Друг друга отражают зеркала

Так нагло зеркало лгало С кривой ухваткой мима. Всё было пусто и голо, Сомнительно и мнимо. (П. Антокольский)

Прежде чем забраться на вершину мира и начать отрывать конечности у ненавистного учителя, Ло Бинхэ и то и дело наведывался в Водную тюрьму просто собачиться. Брошенный в клетку до суда, который так никогда и не состоялся, отрезанный от мира лорд Шэнь благодаря этим визитам оказался одним из самых осведомленных людей в империи. Знал он и о гибели Шан Цинхуа. Шиди Шан одним из первых согласился прислуживать демонам, но делал это недостаточно резво. Он ушел в перерождение не образцом доблести или стойкости, а нерадивым рабом, убитым мимоходом за какую-то провинность. Цинцю и не подумал смягчать этот факт. И еле сдерживался, чтобы не снабдить его ядовитым комментарием. Он понимал, что это неосмотрительно, что он — неудачник без меча, чья жизнь висит на волоске авторитета глупого Шэня. Но все равно хотелось отыграться за… он сам не смог бы объяснить, за что. Цинцю знал это за собой. Знал, что порой самые ничтожные случайности обрушивают его самоконтроль, заставляют действовать нелогично. Нормальные заклинатели только пожимают плечами, пока он мечется на манер подожженной шутихи, осыпая окружающих болезненными травмами и светом неприятных истин. Вот и сейчас он мог бы, как все, тупо жевать насущный хлеб, но в памяти кололось воспоминание: император впервые берет его в человеческом облике. В ушах у Цинцю еще звучит напоминание, что он был и останется рабом. Он настолько унижен и ничтожен в момент соития, что на место страха приходит чувство полной принадлежности, извращенной правильности происходящего. Ощущение заполненности такое невыносимо острое, что невозможно сохранять неподвижность. «Это совсем не плохо, — говорит ему тело. — Смирись, только так мы можем выжить». И лишь тогда Цинцю наконец отключается, уходит в свои мысли; там у него тоже опасный беспорядок, но там он разберется… Теперь тело нашептывало: «Ло Бинхэ может заботиться о нас. А может забыть, и что с нами будет? Без него ты никто». Впрочем, его тело вечно советовало вручить власть над собой более сильному, а Цинцю вечно плевать хотел на такие советы. Точнее, раньше хотел. До того, как одно глупое чудовище написало собственными слюнями на его спине «Ло». Но об этом думать было нельзя. Вот, правда, не стоило. Не сейчас. Позже, когда он останется один в темноте. Истерика Цинцю походила на лавину. Иррациональную, растущую от столкновения с препятствиями, вбирающую все подряд в свой разрушительный хаос. Одно из безопасных воспоминаний: здешний демон упирается двумя пальцами в его запястье. Прикосновение целомудренное на грани брезгливости. Так мог бы делиться энергией сам Цинцю, поэтому вместо того, чтобы эмоционально закрыться, он расслабляется, пока в его меридианах распускаются золотые цветы чужой силы… Теперь Цинцю чувствовал себя так, словно они все еще цветут в нем, дожидаясь своего хозяина. Словно, когда здешний Бинхэ принес ему постельные принадлежности, тепло его рук перешло на ткань, а оттуда — на тело. Как будто император и здесь дотянулся до него. А может, никогда и не отпускал, и, если сосредоточиться, все еще можно почувствовать его насмешливое дыхание за ухом и скользкие от масла пальцы, волшебным образом одинаково чистые до и после сования в такие места, о которых за столом даже думать не принято… Тогда Цинцю старался не обращать внимания на его усилия. Сейчас по телу стал расползаться жар. К мешанине чувств добавилось вожделение. Стало казаться, что даже воздух проводит прикосновения. Иначе с чего бы Цинцю почти ощущал на себе движение красивой крупной ладони по столешнице, взмахи демонических ресниц, дыхание приоткрытым ртом, затаенно тихое, но тяжелое. Когда-то он реагировал так на Лю Цингэ. Но шиди Лю выбешивал каждым поползновением. Шэнь Цинцю был из тех людей, кто раздражается от прямых проявлений похоти, но теряет голову от ускользающих намеков. Здешний Бинхэ весь целиком был таким намеком. Цинцю не