Какой ад? Здесь завод, неуч!

— И что теперь? — Горислав БеЗподобный с ненавистью взглянул на Бенедикта Флорентийца своими пылающими очами с символами Плеромы тринадцатого уровня в расширенных зрачках. Перья на его крыльях все, как одно, торчали дыбом. — Из-за вас двоих, между прочим, это случилось! — Очередная накладочка. Упс, — пролепетал Сен-Жермен, теребя жабо на своей груди и стремясь отвести ангельский гнев от своего незадачливого приятеля. Где-то за кадром по-прежнему слёзно рыдала Софиюшка, причитая о горестной судьбе, но Сен-Жермену и Флорентийцу было сейчас не до неё. Созревший на ходу гениальный план по досрочному уничтожению «Триады» и спасению Михаила минуту тому назад с треском провалился. А ведь они с Сен-Жерменом хотели, как лучше. А вышло даже хуже, чем в случае с Атлантидой! Некстати вспомнилось, что Савелий Мудрый однажды заявил публично: благими намерениями вымощена дорога к нему. — Наверное, они с Мишей уже встретились, — задумчиво протянул Бенедикт, припомнив пословицу. — Точно столкнулись, потому что все дороги «Триады» ведут в одно место. Никому Савелия во всей его красе не миновать. — Как пить дать, — с тяжким вздохом согласился Сен-Жермен. — Мудрый ведь то под демона маскируется, то под архонта, то под САМОГО… Как его минуешь? Но его главная фишка — маскироваться под вращающийся тоннель с белым светом в конце и вещать из этого тоннеля утробным гласом: «Почему ты не выполнил важную миссию в этом воплощении, несчастный? Иди в следующее воплощение и старайся лучше, чтобы Я был доволен!». Многие, кстати, на это ведутся. Наивные, чё… Знали бы они, что маскироваться под тоннель Савелию естественным образом помогает строение его туловища. И влетают души несчастных клиентов «Триады» вовсе не в тоннель, а в ану… — Вот вечно ты всё опошлишь, — поморщился Флорентиец. — Опять аппетит испортил. — А уж как вы оба МНЕ всё испортили!!! — ни с того ни с сего распсиховался Горислав. — Из-за вас двоих мне тоже хана придёт, потому что я совершил действия, противоречащие ангельскому служебному протоколу!!! Меня отправят в переработку! А потом и малыша Мирослава следом сожгут в печке!!! Я теперь отступник, заговорщик и бракованный, как и вы все!!! Бенедикт повернулся к Гориславу и смерил его презрительным взглядом. — Ну чего шумишь? Кого тут сожгли за прошедшие тысячелетия, сам подумай? Вон русалки с уицраорами до сих пор целы. Птеродактили по-прежнему гадят в цехе переработки, как и миллионы лет назад. И ты уцелеешь. — Не тормози — сникерсни. Сделай паузу — скушай «Твикс». «Данон» — и пусть весь мир подождёт, — зачем-то блеснул донельзя устаревшими познаниями Сен-Жермен, успокаивающе улыбнувшись Гориславу и вываливая на стол перечисленные продукты. — Скушай. Глядишь, сердце успокоится? — Нет, не успокоится!!! Убери от меня немедленно пастеризованное и ароматизированное дерьмо архонтов!!! Я такое не употребляю!!! — никак не хотел утихомириваться БеЗподобный, не купившись на утешительную «рекламную паузу» от Сен-Жермена. Затем ангел повернулся к Бенедикту. — Уицраоры-то целы, а меня, небось, с радостью спалите, как только Гавриил прикажет, и пёрышка не оставите? Вы же меня ненавидите много столетий подряд. — Ты о нас крайне плохого мнения, друг, — покачал головой Бенедикт с некоторой печалью в голосе. Горислав подавился словами и затих, мрачно размышляя о чём-то. — А дальше? — спросил он немного спокойнее. — Вы обманом выманили мою энергию. Я поддался. Но теперь из-за вашей нерасторопности моя энергия попросту отскочила рикошетом от трёхсот Земель, а ничего, кроме малой вспышки в виртуальном пространстве, не произошло. Ваш жертвенный козлик жив. Его мозг не сгорел от столь крошечной дозы энергии, но Савелий наверняка обо всём уже догадался или вскоре догадается. И когда он докопается до сути произошедшего в его матрице, то сдаст меня Гавриилу, а вас — Светозару. И нашему начальству ничего не останется, как только спалить нас в печке. И даже если я чудом уцелею, меня что-то не радует перспектива до скончания века гадить в бассейн вместе с русалками и уицраорами. Я Горислав БеЗподобный! Я светлейший из светлых, благороднейший из благородных, я рождён летать, а не ползать! — Да-да, мы это поняли, — отмахнулся от него Бенедикт, скривившись. — Поверь, друг, я