Love the Moon

Чонгук открывает глаза — уже утро. Так быть не должно. Пару секунд уходит на то, чтобы запустить работу мозга, и тогда он понимает, что находится в постели один, на часах одиннадцать, а он заснул. — Блять. Вот так, громко, чтобы отругать самого себя. Не теряя времени, хотя и не зная, что собирается делать, Чонгук вскакивает с постели и выходит из комнаты, чтобы проверить — да, он действительно совсем один. В гостиной пусто, в кухне даже не пахнет завтраком. Как будто что-то стряслось, а он все это проспал. Дыхание тяжелеет; Чонгук трет руками свое лицо. Он чувствует вину — прошлой ночью он пообещал Юнги, что тоже проснется и сделает ему завтрак, если тот разрешит спать в его постели. И все, что Юнги получил взамен — рыдающий сопляк, который спал настолько крепко, что даже не услышал, как Юнги проснулся и встал. Чонгук закусывает губу и возвращается обратно в комнату, чтобы найти мобильный, который лежал где-то рядом. Точнее, на коврике возле кровати. Ни пропущенных вызовов, ни сообщений от Чимина. Он бросает взгляд на время и открывает новый чат. Экзамен начался два часа назад, и, согласно словам Юнги, он не должен идти слишком долго, если и вовсе уже не закончился. Чонгук снова кусает губу и после двух неудачных попыток написать Чимину что-нибудь такое, что растопит черный и твердый лед от вчерашней размолвки, ищет в контактах Юнги. * На улице ясно, несмотря на низкую температуру. Согревшийся в здании Юнги выходит на улицу и натягивает свой большой бордовый шарф, пытаясь не уронить документы и папки. Ясно так, что он прищуривается, когда выходит из огромных деревянных дверей; приходится стиснуть зубы, чтобы не начать ругаться на разницу температур. Вскоре нос и щеки становятся красными от зимнего мороза, что всегда таится злым зверем в осенние месяцы. С тяжелым вздохом, который тут же превращается в пар, Юнги проходит в сад, мимо людей, которые входят и выходят из Консерватории — учителя, студенты, и Юнги никто из них. Его телефон пару раз вибрирует, но он не обращает внимания. Вернее, хочет не обращать, пока не начинает жалеть, что включил вибрацию, а не беззвучный режим. Вибрирует снова и снова, кто-то очень нетерпелив. Юнги рычит и притормаживает, чтобы достать из заднего кармана надоедливую штуковину. После считанных часов сна и недовольства экзаменом, который-прошел-хорошо-но-мог-бы-лучше, он совершенно не в настроении — так сильно успел заебаться. Его заебал этот мир — именно мир, потому что если винить во всем жизнь, Юнги всегда в безопасности. Итак, он не может не обращать внимания на мобильный — не в чужом городе, не проживая в чужой квартире. Неизвестный номер [11:07]: блять твой завтрак пиздец, извини честно, я собирался проснуться откуда мне было знать что ты такой тихий кошак??? извини, я тупой Юнги не хотел, чтобы все происходило вот так. Не хотел, потому что сначала подумал — сообщения шлет Чимин, интересуется, как же прошел экзамен. Не хотел, потому что уже решил — все случившееся вчера было не более чем чепухой, что родилась от тягости ссоры. Он не хотел, но вот — Юнги, задушенный собственным шарфом и с полными руками всякой всячины, стоит столбом посреди моря людей, снующих туда и сюда из здания, и улыбается экрану мобильного, как идиот. Юнги [11:10]: не парься только закончил, собираюсь за кофе необходимо еще как минимум два, чтобы не заснуть Вздох. Улыбка на лице Юнги превращается в прежнее выражение заебанности миром. Быстрым движением сохранив номер Чонгука, он убирает телефон обратно в карман, готовый двинуться в путь. Он действительно благодарен за доброту