Друг друга отражают зеркала

Никого со мной нет. Я один… И — разбитое зеркало… (С. Есенин)

Пробуждение было медленным, словно с реальности один за другим сдергивали слои тончайшего шелка. Шэнь Цинцю лежал в кровати, укутанный в одеяло. Яркое солнце привычно оживляло роспись стен и вышитый узор на покрывале. День начинался как обычно, но собственное тело и мир вокруг ощущались по-другому. Он чувствовал себя странно. Как будто его внутренности сшиты из двойного лисьего меха, и шерстинки трутся друг о друга, пробуждая невесомое нежащее чувство. Цинцю постарался поскорее заглушить отголоски восторга после вчерашней ночи. Следовало серьезно обдумать случившееся, но в нынешнем самоощущении хотелось остаться подольше. Желательно — навсегда. Он свернулся в калач и решил поваляться еще немного. Лежать голым на шелковых простынях было приятно настолько, что это стирало неловкость от пребывания без одежды. У него внутри оставалась нефритовая поделка, вызывая возбуждение и дискомфорт при движении. Цинцю решил, что вытащит эту вещь в ванной, чтобы не разводить грязь. Он все еще витал в облаках, так и не собравшись встать, когда виновник его состояния вошел в комнату из ниоткуда и положил на стол сверток, судя по цвету цин — с одеждой. Он быстро подошел, всматриваясь в лицо хмуро и настороженно, и Цинцю чувствовал, как тело сладко ноет при его приближении. — Как ты? — Как после ночи с демоном, — фыркнул Цинцю, потягиваясь, и благодушно добавил: — Нет худа без добра. Полагаю, ничего более омерзительного в моей жизни уже не будет. — Будет, — возразил Ло Бинхэ, — сейчас. Сдернув одеяло, он забрался коленями на кровать, сжал плечо Цинцю и бесцеремонно развернул его на живот. «Он собирается затеять случку и в человеческом облике? — обалдел заклинатель. — Со мной?! Он совсем рехнулся?!» Последнее стоило выяснить незамедлительно, если он не хотел, чтобы его поимели по ошибке. Цинцю обернулся, опираясь на локоть: — Как по-твоему, кто я? — Считаешь, я могу тебя с кем-то спутать? — вежливо удивился Ло Бинхэ сквозь улыбку. Цинцю хорошо знал рецепт этой улыбки: сначала горе-ученик щурился от ненависти, потом, маскируя это, приподнимал уголки губ. В основном демон улыбался так именно ему. Да и подобного тона лорд пика Цинцзин наслушался в прошлой жизни с лихвой. Все принимали его за почтительность, и только он понимал: это было глумление над почтительностью. Ло Бинхэ пресек его попытку повернуться на бок, но не задействовал кровь. «Провоцирует сопротивление?» — задумался Цинцю, совершенно не нуждавшийся в лишних унижениях или напоминаниях, насколько неравны их силы. Демон, забравшийся в постель прямо в сапогах, оседлал его бедра. — У тебя осталось кое-что принадлежащее мне, — сказал он весело. Одной рукой оттянул в сторону ягодицу, другой — извлек нефритовую безделушку, снова вставил, подвигал туда-обратно, развлекаясь, прежде чем вытащить окончательно. — Я дал тебе это тело, так что оно мое. — У тебя нет ничего своего, нищенское отродье, — напомнил Шэнь Цинцю. — Только чужое. — Тогда что насчет тебя? — возразил демон, кладя ладонь между лопаток, и Цинцю показалсь, что он падает. — Ты был имуществом, а оказался хозяином всего, что есть на Цинцзин. — Богатства пика Цинцзин не нажиты разбоем и кровью. Ло Бинхэ обвел пальцем родинки у него над поясницей. — Ах, какой праведный этот лорд Шэнь, — притворно восхитился он, ведя по коже знакомым медленным касанием. — Когда до меня дошел этот слух, признаться, я усомнился. Но люди все еще помнят о беглом рабе, который