Love the Moon

— Рядом с тобой я становлюсь ужасным человеком. Чонгук выдыхает. Между этими четырьмя стенами не существует Чимина. По крайней мере, сегодняшним вечером. Усмешка Юнги превращается в гримасу, и тот клонится к губам мальчишки. Чонгук дрожит от прикосновения — а может, от волнения или томительного ожидания. Юнги зажмуривается: глубоко внутри ему не хочется делать то, что случится дальше — и все же он это делает. Он больше не знает, кто он такой. Губы Чонгука приоткрываются, чтобы в ответ на ощущения выпустить жалобный стон, и Юнги не знает уже совсем ничего. Его руки тут же хватают Чонгука за талию, тянут к себе, чтобы больше не тратить ни единой секунды от их украденного времени. Тот наклоняет голову, углубляет поцелуй и непрерывно гудит от сладости этого чувства — слишком мягко для трепещущего в этот момент дыхания Юнги. Когда Чонгук поднимает руку, чтобы нежно обхватить его затылок, он вдруг понимает, что находится где-то не здесь. Он больше не думает ни о чем другом, только о теплом языке мальчишки, что так осторожно и чувственно скользит по его собственному, заставляя его тело плавиться, как снег на солнце. Поцелуй становится более интенсивным; шум дождя, что пошел снаружи, аккомпанирует их участившемуся, до смешного отчаянному дыханию. Юнги подталкивает Чонгука к колонне посреди комнаты и прижимается к нему так крепко, как только может, в попытке почувствовать его тело, насколько это удастся через слои одежды. Этого достаточно, чтобы и его самого пронзила дрожь, хотя сама мысль о том, чтобы почувствовать тело Чонгука, вызывает головокружение. Беспомощный, Юнги кусает его за губу, а затем отстраняется, прижимается к его лбу своим, старается отдышаться — но уже через пару секунд Чонгук не выдерживает и вновь наклоняется, чтобы поймать его губы своими. — Не останавливайся, — пыхтит в его рот мальчишка. — Я и не собирался, — отвечает Юнги. В любое другое время он бы подумал о том, как не показаться слишком уж слабым или отчаявшимся, но сейчас ему не до этого. Чонгук тоже выглядит не лучше. Он бегло глядит на Юнги, всего секунду; от поцелуя его щеки такие же красные, как и губы. Тот поднимает руку и стягивает с него мокрую куртку — все еще слишком много одежды, хочется избавиться от нее совсем. Мальчишка стряхивает куртку на пол и позволяет ему снять и свитер. Юнги не может выдержать его взгляда: это лицо — олицетворение красоты. Чонгук запускает руки в пряди его волос, поцелуй становится еще глубже, невероятнее, и ноги мальчишки опять трясутся — ведь никто и правда не собирается останавливаться. Рот Юнги опускается на его подбородок, линию челюсти, пока не касается шеи. Прикусывает мягкую кожу. Чонгук отвечает задушенным стоном. Каждый звук, что он издает, каждая ответная реакция посылает наэлектризованные мурашки по позвоночнику Юнги — и теперь это лишь для него одного. Выдержать будет непросто. Чонгук инстинктивно толкается в него бедрами; глаза закрыты, а губы распахнуты, пока Юнги оставляет на его шее и ключицах влажные поцелуи. Теперь Чимина не существует. Теперь есть просто Юнги, прижатый к телу Чонгука. Он не знает, как далеко хочет зайти мальчишка, но останавливаться — как и сказал — не собирается. Юнги берет его за руку и молча ведет к кровати. Между ними ни сантиметра; они так близко, что нет места неловкости, никто из них не смотрит на происходящее со стороны. Упав на кровать, Чонгук хватает Юнги за воротник футболки — и поцелуй не прекращается. Его ноги дрожат от волнения, словно как в первый раз, но в Чонгуке нет даже тени сомнения — и Юнги чувствует это. Хотя тоже переживает. Когда рубашка Чонгука падает на пол, в комнате становится как будто бы больше света. Юнги проскальзывает рукой под его футболку, и тот помогает ему ее снять. Сложно подавить стон: тело Чонгука прекрасно. Юнги знал об этом и раньше, он всегда обожал его тело, пусть и никогда не видел — но теперь, когда мальчишка прямо перед ним, он все же не может не поразиться его фигуре. Нет слов, чтобы передать эту красоту. — Блять. Он обездвижено пялится на Чонгука. Тот пожевывает свою губу — в его крепкой груди возникает глупое тепло, когда он понимает, чем именно заворожен Юнги. Его захлестывают эмоции: Чонгук по-настоящему верит в то, что все это время ждал именно его. Он поднимается и хватает Юнги за подбородок, чтобы поцеловаться снова — в этот раз жестче, словно у них нет времени, — и постепенно заманивает его забраться сверху. Когда поцелуй прекращается и вместо этого Чонгук медленно и влажно опускается ртом к его шее, Юнги только глядит и хватает ртом воздух; зубы слабо впиваются в тонкую кожу груди, еще ниже, пока тот не кладет руку ему на голову, когда мальчишка облизывает соски. Тогда Чонгук поднимает взгляд. Его губы красные от прикосновений. Юнги не может поверить, что он сейчас здесь, с Чонгуком. Он не может поверить, что именно Чонгук глядит на него снизу вверх своими сверкающими черными глазами, пока из-за его робкого языка дыхание Юнги идет по пизде. Он не верит, что это не сон. Юнги поднимает вторую руку и обеими