Друг друга отражают зеркала

Он обнаружил в зеркале лицо, которое само в известном смысле есть зеркало. Любое выраженье лица — лишь отражение того, что происходит с человеком в жизни. А происходит разное: сомненья, растерянность, надежды, гневный смех — как странно видеть, что одни и те же черты способны выразить весьма различные по сути ощущенья. (И. Бродский) *за эпиграф спасибо Софи Кюн

Видеть себя со стороны было предельно странно. На Шэнь Цинцю накатило восхищение напополам с завистью. После Водной тюрьмы он воспринимал свое тело совсем иначе. И хотя во дворце не было недостатка в медных зеркалах, отражение в них было тусклым и оцепеневшим. Оно не передавало ни грацию движений, ни утонченную чувственность черт, ни холодный огонь во взгляде. Неужели и он когда-то был таким? Иллюзорный Шэнь выглядел слишком беспечным и вспыльчивым, слишком живым. И еще у него был меч. Стоило ему войти, и демон сразу устремился к нему с возгласом: «Учитель!» Иллюзорный Шэнь перехватил его запястье. Только увидев их рядом Цинцю наконец понял, кто эти двое. «Это не иллюзия, — сказал про них Ло Бинхэ. — Будущее? Возможно». Никакое это было, конечно, не будущее. Цинцю разбил пластину, и его (или только его сознание) затянуло в это место. — Не смей даже косо посмотреть на Бинхэ! — красивый и глупый Шэнь-из-артефакта, похоже, вздумал ему угрожать. Цинцю рассмеялся бы, будь у него настроение. В словесной перепалке его еще сроду никто не побеждал. Что до меча — зная себя, он прекрасно понимал, что этот олух его и пальцем не тронет. — А то что? — А то вылью тебе на голову весь чай этого мира. Фразу насчет чая Цинцю понял сразу, хотя лет с тех пор прошла прорва. Слишком уж тогда растерянный был вид у адепта, это запомнилось. Но вот насчет мира было не понятно. «Вы не из этого мира?» — спрашивал здешний демон. О каком мире они талдычат? — А справишься? — невинно уточнил Цинцю. — Мы на Цинцзин, здесь любой почтет за честь сражаться за меня. И мой меч все еще при мне. Олух явно знал, чем зацепить, и специально тыкал в больное место. Цинцю в ответ уставился на его руку, удерживающую запястье демона. — Это так трогательно, учитывая, что он убьет тебя. Или ты рассчитываешь на постоянное место в гареме этой похотливой твари? Иллюзорный Шэнь на его слова и бровью не повел. А вот демон перепугался, и Цинцю ощутил мстительное удовлетворение. — Я тебя предупредил! — Было странно видеть самого себя в таком искреннем, незамутненном бешенстве. Неужели и он когда-то был таким? Верил во что-то, стремился к чему-то? Цинцю попытался вспомнить и не смог. Любовники вышли из дома, но голоса все еще были слышны. Жалобное: «Это неправда, то, что он сказал!», злое: «Встань!», потом они заговорили тише, неразборчиво. «Встань»? Шэнь Цинцю вяло удивился. Он был уверен, что император абсолютно точно не захотел бы показывать ему ничего подобного. Но тогда почему он здесь? Его беспокоила неопределенность. Одно дело, если он хоть ненадолго сумел сбежать. Другое — если Ло Бинхэ играет с его разумом. Шэнь Цинцю подошел к шкафу и достал один из манускриптов. Текст соответствовал названию. Он быстро покопался в других рукописях. Если это была иллюзия, то детализация впечатляла. Если нет — на земле есть точная копия Цинцзин с его обитателями? Или это полностью иной мир, как утверждают эти двое? Цинцю поморщился. В другом мире должно быть другое солнце. Но если пространства этих двух миров могут соприкасаться, то почему их светила еще не столкнулись? А если не могут, — как он тут оказался? Произошедшее с ним было потрясающим, но мысли текли тупо и апатично, как чужие, и Цинцю подумал, что самая недостоверная сущность здесь — он сам. Все остальное казалось реальным: и запахи, и книги, и просеянный сквозь бамбуковые стены неповторимый желтый свет. Как убедиться, что ты внутри иллюзии, если она создана мастером? Правильный ответ: пока ты внутри — никак. Цинцю помнил, что Ло Бинхэ обещал достать его во всех перерождениях. Но и без обещания он не сомневался, что император рано или поздно придет