мальчишки. Ночка была дерьмовой: больше всего Юнги хотел бы проснуться, окутанный ароматом кофе и тостов Чонгука, а не в темноте и адской жаре, когда ему пришлось переодеваться в ванной, потому что внезапный гость занял вторую половину кровати. Телефон вибрирует снова, и на этот раз Юнги достает его в мгновение ока. Чонгук [11:12]: тогда я могу угостить тебя хотя бы одним? Юнги молчит. Ни один мускул не содрогается. Все же... это чересчур сладко. Может, не для всех, но никто никогда не обращался с Юнги вот так — с интересом, еще и заманивая симпатичным лицом. Он сжимает губы, чтобы не улыбнуться снова, и раздумывает над ответом: как бы не показаться грубым, но и не выглядеть слишком заинтересованным? Не успевает он что-то придумать, как приходит еще одно сообщение: Чонгук [11:12]: буду возле твоей школы чародейства и музыкального волшебства через 15 минут Юнги усмехается — но теперь под его большим бордовым шарфом видны маленькие белые зубки. * Рядом с Чонгуком и кофе приятнее на вкус. Даже самый ужасный кофе хорош, если Юнги пьет его, выглядывая над бумажным стаканчиком и встречаясь с сияющим черным взглядом Чонгука. Приятно, комфортно. Вот такое развитие событий — что надо. И место, и компания навевают ему безмятежность. Он это ценит. Когда Чонгук спрашивает об экзамене, Юнги гудит в ответ. Ему не хочется портить момент, хотя обычно он только и жаждет поговорить о том, что́ его заебало. Еще одна человеческая черта — а Юнги всего-навсего человек. Они с Чонгуком сидят в кофейне неподалеку от Консерватории — но не совсем уж близко, чтобы место было настолько крутым, чтобы покупать кофе по цене гребаного орга́на. Хотя посетители, в основном студенты и рабочие, тихие и спокойные. Звучит мягкая гитарная музыка. Матча-латте Чонгука еще слишком горячий, тот к нему пока не притронулся. — Откуда ты взял мой номер? Чонгук ухмыляется и на мгновение отводит взгляд — что-то новое. — У Чимина в кухне приклеен стикер со всеми нашими номерами. Вижу, ты невнимателен к мелочам. — Да, — подытоживает Юнги. — Я человек искусства. Я просто забываю о том, что не несет мне пользы. Мальчишка снова смеется, а затем осторожно приподнимает свой кофе, чтобы проверить, можно ли уже пить. — Мой номер не несет пользы? Юнги глядит на него исподлобья и прячет скользкую ухмылку. — Я бы предпочел видеть и общаться с тобой в живую. Появляется официант и прерывает беседу; он кладет на их стол пару свежих сладких булочек. В этот момент Юнги винит себя за излишний флирт в поведении. Но слова вырываются из него сами по себе, как будто Чонгук смотрит на него именно так, как нужно. Юнги гулко вздыхает и, когда официант удаляется, тоже поднимает свой кофе. Один медленный глоток, два. Он ждет, пока Чонгук поменяет тему. — Кстати, эта ночь—, — начинает тот. — А где Чимин? — Не знаю, он ушел до того как я встал, — Чонгук наклоняется над столом и разламывает булочку пополам, продолжая: — Я хотел сказать, что не хочу ему что-то рассказывать. Знаю, глупо, но Чимину может не понравиться, что я спал вместе с тобой, типа ты за меня заступился. Проёбов уже достаточно. Юнги согласно кивает, будто это был лишь вопрос времени. Будто он не идиот. Он раздумывает над этим и ощущает себя ребенком, взбудораженным их игрой в прятки — но все это полный абсурд. Они с Чонгуком давно не дети, и их игры, пусть даже едва уловимые ими самими, недопустимы. — Вам надо поговорить. — Я знаю, я и собираюсь, я не такой упертый. Но я хочу сделать это лично, — отвечает Чонгук, пропевая последнюю фразу. У Юнги спирает дыхание, и он отводит взгляд в сторону. Чувство вины снова дает