Love the Moon

Здесь жарко. Ему нравится лето в своем родном городе, потому что оно никогда не бывает уж слишком жарким. Юнги скорее предпочитает солнце, чем стужу и плохую погоду, хотя у него практически нет легкой одежды. И теперь ему нечем дышать из-за своего шарфа. Температура в Консерватории слишком высокая для его теплых зимних вещей; ожидание в приемной кажется бесконечным. Тут есть журналы и кофе-машина, но Юнги уже выпил три чашки и пролистал все издания. Ничего интересного, хоть здесь и первоклассное заведение. Он находится в Консерватории с самого утра: сначала занимался документами, перекусил кое-чем в кафетерии, а теперь ждет, пока его не позовут идти и получать допуск к экзаменам на пианино. Также здесь много и других молодых ребят, которые ожидают вызова. У кого-то с собой свои инструменты — скрипки, саксофоны, виолончели; другие, как и он, пришли с пустыми руками. Кислород, который они все вдыхают, собирается в середине комнаты углекислым газом и затрудняет дыхание Юнги. К счастью, все ждут в тишине, но даже сам факт компании незнакомцев уже доставляет ему дискомфорт. Но Юнги не чувствует раздражения. Не то чтобы все слишком плохо, но это правда: такие ситуации обычно его раздражают. А сейчас он почему-то спокоен. Каким-то образом сегодняшний завтрак его успокоил. Не сам факт завтрака со своими друзьями, даже не приготовленные Чонгуком кофе и тосты. Дело было в том, что он впервые не испытал неловкости, завтракая не в одиночку. Он наблюдал, как кто-то возился для него в кухне, и не чувствовал дискомфорта. Юнги не любит завтракать с кем-то, он слишком практичен и предпочитает что-то простое и быстрое. Но этот завтрак ему понравился. Юнги вздыхает и смотрит на время. До заката осталось не так уж долго, а он все еще слушает чужие имена в списке. Тест проходит неплохо. Поступить в Консерваторию сложно, очень сложно, и именно поэтому перед тем как выдать допуск преподаватели должны увидеться с абитуриентом. Тест — тупая и бесполезная теория. Юнги может не поступить, даже если отлично сдаст тест, но не может быть допущен к экзаменам, если не соответствует нужному уровню. Он заканчивает задания и выходит из класса не слишком довольный собой, и все же — довольный, поэтому целый день ожидания того стоил. Дело сделано. Он надевает куртку и выходит из Консерватории. Асфальт мокрый, хотя дождя нет. Сегодня пятница; солнце уже закатилось за горизонт, и с минуты на минуту наступит ночь, первая ночь выходных. Двери Консерватории выходят прямо в огромный сад, который служит и парадной, и парковочной зоной, и только за черными воротами появляется улица. Тут Юнги глядит направо. Юнги глядит на него, пока подходит — не с интересом, как в прошлый раз, а с недоумением. Нахмурив брови. Прямо сейчас Юнги не хочется никого видеть, не хочется ни с кем говорить. Но тут, пока Юнги идет к нему, Чонгук улыбается. И это слишком. Первое, что думает Юнги — как очевидно, что мальчишке не пришлось провести весь день в плену шарфа, окруженным толпой уродов, ожидающих своей очереди к директору Консерватории. В его улыбке есть все. Второе, что думает Юнги — Чонгук очень милый, когда улыбается, и это действует как обезболивающее. Будто какая-то его часть безропотно и бессознательно хочет улыбаться с ним вместе. Удивительно, как это успокаивает. Юнги останавливается напротив мальчишки и вновь хмурит брови, а его выдох выходит облаком пара из-под серого шарфа. Даже в плохое время хорошие люди достойны награды, думает он. Хотя секунду спустя передумывает. Нахуй весь этот позитив. — Не знал, что ты собираешься учиться в настолько пижонском месте. Юнги хрюкает. — Это не