Друг друга отражают зеркала

Как будто зеркало от всех своих обязанностей хочет отказаться и стать простым стеклом, и пропускать и свет и мрак без всяческих препятствий. Таким он увидал свое лицо. И заключил, что человек способен переносить любой удар судьбы, что горе или радость в равной мере ему к лицу: как пышные одежды царя. И как лохмотья нищеты. (И. Бродский)

*За эпиграф спасибо Софи Кюн. И да выпьем же за то, чтобы это была самая нудная глава в моей и вашей жизни! Завтрак снова проходил в молчании. Глава школы сонно ковырялся в тарелке. Взгляд у него был злобный, а вид — нежный и уязвимый, и этот контраст забавлял Цинцю. Сидящий по другую сторону стола демон лучился, как лампа в погребе. Из пугливого гаденыша он за одну ночь превратился в самодовольного, самоуверенного гада. Цинцю доел яичный рулет и подцепил палочками кунжутный шарик. Вкус каждого блюда был приятным сюрпризом, так что он старался накладывать себе всего понемногу. Им двигало не чревоугодие, а нечто вроде любопытства. В последнее время ему тяжело давалась новая информация. Он даже читал с трудом, то и дело зависая над страницей и не помня, где остановился, а здешняя еда, подаваемая на скромной глиняной посуде, выводила ум из оцепенения. Цинцю был готов поклясться, что в одной из начинок были лепестки, по крайней мере, он не мог придумать, что еще могло бы дать такой вкус. Обычно он распознавал все компоненты — и никогда не мог угадать заранее. Но самыми загадочными были блюда, в которых не чувствовалось отступлений от традиционного рецепта, и все же они были чем-то особенным. Вот, например, как эти сладкие плетеные хлебцы махуа… Потянувшийся к общей тарелке Цинцю столкнулся взглядом с демоном и поморщился. Присутствие этого скота все еще кололо глаза. Он ел мало и равнодушно, зато косился на обоих Шэней с таким блаженно-мечтательным видом, словно они находились не за столом, а в постели. Это бесило. Испуганным он был как-то приятнее. Глупый Шэнь на ужимки ученика сначала только дергал бровями и поджимал губы, но к концу завтрака смотрел на него с беспомощной нежностью. — Ты принимаешь его паясничание за чистую монету? — у Цинцю лопнуло терпение. — Неужели ты думаешь, что мой подонок не увивался так же вокруг меня и не заглядывал преданно в глаза? Здешний Бинхэ скользнул благодушным взглядом по Цинцю и снова восторженно уставился на своего учителя. Тот молчал и, стиснув зубы, дышал на счет. Кого-то другого задело бы открыто демонстрируемое презрение, Цинцю же был просто счастлив — он находился среди людей, которые избегали иметь с ним дело. Перепробовав все, что было на столе, и допив чай, он пошел осматривать пик. Демон снова увязался следом. Полностью игнорировать его было трудно. Без властного взгляда, огненной метки на лбу и черных одежд он мало напоминал императора, но в нем чувствовалась сила, уже не сдерживаемая печатью. На этот раз он не следил за каждым шагом, а витал в облаках и чему-то украдкой улыбался. Это взывало к объяснению, но здешний отброс в принципе не казался Цинцю достойным внимания. Так что бывший глава пика просто наслаждался природой и думал о демоне — не этом, другом. «Учитель, ты больше от меня не сбежишь», — говорил Ло Бинхэ. Однако вот он, Шэнь Цинцю, прогуливается по Цинцзин в мире, которым по-прежнему правят заклинатели. А о демоническом императоре здесь слыхом не слыхивали — это он уже выяснил, просмотрев свитки и завалявшиеся среди книг письма. День обещал быть чудесным. Утренняя роса давно высохла, но в воздухе все еще чувствовалась нотка густой ночной влаги. Чем выше по тропе, тем чаще землю покрывали коричник, хризантемы и календула. Вдобавок вокруг Бамбуковой хижины торчала ботва пионов и нарциссов, а углы беседки пестрым ковром оплетал вьюнок. Это не бросалось в глаза. Растения росли так много лет, казалось бы, сами по себе — словно в доме жила фея с сильной аурой. Вчера Цинцю не заметил этого, но сейчас удивился. Он бы определенно не