о себе знать. К тому моменту, как меняется тема их разговора, у Юнги не остается уже никаких сомнений. Наоборот. Он тратит весь свой званый завтрак на то, чтобы узнать Чонгука получше. Что поражает больше всего — тот не перестает светить. Его спокойное выражение лица полно чистоты и удовольствия, оно утешает — никакого наигранного позитива, никакого притворства в улыбке. Юнги будто общается с солнцем. Чонгук вот такой — естественный, нежный, несмотря на все свои шутки и угловатость. Здорово говорить с человеком, который, кажется, никогда тебя не осудит. Чонгук рассказывает про свой опыт в колледже, про свои тусовки и не-совсем-тусовки и выглядит настолько довольным вниманием Юнги, что раскрывается до самого конца, не замалчивая ни одной детали, какими бы нелепыми или неуместными те ему ни казались. Юнги внимает больше голосу, чем словам — приятный звук после тяжелого утреннего экзамена. На какой-то момент он вообще забывает, как играть на пианино. Или на чем угодно. — Впервые вижу, что ты вот так улыбаешься. — М? Юнги перестает смеяться, но не улыбаться; он не знает, почему Чонгук сказал ему это — он даже не знает, что такого смешного выдал мальчишка, чтобы ему так разулыбаться. Наверное, дело в окружающей обстановке. Здесь так тихо и приятно, что он счастлив улыбаться чему угодно. Чонгук мотает головой — уже неважно. Очередной момент, который не хочется портить им обоим. Мобильный Юнги вибрирует у него в куртке. На самом деле, уже второй раз. Легкой рукой тот выуживает его из кармана и видит имя Чимина. Улыбка немного гаснет. — Надо ответить, — говорит он вслух. На какое-то время Юнги забыл о существовании друга, хотя имя Чимина то и дело невольно всплывало в их разговоре. Он поднимается с места и, не надевая куртки, выходит на улицу. Но вместо того чтобы нажать зеленую клавишу и ответить, он ждет, пока вызов не будет сброшен, чтобы позвонить Чимину самостоятельно. — Чувак, я уже думал, что ты все еще на экзамене, а я названиваю тебе как отчаянная девчонка, — першит Чимин. — Неа, прости, я не слышал телефон. Все прошло нормально. — Здорово, рад это слышать, хотя я и так знал, что все будет хорошо, — вкрадчиво отвечает тот, словно его голос никогда не знал ярости из-за Чонгука. Хотя Юнги до сих пор сомневается, что Чимин может на кого-либо злиться. — Я тут у вас на районе, может, хочешь выпить кофе, поговорим об экзамене? Юнги молчит — его сковывает удушье. Он слышит в трубке шум машин и прохожих и как идиот озирается по сторонам. Чимин не здесь, район довольно велик. Впрочем, и что с того — мир еще больше, а он все равно очутился в кофейне с парнем своего друга. Юнги сглатывает ком в горле и заглядывает в окно, где сидит Чонгук. Стеклянный взор мальчишки направлен в стену, пальцы рассеянно гладят экран мобильного. Задумчивый. Невинный, рядом со своим матча-латте. Слишком красивый в своем темно-синем свитере. Когда Чимин спрашивает, там ли Юнги, тот бормочет тихое «да» в ответ. — Да, конечно, мне как раз было нечем заняться. Улыбку Чимина слышно по телефону. Юнги захлебывается виной. Ведь так и есть, он виноват, ведь он врет — причем без видимых на то причин. Что мешает рассказать правду? Просто произнести «прости, Чимин, я сейчас в кофейне с твоим бойфрендом, с которым я спал после того как вы вчера поругались, поэтому лучше нам встретиться в другой день». Получается, причина все-таки есть. Причина в том, что где-то в глубине это все пиздец странно. Условившись встретиться, они с Чимином быстро прощаются и кладут трубки. Юнги хлопает себя по карманам отсутствующей куртки в поисках пачки сигарет и