Друг друга отражают зеркала

Ты все снился себе, а теперь ты к нам заживо взят. Ты навеки проснулся за прочной стеною забвенья. Ты уже на снежинки, на дымные кольца разъят, Ты в земных зеркалах не найдешь своего отраженья. (В. Шефнер)

Утро встретило Шэнь Цинцю доброжелательной тишиной. Из хижины не доносилось ни звука. За окном висела молочная взвесь из мороси и тумана. Почти непроглядная, она создавала ощущение безопасности, словно здесь его никто не найдет. Хотелось зарыться в одеяло до носа и не шевелиться. Но интересующие вопросы сами себя не зададут. Цинцю привел себя в порядок. Налил в чашку воды, по-походному разогрел ее потоком ци и пошел из пристойки в дом, когда-то свой, а теперь… Если глупый Шэнь и ставил барьер, то не на двери. Цинцю беспрепятственно вошел и принялся нетерпеливо прохаживаться из угла в угол, не зная, что бы еще предпринять. Дверь в спальню была закрыта, но вскоре за ней послышались шорохи и оттуда тихонько выскользнул демон. Одетый, прилизанный и заспанный. — Доброе утро, — сказал он шепотом. — Давайте я приготовлю чай. — Обойдусь, — резко ответил Цинцю и сделал глоток из своей чашки. — Тогда, может, завтрак? Цинцю боялся, что теперь при каждой встрече все его мысли сведутся к вопросу «От чего можно так вопить?», а демон будет смотреть на него как на свою подстилку. Все-таки внешне они со здешним Шэнем были на одно лицо… Но Бинхэ смотрел на него рассеянно и тепло, а заметив злой взгляд — виновато. — Я не хочу завтракать, — сказал Цинцю. — А что бы вы хотели? — Прогуляться. — Он вышел наружу. Демон выскочил за ним и тут же сморщился от летящих в лицо капель. — Пожалуйста, подождите, я возьму зонт! Зайдите пока в дом! — Он все еще выглядел сонным, но теперь вдобавок мокрым и несчастным. Вскоре он вернулся с хорошо знакомым белым зонтом. — Это вещь твоего учителя, — констатировал Цинцю. У него когда-то был точно такой же, и похоже, этот хрупкий предмет пережил и войну, и школу, и его самого. — Да. — Ты взял его без спроса. Демон молча захлопал смоляными ресницами, ожидая, пока собеседник закончит загадочную мысль. — Твой учитель меня ненавидит. — Цинцю наконец принял этот факт и теперь счел нужным озвучить. — Мой учитель спустит с меня шкуру, если я выпущу вас из дома без зонта, — возразил Бинхэ. Взгляд у него был честный-честный. Но за этой честностью крылось что-то еще. Что-то неочевидное, личное, как собачья кость, закопанная поглубже. Спокойное настроение Цинцю как ветром сдуло. Он пугался любого внимания и злился — раздражение заглушало страх. Демон выслушал его ругань с видом мертвого осла. После чего поднял на Цинцю кроткий любящий взгляд и сообщил, что тогда он будет всю дорогу держать над ним барьер. Хотя в подобных заклинаниях не мастер и за результат не отвечает. Цинцю заподозрил, что та теплота в голосе, с которой он обращался к Нин Инъин, предназначалась вовсе не ей. Одно это предположение вогнало его в ступор. Они еще немного попрепирались, но спорить с ослом в очередной раз оказалось себе дороже. Бинхэ раскрыл зонт и накрыл им шагнувшего за порог Цинцю. Сам он под зонт не лез, но его настойчивость все равно напрягала. — Ладно. Дай сюда! — Зачем? — не понял демон. — Есть же я. — Что ты о себе возомнил? Бинхэ молча протянул зонт. Земля размокла от воды, и Цинцю сразу сошел с тропинки. Трава была скользкой, но он прекрасно помнил, что грязь на здешних дорожках скользит ничуть не хуже, а отстирывать ее запаришься. — Я хочу сделку, — сказал он, направляясь в сторону рощи. — Конечно, — невпопад ответил демон и зевнул. Цинцю торопливо произнес стандартную формулу и перешел к делу. — Тебе известно, что твой учитель был рабом? — Да. — И что ты об этом думаешь? — Ничего. Цинцю посмотрел на