стал возиться с цветами. Может, здесь вместо шиди Лю его донимает Му Цинфан? Хотя тот, скорее, высадил бы зверобой с женьшенем. Цинцю наткнулся на рецепт целебного отвара в одном из его писем глупому Шэню. «Может, в этом кроется тайна здешнего вонючего чая?» — подумал он. Сложные вещи ускользали от него, зато простые и дурацкие вертелись в уме калейдоскопом. Но постепенно вся эта муть осела с поверхности его души. Сознание прояснилось, и Цинцю ощутил странный изъян в своей новой жизни. Ему не хватало привычной системы координат, а попросту говоря — смысла. Такая родная, словно высеченная на сердце, тропинка от Бамбуковой хижины к школе, серебряная поверхность озера, необъятной глубины небо над простирающейся внизу долиной были всего лишь тропой, водой, небом. В них самих по себе не было ничего примечательного. Их одухотворяли человеческая воля, неописуемые по своей глупости иллюзии и кропотливый труд. Попади Цинцю в другую магическую школу — и он отдал бы сердце другим небесам и скалам. Но здесь, на Цинцзин, было кое-что, с чем он не мог бы расстаться, не потеряв себя. Его сформировало противостояние главе клана, который добивался его прощения, «богу войны», который пытался его подчинить, и раздражающему мелкому оборванцу. Цинцю мог уступить шисюну Юэ. Тогда неразлучные друзья поселились бы на Цюндин, и это поставило бы точку в его отношениях с шиди Лю и Ло Бинхэ. Или он мог прогнуться под Лю Цингэ, и не слишком понимающий, но по-своему порядочный любовник встал бы между ним и остальным миром… Цинцю вздохнул: не мог. Он не мог простить Юэ Цинъюаня, и невозможность этого выворачивала его ум наизнанку. Как не смог бы заставить себя поддаться шиди Лю. Хотел бы, зная, чем все кончится для них обоих, если он этого не сделает, — но не мог. И все так или иначе снова упиралось в Ло Бинхэ. Противостояние с ним было проигранным, но все еще длилось. Если бы Цинцю промолчал на экзамене, бестолковый ученик попал бы на Байчжань. Там через несколько лет у него проявилась бы демоническая сущность, его бы убили — и все проблемы бы на этом закончились. О чем-то подобном Шэнь Цинцю привык мечтать в прошлые годы. Сейчас такое развитие событий не показалось ему особо замечательным. Что с того, что он провел бы на Цинцзин не десятки, а сотни лет? Он обратил взгляд на долину и ощутил нечто вроде тоски. Ему нравилось тут. Но стоило представить, что он попал в эту реальность навсегда, как очарование этого места гасло и он чувствовал себя то ли как птица в клетке, то ли как боевой конь в цирке… — Нам лучше вернуться, — прервал его размышления здешний Бинхэ. — Глава клана уже прибыл. Цинцю без возражений направился к хижине, но, проходя мимо него, обернулся. — Кстати, — сказал он, — что это было прошлой ночью? Он слышал, что демоны умеют подчинять одним прикосновением, но не боялся. Он и так был полностью подчинен демону, и подчиняться кому-то еще ему явно не грозило. А вот внезапная забота настораживала. — Приношу мастеру Шэню извинения за беспокойство, — здешний Бинхэ смотрел под ноги виновато и равнодушно. Цинцю напомнил себе, что передача энергии воспринимается совсем не так, как получение. Это было похоже на подаяние. Бросивший монету мог через минуту забыть об этом. Для подобравшего же открывался целый мир, и чем плачевнее было его состояние, тем сильнее — благодарность. Вот только Цинцю не видел смысла быть благодарным. Демоны воплощали в себе изначальную ложь. Однажды появившись с мире, она паразитировала на простофилях, росла и менялась, но по-прежнему ничего не стоила и ничего не значила. — Будет лучше, если вы не будете упоминать об этом, — вдруг нахмурился здешний Бинхэ. В другое время лорд Шэнь не оставил бы без внимания его слова. Но сейчас он был в трех минутах от встречи с шисюном Юэ. Волнение огнем пожирало его изнутри, как бы он ни старался отрешиться от своих эмоций. Он долго мечатал об этом. Еще дольше верил, что это невозможно. Теперь он как ни в чем не