тут же застывает каменным изваянием, когда понимает, что оставил куртку внутри. Чонгук все еще молча ждет. Когда Юнги возвращается, он даже не садится обратно, а сразу спешно натягивает бордовый шарф. — Мы уходим? Ты даже не съел свою булочку. Из-за взгляда Чонгука он снова ударен виной — мальчишка расстроен ожиданием и внезапным уходом, но это правильно. Человек, с которым тот должен пить кофе, Чимин. — Нет, я ухожу. Взяв куртку и остальные вещи, Юнги последний раз глядит на Чонгука — Чонгук сбит с толку, а ему совсем не хочется оставлять его в таком состоянии. — Это Чимин, просто— слушай, не обязательно говорить ему, что мы были здесь. Не хочу, чтобы он чувствовал себя лишним, хорошо? В следующий раз мы пойдем все вместе. Тот выдавливает неискреннюю улыбку. Юнги хмуро раздумывает, зачем же прикладывать такое усилие, если и так понятно, что это ложь. Ему не хочется уходить, не хочется покидать этот момент, но нужно стереть улики. — Конечно, — произносит Чонгук. Его матча-латте выпит только наполовину. — В следующий раз. * Юнги ждет Чимина в два раза дольше, чем думал. Прислонившись к стене на углу кофейни, у которой они условились встретиться, он видит его издалека. Юнги плохо умеет врать. Не то чтобы он этого не делает, просто получается у него паршиво: он испытывает раздражение каждый раз, когда кто-то принимается его расспрашивать — ведь он так старательно делает вид, что не врет. Чимин хлопает его по плечу; рот Юнги на вкус как кофе, который он пил с Чонгуком. Они направляются в кофейню, уже другую — слишком душную, слишком суетливую по его меркам. Такой вариант развития событий значительно уступает, но это хотя бы правильно. На улице начинается дождь — все пути отступления отрезаны. — Так экзамен прошел нормально? Расскажи? Чимин садится в кресло напротив с двумя большими кофе в руках. Юнги кивает ему через силу, пытаясь дать положительный ответ. У него нет желания что-либо рассказывать, он слишком изнурен ебаными диктаторами, что принимали его экзамен. — Осталось еще два, сегодняшний ничего не значит. — Совершенно не ебу в музыке, но то, что ты задрот — знаю точно. Юнги усмехается и отпивает кофе. Не такое впечатление ему хочется производить. Не обязательно его кумиры это Моцарт и Лист, ему нравятся современные музыканты, талантливые и живущие ничем не примечательной жизнью, Клуб 27. Юнги не из тех задротов, которые исполняют классику на семейных торжествах. Его живот издает урчание. Слишком много кофе на голодный желудок. — Во сколько закончил? — спрашивает Чимин. — Около одиннадцати. С тех пор прошло уже два часа. — О, да? И что все это время делал? Юнги сглатывает. Слюну, не кофе. — Ждал. Гулял, я не знаю. Эта ложь смущает лишь одного из них: Чимин не выглядит обеспокоенным, ведь Юнги достаточно независимый человек. Ему не в новинку выйти из Консерватории и решить побродить по району, чтобы изучить свою будущую округу. Но Юнги знает правду — и внезапно перестает узнавать себя. — Думаю, сейчас есть тема и поважнее, — начинает он. Чимин в сложной ситуации, и это очевидно, поэтому Юнги не может обойти ее стороной, как пустяк. Тот слабо усмехается. Слышна горечь. — Ты слышал нас вчера ночью, да? — Не обязательно мне рассказывать, если не хочешь, — примирительно отвечает Юнги. Но это ложь. Ему до смерти интересно, что же, блять, такого произошло и зачем доводить тайну до абсурда. Стыдно, как будто он какая-то сплетница. Чимин щелкает языком и наклоняет голову, не зная, как начать — и хочется ли начинать вообще. — Ну, не думаю, что хорошо говорить о людях за их спиной. Как копаться в чужом грязном