пижонство, это называется классическое заведение. Большая разница. Не каждый может сюда поступить. — О, неужели? Так ты крутой? На дороге куда больше машин, чем было сегодняшним утром, когда Юнги только приехал в Консерваторию. Он смотрит на часы и понимает, в чем дело: конец рабочего дня. Тогда он гулко вздыхает. — Короче, что ты тут делаешь? Чонгук перестает разглядывать здание и сад и вместо этого переводит взгляд прямо на Юнги. — Чимин на работе. — Ты будешь забирать меня каждый раз, когда Чимин на работе? Я знаю, как добраться до дома. — Ты не дал мне договорить. — Ты не продолжал. Чонгук замолкает. И долго смотрит ему в глаза. Юнги хмурится, дожидаясь ответа, и тогда тот вновь оглядывается по сторонам и машет Юнги идти за ним. — Чимин предложил поужинать в Макдональдсе, он устраивает акцию «несчастливый час», — мальчишка поднимает руку и мотает головой, когда Юнги корчит кислую мину. — Ты не говорил мне, что ужинаешь там каждый вечер, просто потому что Чимин там работает. Чонгук издает смешок и продолжает мотать головой. Юнги не слишком довольно сжимает губы, и они оба направляются в сторону автобусной остановки; снова начинается мелкая морось. Сам Юнги не против поужинать бургером, ему нравится вся еда, просто он надеялся, что проведет пятничный вечер с друзьями в каком-то ином заведении. Из-за дождя на улицах тихо, безлюдно, а вот в Макдональдсе — наоборот. В это время тут много народу. Когда Чонгук только заикнулся об ужине здесь, Юнги сразу представил толпу — и все же не смог ничего поделать. Чимин на раздаче заказов, он не освободится еще около получаса. Сделав заказ, они наконец могут сесть и устраиваются возле большого окна. Это самое тихое место, если в Макдональдсе вообще есть места, которые можно назвать тихими. Юнги снимает свою мокрую куртку и кладет ее рядом; Чонгук поднимает голову, чтобы найти, где Чимин. Когда он видит, где тот находится, опускается рядом с Юнги. Какое-то время они сидят так, немного переговариваясь. Хоть разговор и приятный, Юнги уже гадает, действительно ли они пришли сюда ужинать. Чонгук, кажется, тоже не любит шумные заведения: каждый раз, когда парни за соседним столом разражаются смехом, мальчишка сжимает губы и ждет, пока этот ужасный шум стихнет. Как ни странно, Юнги отдает этому должное. Проходит более получаса, когда Чимин мелькает в оконном отражении. — Я хотел, чтобы вы побыли наедине и нашли общий язык, — улыбается он. Юнги поднимает на него взгляд и хмурится. Его друг работает здесь давно, но все это время Юнги не мог отделаться от назойливой мысли, каково будет видеть его в красно-желтой одежде. — Конечно, без проблем. Чимин оставляет на их столике бумажный пакет и с милой улыбкой треплет Чонгука по волосам. — Отлично. Я хорошо вас знаю, у вас много общего — особенно недостатков. Ешьте без меня, у меня ночка будет тяжелой. Чонгук недовольно ворчит и хватает пакет, чтобы убедиться, положил ли его бойфренд достаточно жирного и сладкого в их заказ. Юнги молчит, только бегает взглядом вверх-вниз по идиотской униформе Чимина, в которую того нарядила компания. По крайней мере, не в гигантский костюм картошки фри. Тот смеется, и Юнги думает, что на его лице вряд ли написаны его настоящие мысли. — Знаешь, для многих наша униформа становится кинком, — говорит Чимин. Юнги фыркает и смотрит в сторону Чонгука, который, сорвавшись, уже обсасывает свои соленые от картошки пальцы. Тогда он переводит взгляд вниз, облизывает губы и покачивает головой. — Если ты хочешь оставить нас наедине, хорошо бы Чонгуку быть не из этих людей. Чонгук просто смеется. Дорога до дома уже не такая тяжелая: дождь наконец закончился, и