бывало перешагнул порог Бамбуковой хижины, где его уже ждал Ци-гэ, и вошел внутрь. Завидевший его местный Шэнь, сморщив нос, выскочил наружу в обнимку с магическим цветком. Демон и вовсе не стал заходить в дом, так что они оказались наедине. Внешне ничуть не изменившийся с их последней встречи глава клана в черном ханьфу поверх бордовых одежд ласково посмотрел на Цинцю и сказал опекающим тоном: — Рад приветствовать гостя из другого мира. Присаживайся, шиди Шэнь, ничего, если я буду называть тебя так? — И вам добро пожаловать, — не без иронии откликнулся Цинцю и сел на предложенное место. За это время его накрыло сначала всеобъемлющим бешенством, потом таким же полным и окончательным смирением: в мире, где император хозяйничает по дому, а сам Цинцю жаждет его, как течная кошка, рассчитывать на «нормального Ци-гэ» было глупо. — Надеюсь, вы хорошо устроились? — Да, благодарю. У Ци-гэ, которого он знал, был отрешенно-тоскливый вид, острый взгляд и никаких надежд на примирение. Первое время в Водной тюрьме Цинцю только о нем и думал. Тогда судьба кланов еще не была решена, и он надеялся, что бывший друг все же явится его спасти. Потом демон вытряхнул из кожаного тюка обломки Сюансу. Поскольку заняться в тюрьме все равно было нечем, Цинцю стал представлять, как встретится с Ци-гэ в перерождениях и… Ну почему все его мечты должны разбиваться таким идиотским образом?! — Мне сказали, что я уже мертв в вашем мире. Если это так, позволь тебе кое-что рассказать… — Он держался как недалекий сановник, проводящий родне жены экскурсию по поместью. «Ты — никто, — думал Цинцю, вежливо улыбаясь. — Ты никогда не мог мне помочь и никогда не сможешь. Прибереги свое покровительство для кого-нибудь другого». Свои объяснения о том, почему он не вернулся в поместье Цю, здешний шисюн явно полагал достаточными. А Цинцю считал, что оправдания, как дырка в заднице, есть у всех. Сам он сумел бы вернуться раньше. Если глава клана не смог, — значит, не так уж это ему было нужно. Вдобавок шисюн Юэ все никак не мог удержаться от панибратских замашек. Он поглядывал так снисходительно, словно Цинцю был бесхвостой кошкой. Так на него даже император не смотрел. Может быть, потому что в глубине души хоть немного, но уважал в нем врага. «Вот у этого чурбана я и выясню, что за проклятье беспокоит здешнего меня», — думал Цинцю, запихав поглубже злость и горечь разочарования. За десять минут он вытряс из него все. Что Лю Цингэ выжил. Что родители Бинхэ — Тяньлань-цзюнь и лучшая ученица Хуаньхуа, умершая от родов. (Не то чтобы это имело значение. Последнего главу Хуаньхуа давно съели собаки, его дочь была одной из жен императора, а выжившие ученики переквалифицировались в крестьян и нищих. Но сам факт!) Что здешний Шэнь простил шисюна. Что странности в его поведении начались сразу после болезни. Что поначалу он жутко третировал Бинхэ, но потом, наоборот, приблизил его к себе и разрешил жить в пристройке. Шиди Лю тогда даже устроил скандал, заподозрив, что он растлил ученика… Цинцю кивал в такт его ответам, внутренне хохоча. — Между здешним мной и шиди Лю ничего не было? — вдруг заинтересовался он. — Нет, — брови шисюна неделикатно полезли на лоб. — Может ли быть, что глава клана не осведомлен? Ци-гэ горестно отмахнулся. — В юности они вечно дрались, но и только. За все время, что я его знаю, взгляд Цинцю менялся только при виде его ученика, — сказал он. И тут же начал уверять, что глупый Шэнь вовсе не такой и питает к демону исключительно возвышенные чувства. «Какие еще чувства?!» — мысленно взвыл Цинцю. Мало того, что этот идиот спит со своим врагом. Ему еще только чувств не хватало! Но, как бы Цинцю ни сочувствовал здешнему себе, вскоре ему снова стало смешно. Юэ Цинъюань был уверен, что глупый Шэнь не развратничает, а «приносит себя в жертву». Причем масштаб жертвы таков, что шиди Му время от времени лично следит за его состоянием и снабжает лекарствами. «Боги, сколько же надо трахаться, чтобы