обхватывает его теплые щеки; проводит подушечкой большого пальца по влажной нижней губе — проверяет, реально ли это. Дыхание мальчишки горячее. Чонгук наблюдает за пыхтением Юнги и чуть поднимает голову, когда тот проводит пальцем по его нижней губе. И затуманенный удовольствием взгляд сверху — невыносим. Тогда мальчишка поворачивает голову навстречу его движению, облизывает подушечку пальца и быстро втягивает его в рот. Юнги чувствует пульсацию в своих штанах, весь трясется, пока Чонгук работает ртом вокруг его пальца; закусывает губу, чтобы не выглядеть поверженным. Таким, какой он на самом деле. Затем он облизывает губы и достает палец из его рта, чтобы заменить их на указательный и средний, дать ему их сосать. Чонгук довольно гудит, и вибрация отдается болью в нижней части его живота. Стоит начать медленно двигать пальцами вперед и назад, выскальзывая и снова вставляя — тот открывает глаза, чуть влажные от переизбытка чувств и движений руки во рту. Юнги думает, что картина, которую он лицезрел пару минут назад, была все же не самой прекрасной на свете. — Блять, какой ты красивый, — не без труда произносит он. Его тон звучит разбито, Юнги и правда разбит, хотя его слова полны нежности. Может, он не хотел этого говорить. Может, он не хотел, чтобы Чонгук посчитал его слишком впечатлительным, но в эту минуту он не в силах с собой совладать. Юнги пьян. Его мозг одурманен. Мальчишка скулит в ответ; его рот заполнен пальцами, щеки раздуты, глаза и губы влажно блестят. Юнги двигает рукой все быстрее, пока не чувствует, что этого недостаточно — и когда он наконец вынимает пальцы из его рта, все уже понятно без слов. Не раздумывая, Чонгук тут же опускается вниз, чтобы покрыть поцелуями его талию, от пупка и ниже — и Юнги с задушенным стоном закрывает свои глаза, сгорая от нетерпения. Он не слышит, но чувствует, как расстегивается молния его джинсов. Сглотнув, он с огромным усилием помогает Чонгуку снять и отбросить их на пол. Тот принимается осыпать поцелуями кожу над резинкой боксеров. Тело Юнги дрожит, хотя в их движениях нет ни намека на спешку. Наконец, белье тоже оказывается на полу, и Чонгук возвращается к поцелуям — не столько дразня, сколько пытаясь продлить момент, хотя думать об этом ему совершенно не хочется. Чонгук не знает, повторится ли это вновь. Юнги нетерпеливо фыркает и кладет руку ему на голову — не принуждая, а только показывая свою потребность. Тот еще один раз поднимает свои глаза, и Юнги отводит взгляд, потому что не может выдержать. Чонгук начинает с простого, легкого облизывания головки — но этого уже достаточно, чтобы он вскинул руку и закрыл рот тыльной стороной ладони. Даже смешно, насколько же это слишком. Когда Чонгук открывает рот и берет его член, Юнги еле подавляет свой стон — до нелепого сильное ощущение; он хотел этого так долго, а теперь не знает, как ему устоять. Он не хочет выглядеть слабым, но то, как мальчишка работает языком на его стволе, скользя им вверх и вниз, прежде чем снова взять в рот и начать быстро двигать своей головой — влажно и горячо, с покрасневшими щеками, темной челкой, что спадает на живот Юнги... Ну, это пиздец. В попытке удержать темп и растянуть это удовольствие он хватает Чонгука за челюсть — хотя и замечает, что на прыгающую вверх и вниз голову на члене это дает противоположный эффект. Юнги тяжело сглатывает и пытается не смотреть, пусть ему и до смерти этого хочется. Но ничего не поделаешь. Чонгук чувствует давление его пальцев, безмолвно молящих притормозить — и преисполняется некой гордости, что из-за него Юнги так болезненно возбужден. — Боже, Чонгук, — задушено хрипит тот. Юнги убирает руку от своего рта, и его судорожные вздохи оживают. Тело слабое, он целиком поглощен моментом: целуя парня своего друга, прикасаясь к нему, засовывая свой член между его губ, которые теперь принадлежат двоим. И дело не возбуждающей непристойности, нет — в опьяняющей свободе, когда он идет на поводу у своих желаний. Юнги чувствует, что достигает края, мышцы ног напрягаются, и прежде чем ему бы удалось все испортить, он успевает наклониться вперед и сказать Чонгуку остановиться. Мальчишка глядит на него как всегда, снизу вверх, своими яркими глазами, а затем поднимается и целует — мокро и лихорадочно, уже не заботясь о чистоте. Тот вновь хватает его за талию, чтобы притянуть ближе, и их рты не могут нацеловаться. Чонгук на вкус как ваниль — а действует, как алкоголь. — Хочешь трахнуть меня? — сбивчиво дышит мальчишка, прерывая их поцелуй. Пальцы Юнги вцепляются в его талию, зубы — кусают губу. Он жадно кивает, ему не хватает воздуха. Он хотел трахнуть Чонгука с самого первого дня их встречи. И теперь это предложение кажется нереальным. С бессмысленной осторожностью Юнги двигается, чтобы оказаться сверху — их рты все еще вместе, Чонгук удобно лежит на его простынях, все еще будучи одетым снизу. Он порывается снять свои джинсы, но Юнги перехватывает его руку и делает это сам. Мальчишка пристально наблюдает за тем, как тот оставляет его нагим, как бросает одежду на пол, — рядом