они идут большим быстрым шагом. Путь лишен всех тревог. Но идти вместе с Чонгуком — странно. Юнги всегда казалось, что в больших городах никто друг на друга не смотрит, что ты останешься незамеченным, как и все остальные, каким бы странным или экстравагантно одетым ты ни был. Но вот открытие: на Чонгука смотрят очень и очень многие. Стоит признать, что мальчишка выделяется среди других. Он выглядит свежо и маняще — на таких всегда смотришь в автобусе или в очереди на кассе в супермаркете. Вот и ответ на вопрос Юнги. Даже подо всеми этими взглядами, идти молча рядом с Чонгуком — не напрягает. Им нечего друг другу сказать, и обоим это известно — как и то, что вовсе не обязательно начинать тупой односложный диалог, лишь бы хоть как-то заполнить молчание. Поэтому Юнги просто наслаждается ночной панорамой столичных джунглей, голубыми, оранжевыми и красными огоньками, словно маленькими кострами. На улице холодно, шумно, за огромными зданиями едва ли видно черное небо — но на сердце у Юнги необъяснимый покой. И тут — звук грома резко перебивает мысли. Еще не полило снова, но Юнги с Чонгуком переглядываются и одновременно ускоряют свой шаг. Когда они входят в квартиру, тепло. Чонгук снимает куртку и кладет ее на диван, а затем жестом велит Юнги достать еду из пакета, пока сам будет переодеваться. Тот вздыхает и слушается. Они спокойно принимаются за еду; картошка уже остыла, хотя что уж с этим поделать. Чонгук рассказывает об учебе в университете и своем родном городе, делая упор на то, как сильно не хочет возвращаться домой. Он не может пожертвовать таким количеством плюсов жизни в столице. В гостиной просторно — хотя она и выходит в кухню, из-за сдержанности оформления комната кажется больше. Вместо того, чтобы быть обращенным в сторону телевизора, диван смотрит на большое окно во всю стену, словно картина за ним так увлекательна, что можно проводить целые часы, просто глядя на улицу. Юнги сомневается, что хоть кто-нибудь из них здесь сидит. Наверное, жизнь парочкой имеет свои преимущества — например, не нуждаться ни в чем кроме гладкого и относительно удобного места для приятных утех в любое время дня и ночи. Когда они заканчивают ужин, Чонгук подталкивает Юнги сесть на ковер напротив дивана. На самом деле, единственное преимущество жить вместе со своим партнером — это круглосуточный доступ к сексу, думает тот. — Когда начнутся экзамены? Чонгук снимает свои тапочки и ставит их рядом как по линейке. Несмотря на то, что лучшим вариантом было бы включить телевизор, никто о нем даже не заикается. — В понедельник утром. — Пианино, да? — Естественно. Чонгук молчит и смотрит ему в глаза. Юнги глядит в ответ. Еще одна странность Чонгука — его несокрушимый взгляд. Смотреть прямо в глаза человеку вещь не такая и легкая. Не то чтобы Юнги смущался на кого-то смотреть, но поддержание зрительного контакта в течение долгого времени подразумевает какое-то взаимодействие. Например, разговор. Очевидно, Юнги не разговаривает со всеми подряд — только с теми, кого считает подходящим для этого. А вот так вот смотреть в глаза — уже следующая ступень. Чонгук не отводит взгляда, и даже если Юнги хотелось бы, что-то заставляет его продолжать смотреть. — А зачем ты привез гитару? — Мне нравится, когда мои вещи при мне. — Хорошо играешь? Вновь раздается гром, и Юнги ждет пару секунд, пока звук не исчезнет. — А то. Чонгук ухмыляется. — Покажи. Юнги не отрицает: ему всегда нравилось, когда люди просили его сыграть. Обычно никто не любит возвращаться к своему делу во время отдыха, уж тем более чтобы повеселить других, но Юнги по душе демонстрировать свой талант. Даже если