это отразилось на здоровье бессмертного заклинателя?! — поразился Цинцю. — Ну ты даешь, здешний Шэнь! А внешне сама неприступность!» На все вопросы о его собственных отношениях с демоном Цинцю только скорбно кивал, не желая тратить время. Откровенничать с чужаком он не собирался. Ему было интересно выяснить, что позволило спастись здешнему шиди Лю, а обсуждать с бесполезным чурбаном свои проблемы — не интересно. Он все еще оплакивал эту потерю: хотя «бог войны» всю жизнь выводил его из себя, с его смертью мир потускнел. По крайней мере, сейчас бы шиди Лю как можно более громогласно спросил, где этот позорник Шэнь потерял свой меч, а потом постарался добыть для него новый. Цинцю мысленно фыркнул: снова не было бы никакого «потом». Для него бесполезен меч. И Лю Цингэ бесполезен. Единственным вопросом, от ответа на который Цинъюань уклонился, было пресловутое заклятие тысячи личинок. Но Цинцю был уверен, что сумеет конвертировать полученную информацию в ту, которая его интересует. «И это глава клана! — презрительно думал он. — Да они тут все слабоумные!» Их разговор прервал приход здешнего Шэня, за которым семенил Шан Цинхуа. Их велеречиво представили по именам, словно они оба страдали маразмом и могли друг друга не узнать. Но для Цинцю даже в этом бессмысленном ритуале было что-то успокаивающее, ностальгически приятное. — Пообщаться с моим двойником вы сможете во время обеда. Бинхэ как раз накроет на стол, пока мы обсудим, что делать, — сказал глупый Шэнь, и они все трое с мрачным видом ушли совещаться в беседку. Что-то явно происходило. Цинцю беспокоился за здешнего себя, но признаваться в этом не собирался. Он не знал, чем бы мог помочь, а лишний раз созерцать свою скорбно-брезгливую физиономию смысла не было. Пока горные лорды чесали языки, местный Бинхэ заявился с уставленным блюдами подносом и принялся хлопотать, как заправская трактирщица. — Что они обсуждают? — Цинцю кивнул на окно, откуда просматривалась тропинка к беседке. — Вам лучше спросить об этом учителя, — ответил демон, не поднимая головы от расставляемых на столе тарелок. Цинцю осторожно принюхался. Блюда были накрыты мисками и громоздились друг на друге, как маленькие башни, но аромат уже просачивался, и это странным образом поддерживало. — Или лучше я спрошу у твоего учителя, что ты забыл прошлой ночью в пристройке, — сказал Цинцю. — Он знает. И о том, что я поделился ци, — тоже, — ответил здешний Бинхэ, не оборачиваясь. Цинцю почувствовал раздражение. У него не получалось удерживать в голове целиком — а, соответственно, и ясно видеть — картину происходящего, и от собственного отупения накатывало чувство беспомощности. Впрочем, он был уверен, что даже будучи умственным калекой, с этим убогим как-нибудь справится. — Про то, что ты разбился в лепешку, когда он столкнул тебя в Бездну, он тоже знает? Демон наконец повернулся к собеседнику. — Я не разбился, — спокойно возразил он и вернулся к сервировке. — Ну конечно. — Конечно. Иначе как бы я сохранил этот шрам? — Бинхэ поднял вверх ладонь, перечеркнутую следом от меча. — Случайно, — предположил Цинцю, не ожидавший от здешней реальности такого подвоха. — Он не единственный, — сухо ответил демон и направился к двери; он, очевидно, считал беседу оконченной, но Цинцю его мнение волновало меньше всего. — Так значит, ты хранишь шрамы. Видимо, дорогой тебе человек скуп на подарки. — Моему учителю виднее, кому делать подарки. Вопреки сказанному, он помрачнел, а Цинцю, наоборот, развеселился. — А, так он их делает, только не тебе. Ярость в глазах демона полыхнула и исчезла. Он повел плечом, плавно отвел взгляд. — Учитель и так дал мне гораздо больше, чем я заслуживаю. Цинцю фыркнул. Император, конечно, тоже был мастер ломать комедию, но он все-таки знал меру и до подобных фраз не опускался. Тигр, рассказывающий, как он любит есть горох, и то выглядел бы убедительнее. — Только не прикидывайся, будто действительно так думаешь! Я знаю