за ним. Тогда оставалось только найти описания магических техник, которые он бы не знал, заучить и применить по возвращении. Если окажется, что они работают, — этот мир реален. На одной из полок стояла банка со сладостями. Цинцю, не евший несколько дней, все еще испытывал легкое отвращение к пище, но достал одну конфету и разжевал — если иллюзия кажется детальной, потому что задействует его собственную память, вкус будет знакомым. В это время в дом вернулся безмозглый Шэнь, прошел мимо него в комнату и принялся там шуршать. Когда он снова ушел, Цинцю открыл банку и съел вторую конфету. Он в жизни не пробовал ничего вкуснее. Затем пришлось сосредоточиться на несъедобном содержимом шкафа. Одна его часть полностью совпадала с тем, что хранил сам Цинцю. Вторая состояла из книг и бумаг, написанных в последние годы, словно кланы заклинателей не были уничтожены и продолжали обмениваться знаниями. Цинцю и не надеялся на такую удачу. Пока он просматривал материалы, отбирая нужное, демон накрыл на стол, и глупый Шэнь, воротя нос, пригласил разделить трапезу. Еда выглядела небогато, но склоняла Цинцю к мысли, что это все-таки иллюзия. Не могли же в императорском дворце готовить хуже! При этом местный Шэнь ел без аппетита, а демон и вовсе ограничился катанием вонтона по тарелке. Правдоподобием тут и не пахло. Чай вернул Цинцю с небес на землю. Он оказался обычным, да еще и с добавлением какой-то вонючей ботвы. Что за варварство! А вот здешнему Шэню напиток явно нравился. Цинцю, как мертвец — на свадьбу, смотрел на разгневанного себя, с непередаваемым изяществом подносящего к губам чашку. По сравнению со своим визави он ощущал себя даже не обрубком, а какой-то совсем бестелесной сущностью. После трапезы глупый Шэнь попытался спровадить гостя на прогулку. Демон тут же вызвался в сопровождающие. При своем учителе он выглядел образцом послушания. Однако Цинцю раздражало и пугало присутствие этого покорного существа в плохо беленой одежде, с волосами, забранными в высокий хвост простой лентой. Своим внешним видом он не давал забыть о Ло Бинхэ. Но Ло Бинхэ вызывал уважение и ненависть, его подражатель не вызывал ничего. Цинцю видел его насквозь: гаденыш цепенел, стоило только открыть рот, косился на учителя, опасаясь его реакции, и сейчас явно собирался стать барьером между Цинцю и его возможными собеседниками. — А где Мин Фань? Ему и правда было интересно. Лучший ученик пика Цинцзин был дисциплинированным, трудолюбивым, упорным. Цинцю был бы рад узнать, что из него могло вырасти, а заодно — избавить себя от компании демона. Местный Шэнь буркнул, что Мин Фань сейчас в пещерах, и, судя по всему, не врал. — Твой скот его еще не убил? — спросил Цинцю, подмечая, как дернулась к мечу не тронутая загаром точеная рука. — Ты натравливал глупого подростка на Бинхэ, так что можешь считать, что это ты его убил, — никчемный Шэнь с трудом обуздал гнев. — Но я рад, что главное ты усвоил: Бинхэ мой. Боги, лучше бы он трахался, чем делал такие заявления! Цинцю даже покраснел от того, как это прозвучало. Он вспомнил неявно заботливый взгляд императора, в один день сменившийся презрительно-циничным, и ему стало жаль влюбленного дурня. — Хорошо он тебя выдрессировал, — Цинцю сделал ставку на собственное самолюбие и прогадал. — Жаль, что тебя никто не выдрессировал. Демон слушал их перепалку, затаив дыхание, скрывая взгляд за опущенными веками. Только на выходе из дома уставился на своего учителя так, будто уезжал на несколько лет. Он помалкивал, и это было прекрасно. Цинцю опасался, что гаденыш будет угрожать или уговаривать, но он только плелся позади на таком расстоянии, словно сопровождал прокаженного. Шэнь Цинцю постарался выкинуть его из головы и почти преуспел. Над Цинцзин расцветало красками лето. На тренировочных площадках было полно учеников, но ближе к вершине пик выглядел безлюдным. Сюда не долетали голоса. И копошение человечков внизу не раздражало, а умиротворяло. Цинцю выбрал тропинку, ведущую в рощу. Она петляла мимо выпирающих из земли лишаистых