сейчас его руки немного дрожат. — Хорошо. Подожди, принесу. Он колеблется, как же быть. Кажется, будто ожидания Чонгука завышены — так сильно, что Юнги может публично упасть в грязь лицом и не простить себе этого. Он встает и идет в комнату за гитарой. А когда возвращается, то видит, как Чонгук ждет его с нетерпением и шальной улыбкой. Юнги садится напротив. Он не знает, что сейчас сыграть, и сначала раздумывает насчет какой-нибудь известной песни, хорошее исполнение которой Чонгук сможет оценить в полной мере. Минус в том, что если Юнги провалится, мальчишка тоже непременно заметит. В конце концов он начинает наигрывать одну из не популярных, но великолепных песен с Ютуба. Руки потеют, а не должны бы. Спустя пару секунд после начала игры, когда Юнги уже чувствует себя увереннее, он поднимает взгляд от гитары и смотрит на Чонгука. Тот уже отвернулся и больше не смотрит ему в глаза, теперь его внимание приковано к мелкому дождю за окном. Раз Чонгук не смотрит, и играть становится легче. Юнги играет с удовольствием, но внимательно, и Чонгуку, кажется, нравится. В какой-то момент мальчишка закрывает глаза и открывает рот, и Юнги думает, что он вот-вот что-то скажет. Но Чонгук молчит, только слушает вибрацию струн и лады, льющиеся из-под пальцев. Это не совсем грустная песня, а медленная и сладкая. Возможно, с долей ностальгии. Счастье со вкраплением горечи. Юнги не может перестать смотреть на Чонгука, и пусть он сам является самым тихим из всех, кого только знает, можно поклясться — его сердце стало биться сильнее и громче. Он не может не признать этого — бойфренд его друга очень горячий. Но, возможно, не совсем в этом смысле. В Чонгуке есть что-то особенное, какая-то манящая красота, шарм, который невозможно пока ни понять, ни игнорировать. Пока тот не смотрит, Юнги разглядывает Чонгука, теряется в мысли о нем и забывает, что его пальцы все еще на гитаре. Он так привык к игре, что уже не замечает ее. Пряди темных волос Чонгука уложены не идеально, а нависают над закрытыми веками. Выражение лица — невероятно безмятежное, теплое. Юнги уверен, Чонгуку нравится песня. Уголок губ слегка сжат, пряча непроизвольную улыбку, тень ресниц красит щеки. Тело размеренно двигается в такт дыхания. Из-за большой футболки хорошо видно шею. Юнги наклоняет голову, играя новую ноту, и глядит на его кожу. Гладкая, чистая, словно сделанная из фарфора, без единого пятнышка — только несколько ярких родинок окропляют тело. Одна из них как раз на шее — одинокая родинка на пустом полотне. Юнги берет неправильный лад и опускает голову, чтобы это исправить. Плохо. Чонгук хмурится и лениво приоткрывает глаза. Да, он более чем привлекателен. Он привлекателен так, что аж раздражает. Раздражает настолько, что Юнги перестает играть. — Ох, не помнишь песню? — сквозь зевок говорит Чонгук. Юнги покачивает головой: кажется, в нем не осталось ни капли уверенности в своих силах. Особенно когда совершенство песни оказалось испорчено тихой и неподвижной картиной человека с закрытыми глазами. — Этого хватит. Он не должен пускать слюни на парня своего друга, он, блять, не ребенок. Нужно срочно что-нибудь покурить. С уродливым звуком Юнги кладет гитару на пол и вынимает пачку сигарет из кармана куртки. Чонгук наблюдает молча: он все еще растерян из-за резкого завершения выступления. Юнги сует сигарету в рот, и Чонгук снова сдвигает брови. — Чимин не любит, когда здесь курят. Юнги замедляется — вместо того, чтобы поджечь сигарету, он вынимает ее изо рта. Чонгук все еще смотрит. — Ты же сохранишь мой секрет? Тот молчит, но его хитрая улыбка, понимает Юнги, говорит «да». Вместо ответа Чонгук поднимается