него свирепо, но это не помогло. — А что я должен думать? Это было давно. Задолго до того, как я встретил учителя. — И ты не думаешь, что его душа и тело запятнаны этим? — Цинцю уже не знал, как сформулировать вопрос еще понятнее. Но демон только посмотрел на него, как баран на новые ворота. — Тот человек мертв. Я не занимаюсь воскрешениями и пытками, — наконец произнес он со скрытым ехидством. — А вы считаете, я должен что-то сделать? «Да! Держись от него подальше!» — хотелось рявкнуть Цинцю, но он только отмахнулся. — Что вообще демоны думают о рабстве? — зашел он с другого конца. — Ничего, — легкомысленно пожал плечами Бинхэ. — У демонов нет рабства. Цинцю от возмущения так резко остановился, что чуть не навернулся. — Да у вас только оно и есть! Ни законов, ни приличий, одно только рабство!.. Ты же собирался держать барьер? — добавил он, увидев перед собой покрытую каплями воды физиономию. — Я попозже. Люблю дождь, — сказал местный Бинхэ, задрав голову и подставляя под морось лицо и шею. — Заодно проснусь. Не успел умыться. Цинцю промолчал. Ему некстати подумалось, как бы смотрелась эта вода на коже другого демона. Дальше мысли понеслись в совсем неожиданном направлении — что можно было бы собрать ее языком. Впиться зубами в наверняка прочную шкуру. Оставить на шее засос, как те, которыми щеголяет здешний Шэнь, правда, его бы тут же стерла демоническая регенерация. Интересно, как бы он отреагировал? Отстранился? Рассмеялся? Цинцю не знал, и это огорчало. — Если вы о том, что демоны уважают только силу, то это правда, — голос промокшего, но довольного Бинхэ вернул его в реальность. — Законы слабых не имеют значения. Но это другое. — И в чем разница? — уточнил Цинцю. Они дошли до рощи. В нос ударил запах прелой листвы и хвои, а легкий стук капель по зонту стал реже. — В том, что мне все равно, был ли мой учитель рабом. А вам — нет. — То есть если раб сумел освободиться, то он, вроде как, молодец? — Это говорит только о силе, а не о том, молодец он или нет. Демонам не важно, кто перед ними, бывший раб или бывший правитель Неба. Важно, может ли этот человек их убить, можно ли его подчинить. У нас более практичный взгляд на вещи. Но если, скажем, демон выбрался из плена, — конечно, он будет этим гордиться. — Продолжай. — Я по-прежнему не знаю, что вы ожидаете услышать. Что я восхищаюсь учителем, потому что он сумел освободиться, когда был еще подростком? Но правда в том, что я восхищался бы им в любом случае. — Демон окончательно исчерпал ресурс красноречия. Цинцю нахмурился. Выходило, что император не пытался смешать его с грязью. Так, слегка понасмехаться. Пусть даже его слова были лестными по меркам созданий Бездны, им двигала враждебность. Цинцю научился чувствовать ее за годы общения. — Ладно, — сказал он, — твоя очередь, спрашивай. — Вам никогда не хотелось жить в деревне? Если бы не магический контракт, Цинцю быстро отбил бы охоту к подобным вопросам. А так — пришлось отвечать. — Я жил там в детстве. — Вам нравилось? — Не помню. Какая разница? — Да так. Иногда думаю, понравилось бы это учителю? — ответил демон. Шэнь Цинцю, которому и во дворце-то не особо нравилось, скептически пожал плечами. На пике его раздражало наличие учеников, во дворце — император и душная роскошь, а в деревне… что вообще может нравиться в деревне?! — Что вообще может нравиться в деревне? — повторил он свою мысль вслух. — Людей мало. Возможно, мы с учителем могли бы жить в небольшом доме где-нибудь в глуши, далеко от всех… — А у него почему не спросишь? — Не хочу его сердить, — демон погрустнел. — Еще вопросы есть? — спросил Цинцю, которому было лень уточнять, на что тут можно сердиться. Ветер то и дело сдувал его зонт в сторону. Он успел