камней и колючих кустиков барбариса. Едва взглянув, он вспомнил, как эта гадость рвет одежду и царапает ноги, стоит только бездумно отступить на край тропы, уступая путь старшим. На него нахлынуло прошлое — борьба, интриги, впустую потраченные усилия. Хотя были моменты, проведенные в одиночестве или разделенные с учениками, которые он считал вполне идиллическими. В юности, после лет нищеты и рабства, пребывание на Цинцзин казалось ему раем. После жизни во дворце все воспринималось иначе. Но все же школа была единственным местом, которое он любил. В роще Цинцю остановился, прислонив ладонь к шершавому, нагретому солнцем стволу. Постояв так какое-то время, он обернулся и снова почувствовал раздражение. Никчемное подобие Ло Бинхэ наблюдало за ним пристально и задумчиво. — Что тебе от меня надо? Демон тут же опустил взгляд. — Я не знаю, что бы вы могли предложить, — ответил он ровно. Цинцю напрягся. Этот убогий, видимо, нацелился на сделку, что было как нельзя кстати. Магический контракт, исключая прямую ложь, был самым удобным и ходовым способом обмениваться информацией с демонами. Однако сама фраза прозвучала как очень вежливое «даже вообразить не могу, нахрена ты мне нужен». Цинцю с сомнением взглянул в лицо здешнего Ло Бинхэ, но не заметил ни злости, ни сарказма. — Ты сказал, что я не из этого мира. Что ты имел в виду? — Что вы не мой учитель, — все так же отстраненно ответил демон. — Да уж это точно! — скривился Шэнь Цицню и зашагал вниз по тропинке. Воздух здесь был пропитан цветами и смолами. Пятна света и тени от веток скакали по лицу, и это забытое ощущение заставило его посмотреть наверх, в пронизанное лучами небо. — Мне жаль. Цинцю чуть не споткнулся. — О чем ты? — О вашей прошлой жизни. Я сожалею. — А ты знаешь о моей прошлой жизни? — фыркнул Цинцю. — И твой учитель знает? Ну да. Очевидно, поэтому он с тобой так любезен, иначе зачем бы ты ему сдался. Демон промолчал. «Может, убить его и сделать здешнему себе одолжение?» — подумал Цинцю, направляясь в сторону озера. Дойдя до любимой скамейки в тени бамбука, он опустился на нее и принялся смотреть на скользящие по воде листья. За годы его заключения и смерти здесь ничего не изменилось, даже воробьи казались теми же самыми, которых он помнил. Он довольно долго сидел, разглядывая далекие горы и озерную гладь, потом поднялся и сделал еще один круг по вершине. Он ничего не говорил и ни о чем не думал. Но когда он поднимался по тропинке, глядя, как проступают из-за деревьев очертания Бамбуковой хижины, а потом и вся ее легкая конструкция появляется на фоне неба, это было похоже на чудо. У него возникло чувство, что только теперь он воскрес по-настоящему. Прошлое не исчезло. Его жизнь не прошла впустую. Ничего еще не кончилось. Цинцю вернулся в дом и снова погрузился в записи. Здешний Шэнь старался не замечать его, но находиться в присутствии почти-себя было приятно до одури. По крайней мере, пока этот олух не начинал обхаживать нечисть. — Перенеси все свои вещи из пристройки ко мне, — глупый Шэнь с умным видом водил по губе уголком сложенного веера, не замечая тяжелый вожделеющий взгляд ученика. — Пусть у него будет своя комната. Все равно ты там давно не живешь. Демон поклонился, скрывая засиявшее на морде торжество. Вот только Цинцю не собирался ютиться в пристройке, пока убогое отродье живет в его комнате, о чем он тут же и сообщил. — Мне все равно, можешь спать на улице или в сарае, — отреагировал здешний Шэнь. После недолгих препирательств парочка вышла из дома, а когда они вернулись, сарай больше не упоминался. Демон ушел готовить обед, а его учитель сосредоточенно размышлял о чем-то. Когда он наклонял голову, на шее над воротником становилось заметно розовое пятно засоса. Цинцю было досадно, что, зная о его судьбе, этот наивный дурень все равно отдавал предпочтение своему врагу. Но ощущение покоя и расслабленности рядом с ним искупало все. Это было даже лучше, чем в весеннем доме. По крайней мере, пока рядом не начинал маячить вездесущий отброс. Подняв глаза над