убил своего хозяина и слуг. Вся твоя жизнь — кража. — Жаль, что тебя их пример ничему не научил, — холодно ответил Цинцю. — Отчего же, научил. В отличие от них, меня ты не достанешь никогда, — сказал демон и поочередно стиснул его ягодицы так, чтобы кожа горела и наверняка остались следы. — То, за что можно спустить шкуру с адепта, легко сойдет с рук императору, не так ли? Помнишь, как ты велел всыпать мне за непочтительность? Я вот помню. Случай с подглядыванием — Цинцю напрочь забыл о нем, но при упоминании вспомнил сразу. Это было за год до состязаний. Он распорядился жестоко наказать Бинхэ и поручил это людям, которые его ненавидели. Хотя и предполагал, что дурачка, скорее всего, подставили. На кой бы ему подглядывать за учителем, если он увивался за Нин Инъин? Но потерявший самообладание Цинцю тогда вспылил, а потом постеснялся отменять распоряжение, не желая лишний раз привлекать внимание к теме. Сейчас это казалось глупой отговоркой. Впрочем, сейчас вся история заклинательских кланов выглядела сплошной глупостью, а еще десять лет назад от них зависело все. Мир за это время изменился самым причудливым образом, и лишь чувство вины за тот случай сохранилось в Цинцю в первозданном, крайне раздражающем виде. — Тебе ничего не сойдет с рук, тупое отродье. Однажды ты расплатишься и за это. — Ничего, учитель, — легкомысленно ответил Ло Бинхэ. — К тому времени я успею совершить еще массу всего. У меня большие планы на это тело. Он завозился со своей одеждой, и Шэнь Цинцю, подняв брови, посмотрел на него через плечо: — А поднимется? Серьезно? Демон перенес вес на руку, нависнув сбоку, и оказался слишком близко. Прямой, откровенный взгляд потемнел. Он выглядел так, словно его опоили до невменяемости. — Учитель сомневается в себе или во мне? Он толкнулся внутрь резко и казался огромным. Цинцю чувствовал, что растянут до предела и что он на волосок от боли. Но вместо нее пришло странное безразличие. «Ну и убожество я воспитал», — пробормотал он, теряя интерес к происходящему. В другое время Шэнь Цинцю рассказал бы императору о гигиене, напомнил про романтическую (что с того, что немного вонючую) атмосферу Водной тюрьмы. С него даже сталось бы глумливо изображать удовольствие. Сейчас все это требовало интеллектуальных усилий, которые вдруг показались ему непомерными. Демон протиснулся до конца и раздражающе запустил ладонь ему в волосы, превращая и без того растрепанную со сна прическу в воронье гнездо. А вдобавок болтал, не затыкаясь. Цинцю перестал слушать. Вместо этого он с каким-то равнодушным интересом принялся разглядывать свои руки. Ло Бинхэ двигался в нем, но это уже было чем-то далеким и неважным. В памяти крутилось, как демон высыпал перед ним обломки Сюансу и как они потом сверкали на полу камеры, а еще — какие-то совсем случайные картинки: старая яблоня, глиняная обезьянка-свистулька, которую он в детстве всюду носил с собой, какой-то бессмысленный дождь над бескрайним лугом. Довольно долго Шэнь Цинцю ничего не чувствовал и не слышал; отвлекся от своих мыслей он, когда их тела уже были порознь. Он лежал на боку под одеялом. Устроившийся сзади демон, перекинув через него руку, неторопливо оглаживал его пах и болтал. Одна из его фраз и зацепила сознание Цинцю: — Учителю так нравится растягивать удовольствие? «В чем тут удовольствие, идиот?» — раздраженно подумал заклинатель и прислушался к себе. Тело и вправду ощущалось чужим и, кажется, хотело разрядки. — …Я же вижу, что не нравится. Разреши себе это, и я тут же оставлю тебя в