со своей, — как смотрит на него вновь, будто только что сделал какой-то шедевр. При виде пораженного лица Юнги он чувствует боль в грудной клетке. Тот неспеша кладет руку ему на грудь и нежно скользит ею до пупка в попытке растянуть мгновение, несмотря на то, что его член пульсирует от одного только звука трепещущего дыхания Чонгука. Нет ничего более естественного. Чистота мальчишки, цветущая в разврате этого образа. Тот ерзает от прикосновения, и рука Юнги опускается еще ниже, чтобы обхватить его член. Чонгук испускает слабый вздох облегчения — и он дивится его красотой. В Чонгуке прекрасно все. Тонкая кожа, рельефное тело. Руки, сжимающие простыни, идеально растрепанные волосы, маленькие родинки, сильные бедра, покрасневший член в его пальцах. Юнги думает, что за такую красоту ему придется платить. И его раздирает волнение. Наконец, он закусывает губу — сколько же можно медлить — и тянется к тумбочке, чтобы достать из ящика смазку. Когда он купил ее, пару недель назад, то чувствовал себя очень странно. Юнги не нравилась мысль о том, чтобы трахать кого-то другого. Заметив бутылочку, Чонгук напрягается и инстинктивно приподнимается на локтях. — На четвереньках? — робко спрашивает он. Юнги твердо качает головой. На улице непогода, и в комнату почти не поступает света — но даже тогда глаза Чонгука сияют, как сиял бы Священный Грааль. — Нет, — решительно отвечает он. — Я хочу тебя целовать. И видеть при этом твое лицо. Я хочу видеть твои слезы, мысленно добавляет он. Молит об этом. Мальчишка слишком прекрасен, ему просто необходимо смотреть. На секунду Юнги задумывается: как Чонгука трахает Чимин? Не самое лучшее время для таких дум, но эта мысль возникает в его голове словно молния. Может, секс с Юнги покажется Чонгуку слабым. Несмотря на решительный тон, Юнги чувствует дрожь в ногах. Чонгук все глядит на него исподлобья — как он открывает прозрачную бутылочку, покрывает смазкой дрожащие пальцы; никогда прежде он не волновался настолько сильно. И это настораживает. Лицо Чонгука по-прежнему светится удовольствием, святой невинностью, а он все равно не в силах справиться со своими сомнениями. Юнги выдыхает часть своих темных мыслей и склоняется над мальчишкой, чтобы поцеловать. Эта маленькая пауза помогает ему начать — но такого поцелуя он не ожидал. Его губы, холодные от напряжения и тревоги, сталкиваются с губами Чонгука — такими теплыми, что этот контраст пробирает Юнги до мурашек. Мягкость поцелуя снимает накал ситуации, и они это ценят. Чонгук сдерживает довольный стон и обхватывает Юнги за шею, чтобы притянуть ближе и целовать еще глубже. Чистой рукой тот хватает его за талию, и мальчишка задирает на него ногу — обоим вдруг хочется срастись в единое целое. Юнги не может остановиться: сладкий язык Чонгука скользит по его собственному, а движения такие нежные и чувственные, что он мог бы провести в таком поцелуе всю жизнь. Когда его рука упирается в подушку у головы Чонгука, он вспоминает, зачем он его целует и что вообще собирался делать — тогда Юнги медленно опускается ею вниз, между ног мальчишки, и слегка раздвигает его ягодицы, чтобы проникнуть пальцем. Стоит Чонгуку приоткрыть рот и выпустить в поцелуй сбитый стон, Юнги теряет практически все сомнения. Его рука движется медленно, глубоко. Может, он будет не лучше, не лучше Чимина — но сделает все возможное, чтобы сделать Чонгуку так хорошо, как тот этого заслуживает. Когда Юнги кажется, что мальчишка уже привык, он старается двигать рукой быстрее, а затем добавляет еще один палец и разводит их в стороны, чтобы растянуть его как можно лучше. Поцелуй не прекращается ни на секунду. Это не страсть — скорее, что-то теплое, и пусть оно не совсем подходит моменту, именно это сейчас нужно Юнги. Слабые, но быстрые вздохи Чонгука, то, как он вцепляется в его волосы, побуждая трахать пальцами еще сильнее. — Хорошо? — шепотом сипит Юнги. Чонгук горячо кивает. — Да-а, — стонет он. Ему хочется ответить, но он не хочет разрывать поцелуй. — Не прекращай. Юнги не верится, что все это по-настоящему. Голос Чонгука, наполненный возбуждением, настолько великолепен. Член Юнги до боли пульсирует, легкие неприятно сжимаются глубоко в груди. Все не так просто, как он себе представлял. Дело не в обыкновенном волнении, чтобы заняться сексом с таким как Чонгук — дело в его восхитительной реакции, дело в каждой из них. В его чуткой отзывчивости. Что ж, Юнги грех жаловаться. Да, он переживает, но при виде удовольствия на лице Чонгука — отбрасывает сомнения. Оно дает ему знать: он справляется. И он бы не остановился, даже если бы мог, даже если бы не услышал просьбу мальчишки не прекращать — это было сказано лишь однажды, и этого уже хватило. На мгновение ему хочется, чтобы когда-нибудь так случилось еще: Юнги, показывающий Чонгуку, как приятно он может сделать в обмен на одни только восхитительные реакции. Стоит ему добавить еще один палец, Чонгук со сдавленным стоном запрокидывает голову на подушку. Юнги жарко пыхтит в его шею, словно это он сейчас испытывает наслаждение. Ему не