думаю. Напряжённо размышляю. И если никто не будет мешать этому процессу, — он пристально взглянул на недовольного Горислава, — то вскоре придумаю новый план. Даю слово, мы выкрутимся. *** Михаила мутило. Не то чтоб он не любил пивные посиделки на природе с друзьями или с одним конкретным другом, но эта беседа сильно затянулась. До неприличия. От «Владимирского Централа», прежде любимого, вдруг затошнило тоже. — И вот я им говорю: «Вы, ублюдки, свалите нахрен с моей фазенды…» — Сенька вдруг захрипел, закашлял и выплюнул немаленькую рыбью кость, которой подавился во время разговора. Не глядя нащупал рукой кружку и хватанул добрый глоток пива. Удовлетворённо крякнул, пока его собутыльник испуганно наблюдал за происходящим. — Слышь, друг… — Чо? — Арсений с облегчением откинулся на спинку стула. Ему знатно полегчало, и он уже думать забыл, что едва не помер, подавившись костью таранки. — Мне кажется, с нами вот это всё происходит уже миллион раз, если не больше. Мы с тобой сидим. Играет одна та же песня. Ты рассказываешь про бандитов, нагрянувших на твою дачу, потом давишься, запиваешь пивом… Это повторяется уже чёрт его знает сколько раз! Нас словно «зажевало», как старую плёнку на кассете. — Да хватит тебе, — хохотнул Сеня. — Перепил, что ли, вчера и до сих пор не выветрилось? — Нет, дело в другом, — Миша начал медленно подниматься со стула. — Мы в самом деле, кажется, застряли… И даже не в одной жизни, не в одном дне, а в нескольких… Изображение сплющилось. Превратилось в длиннющий тоннель с крошечной точкой в конце, а потом эта точка со скоростью локомотива наехала на сознание, возвращая события вспять. На три минуты в прошлое. Временной интервал жизни стремительно сокращался. Миша чувствовал, как его сдавливают тиски судьбы, чтобы размолоть на атомы. Но он не понимал, чем провинился? Зачем его засунули в ад, где жизнь постепенно сжимается стальным обручем, стремясь раздавить? — И вот я им говорю: «Вы, ублюдки, свалите нахрен с моей фазенды…» — Сеня хрипло покашлял и выплюнул на стол всё ту же рыбью кость. — Не-еет!!! — заорал Миша, выбивая кружку с пивом из рук товарища. — Я так больше не могу! Хватит! Хватит!!! Кружка упала на землю, разлетаясь на осколки. Пиво разлилось, затопив кучку сновавших в траве рыжих муравьёв. — Дебил? — глаза Арсения налились кровью. — Ты что творишь, урод?! — и, не задумываясь, он впечатал туго сжатый кулак в глаз своего недавнего приятеля. Пролетев несколько метров вместе со стулом, Миша очутился в траве и увидел над собой здоровым глазом ясное, безоблачное небо и красное лицо подвыпившего Сеньки, занёсшего руку для следующего удара. «Ничего, это скоро закончится. Это просто дурной сон. Совсем скоро я проснусь, и всё будет хорошо, как раньше», — думал Миша. Но кошмар и не думал прекращаться. Хуже того, Михаил не мог вспомнить, а что происходило раньше? Как он жил прежде, до появления этих зацикленных нескольких минут? Да, он смутно помнил, как полгода назад попал в аварию, у него была серьёзная травма головы… А раньше? Что с ним было до аварии и до знакомства с Сенькой в травматологическом отделении, где его нынешний собутыльник лежал с переломанными рёбрами после пьяной драки? Ничего. Пустота. Будто и не жил вовсе. Внезапно боль от побоев исчезла, словно по мановению волшебной палочки, и он снова обнаружил себя сидящим за столом. Сенька усердно грыз таранку, запивая её пивом из ещё не разбитой кружки. — И вот я им говорю: «Вы, ублюдки, свалите нахрен с фазенды…» «Господи. Кто-нибудь. ПОМОГИТЕ!!!» — мысленно завопил Миша, отчётливо понимая, что вот-вот сойдёт с ума. *** — Проклятие, почему вдруг заглючило? — Питирим 288 недовольно поцокал языком, ковыряясь в базовых настройках матрицы. Поняв, что сам не справится, протянул руку к телефону и набрал номер. — Алло? Сто тринадцатый? Телепортируйся. Зачем-зачем… Закольцевало. Да! И всё зависло. Ещё один такой явный прокол, и эти беспамятные придурки внутри начнут догадываться, куда попали, а этого нельзя допустить. Там уже не только эффект Манделы и День Сурка, там полный абзац. Длительность повтора событий составляет меньше минуты. Почему? Да архонт его знает! Сюда, быстро!!! — и он швырнул трубку. — И всё-таки что не так? — задумался Питирим. — Кто