покое, м? Ты ведь все равно не сможешь сдерживаться вечно… Его шепот и мерзкие приставания все еще казались возбуждающими. Но это не имело значения. Шэнь Цинцю снова задумался о прошлом, на сей раз — вспоминая свой первый год обучения, а когда вернулся в реальность, то был уже один. Он встал и, закутавшись в нижний халат, медленно осмотрел комнату. Хотя в нем и не осталось прежней стыдливости, ему не хотелось оставлять свидетельства того, что произошло. Постель не выглядела грязной. Его разорванной одежды нигде не было, а упавшая ночью статуэтка едущей на тигре Мяо Шань стояла на своем обычном месте. По-видимому, демон тоже пекся о репутации — его или, что скорее, своей. Цинцю, сев на корточки, присмотрелся, не осталось ли пятен на ковре, но все было чисто. Только в нескольких шагах, ближе к стене, блестела золотая монета. Цинцю подобрал ее, взял сверток с остальной одеждой и пошел купаться. Вода и запахи мыльных принадлежностей больше не радовали, но все равно было хорошо смыть с себя чужие следы. Он оделся и вернулся в комнату. Делать ничего не хотелось. На подоконнике все еще стояла, рассыпая блики, шкатулка с водой, но теперь в этом не было ничего интересного, а убирать ее было лень. Цинцю застелил постель и лег. Нужно было наконец обдумать недавние события, но тут и думать было нечего. Плотские утехи в исполнении человеческой ипостаси Ло Бинхэ соответствовали общепринятым. И на поверку оказались именно такой дрянью, как он и ожидал: несчастные безумцы чешут то, что у них между ног, с тем же удовольствием, какое получают прокаженные от расчесывания своих ран. Боги, кого это вообще способно прельстить? Этот ученик высрал свои последние мозги, если решил, что сможет этим привязать к себе заклинателя уровня Цинцю. Тема была исчерпана, и он принялся за медитацию. Тут его неожиданно ждал прорыв — не то чтобы он поверил в свою целостность, но магии вдруг стало все равно, есть ли у него руки и ноги. Возможно, потому что ему теперь самому было все равно. Барьер между ним и его силой доживал последние часы. «Если бы добыть меч…» — думал Шэнь Цинцю. Но взять его было негде — те мечи, с которыми ходила охрана, содержали запас темной ци и были адаптированы под конкретного человека. Универсальным такое оружие было только для демонов. Цинцю не смог бы быстро подчинить его себе. К тому же он подозревал, что на случай любых ситуаций у его охраны есть протокол, предписывающий сперва послать сигнал армии, советникам, военному оркестру, паре летописцев и лично императору — и только потом вмешиваться. Лорд Шэнь понимал, что генералам вроде Ледяного демона он не противник. И неизвестно, какие еще козыри есть в рукаве у Ло Бинхэ. Все это насторожит и создаст ненужный шум. Хитроумные планы хорошо звучат, но редко срабатывают. Он мог положиться только на внезапность, на свою внешнюю безобидность и на простоту исполнения. Обед и ужин прошли мимо его сознания. Потом служанка снова что-то читала ему, а завалившийся ночью Ло Бинхэ лапал, словно ему больше заняться было нечем, а ко всем его женам одновременно явился ежемесячный гость. Утром демон о чем-то спрашивал, и Шэнь Цинцю не сразу понял, чего он хочет. Вслушавшись, он наконец разобрал что-то про вместе позавтракать. Напрягся и выдал правильный ответ: — Нет. — Я все равно останусь, — сказал Ло Бинхэ. Цинцю было плевать, он выпил чай и стал смотреть в окно. Там было красиво и изредка на дорожках можно было увидеть слуг или нарядных барышень. Цинцю наблюдал, как изменилась мода. Демонессы традиционно лишь