и идет в кухню. Юнги быстро глядит на него, поджигая свою сигарету: мальчишка открывает один из верхних шкафчиков и достает оттуда бутылку водки. Юнги делает тяжелую затяжку и облокачивается на диван. — Погоди, разве тебе уже можно? Презрительный взгляд Чонгука говорит за него. — Сегодня пятница, я бы пил, даже если бы было нельзя. Юнги вздыхает, а когда тот возвращается на ковер и садится к нему спиной, то сжимает губы, чтобы удержать ухмылку. Они выпивают больше, чем изначально рассчитывали. Юнги давненько не пил: он был заперт дома, практикуясь, готовясь к своей судьбоносной неделе, и даже не скучал по вкусу свободного времени и алкоголя. Такая жизнь не для него. Он смотрит на Чонгука, Чонгук улыбается. Бутылка наполовину пуста, и хоть они оба отрицают влияние алкоголя, несомненно чувствуют легкое головокружение. Юнги подпирает ладонью голову и кивает. — Ты всегда такой невъебенно серьезный, — начинает Чонгук после достаточной паузы. — Всегда? Мы знакомы всего пару дней. Тот закатывает глаза. — Чимин много чего о тебе рассказывал. — Значит, ты действительно знаешь, о чем говоришь. Так нечестно. После еще одного глотка водки и последующей гримасы отвращения, Чонгук трясет головой. — Я не знаю, просто имею базовое представление о том, какой ты, а потом принимаю во внимание разные мелочи и соединяю их со словами Чимина. Ты никогда, блять, не улыбаешься, как и все серьезные люди. Юнги фыркает. Не такой уж он и серьезный, просто не видит смысла в улыбке, когда улыбаться не хочется. Он не хочет выглядеть идиотом в глазах окружающих, не хочет выглядеть слабым. Чонгук глядит на него, выгнув бровь; в одной руке у него бутылка. Это своеобразный взгляд. Любопытный. — Мне кажется, я начинаю тебя понимать. — Ой, правда что ли? И что ты понял? — парирует Юнги. Чонгук улыбается так, как никогда до этого. Не для ответа, а для его ожидания. Юнги поднимает руку и машет ему передать бутылку. — Я сказал, что только начинаю. Детективы никогда не доверяют первому впечатлению. Юнги кивает и продавливает крышку бутылки. — Умница. Пройдет много времени, прежде чем ты реально меня узнаешь. Чонгук отклоняется назад и облизывает нижнюю губу; в горле Юнги все еще стоит белый огонь, который они оба пьют, но не признают его пламени. — Так ты хочешь, чтобы я тебя узнал? Сначала Юнги кажется, что это простой вопрос. Чонгук — парень Чимина, Юнги — вроде бы его друг, плюс, теперь они несколько дней поживут в одном доме. А потом он напрягается и чувствует подвох. Словно Чонгук пытается его подловить. Будто все это только дразнилка. Но затем он снова передумывает, возвращается к простому вопросу и мысленно проклинает то, как прозвучали невинные слова Чонгука. И в конце концов — решает просто пожать плечами. — А как ты встретил Чимина? Юнги надеется, что Чонгук не подумает, что он пытается перевести тему, хотя именно это он сейчас и делает. Тот сжимает губы и задумчиво глядит в потолок. — М, нас познакомили общие друзья. Типа на вечеринке. Чимин был очень милым со мной. — Он милый со всеми. — Да, но не со всеми он трахается. Юнги делает новый глоток из бутылки и щурится, когда жидкий огонь обжигает горло. Несмотря на то, что он был бы рад представить голого и трахающегося Чонгука, представлять Чимина ему не хочется. — Я ожидал как-то больше любви с твоей стороны. Тот посмеивается. — Знаешь, не то чтобы мне нужно от Чимина только одно. Мне нравится проводить время с человеком, который хорошо ко мне относится. Здорово быть любимым,— поясняет Чонгук. — Я в этой херне не разбираюсь. — У тебя никогда не было девушки? Юнги вздыхает: не то от темы, не то от подоплеки вопроса. — Отношения, в