промокнуть, и его стала раздражать прогулка. После вчерашнего он был до тошноты сыт здешними пейзажами. — Нет, — ответил Бинхэ, и связующая их энергия развеялась. — А у меня есть, — Цинцю обновил заклятье. — Если твой учитель выпьет кровь другого демона, что будет? — Будет на одного демона меньше, — бездумно ответил Бинхэ, словно на секунду сбросив овечью шкуру, но тут же спохватился. — Если это один из здешних демонов, моя кровь окажется сильнее и очистит тело. А если это будет кто-то из другого мира, то будет война. Я не знаю способа избавиться от демонической крови. И поверьте, вам лучше никогда ни с кем не обсуждать это. Неловкость между ними нарастала, как снежный ком. — Это еще почему? — Для вас кровь — способ контроля. Высшие демоны смотрят на это иначе. Они и так контролируют всех на своей территории. — А, так это, получается, большое одолжение? — Цинцю ушам своим не поверил и развеселился. Может, император считал, что облагодетельствовал его таким образом? — Нет, не то чтобы одолжение. В каком-то смысле это больше, чем одолжение. Не знаю, как объяснить. Мою мать отравили в Хуаньхуа. Если бы отец поделился с ней кровью, она сейчас была бы жива. Но он не стал делать для нее исключение, и так получилось, что я ее даже не видел. Цинцю прервал затянувшийся приступ косноязычия. — Ясно. Твой вопрос? — Как вы поняли, что этот ученик — демон? — По огненной метке на лбу. — Метка ведь появилась только перед Бездной, — удивился Бинхэ. — Получается, до того дня вы не знали? — А я, по-твоему, стал бы держать исчадье Бездны среди учеников? — Цинцю посмотрел на него как на идиота. — Ясно, спасибо, что просветили, — уныние на роже демона сменилось ехидной улыбкой. Вскоре он начал кидать страстные взгляды в сторону хижины и ныть о том, что пора возвращаться. Цинцю бы с удовольствием еще о чем-нибудь поспрашивал. Но, с другой стороны, совсем не обязательно пропускать ради этого завтрак… Пока готовилась еда, он засел в пристройке. Наскоро помедитировал и принялся дословно вспоминать тот разговор с Ло Бинхэ. Цинцю понимал, что лучше сразу обдумать и связать в единую картину все, что успел услышать. Иначе в нынешнем состоянии он обязательно что-нибудь забудет. Но пропускать через сознание то, что с ним тогда происходило, было тяжело. «Я дал тебе это тело, так что оно мое». «Учитель сомневается в себе или во мне?» Пришлось выключить в голове оглушающий ужас и заставить эти слова звучать заново. Медитация помогла отбросить личные чувства. Медитируя, Цинцю отнюдь не становился безымянной частицей, растворенной в мироздании, наоборот, мироздание растворялось в нем. Он и был мыслящей вселенной, всесильной и вечной. А то, что происходило с его личностью, касалось лишь одного неудачника, обреченного до конца жизни подчиняться своему врагу. Сколько таких было в истории человечества и сколько еще будет. Не о чем горевать. Попытки Цинцю взглянуть на ситуацию со стороны принесли неожиданный результат. Слова императора больше не выглядели намеренным издевательством. Если уж на то пошло, они вообще не отличались по смыслу от того, что он нес в демоническом облике: «Ты мой… Тебе понравится». В то же время, по мнению Цинцю, у этих двух личин Ло Бинхэ не было ничего общего. В демоническом облике он был еще категоричнее. Еще распутнее. Его молчание говорило больше, чем слова. Точный в каждом жесте, безжалостный в своем любопытстве, он легко провоцировал на откровенность. На его вопросы хотелось говорить правду. Под его взглядом хотелось раздеться. Рядом с Цинцю он становился податливой, все принимающей глиной, на которой так заманчиво оставить свой отпечаток и знать, что он сохранится. Тут Шэнь Цинцю спохватился, что вообще-то собирался обдумать ситуацию