украшали тканью тело, а не скрывали его. Живя рядом с ними, и человеческие модницы больше не укутывались в несколько слоев бесформенных одежд: женщины-свертки иногда мелькали между деревьев, но были редкостью среди прочих. Открытые плечи, шея, щиколотки, очевидно, больше не считались чем-то запретным. Кроме того, за время пребывания здесь Цинцю видел дурищ, которые рисовали себе на лбу демонические метки, и демониц, разгуливавших в туфлях на высокой платформе, их было легко узнать издали, потому что безумная обувь совсем не сдерживала их движений. При этом на людей-мужчин новшества не распространялись. Они не конкурировали с демонами по части привлекательности, и у них не было причин для перемен. — Ответь, и я уйду… — Ло Бинхэ опять что-то говорил ему, а он понятия не имел, что. Он засомневался, стоит ли вникать. — …для тебя ведь не важно, сколько людей видело тебя обнаженным. Так почему ты решил проучить меня тогда? Что бы изменилось от любопытства одного ученика… «Боги, заткнись, у меня от тебя голова болит», — подумал Цинцю, но говорить вслух не стал. Не хватало, чтобы у него болела голова еще и от себя. Он махнул рукой, прерывая словоизлияния. — Я выместил злость на невиновном, потому что не мог наказать виновного. — Кто это был? — резко выдохнул демон. — А, знаю. Лю Цингэ. Я видел его в тот день на пике. Он к тебе приставал? — Какая разница. Взгляд Ло Бинхэ стал насмешливым: — В самом деле. Во всех остальных случаях, когда ты издевался надо мной, тоже был виноват лорд Лю? — Нет. Во всех остальных случаях был виноват ты сам, — сказал Цинцю, считая разговор оконченным. — Я был виноват в том, что ты поощрял других учеников избивать меня? Каким образом? — заинтересовался демон, напрочь позабыв о своем намерении уйти. — Что за чушь? — вяло удивился Цинцю. — Ты прекрасно знаешь, из-за чего тебя били. Я всего лишь не вмешивался. Ждал, когда до тебя дойдет, что эта девушка тебя подставляет, и ты скажешь ей отвязаться. С точки зрения Шэнь Цинцю, это было очевидно и просто, как единица. — Ты ждал, что я отвернусь от единственного человека, который хорошо ко мне относился?! — демон неверяще засмеялся. — Ну жди дальше. — Она польстилась на твою смазливую мордашку, и ты решил, что это стоит вражды с лучшим учеником школы. На здоровье. Я-то тут при чем, — поморщился Шэнь Цинцю и отвернулся. Спор ему надоел. — Инъин не польстилась на мордашку. Она просто очень добрая, — в голосе демона зазвучали опасные нотки. — Конечно. Ло Бинхэ резко развернул его к себе за плечо. — Еще скажи, что Инъин и на твою мордашку польстилась. Если бы не она, ты бы до сих пор висел на цепи. — О боги, так ее доброта еще и мне вышла боком, — вяло констатировал Цинцю. — Ты говоришь так, потому что уверен, что я не верну тебя в тюрьму, — улыбнулся Ло Бинхэ с очевидным подтекстом: а я вот возьму и передумаю. — Вернешь, — скучающе сказал Цинцю и добавил про себя: «Если успеешь». Демон что-то ответил, но Цинцю уже не слушал. Он смотрел на монету, высовывающуюся золотым краем из-за ворота его черного ханьфу. — Что? — почти сразу отреагировал Ло Бинхэ. — Монета, — сказал Цинцю, пошарил по карманам и вытащил свою. — Это другая. Император окатил его снисходительным презрением: — Разумеется, другая. Оставь себе, в борделе пригодится. И он наконец ушел. В последующую пару дней Шэнь Цинцю в основном оставался в постели или сидел у окна. Есть ему тоже разонравилось, вкусы и запахи утомляли, и он коротал время за чаем. Теперь Ло Бинхэ приходил и днем тоже. Валялся рядом, лапал, что-то