которых к тебе хорошо относятся, в которых любят тебя, всегда подразумевают взаимность. Я не ненавижу людей, мне просто не нравится жить для кого-то, быть к кому-то привязанным. Не пойми неправильно, это классно, что вы встречаетесь, но проводить весь день, приклеенным жопой к кому-то другому, это... просто не для меня. Теперь водку глотает уже Чонгук. Русская рулетка. Юнги хватает бутылку чуть ли не раньше, чем тот допьет и поставит ее на ковер, чувствуя дискомфорт из-за такой личной темы. — И нет, у меня никогда не было парня. Чонгук нахмуривается, хотя пытается не подать виду. На пару секунд Юнги кажется, что именно сейчас и начнется неловкая тишина, прерываемая только шумом дождя за окном. Но Чонгук спрашивает еще: — Но ты же не, типа, девственник, нет? — Блять, нет, — ворчит Юнги, — любовь и секс это разные вещи. — Любовь и секс во многом похожи. Физически и морально, то, что ты чувствуешь в постели с кем-то, и рядом не стоит с тем удовольствием, какое ты получаешь, когда делаешь хорошо своему любимому, и наоборот. Юнги не отвечает, пока на его губах не смолкает ироничный смех. — Ну извини, Ромео. Я все равно не горю желанием разговаривать на эту тему. А Чимину, да, повезло. Он снова выпивает; теперь горло жжет не так сильно, как раньше — видимо, он немного привык к жесткому вкусу водки. Ответа не следует, и Юнги поворачивает голову, чтобы взглянуть на мальчишку. Который задумчиво рассматривает его рукава футболки. — Ага, наверное. Вместо того чтобы нахмуриться, Юнги кивает. Возникает странное, дискомфортное ощущение. Да, вот теперь и настала неловкая пауза. Чонгук издает смешок и отпивает из бутылки, прежде чем приходит его очередь какими угодно силами менять тему. — Почему ты не доиграл песню? В его голосе и игривость, и любопытство; на губах вдруг цветет яркая улыбка. В любое другое время Юнги бы с легкостью оправдался, не выдал ни грамма своего несовершенства, но это — другой вопрос. Он сглатывает ком в горле. — Не знаю, устал. — Правда? Мне так нравилось, у тебя и правда талант. Юнги пытается побороть улыбку. Ему отлично известно про свой талант, но он не может противостоять тому щенячьему восторгу, что появляется, стоит кому-то похвалить его музыку. Впрочем, никто не должен об этом знать. Он снова прикладывает бутылку ко рту. Она уже почти опустела, но они с Чонгуком игнорируют этот факт. — Я просто к тому, что... можешь еще сыграть? Чонгук глядит на гитару позади Юнги, а затем снова на него. Тот тихо вздыхает — тело ощущается очень легким, и это знак, что у него не просто кружится голова, а он опьянел. Не слишком сильно, но достаточно, чтобы предложение Чонгука заставило его поджать губы и спрятать за ними взволнованность. — Не очень хочется, — лениво отвечает он. Чонгук раздраженно фыркает. — Тебе понравилось? — спрашивает Юнги. Ему хочется услышать это опять. — Ага. Это настолько сильное чувство, что Юнги приходится закусить губу, чтобы сдержать ухмылку. Он выпрямляется и вздыхает: наполовину раздраженный просьбой, наполовину взволнованный ее намерением. — Тогда ладно. Он тянется рукой к гитаре и кладет ее на колени. Не самая удобная поза, чтобы как следует сыграть, но все же. Юнги никогда не надоест играть пьяным, как делают большинство его любимых музыкантов, это будет не так уж и сложно, если идет изнутри — если это широкий жест, а не настоящая работа. Он делает вдох, и воздух на вкус как водка. А затем его пальцы касаются струн. Чонгук демонстрирует сладкую и благодарную улыбку, хотя Юнги и закатывает глаза. Эта песня такая же тягучая, как и первая, только теперь ему уже все равно, знает ли ее Чонгук. Теперь нужно