белье, понимаешь? Вот кто хороший человек. Какое-то время Юнги молчит, погруженный в мысли: Чимин не скажет ни слова, потому что уважает Чонгука, в то время как он сам прячет в кармане целую цепь событий. Событий, которые бы не стали проблемой, рассказывай он обо всем изначально. Юнги прикусывает губу, стараясь не подавать виду, тогда как все внутри него полно чувств — от вины до любопытства. — Если честно, это не в первый раз, — Чимин выглядит подавленным. Обычно его лицо спокойно и радостно, но тень черных кругов под глазами гласит обратное: ему сейчас тяжело. — Иногда мне кажется, что Чонгуку мало меня. И тогда меня заносит, я превращаю свое недовольство в злость и— — Ты самый не-злой человек из всех, кого я знаю. Я не верю, что проблема лишь в этом. Да и в принципе, это нормально — когда из-за хуйни, ну, мы чувствуем себя хуево. — Я знаю, но Чонгук идеален. Нет ни одной причины на него злиться. Юнги кивает, и этот жест значит куда больше, чем может показаться Чимину. Чонгук идеален. На самом деле. Если бы он был не идеален, ладони Юнги сейчас не сияли бы проступившим по́том. Пиздец как странно вот так обсуждать бойфренда-Чонгука — и не только потому, что Юнги чувствует себя лишним в разговоре об их отношениях. Он вздыхает и отводит глаза. Это уже третий кофе. Обычно он бы сказал, что ударная доза кофе никогда не бывает лишней, даже если сам кофе не очень-то вкусный. Только вот этот — горче, чем должен быть. — Позвони ему, — говорит Юнги то ли из вежливости, то ли из искреннего позыва. Он пытается убедить себя, что из второго. — Время не лечит, а люди — да. Позвони, пока не слишком поздно снова поговорить. Чимин делает вздох и кивает, убеждаясь, что его друг сейчас прав. И через пару секунд вынимает из кармана мобильный. * Cовет работает — Юнги горд, что люди порой прислушиваются к его словам. И пусть он сам не следует своим же рекомендациям, другие счастливо пожинают плоды. Атмосфера сегодняшней ночи уже иная — заметно легче и веселее, что отражает настроение парочки. Несмотря на то, что чужие проблемы его не касаются, плохое настроение других людей всегда влияет на Юнги. Он сидит на бежевом диване из искусственной кожи в ожидании ужина. В ожидании, пока все сходят в душ, чтобы вместе поесть. Приятно прийти домой после суеты осеннего города; дождя, который все никак не может решить, остается он или уходит; холода улиц и духоты автобусов. Юнги гулко вздыхает и продолжает листать ленту Твиттера. В последние пару дней он не следил за новостями, голова была занята другим — его банковский счет дрожал от перспективы скорой аренды квартиры. Юнги слышит шаги позади, голову не поворачивает. Это Чонгук — он только что из душа, одет в спортивные штаны и огромную футболку, волосы все еще влажные. Мальчишка подходит тихо, не желая отвлекать Юнги от телефона. Какое-то время он просто глядит на него: серьезного, листающего до самого верха ленту новостей, до которых ему якобы есть какое-то дело. А потом подходит чуть ближе. Они слышат, как Чимин открывает кран в ванной. Юнги подпрыгивает, когда что-то холодное появляется в прядях его волос. Чонгук ухмыляется, и они обмениваются взглядами, когда тот наконец оборачивается. — Извини. Юнги гудит и мягко качает головой. — Нет, я не против, просто не ожидал, — и вновь поворачивается к телефону. Чонгук снова улыбается, на этот раз довольно. Подушечки его пальцев чуть сморщились от горячего душа, стали чувствительными к прикосновениям; он зарывается ими в непричесанные, — даже слишком волнистые, чтобы позволить им высохнуть прямо так, — но все же мягкие пряди Юнги. Чонгук наклоняет его голову и зарывается глубже; становится тепло, тепло от теплой кожи, что совсем недавно принимала душ. Юнги не нравится, когда трогают его волосы, портят убогую укладку, которую он делает каждое утро. Но сейчас он мирится с этим, позволяет Чонгуку рыскать в его волосах, как любопытный щенок. — У тебя очень мягкие волосы, — произносит тот. Не поднимая головы, Юнги смотрит вверх, хотя и не видит Чонгука. Он сжимает губы, чтобы изобразить серьезность — взбудораженная улыбка так и норовит растянуть губы против воли. Технически, это не комплимент. Это описание волос: они могут быть кудрявыми, мягкими, здоровыми, тонкими. Юнги не будет проявлять слабость из-за ерунды. — Да? Чонгук согласно мычит. — Никто мне раньше это не говорил. — Ну, и я не у всех трогаю волосы. Не получив ответа, Чонгук посмеивается с собственного комментария, представляя, что было бы, будь у него привычка трогать за волосы всех подряд, будто какой-то кинк. Затем его мысль меняется: сколько еще людей коснется этих волос, которые он сейчас трогает? Сколько парней запустят пальцы в мягкие пряди Юнги? Чонгук пытается представить то, чего представлять не должен, и сжимает пальцы сильнее. — Каким шампунем пользуешься? — спрашивает он. — «Elvive Extraordinary Oil» от Лореаль? — О, да? У меня такой же. — Так он твой, — фыркает Юнги. — Я забыл и шампунь, и гель для душа. Пальцы Чонгука замирают, но не покидают волос. — Ты сейчас серьезно? В его тоне нет недовольства. Наоборот, это ободряет мальчишку. Он возвращается к своему массажу — уже не из любопытства, а из желания прикасаться. Юнги выдыхает и растворяется в ощущениях — даже немного щекотно, когда Чонгук двигает пальцами в разные стороны. — Все равно твоим волосам он помогает больше. — Да, у меня хорошие волосы, — тут же соглашается Чонгук. Юнги кивает, и тот чувствует это руками. — И правда. Тишина. Чонгук тоже чувствует легкую щекотку, но по всему телу. Его глаза вспыхивают от комплимента. Комплимент ерундовый, но он загорается от малейшего признака, что Юнги думает о его волосах. Или о чем-то его еще. Закусив в блаженной улыбке губу, он позволяет своим рукам спуститься чуть ниже, к затылку, где волосы уже короче, но все еще мягкие. Юнги чувствует, как закрываются его глаза — и хоть Чонгуку этого не увидеть, он противится такому позыву. Он больше не пролистывает ленту, не обращает внимания на телефон. Чужие руки намеренно переключаются с затылка на шею, на горло. Становится очевидно, что мальчишке больше не интересны волосы. Пусть Чонгук не знает, во что превращает массаж головы — он не останавливается. Его дыхание учащается — от новизны, от того, что он еще никогда прежде не чувствовал кончиками пальцев. От затылка к изгибу шеи, от изгиба шеи к адамову яблоку — и, с позволения Юнги, молчание которого означает согласие, — еще ниже, в ямочки ключиц. Тот пытается контролировать свое по-идиотски сбившееся дыхание, и Чонгук чувствует это, сглатывая собственное удушье, закусывая губу — ведь он ощущает, что Юнги тоже взволнован. И для него самого ситуация очень странная. Ноги мальчишки дрожат. Он хочет остановиться, но Юнги не останавливает. Подушечки пальцев разгладились, и Чонгук купается ими в мягкости кожи, такими тонкими по сравнению с линией ключиц. Он тянется ещё ниже, пока кончики его пальцев не опускаются под воротник футболки. Юнги хватает его за руку. Чонгук останавливается. Этот момент длится всего секунды, но для них — целые минуты, когда Юнги поднимает голову и глядит снизу вверх. Они оба не знают, что говорить. Они не знают, стоит ли дать название происходящему (помимо слова «пиздец»), или нужно просто притвориться, что ничего не происходит, а все это — часть обычных физических взаимодействий друзей. Ведь глубоко внутри они оба знают, чтó‎ это на самом деле. Шум воды замолкает, и они смотрят в сторону ванной, словно Чимин сейчас же оттуда выйдет. Но времени еще достаточно — тот должен обтереться полотенцем, одеться, высушить волосы, нанести крем. Но они принимают это за предупреждение. Будто бы оба только и ждали, когда их прервут, разрушат их напряжение, стыд. Чонгук выдает что-то вроде улыбки и уходит прочь из гостиной. Если один из них притворился — значит, другой тоже может. Если один молчит — второй не решится спросить, что же, черт возьми, происходит. * В этот раз, чтобы пожелать Юнги спокойной ночи, Чимин провожает его до двери спальни. Из-за того, что будет дальше, это настораживает еще сильнее. У них был отличный ужин, Чонгук не делал ничего странного — как будто ничего и не случилось. Что ж, если мальчишке так хочется, Юнги ему подыграет. В конце концов, может быть, он только заблуждается. Ведь он не знает, насколько Чонгук тактилен; не знает, насколько об этом известно Чимину. Сейчас они счастливы — выглядит именно так, и Юнги это более чем устраивает. Странные мысли уже сводят его с ума. Может, это тот самый фильм о сексуальной кузине — и все, что ему нужно, это не вмешиваться, потому что ему только кажется. Все происходящее — безобидное, случайное стечение обстоятельств. Ночь становится для него мучением. Мучением, которое Юнги себе и представить не мог, потому что такая ситуация должна быть просто забавной. Но нет. Наверное, для кого-то другого было бы так, но Юнги становится исключением. Чтобы попрощаться перед сном, Чимин проводил его до двери, и это уже выглядело странно. Проходит всего менее получаса, как Юнги одними губами вопит серьезно, хотя не ведет ни с кем диалога. Чонгук. Сначала это только Чонгук, его сбившееся дыхание — то, что Юнги уже представлял, но никогда не думал, что услышит на самом деле. Его тело напрягается и замирает, словно парочка может услышать его шевеление на постели, словно они могут догадаться, что он все еще не спит — и это будет настоящим преступлением. Юнги осторожно переворачивается на бок и обнимает подушку, стараясь закрыть ею ухо и не слышать звук из соседней комнаты. Ничего больше: только тяжелое дыхание, которое может быть у Чонгука в любой напряженной ситуации — но если напрячь слух... стук кровати о стену. Конечно, Юнги все равно знает, что такое там происходит. Ему не хочется этого знать. Не то чтобы он никогда не слышал, как ебутся его друзья, пусть такое случалось нечасто. Просто теперь ему еще хуже. Это не просто помеха сну. Теперь это самая раздражающая вещь на свете. Всего пару часов назад Чонгук и Чимин были в ссоре, всего пару часов назад Чонгук произнес, что хочет кого-то получше Чимина — а теперь Чимин его трахает. Юнги закусывает губу — он даже сожалеет о таких мыслях. Он не может считаться лучше Чимина. Он не лучше. Стук кровати усиливается, и в какой-то момент Чонгук не сдерживает стона, который тут же приглушается, словно Чимин или же он сам закрывает свой рот рукой. Юнги с силой зажмуривается. Его тело неизбежно пронзает холод. Он не хочет все это слышать. Он не хочет чувствовать, как у него наполовину встал от того, что его друг трахает Чонгука, особенно когда в горле такая горечь. Он не хочет представлять их, не хочет представлять Чонгука в его объятиях, как Чимин трогает его, сосет его кожу, как Чонгук дрожит и хватает его за плечи, может, впивается в них ногтями, может, откидывает