с императором. Но император был злобным мелочным выродком, закуклившимся в своем самодовольстве, и думать о нем было неприятно. А воспоминания о том демоне разливались в голове сладким вином. Если опустить взгляд, было легко представить, что он находится рядом, сочувственно поглядывает сверху вниз, и ровное пламя вожделения в его глазах — как тепло догорающей лучины в ледяной степи… Цинцю никогда еще так не уносило в фантазии среди бела дня. Даже в юности, когда он, ощущая жар в паху, представлял, что во время поединка Лю Цингэ повалит его на траву и полапает. И, может быть, потом сделает это снова в постели, где Цинцю будет лечиться от нанесенных им травм. Но он никогда не мечтал сам полапать шиди Лю — это шло вразрез с его представлениями о приличиях и чувстве собственного достоинства. И ему не было интересно с ним говорить. Не хотелось знать, что Лю Цингэ думает по тем или иным вопросам, потому что… да какой живой человек это выдержит?! А с тем демоном хотелось разговаривать. Пожалуй, любой другой заклинатель на месте Шэнь Цинцю забил бы тревогу по поводу поехавшей крыши. Но для него это было привычным взглядом на мир. Он всю жизнь только тем и занимался, что идеализировал некоторых людей и забивал ими свои мысли. Посторонние, узнав о его сентиментальных грезах, решили бы, что лорд Цинцзин впал в маразм. Но для Цинцю это не было маразмом. Населяющие его сознание образы давали ему смысл и равновесие. Единственная разница заключалась в том, что раньше он всегда создавал свои заблуждения сам. Пусть ненамеренно и не на пустом месте, но сам. Просто, когда дело касалось людей, он был недостаточно проницательным и ошибался. А когда они оказывались совсем неподходящими на назначенную им роль, — тем хуже было для них. Цинцю ценил свою идеальную дружбу, идеальную влюбленность, идеального учителя, идеальную прекрасную даму — и равнодушно мстил за несоответствие. На этом топливе и воссиял его образ непогрешимого холодного циника, к которому не липнут чужие чувства и который ничего не прощает. Что касается воображаемого демона, Ло Бинхэ сделал за него всю работу. И разница между его обманкой и тем, что придумывал себе Цинцю, оказалась настолько разительной, что остальное население его внутреннего мира можно было смело выносить на помойку. Монстр выходил за рамки любых его фантазий, и Цинцю вцепился в этот предосудительный образ, как тонущий — в соломинку. Демон не пытался быть ни хорошим, ни красивым. Его глазами смотрела вся тоска этого мира. Он знал все о страдании и судьбе, и если Цинцю мог скрасить это знание, — он не возражал. Он тоже знал, что пережитая им боль бессмысленна, что жизнь на планете непрерывно жрет сама себя, потому что больше ей есть нечего; что растения под землей пытаются убить друг друга корнями; что бессмертные совершенствующие мнят себя мудрыми и чистыми, а сами упиваются человеческим потом и кровью, потребляя их в виде роскоши; и что умрут все — и смертные, и бессмертные. Но демон органично сжился с этим знанием. Оно светилось в его улыбке и добавляло печали в голос. Вдобавок он жалел Цинцю, но это не было обидно. Они словно двигались по одной дороге, но демон зашел дальше и теперь протягивал ему руку… Цинцю витал в облаках, пока его не позвали завтракать. Еда была божественной. На шее глупого Шэня виднелся новый засос. Здешний Бинхэ скромно улыбался содержимому своей миски. За три дня это уже становилось привычным, и Цинцю расслабился. — Ты знаешь, что от меня надо твари, возомнившей себя императором? — спросил он у здешнего себя. Глупый Шэнь сконфузился и долго мялся, прежде чем сказать: — Ты ему нравишься. — Он не способен на человеческие чувства, — отмахнулся Цинцю. Глупый Шэнь в ответ только рассмеялся: — Ты видел монету на его шее? Цинцю вспомнил, как раздевшийся Ло Бинхэ сдернул с себя цепочку перед обращением и швырнул ему монету. Цинцю, слишком занятый тем, что пялился на его живот, не стал ее ловить. Но позже, когда он показал ее Ло Бинхэ, тот сказал «разумеется, это другая». Сейчас та монета лежала у него в кармане. — И что это значит? — Это значит, что ты не прав, — многозначительно ответил глупый Шэнь. «Ну и хрен с тобой, — подумал Цинцю, — узнаю у твоего ученика». После трапезы он вышел из дома в надежде, что демон потащится за ним. Посидел в беседке, полюбовался видами. Создал стрекозу и секретные чернила. Торопливо избавился от них. Огляделся. Заметил внизу группу адептов с корзинами, направлявшихся к лестнице, и понаблюдал за ними. Заскучал окончательно и пошел обратно в хижину. Чего этот демон там копается?! В хижине он застал любовную идилию. Голубки обнимались. Точнее, обнимал демон. Сомлевший Шэнь ничего не делал, только, встав на цыпочки, подставлял губы и шею, и выглядел так, словно, если его отпустить, то он упадет. Цинцю несколько секунд наблюдал за этим безобразием, потом пнул опору. Демон тут же взял себя в руки и мягко отстранился, словно ничего не было. А вот здешний Шэнь, вцепившись в его запястье, неохотно отвел глаза от любовника и посмотрел на Цинцю с откровенной злобой. — Тебе что-то нужно? — спросил он. — Просто хотел напомнить тебе о приличиях, — сказал Цинцю. — Мне все равно, чем ты развлекаешься. Если ты считаешь, что это важнее самосовершенствования… Глупый Шэнь в ответ выразительно фыркнул. «За эти три дня бедняга подозрительно поглупел», — подумал Цинцю. Когда он только прибыл, отношения этой парочки выглядели куда более прохладно. — Для демона это игра, — напомнил Цинцю. — То, что ты видишь — маска, которую он может отбросить в любой момент. Все его улыбки и слезы — подделка. — Этим ты себя оправдывал, когда издевался над ребенком? — вызверился на него здешний он. Цинцю не сразу понял, о ком речь, а когда понял, отмахнулся: — Ничего этому отродью не сделалось. — Кстати, почему ты его не убил? — спросил вдруг глупый Шэнь. Цицню нахмурился. Он всегда считал фразу о любовном безумии просто метафорой, но убить ребенка?! Этот дурень совсем рехнулся? — С чего я должен был пачкать об него руки? — вежливо удивился Цинцю. — Боялся за свое положение? — насмешливо предположил глупый Шэнь, и Цинцю понял, что он не шутит. Это стало для него настоящим потрясением. Он считал этого человека безопасным, потому что видел в нем себя. Из-за его внешности и положения, из-за его меча. Оттого, что он жил в такой же предельно скромной хижине и в его шкафу стояли те же книги. Только теперь Цинцю понял, как элементарно его обвели вокруг пальца. Этот человек не имел с ним ничего общего. Они еще немного поругались, пока фальшивый Шэнь не сказал: — Вон из моего дома! Цинцю пожал плечами и пошел к себе. — Не стоило его воскрешать, — резко сказал поддельный Шэнь, не слушая возражения демона. — Все, я сдаюсь, надо его вернуть! Почти сразу к ним присоединился голос императора, отлично слышимый через стену. «Вряд ли это совпадение, — подумал Цинцю. — Ну вот и все». Все когда-нибудь кончается. А время, которое он провел здесь, тянуло на еще одну маленькую жизнь. Дверь в пристройку распахнулась, но Цинцю не смог заставить себя обернуться. Он не был готов уходить. Наверное, к этому вообще нельзя быть готовым. Демоническая кровь, текущая в нем, ставила крест на планах добыть меч и сражаться. Бежать и прятаться, оставив полный пик заложников, он тоже не мог. Внешне свободный, он уже был полностью беспомощен. Воздух словно вспорола снежная молния, и он наконец обернулся. — Что ты сделал со своим учителем? — Между ним и