приложить большое усилие, чтобы понять, что же происходит с мальчишкой. Чонгук обнимает свои колени и наклоняется чуть вперед, будто бы защищает себя от холода. Мелодия продолжает звучать, пока они оба смотрят куда угодно, кроме как друг другу в глаза. Чонгук придвигается ближе к гитаре, словно так будет слышно лучше. Юнги знает, люди любят слушать его игру — но, если честно, никто никогда не просил сыграть его дважды. — Блять, — произносит Юнги, не успев осознать, что алкоголь сделал его слишком смелым, — у тебя глаза блестят, как в кино. Чонгук поднимает свой взгляд от струн, и он практически ощущает, как улыбка мальчишки медленно расползается от уголка губ. По его темному цвету щек Юнги определяет, что Чонгук тоже пьян. В самом Юнги сейчас множество разных реакций, выражений лица, но он не покажет их, чтобы не выдать все карты. И без того тяжело держать себя прямо, когда перед тобой кто-то навроде Чонгука. Тот опускает голову, словно чем-то смущен; музыка продолжает литься по комнате. На какой-то момент она становится робче — когда Чонгук приподнимает свою белую футболку, чтобы почесать живот. Юнги негодует и быстрее отводит взгляд, чтобы не потерять нить песни. Живот у Чонгука ровный и крепкий, хотя тот сидит весь скрючившись. Теперь песня схожа с настроением Юнги: нежная, она полна неожиданных и резких переходов, хотя звучит довольно уныло. Может, алкоголь был не лучшей идеей. Юнги дожидается конца песни и кладет гитару на пол. — Наверное, я пойду. Глаза Чонгука, все еще сверкающие от водки и выступления, резко распахиваются: — Что, уже? Почему? Вместо ответа Юнги поднимается на ноги. На мгновение кажется, что его душа временно покинула тело; кружится голова. Он потягивается и ждет, пока не будет готов, чтобы начать идти. Чонгук не получает ответа, но без промедления вскакивает с ковра и начинает шагать за Юнги. — Не ходи за мной. — Но почему ты уходишь? Юнги оглядывается и останавливается, тот врезается ему в спину. — Не ходи за мной, пожалуйста? — Ты идешь в мою комнату. — Это теперь моя комната, так что имею право. — Ты взял с собой бутылку. Юнги глядит на свою руку, чтобы проверить. Ох, вот так сюрприз. — Невежливо не доедать свой ужин в гостях, — отвечает он и вновь направляется в комнату. Чонгук фыркает, закатывает глаза и, конечно же, идет следом. В комнате темно. Когда Юнги нажимает на включатель, свет люстры ослепляет его настолько, что он тут же выключает обратно и решает справиться самостоятельно: только с помощью уличных огней за окном и нащупывания руками. Найти кровать не так сложно, другое дело — не расплескать водку на пол и не уронить с постели все подушки и одеяло. Юнги чувствует, как Чонгук пытается пристроиться на другой стороне матраса, и цокает языком. — Какая хорошая спальня, — гудит тот, вздохнув с большим удовлетворением. — Она, блять, полупустая. Чонгук поворачивает голову и моргает, пока его глаза не начинают улавливать очертания лица Юнги. — Ну, больше всего мне заходит скромный декор. Юнги наклоняет бутылку и делает быстрый глоток; несколько капель попадают на одеяло. — Мне тоже, но здесь пиздец пусто. Мало-помалу их глаза привыкают к темноте, и они понимают, что здесь не так уж темно, чтобы ходить наощупь. Чонгук фукает, выхватывает бутылку и с непонятной агрессией хлебает из горла. Вытирает подбородок об рукав. — Тебе ничего никогда не нравится. Юнги глядит на него краем глаза и фыркает: какая разница, что Чонгук о нем думает. Его увлечения и заботы — его личное дело, и ничье больше. Но порой можно и поделиться с кем-то частью своих мечтаний. Может, Чонгук и не друг, но он неплохой человек. Юнги нравится ход его