книгой, Цинцю исподтишка наблюдал, как демон накрывает на стол, и думал, какое это жалкое зрелище. Ло Бинхэ был вероломен и жесток, но он, по крайней мере, никому не прислуживал со времен совершеннолетия. Здешний Шэнь вырастил ничтожество, а еще через слово попрекал Цинцю методами воспитания! Обед оказался даже лучше, чем завтрак, да и чай на этот раз был без вонючих добавок. Вкупе с уютной обстановкой хижины это подняло Цинцю настроение. А вот иллюзорный Шэнь так и сидел с хмурой физиономией. Когда демон предложил посмотреть, будет ли Цинцю удобно разместиться в пристройке, пришлось соглашаться. Он по себе знал, что нужно практически чудо, чтобы заставить его изменить уже озвученное мнение. Чудес он не припас, а ночевать на улице не хотелось. У пристройки была общая с хижиной стена и отдельный вход. Помещение было уютным, вылизанным и в целом не отличалось от остального дома. Но оказавшись наедине с демоном в замкнутом пространстве, Цинцю вдруг почувствовал панику. Еще до того как он понял причину, фантазия нарисовала, как демон срывает с него одежду и касается обнаженной кожи. Цинцю моргнул. Это было самым бредовым из всех бредовых наваждений. Он знал, что беззащитен перед императором — но только перед ним. А этого дурачка сама судьба ему послала, чтобы потешаться над Ло Бинхэ. Будучи идентичными, они даже не были похожи. Император иначе одевался, иначе двигался, иначе говорил и смотрел так, словно все вокруг принадлежит ему. Цинцю ненавидел ощущать на себе этот взгляд. А здешний дурачок смотрел на него, как кролик на удава. К тому же за тонкой бамбуковой стеной будет слышно любое громко сказанное слово… Но внутренняя дрожь не проходила от этих мыслей, и озябшие ладони все никак не хотели согреваться. К счастью, дурачок не замечал его переживаний. Он был слишком занят установкой жаровни и чайными принадлежностями. Лишь принеся постельное белье, он на пару секунд замер перед кроватью и в итоге просто положил стопку поверх свернутого одеяла. Цинцю, успевший порадоваться, что мерзкое отродье не будет касаться его постели своими лапами, тут же разозлился, что теперь придется возиться самому. Что возомнил о себе этот мерзавец?! С каких пор правила приличия распространяются на слуг?! Он сделал медленный вдох, проводя черту между страхом и собой, и спросил: — Зачем ты спишь со своим учителем? — Ответ за ответ. Цинцю поколебался, но это был не император, так что причин отказываться от сделки не было. — Идет. Демон поднял взгляд, посмотрел в глаза невозмутимо и жестко, вызвав у Цинцю новый приступ паники внезапным сходством. — Потому что я так хочу. Во время первого разговора зачем вы вылили чай на этого ученика? Дался им этот чай. — Потому что я так захотел, — Цинцю привычно включился в перебрасывание репликами. — А почему ты не спросишь об этом у своего учителя? — Моего учителя расстраивает эта тема. Почему вы так захотели? — Потому что увидел перед собой идиота. — Цинцю повеселел. — Так значит, твоего учителя расстраивает, что он вылил на тебя чай? А то, что он столкнул тебя в Бездну, его не расстраивает? Демон в ответ только склонил голову: — Сделка выполнена. Цинцю стало смешно. Все, больше этот убогий его не побеспокоит. Он перетаскал на коврик перед постелью все, что нашел полезного в шкафу, а заодно вытряхнул в карман конфеты из банки. Чай у него теперь был под рукой, и он наконец-то смог худо-бедно сосредоточиться на текстах. Когда его отвлек стук, он обнаружил, что прошло уже немало времени, и встал, чтобы зажечь лампу. Не дождавшись ответа, демон осторожно просунул голову в дверь: — Учитель зовет вас ужинать. — Обойдусь. — Может, вам что-нибудь принести? — Убирайся. К ночи, когда голова у Цинцю стала походить на молитвенный барабан, он пошел проветриться. Сначала запахи и звезды были словно отгорожены от него стеклом, но потом ночь с ее красотой обрушилась на него всей своей бескрайностью. Через час Водная тюрьма и дворцовые покои стали казаться ему дурным сном. Впрочем жизнь до Цинцзин тоже была сплошной дрянью. Дальше его мысль