голову на подушку и закрывает глаза, а его губы раскрыты, из последних сил сдерживаясь от стонов. Юнги встает и громко пыхтит. Лучше не пускать слюни по Чонгуку, особенно когда слюна горчит. Он уже сам не знает, чего он хочет. Теперь ему наплевать, если они услышат, что он не спит. Юнги включает свет и двигает мебель, чтобы они поняли: он слышит их еблю, — и остановились. Он роется в рюкзаке в поисках наушников. И все снова становится еще хуже: кровать безостановочно громыхает об стену, к приглушенным стонам Чонгука добавляются хрипы Чимина. Юнги хуево. Он быстро подключает наушники к телефону и включает самую первую песню из плейлиста. Теперь эта песня навсегда станет триггером — как любимая песня, которую однажды поставил на будильник. * Квартира достойная. Просторная, но не слишком — убираться будет не так уж и долго, и, что важнее: здесь только одна кровать, это подразумевает отсутствие соседей. Ну, в основном квартира достойная потому, что они просмотрели уже целых семь, и Юнги уже сыт по горло. Все это время Чонгук ходит за ним хвостом, буквально наступает на пятки, тогда как Чимин исследует каждый угол квартиры — он привык знать обо всех недостатках даже идеального на вид места. Чимин кивает, но молча. Юнги вздыхает. Чонгук пялится ему в спину. Уже какое-то время никто не говорит ни слова — может, потому что все заняты работой, может, никто не в настроении разговаривать. Уж кто-кто, а особенно Юнги. Когда он начинает думать, то чувствует себя ребенком, обиженным за то, что слышал секс родителей. Ситуация почти что такая же. Ему бы и секс родителей слышать совсем не хотелось. — Неплохо. Голос Чимина отскакивает эхом от стен. Как было сказано в объявлении, квартира обставлена, хотя та мебель, что здесь стоит — только самый необходимый минимум, если ты нуждаешься хотя бы в каком-то доме. Впрочем, Юнги большего и не надо. — Достаточно, — поправляет он. — Дешево, — добавляет Чонгук. Каждый раз, когда Юнги слышит голос мальчишки, что-то в нем поднимается на поверхность. Не обязательно что-то плохое. С той ночи прошло два дня — два дня и два экзамена, и Юнги все еще не может подолгу смотреть на Чонгука или разговаривать с ним наедине, хотя тот, похоже, и предпринимает слабые попытки. Это не похоже на разбитое сердце. Не похоже на ревность. Не похоже на зависть. Юнги стирает из памяти каждый день, когда ему приходится поднимать на него глаза. — Тебе нравится? — спрашивает Чимин. После тщательной проверки каждой пустой стены он смотрит на Юнги. — Тебе же здесь жить, не нам. — Ага. Тон у Юнги не очень-то убедительный, но Чимину хватает и минимального интереса. — Сможешь устраивать здесь тусовки. — Ты правда думаешь, я собираюсь убирать здесь по утрам срач? — Ну, тогда спокойные посиделки, только с нами. Может, еще с парой бутылок пива в честь новой квартиры? Юнги напрягается и смотрит на дверь, где, уже приготовив контракт и ручку, стоит арендодатель. Этому человеку не нужно знать об их будущих планах, особенно если он с ними никак не связан. Юнги снова вздыхает. Поиск достойной квартиры — самая пустая трата времени за всю его жизнь. — Может быть. Если он подпишет контракт сейчас, квартира будет его уже через пару дней. Это хороший пинок под зад: он будет зависеть только от себя самого. Юнги слышит, как арендодатель, вышедший на лестничную клетку, разговаривает по телефону. Внезапно он ощущает давление, спешку. Здесь много места для пианино — отлично. Свет заливает квартиру через большое окно. Чонгук подходит к Чимину, и тот обнимает его за талию. Юнги отводит взгляд. Это место прекрасно ему подойдет.