мыслей, нравится и любопытство, и одновременно безразличие к миру во взгляде. Так что Юнги дает себе нравоучение и кладет руку на грудь. А затем задумчиво наклоняет голову. — Нравится. Мне много что нравится. В его тоне нет грубости, скорее — осознанное утверждение. Чонгук ставит почти пустую бутылку на прикроватный столик и укладывается так, чтобы слушать Юнги. — И что тебе нравится? Юнги поворачивается к нему только на секунду: чтобы убедиться, что Чонгук рядом. — Вот это. Это умиротворение. Мне нравится тихое времяпрепровождение, хорошая компания. Давно я не пил в постели. — Тогда ты скучный. Юнги слабо усмехается и поворачивается, чтобы лечь в такую же позу. Глядя на Чонгука так близко, он в полной мере оценивает блеск его глаз, который еще не исчез. — Все из-за Консерватории. Когда я был мелким, я не мог пойти тусоваться, даже если хотел, мне нужны были оценки для поступления. Но сегодняшний вечер напомнил мне это время. Изредка мы курили и пили в общаге моих друзей, вот прямо как сейчас. Он вздыхает. В комнате Чонгука всегда очень приятно пахнет, будто в отеле — словно каждый раз, когда он заходит, здесь только-только закончила убираться клининговая компания. Дождь перестал, теперь тишина нарушается лишь машинами; в плену ленивого опьянения водкой и теплом запаха простыней, Юнги не может сдержать зевка. — Наверное, приятно вот так вот вспомнить, — отвечает Чонгук. — Да, если воспоминания о хорошем. Чонгук улыбается. Но на этот раз не весело или дразняще. А с невинной симпатией. Эта улыбка говорит «я тебя понимаю» без кивка или другого жеста. Юнги снова вздыхает — что-то пузырится у него в груди. Глаза Чонгука сияют так ярко, что он чувствует его взгляд даже на грани сна. — Мне нравятся твои глаза. Затем — тишина, и Юнги думает, что прямо сейчас начнет сожалеть о сказанном. Но нет. Даже не моргнув, Чонгук возглавляет это. — А мне — твои. Напряжение в груди Юнги выходит наружу с нервным смешком, который необходим, чтобы превратить этот опасный разговор в игру. — Я просто хотел польстить, необязательно отвечать. Теперь смеется уже Чонгук: он быстро кланяется и возвращается в свое удобное положение на подушке. До безобразия мило, думает Юнги. — Ладно, тогда почему они тебе нравятся? Они не спешат, и разговор медленно растекается в тишине. Не громкий, он не мешает ей, а больше напоминает музыку. — Ты никогда не отводишь взгляда. Чонгук хихикает. — Конечно. Ведь мне нравятся твои глаза. После хитрой улыбки уже не слышно ответов. Эти слова остаются у Юнги в ушах, и он молчит, желая сохранить их, не портить очередной шуткой. Это не должно быть настолько важным, но Юнги хочется, чтобы эти слова были правдой. Они с Чонгуком продолжают смотреть друг на друга, пока со временем их веки не опускаются. Все равно что ложиться в постель сразу после душа, это так удивительно: успокаивающая мягкость простыни и приятный запах. Времени было достаточно, но стоит взглянуть на Чонгука, Юнги все еще открывает в нем что-то новое. Новые детали. Нельзя игнорировать, что мальчишка действительно симпатичный. Даже не так: он красивый. Губы Чонгука хранят след улыбки, что цвела на них пару минут назад. Юнги нравится эта сладкая и игривая улыбка, хотя он понимает, что та могла быть вызвана алкоголем. Его нос почему-то немного сморщен. Юнги поднимает руку и бездумно нажимает на кончик. Чонгук морщится еще больше, ворчит, не то раздраженно, не то смущенно. Юнги помнит, что они оставались прямо так, пока он не проснулся и не понял, что засыпал. Его разбудило движение — Чонгук уходил, звон ключей Чимина позвал его. И тогда Юнги вновь провалился в сон. Он подумает об этом завтра.