воспринимал его как самостоятельную сущность — только как тень императора. Вот только от императора было не отвязаться. До этого момента у Цинцю ни разу не возникло надежды, что чертов выродок про него забудет. Местный демон толкнул его мысли в новое русло: что если он найдет себе другую игрушку? Пусть он и пускал слюни на своего учителя, он совсем не выглядел надежным. Легко отталкивать того, в ком полностью уверен. Но что, если однажды Ло Бинхэ банально надоест самоутверждаться за его счет? Эта мысль обожгла еще неизведанным унижением. Цинцю терпеливо пережидал собственное смятение, с ледяным лицом глядя в блюдо с баоцзы, словно сомневаясь, стоит ли брать еще один. Тем временем скандал за столом разгорался без какой-либо помощи с его стороны. Здешний Юэ, устав созерцать ужимки глупого Шэня, взялся обсудить с ним полученные сведения. Но ничего не вышло — потерявший стыд Шэнь, трепетно покраснев, признался, что все прослушал. Глава клана после этих слов стал походить на забытый на огне горшок. Вообще-то в гневе он был страшен. Но в гневе на друга детства оказался, скорее, смешон. Цинцю никогда не видел его таким нелепым и почти простил за покровительственный тон. Послало же бедняге Небо такого безответственного шиди! Глупый Шэнь торопливо пояснил, что лично общался с императором и предпочел бы иметь дело с ним, а не с Цинцю. Выглядело это так, словно ему банально надоело возглавлять пик. «Ну какой же идиот! Как он вообще выжил в мире совершенствующихся?!» — Шэнь Цинцю не понимал и только диву давался. Горные лорды Цанцюн поскучнели и сделали вид, что их тут нет. Оно и понятно. Какое бы впечатление ни производил гость, он был одним из них. А, по словам здешнего Шэня, получалось, что демонический выродок лучше них. Причем даже не какой-то абстрактный, умеренно мерзкий демонический выродок, а тот, который их всех убил. Что до самого Цинцю, его куда больше разозлила фраза о встречах с императором. Это не обязательно было правдой — если они находились в иллюзии, то кукла Шэня всего лишь повторяла слова, которые создатель вложил ей в голову. Однако глупый Шэнь говорил об императоре с гордостью, и Цинцю представил, как некто с его лицом восторженно пялится на Ло Бинхэ. От одной этой мысли желудок скрутило рвотным спазмом. Нет, ему по-прежнему нравился здешний он. Но должны же быть пределы и у глупости! На этой ноте беседа заглохла. Лорды пиков дружно заработали челюстями. Цинцю отметил, что они словно прямиком из голодного края явились. Он снова задумался: иллюзия вокруг него или все-таки нет? В том, что гости накидывались на здешнюю еду, а Шэнь скептически ковырялся в тарелке, была простая житейская логика. Сам Цинцю не выдумал бы таких мелочей. Раньше он сталкивался лишь с обманками вроде голых дев, жутких чудищ и пустых ландшафтов, скрывающих присутствие нечисти. Но был уверен: Ло Бинхэ по плечу и не такое. К концу трапезы Цинцю навел порядок в мыслях. В молодости он бы от избытка переживаний еще долго ронял из рук веер, палочки и меч, а теперь лишь посмеялся над собой: он что, всерьез собирался скучать по императору? Пустые мечты. Этот скот не отстанет. Даже сейчас наверняка лапает его бесчувственное тело. А здешнее ничтожество боится разоблачения, вот и задабривает всем подряд. Цинцю вздохнул. Еда на уровне произведения искусства была для него знаком внимания. Простым, доходчивым свидетельством, что вселенная может быть добра к нему, что впереди непременно будет что-то хорошее. Но какое ему дело до того, что за готовку здесь отвечает Ло Бинхэ, а не супруга какого-нибудь удачно женившегося наставника или нанятая из деревни стряпуха? Никакого. Так что незачем переходить на инедию. А тем более, переживать: «О боги, неужели этот демон думал обо мне, пока готовил!» Это всего лишь попытка подкупа. Цинцю перестал смотреть на шарики в своей тарелке как на вражеских лазутчиков и милостиво съел один. Он хотел как-нибудь придраться к вкусу, но маленькие заразы по-прежнему таяли во рту, являя из-под мучной рисовой оболочки