говорил, куда-то звал. Иногда Цинцю пытался огрызаться в ответ, как раньше, но это требовало сосредоточенности, и чаще всего ему было лень открывать рот. Так что он просто скучал и ждал, когда начнется что-то стоящее внимания. Он чувствовал себя нормально. У него все было в порядке, чего еще желать. Лишь однажды его накрыло, но не стыдом или ненавистью, а чувством невосполнимой потери. Цинцю вдруг понял, что, если для других людей всегда остается надежда на встречу — здесь или за гробом, то с тем существом, которое его грело и облизывало, он не встретится уже никогда. Цинцю скучал по нему. По молчаливому стремлению быть рядом. По голосу с тысячей оттенков, чуткому, как пламя свечи. По своевольному, насмешливому обожанию. После того, как Ло Бинхэ сбросил эту маску, она пришла в негодность, как скорлупа разбитого яйца. Цинцю впервые понимал людей, которые предпочитают умереть, упиваясь иллюзией, чем жить, зная правду. То, что это ложь, было ясно с самого начала. Демону что-то нужно от него, только и всего. Никто не станет битый час гладить другого, думая, что он спит, или доставлять удовольствие, позабыв о собственном. Но Цинцю абсурдно жалел, что не попрощался с тем существом. В конце концов, влечет же зрителей к театральным героям, а этот персонаж хотя бы был сыгран лучше. Как падающая звезда, он ослепил Цинцю случайным обещанием невозможного и исчез. В остальном ничего принципиально не изменилось. Разве что пропало чувство безопасности, но без него Цинцю точно мог обойтись. На четвертый день он решил провести научный эксперимент и проверить, сможет ли демон отрастить голову. По прикидкам Шэнь Цинцю, его новообретенной ци с лихвой хватало, чтобы перебить шею. Конечно, он не мог знать наверняка. Но роль императорской женушки его достала и выжидать более удачный момент не хотелось. Плюсом его положения было то, что победа была вовсе не обязательна. Приемлемым был любой результат. Будучи по натуре целомудренным, Шэнь Цинцю не стал переносить место действия в постель. Он лишь дождался, когда Ло Бинхэ отвлечется, развернул в его сторону заранее поднятую руку, и направил выброс ци прямиком в кадык. Ло Бинхэ не успел использовать кровь, чтобы заблокировать атаку, но успел подставить ладонь. Контрудар пришелся бы по Шэнь Цинцю — это был один из тех самых приемлемых вариантов. Но вместо самого очевидного решения демон лишь выпрямил руку, заслоняясь. Цинцю смотрел, как разлетаются в разные стороны куски мяса и ткани, пока выпущенная им ци прокладывает путь сквозь препятствие. Когда ее заряд иссяк, от руки демона осталась культя выше локтя. Лорд Шэнь рассчитывал, что император сделает что-нибудь в порыве эмоций. Но тот не орал и не двигался. Только закрыл глаза, пока оторванная конечность отрастала заново. Потоки темной ци, переплетаясь, накладывались друг на друга, превращаясь в кости и сухожилия; окутывались новыми потоками, на глазах становящимися мясом и кожей. Цинцю смотрел, потому что больше заняться ему все равно было нечем — ни шевельнуться, ни ударить заново он не мог. Когда регенерация была окончена, Ло Бинхэ открыл глаза с видом терпеливой матери обгадившегося карапуза. Ему пришлось прочистить горло, прежде чем начать говорить, и он все еще рвано дышал, но уже смотрел со снисходительным превосходством. — Я погляжу, с тобой одежды не напасешься. Это был полный провал. Лорд Шэнь побледнел и поскучнел. Ему было страшно, но по большому счету все равно. — Как ты думаешь, что случилось после того как ты столкнул меня в Бездну? — демон осторожно