твою скотскую сущность даже лучше, чем ты сам. — Даже если я так не думаю, это все равно правда. Простите, я должен отлучиться, — сказал демон и ушел за водой для чая. Цинцю, нервно расхаживая по комнате, чувствовал досаду. Он не сумел выяснить, ради чего собрались лорды трех пиков. С другой стороны, демон охотно болтал о себе. Это открывало возможность узнать что-нибудь о Ло Бинхэ. Ведь даже если все это иллюзия, кукла императора будет по большей части транслировать его собственные мысли. — Почему ты вернулся после Бездны? — спросил Цинцю то, чего не мог понять все эти годы. Вошедший демон оторопел: — Я ученик пика Цинцзин, что мне делать в Бездне? Цинцю улыбнулся на его удивленный взгляд. — Так ты покинул Царство демонов ради того, чтобы продолжить ученичество? — язвительно уточнил он. — Нет. — Тогда зачем? Демон посмотрел на него взглядом терпеливой и упорной вьючной скотины: — Почему вы вылили чай на этого ученика? Цинцю решил, что пора поманить его морковкой. — Полагаю, ты в этот момент восторженно рассказывал о своей матери? — Да. И что? — Демон уставился на собеседника, забыв о приличиях, и на секунду Цинцю показалось, что перед ним снова упертый непоседливый ребенок из тех, кто все знает лучше всех. Он будет смотреть на тебя, как на бога, но поступит так, как сочтет нужным. А еще ему показалось абсурдным, что два мира, пусть даже внешне одинаковых, могут совпадать в таких деталях, как болтовня адептов. «Невозможно, — думал Цинцю. — Спонтанный идиотизм мелких болванов неповторим. Что, если это изначально была одна реальность? И только потом с нее сделали иллюзорный или вещественный слепок…» — Почему она усыновила именно тебя? В мире полно бездомных. — Не знаю. — Я — тем более, — насмешливо развел руками Цинцю. — Подумай. — Кто знает, почему люди испытывают привязанность, — растерянно ответил ученик глупого Шэня. Судя по сложному выражению лица, размышлял он в тот момент вовсе не о покойной родительнице. — Обычно люди изображают привязанность, а не испытывают. В точности как демоны, — глумливо подсказал Цинцю. Бинхэ нахмурился: — Какой смысл притворяться перед ребенком? — О, смотри-ка, прошла какая-то дюжина лет, и что-то все-таки заставило тебя задуматься! — констатировал Цинцю и вопросительно поднял бровь. Демон отвел взгляд, пожал плечами: — Я хотел еще раз встретиться с учителем. — Зачем? — не понял Цинцю. Здешний Шэнь носился с этим отбросом, как наседка с яйцом, неужели им все равно двигала месть? — У вас половина шкафа забита поэзией. Наверняка там что-то говорится по этому поводу, — уклончиво сказал здешний Бинхэ, и Цинцю снова послышалась насмешка. — По поводу тварей Бездны — определенно, нет. Так ты вернулся не для того, чтобы отомстить? — И для этого тоже, — сказал Бинхэ. И Цинцю, которому только что показалось, что он уловил логику в действиях демона, понял, что по-прежнему не понимает абсолютно ничего. Он занял свое привычное место за столом, порадовавшись, что у здешнего отродья, в отличие от шисюна Юэ, хотя бы хватило ума не предлагать ему сесть, и налил себе чай. Это было невежливо, но ему было плевать. Бинхэ снова за чем-то отлучился, и Цинцю, пользуясь случаем, вообразил себя в неопределенном прошлом. Потом в хижину набились здешние лорды, и с умиротворяющими грезами пришлось распрощаться. В присутствии заклинателей демон глядел в стол и молчал. Глупый Шэнь, обнаружив, что любовник не обращает на него внимания, стал навязываться ему, делая неясные знаки, вовлекая в безмолвный разговор. У Цинцю от этого зрелища чуть глаза не выкатились на столешницу. Это было унизительно и нелепо, как может быть нелепа ледяная глыба, решившая пококетничать. Сам он в это время был занят тем, что отвечал на расспросы Юэ Цинъюаня. Ничего не приукрашивая, он перечислял сражения, подавление восстаний, казни. После ареста Цинцю мог узнавать новости только от самого императора. Но и этого хватало за глаза, чтобы у слушателей возник образ безумца, истребляющего вчерашних союзников, уничтожающего свободомыслие и попирающего любые законы. — Ужасно, — сказал Юэ Цинъюань. — Самозащита, — отмахнулся глупый Шэнь и потянулся за очередным пирожком. История исчезновения заклинательских кланов совсем не портила его аппетит. В отличие от шиди Шана и шисюна Юэ, он практически не слушал, флиртуя с учеником и, как запоздало понял Цинцю, намеренно отвлекая его от общей беседы. О том, насколько это нетипично для него, говорила легкая паника в глазах демона, который изо всех сил старался соблюсти приличия и нервно прислушивался к разговору заклинателей. «Почему этот дурень не слушает, что я говорю? Я ведь для него стараюсь», — недоумевал Цинцю. Хотя он и считал здешнего Шэня глупым, но глупым в вопросах доверия, а не мироустройства. Тут он не мог быть беспечным, иначе это был бы уже не он. «Может, здешнему мне это уже известно?» — думал Цинцю. Чтобы проверить, он вывалил на слушателей подробности расправы над Вэй Цинвэем, которыми его развлек в камере Ло Бинхэ. Почти неуязвимого лорда Вэя удалось выманить в ловушку, где он продержался два дня, прежде чем вернуться на пик по частям. Глупый Шэнь и глазом не моргнул. Вывод напрашивался странный. То ли он имел причины игнорировать опыт Цинцю, то ли получал информацию лично от императора. — Надеюсь, хоть ужин будет нормальным, — насмешливо сказал глупый Шэнь, отложив палочки. Никто из заклинателей не удивился его претензии. Демон виновато склонил голову с видом упрямого осла, который сто раз покивает с искренним раскаянием, но потом опять все сделает по-своему, и до Цинцю вдруг дошел смысл застольной пантомимы. Глупый Шэнь не любил сладкое и намекал ученику, что тот перебарщивает с гостеприимством. Он почувствовал себя оскорбленным. Конечно, это было даже мило, что все таланты здешнего Ло Бинхэ ушли в готовку. Но Цинцю был сыт по горло демонами и их заботой, на которую покупаешься, прежде чем тебе напомнят, что ты ничего не значишь. Он все это уже проходил. Зачем ему вообще сдалась эта стряпня? Он прекрасно обходился без нее годами и впредь обойдется. — А это вообще нормально, что демон делит с вами трапезу? — спросил он, срывая злость и в то же время стараясь отрешиться от всего, к чему это отродье могло приложить лапу. Но не прошло и минуты, как по его сердцу прошел новый шторм. — На пике Андьин тоже часто бывает дружественный нам король демонов, — заизвинялся шиди Шан после неловкой паузы. — И, разумеется, он в полной мере пользуется нашим гостеприимством… Демон поднял лицо и уставился на него во все глаза. В его удивленном взгляде было лишь испепеляющее недоверие, но было отчетливо видно: только что для него за этим столом существовали два человека, а теперь их стало трое. Здешний Шэнь насмешливо улыбался — ему было все равно. А у Цинцю в голове словно банши визжала. «Ло Бинхэ не должен ни на кого так смотреть», — пыталась сказать она. И никакие мысли, что это не его дело, что он сам всеми силами старается отвадить здешнего себя от демона, не заглушали ее голос. Цинцю мысленно улыбнулся: один из нелепых промахов восприятия. Он желал Ло Бинхэ поскорее сдохнуть, на худой конец — затеряться в его гареме, но ревновал едва знакомого демона, потому что тот был похож на Ло Бинхэ и пек для него сладкие булочки. — Разве ваш опыт не свидетельствует о преимуществах мирных отношений? — почтительно спросил Шан Цинхуа. Теперь Цинцю смотрел на него по-другому. Манерность, яркий наряд, вычурные украшения и незапоминающееся лицо, красивое за счет своей усредненности, — наружность шиди Шана была полной противоположностью его собственной. Себя он после тюрьмы перестал считать привлекательным. Но, глядя на глупого Шэня, видел простоту одежд, лаконичность жестов и незаурядную внешность и брезгливо думал, что если демон променяет одно на другое, то так ему и надо. — Наше настоящее — ваше будущее, — холодно ответил он, мстительно добавив пару фактов из биографии самого Шан Цинхуа.