горько-сладкую ореховую пудру. Цедра? Нет. Калина. И, видимо, мед? Гораздо слаще, чем растительная начинка, не удивительно, что глупый Шэнь кривится. До тюрьмы он не любил сладкое. Считал, что оно только забивало и портило естественный вкус. Не портило. Доев десерт, Цинцю окончательно умиротворился. Гости сожрали все, до чего дотянулись, и стали откланиваться. Цинцю тепло разулыбался им на прощание. Узнай император, что его бессердечный учитель хлебнул уксуса из-за шиди Шана, — чего доброго, умер бы от хохота. Он, хоть и был подлым невежественным скотом, но о смерти лорда Аньдин обмолвился кратко и с презрительной жалостью. Да и то за компанию — подводя итог уничтожению клана Цанцюн, в то время как победой над остальными лордами он откровенно хвастался. По крайней мере, тогда. Сейчас, наверное, уже и не стал бы. Цинцю удивился: двадцатилетний Бинхэ приводил его в ужас нечеловеческим коварством и магическими техниками. Но сейчас, обратившись к тюремным воспоминаниям, он видел в них только наивного мальчишку, слабого, глупого, пытающегося произвести впечатление. Какая пропасть по сравнению с тем, кем он стал… Цинцю поднялся из-за стола и принялся потрошить шкаф. В этом не было смысла, ему просто нравилось. Он открывал книги на первой попавшейся странице и читал несколько строк. Вспоминал сюжет и то, при каких обстоятельствах приобщился к ним впервые. Глупый Шэнь, вышедший из хижины провожать гостей, куда-то запропастился. Демон, убрав посуду, сначала косился на окно, потом стал кидать долгие взгляды на Цинцю. Так влюбленная женщина, расставшись с мужем, смотрит на ребенка. Цинцю терпеливо ждал, когда он, наконец, уйдет по делам. Могли же у этого скота быть какие-то дела? Вместо этого тот сел на коврик и принялся болтать: — Вы считаете, что мама растила меня, чтобы свести с кем-то счеты. Но вы ошибаетесь. Она не могла знать, что я демон. — Боги, какой ты романтичный, — убийственным тоном произнес Цинцю. — Серьезно, я в детстве не отличался от обычных детей. Если бы моя мать могла заметить какие-то признаки, это заметили бы и другие. Тогда я бы здесь сейчас не сидел. Да и она была не из тех, кто годами вынашивает месть… — Это тут вообще не при чем. Просто ты красивый, — скучающе сказал Цинцю. — Еще пара лет, и она продала бы тебя в бордель. Демон на мгновение разинул рот. И тут же оскорбленно вскинул голову. — Вы это поняли по тому, что она меня усыновила? — ехидно спросил он, в глазах все еще стояло потрясение. Ло Бинхэ никогда не смотрел так откровенно. Разве что совсем в детстве или… «…Ты что, считаешь, что у демонов совсем мозгов нет?» Сразу накатила тоска. — Да нет. По фальшивому оберегу на твоей шее, — ответил Цинцю сквозь зубы. — Она просто ошиблась, — с затаенной яростью возразил здешний Бинхэ. — Мгм. — Она очень переживала, когда узнала, что торговец ее обманул! Я тоже знал, что это подделка! — Мгм. Демон явно хотел как-нибудь оправдать свою мать. Но, в отличие от Цинцю, сказать ему было нечего. Может, дурачок и знал о подделке, вот только не от нее. — И воспитание у тебя было подходящее. — Даже так. — Шок и ненависть, ничего нового. С таким видом мелкий сопляк обычно принимал наказания. — Хочешь поспорить? Помнится, ты очень настойчиво демонстрировал, что ради тех, кто тебя любит, можно немного и потерпеть. В ответ на его насмешку демон искренне рассмеялся. Теплый мелодичный звук незнакомо прокатился по нервам. Здешний ученик был чужаком, и все же его не получалось воспринимать как постороннего, особенно вот так, глядя в глаза. — Мама просто хотела, чтобы я вырос хорошим человеком. Каждый из ваших доводов несостоятелен. Разве красота не субъективна? Одним нравится одно, другим другое, — он говорил рассудительно, но взгляд оставался ненавидяще-темным. — Ну да. Одним нравится одно, другим другое, пока им на глаза не попадаешься ты. — Цинцю наконец стер с лица глумливое выражение. — Тебя ждал грандиозный успех. Учитывая твое положение здесь, готов признать: та женщина хотела для тебя лучшей участи. — Кем были ваши