коснулся его подбородка, побуждая поднять голову. Стоя почти вплотную он выглядел намного выше. Обычно Цинцю казалось, что они почти одного роста. Задумавшись об этом, заклинатель не сразу понял, что от него все еще ждут ответа. Это была какая-то очередная утомительная бессмыслица. Откуда он мог это знать, если не якшался с тварями Бездны и никогда там не был? — Я упал, — насмешливо подсказал ему Ло Бинхэ. Шэнь Цинцю с трудом понял суть претензии. — Что мешало тебе смягчить падение, используя заклинания? — Разве ты учил меня таким заклинаниям? — Разве я учил тебя не искать полезные знания самостоятельно? Тогда ты уже разбирался в темной магии, мог бы что-нибудь сообразить ради собственного спасения. — Зачем мне было спасаться? — демон опустил руку. — Ты столкнул меня в Бездну, я хотел умереть. Я был уверен, что умру. Откуда мне было знать, что печать с моей крови уже снята? Цинцю пожал плечами: — Ты хотел умереть, потому что кто-то толкнул тебя? Это то, чему я тебя учил? — Не кто-то, а ты, — уточнил демон, словно Цинцю пытался переложить ответственность. — Какая разница? Тебе просто нужен козел отпущения, на которого ты сваливаешь свою тупость и слабость, — огрызнулся Цинцю; он не знал, что должно твориться в голове, чтобы этого не понимать. — Ты демон, я отправил тебя домой. Казалось бы, скажи «спасибо» и проваливай. Но нет, ты лезешь ко мне снова и снова! В тюрьме или в могиле, но оставь меня уже в покое наконец! Его ученик привычно улыбнулся в ответ, но взгляд выдавал с трудом сдерживаемую ярость. — Как ты думаешь, зачем я тебе все это рассказал? Цинцю, и без того исчерпавший запасы и сил, и терпения, только отвел взгляд. Ему было заведомо без разницы. — Думаешь, я не мог тебя взять в демоническом обличии? В тебе моя кровь, ты и понятия не имеешь, насколько ты живучий. Так что будь осмотрительнее. Ты пока не испытал и десятой доли того, что причинил мне. Он упоминания той ночи Шэнь Цинцю окончательно скрутило безнадежностью. Будь у него чувство юмора, он бы даже посмеялся. Вот так живешь себе, ненавидя демонов и стремясь познавать мир сквозь наслоения лжи, а в итоге приходишь к тому, что тебе нужен демон, к тому же несуществующий. Цинцю было неловко, что он не удосужился ни поинтересоваться его жизнью, ни сказать что-то нормальное. В подобных бессмысленных сожалениях он теперь подвисал довольно часто. Он, вероятно, убедил бы себя в самодостаточности и перестал оплакивать воображаемого друга, если бы у Ло Бинхэ не проскакивали его упоминания или черты. Это производило такое же впечатление, как если бы в доме повешенного назойливо трясли веревкой… Вечером к нему в комнату ворвалась Ша Хуалин. Хорошая новость: она была в одежде и при мече. Плохая: почти вся одежда была прозрачной. А вот с оружием был полный порядок. Охрана пыталась не пустить ее, но, судя по шуму за дверью, сопротивление длилось меньше минуты. Этого времени Цинцю как раз хватило, чтобы встать с кровати, привести в порядок ханьфу и проделать полпути до дверей. Когда они с грохотом распахнулись, ему предстал усеянный коленопреклоненными людьми кусок коридора и самодовольная императрица, щелкающая кнутом. — Император велел в его отсутствие не оставлять… — его бронированная служанка еще пыталась что-то возражать, пусть и склонив голову. Ша Хуалин только закатила глаза и двумя меткими пинками захлопнула за собой двери. — Мастер Шэнь с пика Цинцзин! — она уставилась на него с веселым изумлением; что-то в ее манерах неуловимо напоминало Ло Бинхэ. — Какая встреча! Я была