хочется прекращать, но так нужно. Он трахает Чонгука пальцами, пока тело в его руках не сжимается, подрагивая от удовольствия, и его член не начинает болеть от этой картины: податливость, жар и беспамятство. Тогда Юнги мягко выскальзывает из него; Чонгук издает бездумный скулеж и косится вниз — ему отвечают движением руки, покрывающей смазкой член. Может, Юнги действует верно, но в эту секунду ему нелегко терпеть его немигающий взгляд. Это их Рубикон. Возможно, они уже́ совершили ошибку. Возможно, уже нельзя исправить тот факт, что они целовались, что они занимались тем, чем были не должны. Возможно, никто из них не назовет все то, что было до этой минуты, чем-то действительно значимым. Но сейчас Юнги чувствует, что балансирует на тонкой грани — морально. Единственное, о чем он думает — будет ли он настолько хорош, как Чимин. Станет ли Чонгук сравнивать. А потом — пожалеет ли. Юнги еще раз оглядывает его совершенное тело. Оно ему не принадлежит. И он не знает, будет ли когда-нибудь вообще. Из-за внезапной паузы Чонгук тянется вперед, почти усаживается на кровати и обхватывает ладонью его лицо. Несмотря на то, что в комнате, похоже, холодно — их тела словно в огне. — Все нормально? — голос мальчишки по-прежнему дрожит. Юнги слабо кивает. — А ты? Глаза Чонгука красные. Пару секунд он молчит — это необходимо, чтобы они вспомнили, какой сильный на улице дождь. Затем прижимается лицом к груди Юнги — медленно, робко, тогда как его дыхание и сердцебиение остаются тяжелыми. Мягкая, его щека очень мягкая. Пальцы Чонгука дрейфуют по коже груди, плавно выводят большие круги; любопытные пальцы — дрейфуют вниз, по животу, и останавливаются тогда, когда достигают руки Юнги, все еще обернутой вокруг его собственного члена. Юнги смотрит как завороженный. Чонгук обхватывает его ладонь своей и нежно двигает обеими вверх — в глазах напротив такое изумление, словно мальчишка делает что-то запредельное. Тогда он двигает ладонями вниз. Это слабое, едва различимое прикосновение, — рука Юнги под властью руки Чонгука, — но почему-то внизу живота тотчас разливается теплая му́ка. Юнги приоткрывает рот, смотрит вниз — Чонгук смотрит на него вверх, все еще прислонившись щекой к груди. И его движения такие, такие нежные. — Я хочу этого, Юнги. Юнги хочет улыбнуться в ответ, но на самом деле готов заплакать. Слишком уж сильно сдавливают грудь два противоречивых чувства. На секунду кружится голова, и он закрывает глаза. Затем немного высвобождает ладонь — и в полной мере ощущает теплые пальцы Чонгука вокруг своей тонкой кожи. Дыхание мальчишки оседает влагой на мышцах груди. Другой рукой Юнги поднимает его за подбородок и притягивает в мокрый поцелуй: теперь он решил окончательно и уже не может пойти на попятную, даже если бы захотел. Его язык оборачивается вокруг языка Чонгука, тогда как он сам мягко толкает его назад, на постель — тот скулит и продолжает нежно водить ладонью по его члену. Юнги устраивается между ног и на мгновение перестает целовать, чтобы еще один раз взглянуть на Чонгука. Затем упирается в него членом. А когда скользит внутрь, их поцелуй неизбежно становится еще грубее, и руки Чонгука хватаются за его спину. Пара долгих секунд, чтобы тот смог привыкнуть. Наконец, Юнги медленно толкается внутрь — неторопливо, не отказывая себе в наслаждении поцелуем, уже вялым со стороны Чонгука по причине его возбужденной одышки. От чувства, насколько Юнги глубоко внутри, мальчишке приходится поглотить громкий стон, неуклюже зарыться руками в пряди его волос. Тот сильнее ввинчивает свои бедра — не слишком, но Юнги больше не может терпеть такой медленный темп. Глаза Чонгука блаженно закрываются, голова откидывается на подушку, чтобы дать волю дыханию, и Юнги еще крепче вцепляется в его тело, покрывая шею небрежными поцелуями. Чонгук начинает двигать бедрами ему навстречу, вытягивая из них обоих по шумному стону. — Блять, — пыхтит Юнги, вонзив зубы в нежную кожу шеи. Он распахивает глаза и приподнимается так, чтобы упереться локтями по обе стороны от Чонгука, хватает его за плечи и начинает толкать свои бедра быстрее и жестче. Тот протяжно стонет от перемены темпа, и Юнги до боли закусывает губу. Это не просто желание кончить, это погоня за собственным инстинктом. Он сжимает Чонгука еще сильнее, опускается вниз еще резче. Чонгук ловит его губы и обхватывает лицо ладонями, чтобы поцеловаться — беспорядочно, мокро, но более чем прекрасно; дыхание сломанное, гортанное. Пальцы Юнги крепко хватают его за бедра, вонзаются под нужным углом — и поцелуй тут же разрывается. Тело Чонгука выгибается как дуга, пока тот продолжает двигаться, и с каждым глубоким, точным толчком, мальчишка издает громкий, трепещущий стон. — Ебать, да, — хнычет он, и Юнги все еще в это не верится. Юнги в деталях помнит каждый свой сексуальный опыт. С каким-то парнем в его общежитии после студенческой вечеринки; быстрый минет в туалете колледжа между занятиями. Но в этот раз, конечно же, все иначе. Он не гонится за удовольствием в объятиях просто чуть симпатичного ему парня — он