родители? Цинцю на этот недвусмысленный выпад повернулся спиной и сделал вид, что разговор окончен. Демон встал с пола, подошел, остановился в полушаге. Протянул руку и закрыл книгу, которую листал Цинцю. Заклинатель поднял предостерегающий взгляд. Может, у него и не было меча, зато у здешнего Шэня был. Да и император мог не оценить, что кто-то тянет лапы в сторону его имущества. — Взамен расскажу все, что хотите, — сказал Бинхэ. Цинцю перестал злиться. На таком расстоянии от демона чуть слышно пахло смесью пота, свежескошенной травы и зацветающей полыни. Запах был непритязательным, незнакомым… успокаивающим, если бы не исходящая от его фигуры сила. Его тень накрывала Цинцю плотным коконом красок, а прочее бледнело и размывалось в слепящем дневном свете. — Ладно, — сказал Цинцю. — Как тебя можно убить? Выражение скотской рожи вдруг смягчилось, взгляд стал странным. — На эту тему говорить не могу, учитель с меня шкуру спустит. Но мой отец — священный демон, так что это непросто. Задайте другой вопрос. — Хорошо, — не стал ломаться Цинцю. — Как меня можно убить? — Издеваетесь? — фыркнул демон. — Зачем вам? — Ты бесполезен, — отмахнулся заклинатель. — Проваливай. Конечно. Так его и послушались. — Что у вас случилось? — спросило это отродье с холодной настойчивостью. Цинцю, не удостоив его ответом, снова уставился в книгу. Демон издал тихий смешок. — Я все равно узнаю. И лучше, если от вас. «Ну узнавай, не буду мешать», — подумал Цинцю. — Почему вы больше не носите веер? Ответ лежал на поверхности. Цинцю отвык пользоваться руками. И понимал, что минутой позже это дойдет даже до такого тупого собеседника. — Не твое собачье дело! Оставь меня в покое! Надо было срочно успокоиться. Он нормальный заклинатель. Самый обычный. И у него все в порядке. Он сейчас просто немного постоит так молча, и все само уладится. Здешний Бинхэ отошел на несколько шагов. — Скажите учителю, что вам нужен веер. Он будет рад с вами поделиться. Серьезно. Скажете? — Убирайся, а то скажу лорду-демону, что ты ко мне пристаешь. До Цинцю только за обедом дошло, при ком он не должен упоминать, что с ним поделились ци. И собирался использовать это знание на всю катушку. — Давай, скажи! — вошедший в комнату глупый Шэнь был бледен и зол, как неупокоенный призрак. — А я скажу, почему ты выбрал его в ученики. Цинцю нахмурился. Он уже выяснил, что здешняя реальность во всех деталях повторяла его собственную вплоть до момента их с Шэнем общей болезни. То есть во время приема Бинхэ в школу мотивы их обоих были идентичны. В своих он не находил ничего, что бы стоило скрывать. Здешний Шэнь, очевидно, считал иначе. — Моя просьба отменяется, — сказал он Бинхэ. — Я не хочу, чтобы ты находился рядом с этим человеком, пока ему опять не отрезали язык. «Твое счастье, что ты сам не знаешь, что несешь», — хотел сказать ему Цинцю. Он вспомнил, как кричал, не слыша собственного крика, потому что голова, казалось, разлетелась на куски от боли. К сожалению, только казалось. Через минуту или десять он снова мог воспринимать окружающее. Император с довольным видом вынул пальцы у него изо рта. Он не использовал никакие предметы, только темную ци. Как же этот скот был счастлив тогда! Но его ликование длилось столько, сколько звучали крики, а потом его так же, как и Цинцю, обступала тоска. Может быть, понимание своего неотвратимого и окончательного забвения и было тем, что толкало их друг к другу? Император уничтожил целый культурный пласт, к которому принадлежал Цинцю, и не мог не понимать, что сам он точно так же будет стерт из мира. Однажды он ослабнет или умрет, тогда его реформы будут отменены, близкие — истреблены, а имя — опозорено. И все откатится назад, ко времени до их рождения... Это был последний визит Ло Бинхэ. По крайней мере, больше Цинцю ничего не помнил. Должно быть, после этого он сошел с ума. Или умер. Он сморгнул затопившую зрение темноту и промолчал. Даже сейчас у него не получалось злиться на своего двойника. Этот дурень с яростью в красивых глазах и угрозами, срывающимися