухо шатена. — Ну признай, что тебе приятно. — Ты только что уменьшил свое время. — Понял. Молчу. И Годжо благоразумно замолчал на радость шатену. Джого закрывает глаза и просто позволяет мыслям свободно течь. Ему тяжело. Штраф на работе. Саламандра болеет. Рёмен поцеловал. И самое ужасное, он считает это неправильным не потому, что они одного пола, а потому, что для Джого Рёмен находится на пьедестале, и странно, когда божество нисходит до смертного. Так что шаман может позволить себе такую слабость, как просто молча стоять и наслаждаться осторожными объятьями и приятной тяжестью чужой головы на плече. Потом он, конечно, еще раз проведет четкую границу между ним и Годжо. Джого свято верит, что после своей минутной слабости он сможет вернуть все, как было. Годжо блаженно улыбается. Сначала объятья, а там уж и под венец. — Ладно. Хватит, — Джого хлопает по плечу свободной рукой. — Уже снег пошел. — О, первый снег. Очень волшебно. Ну что, поцелуйчик? Джого со всей силой давит Годжо на ногу, а тот отстраняется и смотрит на хмурое лицо с улыбкой, которая либо у наркоманов под кайфом, либо у влюбленных. — Ты дави, мне приятно. А насчет поцелуя… — белобрысый разжимает ладони и, смотря, как Джого разминает затекшие пальцы, прикладывает камень к губам, а затем протягивает шаману. Тот молниеносно выхватывает заветный минерал и, брезгливо вытерев об футболку под наигранно грустным взглядом белобрысого, начинает вертеть камушек в руках. — Кстати, — Годжо старается сдержать ехидный смешок, — забавный факт, что первыми проститутками были пингвины, они давали или за рыбку, или за красивые камушки… Ну что ты так убийственно на меня смотришь, Джого? — Интересный факт. Только, будь ты пингвином, тебе даже камня было бы недостаточно. Наступает молчание. Джого любуется минералом. Он обязательно найдет название этой породы в справочнике или в интернете. Хлопья снега падают на тонкую ткань футболки и тают, оставляя мокрые пятна. Сатору не обращает на это внимание, ведь сейчас он смотрит, как снежинки садятся на вьющиеся волосы и ресницы, а затем тают, собираясь в капли, но вот Джого к своему недовольству начинает замерзать. Он видит магазин и, говоря, что отойдет на минутку, идет покупать себе зонтик. Годжо не хочет оставаться один и следует за сутулой фигурой к недовольству шамана. — Так. Положи этот зонт и отойди на три метра, — строго говорит Сатору, когда догоняет Джого у прилавка. — Иначе я за себя не отвечаю. Шаман непонимающе смотрит то на Годжо, то на зонт с красивым леопардовым принтом. Джого раскрывает его и показывает белобрысому. — Да классный зонт, че ты. С таким же успехом вампиру можно было показать распятье. Годжо наигранно закрыл глаза и в ужасе отшатнулся. — Он ужасен! Безвкусица! Просто отвратительно! — белобрысый роется в корзине с товаром и достает алый зонт без узоров. — Вот. Красный. Тебе подойдет. А это… — Годжо брезгливо морщится на леопардовый предмет. — Брось бяку. Джого скалится и, перехватывая понравившийся зонт крепче, идет к кассе. Взгляд зацепился за леопардовую сумку, и мужчина это заметил. — Даже не думай, ты не посмеешь… — Она женская, так что успокойся. Да и насчет зонта не парься. Пластмассовое крепление в них плавится очень быстро, и больше недели они у меня не живут. Так что какая разница что носить? Они вышли из магазина, и Джого раскрыл цветастую защиту от снега. Годжо попытался залезть под зонт, но того грубо выпихнули. — Иди и купи себе свой. — Но я хочу с тобой под одним зонтом… Джого лишь закатил глаза. Он не готов подпускать бомбу замедленного действия настолько близко. — Мне та-а-ак холодно, а снег рядом с тобой, вулканчик, превращается в воду, и я намокаю, — жеманно произнес белобрысый. — Сатору, я вижу алый зонт у тебя в кармане, — раздражённо цедит сквозь зубы шаман. — Кончай цирк, иначе я уйду. Шах и мат. Не ходить Годжо под одним зонтом с сутулым мужчиной, как парочка. Шаман раскрывает свой и идет в сторону парка. Шатен молчит и смотрит под ноги, опять что-то выискивая. От него прям так и исходит тепло, от чего брезент зонта дрожит. Неожиданно ему приходит еще одна идея. — Пссс, мальчик, хочешь, дядя покажет тебе свой блестящий самовар? — Годжо звучит, как заправский педофил. То, что они находятся ночью в парке, где нет людей, лишь усиливает впечатление. — Сейчас? — Джого удивленно приподнимает брови. Мужчина и до этого предлагал ему показать сие чудо инженерии, но у него не было времени. — А то! Я его к себе домой принес. Стоит, бедненький. Все ждет тебя, любителя чайных извращений. — Слышу от человека, который пьет весь чай без разбора с сахаром. — Я пью сахар с чаем, — Годжо улыбается и, не видя, чтобы Джого возразил на столь неожиданное приглашение, продолжает. — Только у меня дома чай в пакетиках. Но мы можем зайти и купить по дороге. Есть у тебя проверенные поставщики? Джого прикинул что-то в уме и, продолжая глядеть под ноги, сказал: — Ну, во-первых, сейчас уже где-то час ночи и работают только супермаркеты. Во-вторых, какой у тебя самовар? — Охуенно большой. Тебе понравится, — проворковал Годжо. Встретив скептический взгляд карих глаз, он со вздохом продолжил. — На углях. — В квартире это будет опасно. Рядом с техникумом есть лес. Можно устроиться там. — В час ночи пить в лесу чай из самовара с каким-то подозрительным типом? Джого, что с тобой стало, как ты пал! А где твои твердые моральные принципы? — Мои моральные принципы всегда твердые, — Джого услышал смех и понял, что сказал двусмысленную вещь. Ну и ладно. Ухмыляясь, шатен поглядел на шамана из-под зонта. — Мне вообще ты не нужен. Давай самовар, а все остальное я сделаю сам. — Понял. Молчу. Тогда давай так: сейчас по домам, а через минут сорок встречаемся у главного управления, хорошо? С меня самовар, — Годжо мысленно делает заметку взять смазку с презервативами и мечтательно улыбается, — а с тебя все остальное. Хорошо? Они доходят до перекрестка и расходятся. В голове Джого лишь одна мысль «Что, черт возьми, я творю?» Он в шоке от самого себя. Никогда он не соглашался на странные идеи Годжо. Отказался красить воронов Мей Мей в розовый. Или кидаться данго и обсуждать отделение церкви от государства, чтобы затем залить это на Ютуб и поторолить людей, не согласился шаман и на скоростное поедание льда, где победит тот, у кого будет дольше ангина. Снег все шел, и Джого пожалел, что согласился на такую глупую авантюру, а, с другой стороны, на душе была странная легкость. Было что-то безумно веселое в том, чтобы внезапно решить пить чай ночью в лесу. Такие безрассудные поступки Джого осмеливался совершать только в детстве и то у бабушки на даче, подальше от строгих родителей. Допустим, забраться на скалу, чтобы посмотреть на захватывающий пейзаж. Да вот только безрассудство кончается паденьем и навсегда оставляет след в виде шрама на лице. Но теперь Джого силен и, наверное, может себе позволить поддаться этому сладостному чувству беззаботного веселья.