пытается довести Чонгука до грани. Ему необходимо увидеть, как тот кончает. Мальчишка будто бы тонет, погружается в ощущение, как глубоко и точно Юнги его ебет — даже если тот сам не в силах справиться со своим громким, неровным дыханием. Вскоре на Юнги накатывает неизбежное желание разрядки. Слишком быстро хочется кончить — но это чувство такое мощное, что, блять, ничего с этим не поделаешь. Он наклоняется вперед и сглатывает ком в горле, чтобы заговорить: — Ты скоро? Чонгук собирается ответить, но прерывается на резкий стон, когда Юнги обхватывает его член и начинает быстро дрочить, продолжая долбить в то место, из-за которого он даже не может открыть глаза. — Блять, я—, — хнычет он, — уже да. И если до этого Юнги был просто близок к оргазму — то теперь он в ебаном миллиметре. Он издает наполовину ироничный, наполовину облегченный смешок. Сначала ему хотелось увидеть, как Чонгук будет извиваться под ним во время оргазма, но теперь, когда он чувствует, что тот сейчас кончит, то наклоняется, чтобы поцеловать. Ему нужно поцеловать мальчишку. Не то чтобы они на самом деле целуются: их губы просто прижаты друг к другу, стоны глухо звучат изо рта в рот. Пальцы Чонгука сжимаются, — одна рука в волосах Юнги, другая вцепилась в бок, — когда он горячо кончает на свой живот, прямо за секунду до того, как кончает и Юнги, доведенный дрочкой и близким трением. Тот замедляет толчки, пока не становится слишком чувствительным и его легкие не переполняются воздухом. Грузно вздохнув, он отстраняется от мальчишки, зарывается пальцами в его волосы и зачесывает их назад, чтобы полюбоваться лицом. Чонгук, как и Юнги, пытается отдышаться — но это настолько красиво, что вряд ли кто-то еще на свете способен выглядеть так же прекрасно в измотанном состоянии. Наверное, Юнги спит. Пьяным сном. Долгое время они просто молча смотрят друг другу в глаза. Когда оба наконец полностью приходят в себя, то не знают, что и сказать. Они не могут сейчас что-либо говорить. Чонгук поджимает губы, и Юнги со вздохом встает с постели. Последний свет, что озарял горизонт, исчез, и теперь в комнате почти полная тьма — и все же он не включает ламп. Юнги идет к кухонной стойке и берет бумажные полотенца, а затем аккуратно вытирает свой еще липкий живот. Чонгук лежит на постели и смотрит за ним издалека. Выражение лица Юнги не предвещает ничего хорошего. Он погружен в свои горькие думы. Обо всем, что случилось, обо всем, чего не смог предотвратить. Юнги стискивает челюсти, чтобы заругаться вслух. У него нет никакого контроля над своей жизнью — и поэтому он чувствует себя неудачником. Стоило просто оставить все так, как было: какой-то мизерный поцелуй ничего бы не значил, оставь они его в прошлом, и несколько напряженных ситуаций не смогли бы испортить прочные отношения. Юнги закусывает губу и пытается сосредоточиться. Но все до единой мысли оказываются бесполезны. Он обещал, что исправит их тупой поцелуй на качелях, но все, что сделал в итоге — трахнул мальчишку, еще больше испоганив ситуацию. — Прости, — бормочет Чонгук с постели. Юнги комкает грязную бумагу и выбрасывает в мусорное ведро. Уперевшись обеими руками в стойку, он тяжело вздыхает — словно вздох может все разрешить. Его взгляд ищет, куда приземлилась одежда, брошенная на пол — хотя в доме довольно тепло и голым, а одежда тоже совсем ничего не исправит. — За что. Голос охрип. Юнги глядит в сторону мальчишки, который уже сидит на кровати в жалкой попытке прикрыть наготу простынями. С запутанными волосами, с перепачканной спермой грудью. С до боли невинным лицом. — Что заставил тебя это сделать. Юнги рвет тишину своим горьким смехом. Он медленно подходит к кровати и надевает первые попавшиеся спортивные штаны. Вместо того, чтобы принести Чонгуку грубые бумажные полотенца, он ищет чистые и мягкие салфетки. Поблагодарив, тот вытирается. Юнги садится к нему на постель. — Ты ничего меня не заставлял, Чонгук, — он косо поглядывает на мальчишку, чтобы удостовериться, все ли он вытер, пришел ли в себя. — Я сделал это, потому что хотел. У Чонгука сводит желудок. Он прячет застенчивую улыбку, хотя радоваться тут нечему. Юнги снова вздыхает — и отпускает себя. Забивает на все вокруг. На Чимина, на весь остальной мир. Сдается своему инстинкту: поднимает руку и мягко оглаживает неприкрытое плечо Чонгука. Тот отзывается на прикосновение и медленно наклоняется к Юнги, пока не оказывается в его объятиях — руки вокруг голых плеч, голова под его подбородком. На улице все еще льет. Юнги знает: это не конец, а начало. Начало чего-то совсем нездорового. — Где Чимин? — спрашивает он. Чонгук закрывает глаза и растворяется в теплых поглаживаниях Юнги по руке. Он уже и забыл. — Мы повздорили, — признается мальчишка. Юнги молчит, но не отрывается от его кожи. — Я пришел не поэтому, просто... мне было плохо, я ушел из дома и хотел— — Все хорошо, — уверенный, твердый тон. Чонгук не эгоист. По крайней мере, не такой, как Юнги, чьи легкие наполняются воздухом, и он глядит на простыни, когда начинает чувствовать холод. — Ты останешься? Тот