с нежных губ, вызывал у Цинцю только желание оберегать. Какая же роза без шипов! Невозможно всерьез воспринимать того, кто выглядит настолько мило. Должно быть, именно поэтому Лю Минъянь стала носить вуаль, подумал он. Не из благовоспитанности, а потому что ее никто не слушал... Может, Цинцю и был необъективен по части красоты, но человека с лицом себя он был готов терпеть вечность. В конце концов, у него самого характер тоже не сахар… На этом его мысль угасла, потому что демон залепетал: — Но учитель! Пожалуйста!.. И вид у него был такой, словно он сейчас упадет не то на колени, не то в обморок. Здешний Шэнь был, видимо, к зрелищу привычен. Цинцю — нет. В висках колотилось: «Боги, что бы сказал император!» Нет, он, конечно, мог и посмеяться. Мог даже глумливо пресмыкаться сам, находя непонятное веселье в том, чтобы издеваться одновременно над собой и собеседником. Мог и всерьез преклонить колени, если бы теоретически встретил что-то достойное почитания. А мог призвать меч и стереть из мира отвратительное зрелище — вместе со всеми свидетелями оного, — что было наиболее вероятным исходом. Но того, что его подобие здесь явно часто вытирает собой полы — этого он не смог бы отменить ни шуткой, ни кровью, и Цинцю жалел, что лишен возможности видеть его реакцию. — Он мешает тебе. Почему ты его не выставишь? — продолжал возмущаться глупый Шэнь. В глазах здешнего Бинхэ блеснули слезы и сталь ослиного упрямства. — Нет, все в порядке! — умоляюще выпалил он. — Прошу, учитель! Это вышло случайно! Наверно, я слишком надоедал мастеру Шэню… — Не наверно, а точно, — сказал Цинцю. Пресмыкающееся отродье вдохновенно набрало в грудь побольше воздуха. Но здешний Шэнь не стал дожидаться очередной порции причитаний, он развернулся и ушел, хлопнув дверью. Плаксивое выражение тут же исчезло с лица демона. — Может быть, хотите еще чаю? — тут же поинтересовался он. Впрочем, обида в его голосе никуда не делась. — Или куда-нибудь пойти? Цинцю не удержался и фыркнул. — Зачем ты морочишь ему голову? Демон округлил глаза: — О чем вы? Я виноват, я повел себя грубо… А, вы же считаете, что если увидели фальшивое проявление чувств, то и сами чувства не настоящие. Кажется, это была очередная попытка иронии, но Цинцю не стал обращать на это внимания. Ему нужно было найти слабые места Ло Бинхэ, понять его логику, разобраться, что не так с этим миром, найти причину несостыковок. А для этого следовало увести этого ученика подальше от длинных ушей его учителя. Он вышел из хижины и пошел в сторону рощи. — Может быть, мастер Шэнь желает побыть один? — спросил шагавший позади Бинхэ. Цинцю скрипнул зубами. — Нет. ---------------- У этого автора настроение поболтать. Во-первых, сердечно благодарю Беспокойного Мо и Орешек21 за своевременные пинки, а Одеялко_макси — за юбилейный (сотый) комментарий. Увы, этот никчемный автор непозволительно долго мучился, надеясь спровадить уже Цинцю в его мир — но этот говнюк уперся рогом и собирается отравлять нам жизнь еще и следующую главу. Я даже начала понимать авторов, которые убивают персонажей просто за то, что они стопорят повествование и ЗАДОЛБАЛИ!!!11 Думаю, мне нужна бета, потому что я реально не врубаюсь, почему у меня перс всю главу только ест и ковыряет в носу. ¯\_ (ツ)_/¯ Пока автор не мог написать ничего членораздельного, он читал. И по итогу завел сборник "Хаски и котэ: сборник няшных жаньваней". Если вам скучно и грустно без проды, там всего с горкой. Признаюсь, только не бейте меня тапкой, персонажей "Системы" я в своей голове визуализирую ближе к дораме "Бессмертие", чем к анимэ по "Системе", так что от чтения жаньваней получаю двойную дозу отп. Бамбуковая хижина мне представляется как-то так https://designerdreamhomes.ru/wp-content/uploads/house-by-hp-architects-06.jpg, https://i.pinimg.com/564x/7d/d4/e9/7dd4e96d317da2eddeef321a9c05cae6.jpg ну или так https://cdn.ostrovok.ru/t/1024x768/second/40/2c/402cc6af2c0783b62c7005d286345a1cc4346a16.jpeg, а не как в анимэшке, где бамбуковые только салфетки, хехе.