останавливалась. Пресытившись ночным ветром и разглядыванием созвездий, он пошел спать, хотя в окнах хижины все еще горел свет. Не успел он погасить лампу, как снаружи послышались шаги, а затем дверь распахнулась во всю ширь. — Тебе что-нибудь известно о проклятии тысячи личинок или о птицах с человеческой головой? — спросил местный Шэнь. Цинцю незамысловато послал его к демону. Наивный Шэнь в ответ грозно пообещал, что заставит Цинцю говорить: — Вот будет обидно, если тогда окажется, что ты не знаешь! Хотелось сказать, чтобы он приступал, не откладывая (во время его допроса Цинцю как раз успел бы прекрасно выспаться), но олух резво шмыгнул за дверь, оставив Цинцю наедине с его проблемами. Однако среди здешних звуков и запахов даже засыпать одному оказалось не так уж плохо. Сквозь тонкие щели из комнаты в пристойку уютно просачивался свет. Цинцю напоследок представил на своем месте Ло Бинхэ. Зря здешний Шэнь подпустил его так близко. Сам он привык считать эпизод с подглядыванием случайностью, но что если демоном уже тогда двигало вожделение? Если так, то, поселив его здесь, здешний Шэнь пустил лису в курятник… Под эти мысли он наконец заснул. Ему не повезло. Среди повторяющихся снов этот был самым выматывающим и повторялся чаще других. Местом действия была Водная тюрьма. Цинцю, лишенный рук и ног, висел на цепи, брошенный гнить заживо, и чувствовал, как в темных коридорах, из которых тянуло сквозняком, стережет свою добычу пустота. Она пожирала, растворяла его в себе и подтачивала разум, и по мере того, как это происходило, Цинцю постигал единственную правду — что его нет и никогда не было. От пустоты было спасение — звук шагов. Его навещал только Ло Бинхэ и при каждой встрече отнимал какую-нибудь часть тела. Но сквозь животный ужас Цинцю все равно радовался его приходу. Облачение демона становилось раз от раза все роскошнее, пьяная речь — все хвастливее, а ненависть — все беспомощней. Цинцю знал: ученик его не забудет, не сможет забыть никогда. Самодовольное ничтожество могло ненавидеть его сколько угодно, но против этой всепоглощающей пустоты они были союзниками. Сходя с ума в темноте, он ждал прихода Ло Бинхэ и боялся: только бы он не узнал. Иначе он больше не придет. Цинцю уловил прикосновение ветра к лицу и тихий звук шагов. Он резко проснулся с пониманием, что он не в тюрьме. Сердце колотилось, но тело все еще не слушалось, охваченное неподвижностью, словно льдом. Ему не нужно было открывать глаза, чтобы знать, что демон совсем близко. Что ему могло понадобиться здесь ночью? Цинцю ожидал чего угодно. Он затаил дыхание, ощутив осторожное прикосновение пальцев к точке ян гу. Тут же по его каналам заструилась чужая ци, согревая и пробуждая его собственную силу. Одновременно с этим Цинцю потянуло в сон. На сей раз он был приятным — с деревьями и птицами, а дальше Цинцю ничего не запомнил. Проснулся он отдохнувшим на неделю вперед. Солнце уже светило вовсю, и воздух в пристройке был легким и янтарным. Несколько минут Цинцю просто наслаждался неповторимым зрелищем бамбукового жилища, потом поднялся и пошел умываться. Набрав из бочки воды в ковшик и поплескав себе в лицо, он счел ритуал выполненным. Затем осторожно обнюхал выданную ему одежду и переоделся. Конфет в его карманах уже не осталось, зато там лежала золотая монетка, и он переложил ее в карман чистого ханьфу. Под стопкой одежды обнаружился гребень. Неспешно соорудив себе прическу, Цинцю пошел в дом, который считал как минимум наполовину своим. Глупый Шэнь спал сидя за столом, уткнувшись лбом в сгиб локтя. На звук шагов он вскинул голову и суматошно уставился на Цинцю, но тут же опомнился. — Доброе утро, — сердито сказал он. — Скоро будем завтракать. А днем прибудут гости. У него были растрепанные волосы, след от ткани на бледном от недосыпа лице и зацелованные губы. Цинцю вспомнил поцелуй в постели, подсмотренный через артефакт, и разозлился. Он уже задолбался натыкаться на свидетельства их с демоном бурной страсти. — Кто? — сухо уточнил он. — Шан Цинхуа и Юэ Цинъюань.