не может сопротивляться своей улыбке. Он смущенно закусывает губу, и пусть Юнги не видит выражение его лица, Чонгук все же чувствует огромное облегчение. — А можно? — Ну, — отвечает Юнги, поднимаясь с постели, чтобы подойти к шкафу, — можешь спать на коврике для ног, как ты и хотел изначально. Чонгук закатывает глаза и выдает кривую ухмылку. Он больше чем просто рад. Несмотря на все, что существует вне этих четырех стен, он ничего не может поделать с растущим чувством тепла. Юнги дает ему еще пару спортивных штанов; надев их, Чонгук снова ложится в постель. Сложно сказать, сколько сейчас времени, но на улице уже стемнело. Юнги укрывает их простыней и ложится с ним рядом. В последний раз, когда они лежали вот так, он размышлял, каково будет трахнуть Чонгука. А теперь — он закрывает глаза и пытается избежать этих воспоминаний. Воспоминаний о том, как смотрел на него лишь как на красивое тело, с помощью которого можно получить удовольствие. Это было опасно, но тогда он не думал в таком ключе. Юнги зажмуривается — вот же идиот. И тут он чувствует нежное прикосновение к своей щеке. Открывает глаза и видит его улыбку. Немного натянутую. Утешающую. Юнги стискивает зубы — наверное, ему не компенсировать всю благодарность, которую он получает. Он больше не чувствует одиночества. Убрав горькую улыбку с лица мальчишки, Юнги тянется за поцелуем. Тот хнычет от неожиданности. Тогда он обнимает его за талию и прижимает к себе: ему просто хочется, чтобы Чонгук был рядом. Их губы почти не двигаются, лишь прижимаются друг к другу мягкими поглаживаниями. Вот что такое безмятежность. Юнги не чувствует одиночества — и все раны как будто бы заживают. В конце концов, Чонгук — единственный, с кем он может быть честен. * Он не знает, одиннадцать сейчас или все еще пять утра. Его это не волнует. Его тело кажется отдохнувшим, ему больше не нужен сон — хотя они едва спали. Юнги наклоняется, чтобы засосать кожу на плече Чонгука. Укусить. Вода стекает по их телам, делая укус еще более красным, чем был бы, будь его кожа сухой. След не такой, чтобы остался надолго, он не останется — но Юнги все равно нравится. Ему нравится мысль раскрасить тело Чонгука розовыми и пурпурными пятнами. Горячая вода льется на них из душа уже больше часа. Чонгук издает громкий стон и врезается щекой в стеклянную ширму; открывает глаза, безуспешно пытается оглянуться. Удостоверившись, что крепко держит его за бедра, Юнги жестко, твердо, сильно толкается внутрь, и они оба громко вздыхают от ощущения наполненности. Ему никогда не надоест этот звук. Ширма давно запотела от пара и горячего дыхания Чонгука; бутылочка смазки плавает возле их ног. В четырех стенах они теряют понятие времени. Одной рукой он обнимает Чонгука за талию, чтобы было удобнее двигаться, другой — хватает за подбородок, чтобы повернуть мальчишку лицом к себе. Такой красивый. Из его рта до слуха Юнги доносится самая прекрасная музыка в мире. — Нравится так? Пусть темп не быстрый, каждый толчок такой точный, что попадает в самое нужное место. Юнги сжимает его подбородок, чтобы Чонгук не прекращал смотреть. Тот ловит губами воздух, растворяясь в своих ощущениях, концентрируясь на бедрах Юнги, которые врезаются в него так, словно хотят взять все возможное без остатка. Чонгук скребет по стеклянной ширме и молится, чтобы его дрожащие ноги не подкосились. — Отвечай, тебе нравится, как я тебя трахаю? — повторяет с придыханием Юнги. — Да-а, мне— блять, — пытается ответить он, запинаясь, когда один из толчков приходится в самое приятное место и внизу живота начинает закручиваться мощный узел, — мне нравится, еще, еще. Юнги слушается. На лоб Чонгука налипли мокрые волосы; горячая вода льется жидким стеклом по фарфоровой коже, что изувечена силой, с которой он хватает мальчишку. Юнги подавляет желание укусить еще раз: он знает, что нельзя оставлять следы. Чонгук — украденная драгоценность. Да, этой ночью они едва ли сомкнули глаз — мокрые поцелуи, молчаливая ласка, пристальные взгляды и непреодолимое желание довести друг друга до оргазма. Юнги не помнит, когда в последний раз занимался сексом больше чем два раза за ночь. А теперь даже не ясно, сколько раз они сделали это сегодня — но ему кажется, он готов провести так всю жизнь. Чонгук вызывает привыкание. Запретный плод его тела похож на наркотик. Мысли о Чимине приняли другой оборот — Юнги больше не может не думать о нем как о сопернике. И теперь его задача — так хорошо оттрахать Чонгука, сделать мальчишке настолько приятно, чтобы тот забыл каждый гребаный раз, когда делал это с Чимином. Он злобно сжимает челюсти и с яростью впивается пальцами в покрасневшую кожу — Чонгук прижимается ближе к стене, потому что сейчас его уничтожат. — Боже, Юнги, я сейчас кончу! Услышав свое имя, Юнги почти задыхается. Обыкновенное слово — но оно напоминает ему о том, что все происходит взаправду. Продолжая трахать его в том же темпе, он ведет рукой вниз по груди Чонгука, чтобы уделить внимание его ноющему члену; ноги дрожат, сердце с силой колотится от нехватки дыхания. Пары