на похоронах того, что от тебя осталось! Так вот, значит, из-за кого я перестала видеть собственного мужа… Она бесцеремонно оглядывала его с ног до головы, и вид у нее был самый что ни на есть цветущий. — Отруби мне голову, и он снова будет весь твой, — логично предложил Цинцю, но императрица отшатнулась. — Я похожа на самоубийцу? Но я передам от тебя привет твоей бывшей ученице, — она подмигнула, словно это должно было что-то ему сказать. — Сделка, — быстро предложил Цинцю. — Скажи, зачем он меня воскресил, и проси, что хочешь. Она с лукавой улыбкой обвела глазами потолок, как кошка, не знающая, кто съел сметану. В самой ее утрированной манерности было почти детское простодушие, наивное и грациозное. — Я вам не помешал? — появившийся в комнате Ло Бинхэ тоже выглядел веселым, но его веселье было мрачным, почти зловещим. Демонесса, взяв его под руку, развернула к себе, и они поцеловались. — На месте прекрасной госпожи я не стал бы этого делать, — подал голос Шэнь Цинцю. — Учитывая, где побывал его язык. — Повторишь это, когда будешь на моем месте, — благодушно отмахнулась она, пошепталась о чем-то с демоном и усвистала, счастливая. — Не провоцируй Хуалин, если только не хочешь получить ее в свою постель, — Ло Бинхэ подошел и обнял его руками за талию, притянул к себе, вглядываясь в лицо. — Что, я и ей нравлюсь? — вяло спросил Цинцю, отводя взгляд. — Нет, но ей очень нравлюсь я. И некоторые мои наложницы. Как видишь, вкус у нее самый неразборчивый, и у тебя есть все шансы. — И как вам не лень... — нахмурился заклинатель. Не то чтобы его это правда волновало. — Ты знаешь, как, — резко возразил демон. Но у Цинцю был такой вид, словно он если и знал, то забыл. И это очевидно бесило императора, тратившего так много времени на взаимодействие с его телом. — Начинай привыкать к мысли, что твое место рядом со мной. Теперь так будет всегда. Даже в перерождениях ты от меня не сбежишь, — сказал он ночью. Утром после его ухода Цинцю обнаружил на комоде слюдяную пластину. Артефакт, показывавший мертвецов и непристойные картинки, злил его одним своим видом, даже когда не светился. Видимо подпитывался энергией держащего его в руках мага и, будучи оставленным, выглядел как обычный срез слюды песочного цвета, почти зеркальный от металлических примесей. Цинцю собрал в руке ци и попытался его уничтожить. На мгновение ему показалось, что он умирает, но все закончилось, не начавшись. Он стоял в Бамбуковой хижине. Над пиком Цинцзин всходило яркое утреннее солнце. Цинцю обошел пустой дом, выглядевший почти таким, каким он его оставил, и смахнул слезы с ресниц. Сейчас ему было плевать, что это: иллюзия, подделка, предсмертная галлюцинация. Это место делало его собой, и он был готов защищать его до последнего вздоха. Внезапный приход Ло Бинхэ больно ударил по нервам. Хотя это и был другой Ло Бинхэ. Не император. — Кто позволил входить сюда такому грязному скоту, как ты? Убирайся, тварь! — возмутился Цинцю, но тут в дом вошла его точная копия. Нахлынувшее чувство неодиночества было сродни невесомости. Цинцю не надеялся еще когда-либо испытать его. Вновь остро ощутить чужое доброжелательное присутствие — это было пределом его представлений о счастье. Двойник Цинцю тоже уставился на него пораженно, и первыми его словами были: — Что ты сказал, ничтожество? --------------------------------------------- Это прямо текст-парадокс: чем больше его пишешь, тем больше остается написать и тем меньше его лайкают, хотя все больше людей подписываются. Автор будет рад комментам