вносит ошибки в программу? *** — А за шантаж и вымогательство вы тем не менее ответите, — Горислав погрозил кулаком сначала Бенедикту, а потом Сен-Жермену. — Даже если я чудом выживу, то САМОМУ послание отправлю, будьте уверены! Всё ему расскажу, что у вас тут творится! Его новые угрозы не произвели должного впечатления. Сен-Жермен снова принялся раскуривать любимую сигару, а Бенедикт меланхолично наблюдал сквозь окно Белой Башни за печальным шествием слонов. Выдернув от досады перо из крыла, Горислав швырнул его в лицо Флорентийцу, как дуэлянт — перчатку, и, фыркнув, телепортировался. — Жаль, что такой шикарный план не сработал, — в очередной раз грустно подытожил Бенедикт. — И триста Земель наваяли, и Бес Подобный своей ангельской энергии дал, чтобы защитить мелкого засранца… Всё ж было на мази. Хотели ускорить процесс, а всё одно — не прокатило. Только глюк в «Триаде» создали, да Мишку перепугали. Он, небось, решил, что ему кранты? — Наверняка именно это он и решил, — согласился Сен-Жермен. — Особенно если учесть, что у него остались одни рудиментарные воспоминания о договоре с нами, о Савелии Мудром и «Триаде». Ну и что дальше, друг? Останавливаться нельзя. Или доведём до конца наш замысел, или всем хана. Савелий вскоре поймёт, кто причастен, если уже не понял. И явится к Светозару. — Нам срочно нужны кванты энергии от САМОГО, — неожиданно сделал вывод Бенедикт. — Только это поможет. Но кто пойдёт просить об аудиенции наверху, чтоб нам досрочно «гуманитарную помощь» вниз спустили? Сен-Жермен выразительно поднял глаза к потолку, как бы намекая. — Софиюшка, родная? Ты там как? Может, подсобишь малость собратьям по Плероме, гениальная ты наша? Тем более, ты очень близка к САМОМУ, в отличие от нас… — Нет-нет, только не я! — послышался с потолка плаксивый голосок, и невидимая София отчаянно захлюпала носом. — Никогда и ни за что! Папенька меня распылит на те самые кванты, которые от НЕГО требуете вы. Папенька зол ещё с тех пор, как народился Савелюшка, сыночка мой несчастный! — и она снова зарыдала. — «Сыночка твой несчастный» замордовал всех и каждого, — не выдержал вдруг Бенедикт. — Может, пора проявить хоть какую-то решительность и отнять у него энергию, чтоб этот ирод рассыпался, наконец, прахом, из которого по твоему недоразумению явился? — Нет-нет, что вы! Я не могу. Ни в одной из Плером нет понятия насилия, — испугалась Софиюшка. — Философский вопрос извечно заключается в том, останется ли добро добром, если станет совершать жестокие поступки? Если убить Савелюшку, мы сами станем чернейшими демонами, а наш чистый свет затемнится сонмищем непростительных грехов. Уж лучше страдать, плакать… Пить уксус горя и вкушать желчь страданий! — В задницу такую философию вместе с такой риторикой! — Сен-Жермен затушил сигару о подошву башмака. — Если наша страдалица немедленно не пойдёт просить папеньку, то наверх отправлюсь я. Сегодня стало ясно, что ангельской энергией мы не обойдёмся. Её недостаточно для прорыва. А ждать, пока «сыночка» обнаружит глюк в программе и нас измочалит, я тоже не желаю. — Нет, ну наверное всё же не измочалит? — призадумался Бенедикт. — Не так всё плохо с его квантово-модифицированной психикой? — Он сожрать меня пытался вскоре после рождения. Сказал, что я выгляжу вку-усной, — неожиданно взвыла София, снова погружаясь в глубины депрессии. — Если в Плероме меня считали годной для духовного со-творения, после выпадения из Плеромы начали считать годной для совокупления, то Савелюшка всегда считал меня пригодной исключительно для пожирания. О горе мне, несчастной! — О пищевых предпочтениях Савелюшки ты раньше при мне вроде не упоминала? — Бенедикт озадаченно уставился в пустоту, откуда слышался нескончаемый плач. — Ладно, неважно. И как же ты спаслась от сыночки? — Как? Да я ж сразу вам рассказала. Я дала ему крошечку силы, чтоб отвлечь. Иначе сожрал бы. Как пить дать, сожрал… кровиночка моя бракованная! — Изумительно. И этого, с позволения сказать, зверя мы терпели, предаваясь мыслям о ненасилии? Совершенно изумительно. Обожаю двойные плеромные стандарты, — и, более не тратя время на пустые разговоры, Сен-Жермен встал с кресла, подвернул манжеты рубашки и сел за стол, приступив к написанию прошения САМОМУ о высочайшей аудиенции.