движений достаточно, чтобы Чонгук достиг края и сперма окрасила белым плитку душа. Юнги продолжает двигать бедрами и пыхтеть, пока кончает внутрь, а затем, чтобы отдышаться, прижимается лбом к затылку мальчишки. Пар от воды наполняет легкие влагой. Вздохи эхом звучат в стенах ванной, будто здесь только что завершился беговой марафон. Чонгук отлипает от стены и поворачивается к Юнги. Сморщенные от воды пальцы мальчишки тут же зарываются в мокрые пряди его волос, и он, несмотря на то, что все еще не отдышался, тянется за поцелуем, словно успел соскучиться. Губы красные, опухшие — от возбуждения и горячего душа; глаза уставшие, разум еще затуманен. Теперь Юнги может в это поверить, но также ему известно, что этому есть конец, и этот конец уже близок. Он обнимает Чонгука за талию и прижимается лбом к его лбу, чтобы побороть искушение снова поцеловать. Наверное, они оба уже сморщились от долгого нахождения в кипятке, но их это не волнует. Чонгук поднимает взгляд, и какое-то время они просто глядят друг на друга. Большие черные глаза сияют как никогда, и, хотя Юнги об этом не знает, его собственные — тоже. Наконец, они решают выйти из душа. На улице уже почти взошло солнце; в кухне мирно тикают часы — они сломаны, поэтому показывают неверное время. Надев белье, Юнги с Чонгуком снова ложатся в постель, свою естественную среду обитания со вчерашнего дня. Это место настолько стало им домом, что внешний мир невольно начинает пугать. Чонгук приподнимается на локте и оглядывает квартиру, как будто не видел ее до этого, а потом смотрит на Юнги, что лежит на спине с закрытыми глазами, но все еще не спит. — Юнги. — Мм? Все это время они только и слушали что голоса друг друга, но едва ли обменялись парой настоящих слов. — Можно я что-нибудь съем? Чонгук так нерешительно косится на холодильник у кухонной стойки, словно он уже знает: там вряд ли сейчас найдется что-либо съестное. — Там вроде есть кофе и какое-то печенье. Хотя Юнги этого не увидит, мальчишка кивает, а затем встает с постели, чтобы отправиться на поиски пищи. В кухне действительно есть печенье и кофе, а помимо них — несколько банок пива, три завалявшихся фрукта и кусок мяса, который вот-вот испортится, если его не сготовить. На Чонгука резко накатывает беспокойство за то, как жил Юнги — несомненно, именно по его вине, и эта мысль удваивает муки совести. Тогда он просто берет печенье и включает кофе-машину. Вскоре Юнги почти совсем засыпает: мягкий шум машины и возящегося с посудой мальчишки отлично его расслабляет, и он открывает глаза лишь тогда, когда запах кофе и самого Чонгука достигает кровати. На его сомкнутых губах расцветает яркая улыбка. Теплота в груди. Все так, как он представлял, и даже лучше. Чонгук — самый лучший подарок, просто Санта принес его не в тот дом. Вместо одной кружки кофе — две, а еще целый пакет печенья. Чонгук осторожно ставит их на прикроватную тумбу и опускается рядом с Юнги в свое изначальное положение. Под ворохом простыней тот сохранил и тепло, и запахи шампуня и секса. Мальчишка берет одну кружку и передает ее Юнги, который приподнимается точно так же. — Ты положил— — Без сахара, — прерывает Чонгук. Тот слабо улыбается ему в ответ, а затем наклоняется к кружке и вдыхает аромат кофе. Он не помнит, когда в последний раз глотал что-то с хоть какой-нибудь пищевой ценностью. Чонгук мягко оттягивает его руку: — Пей медленно. Пиздец горячий. Юнги поднимает взгляд. Потом отставляет кружку на тумбочку. Ему страсть как хочется этот кофе, но завтрак сейчас подождет. Слишком важный момент. В этот утренний час, или какой там на самом деле, они просто сидят на постели, глядя друг другу в глаза, и собираются пить свой кофе. Словно табу обходя разговор о Чимине. Чонгук зевает, и в его глазах собирается влага. — Когда пойдешь обратно? — спрашивает у него Юнги. Ему хочется, чтобы мальчишка остался здесь навсегда. Вряд ли за всю свою жизнь он чувствовал себя хуже, чем в эту гребаную минуту. Выдохнув с легким смешком, тот потирает лицо руками: — Нужно как можно быстрее с ним поговорить. И в этом он прав. Юнги кивает, кладет ладонь на простынь, рядом с ладонью Чонгука. Но не прикасается. Он и так получил слишком многое. Исчерпал все до последней капли. Если продолжит, это причинит боль. — Что случилось вчера? — Как обычно, — быстро вздыхает Чонгук. Он поднимает кружку и делает глоток кофе, проверяя, не слишком ли горячо — уже нет. — Ну, я не знаю, что у вас происходит «обычно». Чонгук улыбается. Делает еще глоток и кивает Юнги, чтобы тот тоже пил. Юнги слушается. — Мне неловко говорить об этом, ты же знаешь. Я бы предпочел не рассказывать. Еще глоток: кружка закрывает часть лица. Юнги кивает и тоже отпивает свой кофе. Его не должны волновать проблемы в чужих отношениях — но сейчас он ими обеспокоен. Желудок вдруг крутится в узел, стоит только подумать о том, что же случится дальше. Что же мо́жет случиться. — Вчера ты хотел о чем-то поговорить,— начинает Юнги. — Да. Чонгук отставляет кружку на тумбу и придвигается ближе. — Так говори. Очередная горькая улыбка Юнги. Нет, здесь не просто пустяк, в котором он был бы уверен. Здесь — один огромный пиздец. — Ты мне нравишься, Юнги. Кружка кофе трясется в руках. До чего же Юнги тупой. После всего, что случилось, да просто очевидно, что у Чонгука к нему есть чувства. Это было понятно даже из их общения. Юнги чувствует себя тупым — потому что в груди возникает такое покалывание, что руки теряют все силы. Чонгук забирает у него кружку, ставит рядом со своей, хотя вовсе не замечает его волнения. — Да, все это было неправильно, больше чем просто неправильно, но глубоко внутри я не настолько плохой человек. Я хочу расстаться с Чимином. — Ты хочешь— — Да, расстаться. Закончить наши отношения. Юнги кивает. Вот разговоры в сети даются ему куда проще. В голове полный порядок. Пальцы намного лучше передают слова. Ораторские и литературные способности увеличиваются на двадцать пять процентов. А чувство юмора — так вообще. Юнги кивает, не зная, что говорить — ведь он просто ненавидит попадать в ситуации, в которых до этого не был. — Ну, это не то чтобы я расстаюсь с ним, чтобы уйти к тебе, не переживай, — оправдывается Чонгук, играясь пальцами с кружкой, чтобы было куда смотреть. — Я говорю, что не могу больше быть с человеком после такого предательства. Даже если Чимин ничего не знает. — Ты же не хочешь врать. — Сначала я не хотел. Но потом все просто пошло по пизде. Юнги гулко вздыхает — и пытается быть тем из них, кто руководствуется рассудком. Они не хотят причинить боль Чимину, Юнги никогда им этого не позволит. Может, у них был тайный поцелуй. Может, они вместе провели ночь, о которой никогда не должно стать известно. Может, они заигрались под темными покрывалами тайны. И все же, если захотеть, ложь можно скрывать всю жизнь. Не полностью, нет, так никогда не бывает. Но может, со временем та потускнеет и станет набором далеких сцен, который уже не сможет так сильно ранить. Просто... может быть. — Просто ставлю тебя в известность, — продолжает Чонгук, — как ты знаешь, это очень тяжело для меня. Это будет не сегодня и не завтра. Я пока не готов. Юнги видит, с каким мучением Чонгук произносит последнюю фразу. Он придвигается к нему чуть ближе, но вспоминает: сейчас эта постель уже не любовное гнездышко. Вспоминает, что теперь Чонгук снова принадлежит другому. И тогда — останавливается. — Я все понимаю. Правда. Храбро пойти на такое, и думаю, это правильно. Не спеши, — Юнги горько вздыхает и натягивает улыбку. — И прекрати косячить. Рука, которую он положил на простынь рядом с мальчишкой, возвращается к нему на колени. Выражение лица Чонгука вместо грустного становится кислым. Повисает неловкая пауза. — Тогда, я думаю, мы прощаемся, — шепчет он Юнги. Печать скорби становится ярче, и Юнги не может не чувствовать эту боль. Горечь во рту. Он не знает, что говорить, и просто пожимает плечами. В безуспешной попытке прогнать тревоги Чонгук трясет головой. — Нет, тебя тоже можно понять, — произносит он. — Это моя жизнь, мне в любом случае придется принять и попытаться исправить свои косяки. А самое важное, это причинить Чимину как можно меньше боли. Он мой главный приоритет. Опустив голову, Юнги кивает в ответ. Он пожалеет об этих мыслях, но в эту минуту он ненавидит Чимина. Не зная, куда себя деть, он хватает кружку и в один глоток допивает кофе. Тогда Чонгук понимает: это и правда прощание. Оно — в тишине, сопровождаемой тиканьем сломанных часов в кухне. Юнги избегает его взгляда, и мальчишка делает то же самое. Боже, еще никогда до этого ему не было так не по себе. Он не может повлиять на Чонгука. Он не может по своему капризу заставить его расстаться с Чимином, настоять на их встречах из одной только ебаной прихоти. Это неправильно, им обоим это известно. Тонуть в дерьме — или побороть эту зависимость со всеми вытекающими последствиями. Юнги замечает, что дыхание Чонгука становится чаще. Тот быстро моргает и поднимается, чтобы найти одежду, которая все еще лежит на полу. Всего пара минут — и он уже собран, останавливается у входной двери. Но он не знает, куда идти. Его место — в его квартире, рядом со своим парнем, Чимином. Его настоящее место — здесь, рядом с Юнги. От бессилия хочется плакать. — Чонгук, — слышится позади. Юнги тоже поднялся — идет к нему, нерешительно глядя в глаза. Мальчишка хочет услышать все, что тот хочет ему сказать. Юнги не может не замечать, как все горести Чонгука отпечатаны на лице, не может не ненавидеть это. Он закусывает губу и подходит вплотную, пока тот не начал двигаться сам. Ему хочется обнять Чонгука — но он чертовски ужасен в объятиях. Тогда он просто кладет руку ему на затылок и тянет мальчишку к себе. Юнги уже соскучился по его запаху. Чонгук инстинктивно обнимает его за голую талию. — Делай, что должен. Не надо себя перенапрягать, — шепотом говорит Юнги. Тот быстро кивает. Чонгук не знает, сколько сейчас времени, но с каждой секундой он ближе и ближе к наименее тяжелой развязке. Юнги отстраняется, и он выдавливает скупую улыбку. А потом Юнги просто смотрит, как мальчишка тихо прощается и уходит.