императором стоял, обнажив клинок, здешний Бинхэ. Цинцю оцепенел. Именно так умерло большинство заклинателей его мира. Император посмотрел на своего двойника гадливо, давая шанс одуматься. Но тот по-прежнему сжимал оружие, хотя не мог не ощущать убийственную ауру Синьмо. Надо было сказать «Отойди!». Цинцю молчал. Больше всего ему сейчас хотелось оказаться там, где его никто не найдет. В последнее время с ним многое происходило впервые. Теперь впервые кто-то заслонял его собой. Он замер, застигнутый врасплох незнакомым чувством. Прошла секунда, а ему казалось — вечность. Иллюзии. Это все иллюзии. А он просто трус, прячущийся за чужие спины. — Ничего, что ты не сделал бы со своим, — скучающе ответил Ло Бинхэ. Цинцю был уверен, что теперь этот дурень отойдет сам, но ничего не изменилось. Надо было выйти вперед. Со стороны здешнего ученика было глупо ценой жизни выгадывать для него лишние секунды свободы. Они ничего не решат. Кем бы ни был фальшивый Шэнь, он воспитал идиота. Видимо, лорд Цинцзин и сам начал об этом догадываться. Раздраженно бросил: — Иди за мной, — и вышел из пристройки. Император последовал за ним. Местный Бинхэ загнал меч в ножны и обернулся. — Я предупреждал, что все равно узнаю, — сказал он. Но Цинцю было не до того. Он потрясенно смотрел на дверь. — И часто они так общаются? — Да, — коротко ответил демон. Взглянув на него, Шэнь Цинцю вдруг подумал, что, похоже, не имеет понятия не только о любви, но и о ненависти. Этот момент решил все. Цинцю не верил в любовь, в дружбу, в родство, но в ненависть… В ненависть он верил. — Этот демон попытается захватить ваш мир, — сказал он торопливо. — Что конкретно вам известно? — местный Бинхэ поднял глаза, посмотрел мягко и сосредоточенно. Его талант ставить Цинцю в глупое положение дурацкими вопросами явно остался при нем. — Конкретно ничего, — огрызнулся Цинцю. — Он может слышать то, что мы говорим. — Верно, — все так же мягко подтвердил местный Бинхэ, — но сейчас ему не до нас. — Как? — Очевидно, вам, в отличие от меня, делают подарки. Цинцю зыркнул на него возмущенно. Какие еще подарки?! — Неважно, — быстро исправился демон. — Пока вы остаетесь здесь, вас никто не побеспокоит. И вот этого идиота Цинцю пытался предостеречь! — Да ты и пяти минут против него не продержишься. — Я продержусь до подмоги, — идиот улыбнулся. — Не волнуйтесь. Я знаю, у него лучше меч. Но у меня лучше союзники. — О чем ты? — фыркнул Цинцю. — Он император мира демонов! — Я тоже, — сказал местный Бинхэ. — Но все двенадцать пиков будут сражаться на моей стороне. А вот на его — вряд ли. Цинцю поморщился. До него некстати дошло, что то, что он раньше принимал за иронию, ей и было. — Тогда почему ты живешь в доме своего учителя? — спросил он. — Нельзя? — глаза демона заискрились весельем, и была только одна причина, по которой он мог находить смешным этот разговор. — Что, и гарем есть? — неверяще спросил Цинцю. Его собеседник только пожал плечами: — Зачем мне гарем? Демоны моногамны. — У Ло Бинхэ нашего мира огромный гарем. — Цинцю сам не знал, какую реакцию хотел вызвать, но вызвал только сарказм. — Соразмерный разочарованию, что его отвергли. — Чушь, никто его не отвергал, — сказал Цинцю. — Нет? — глаза демона снова заискрились смехом. — Насколько я знаю, нет, — ответил Цинцю. — Не боишься оставлять их вдвоем? Он кивнул на дверь. С демона в момент слетело веселье. — Даже он не настолько безумен, чтобы навредить учителю. — Это почему ты так решил? — обиделся Цинцю. Его самого это «не настолько безумное» величество уже успело один раз свести в могилу. — Потому что он — это я, — сухо ответил демон, но Цинцю услышал в его словах безвыходность и в очередной раз вяло удивился: «Почему мы с ним похожи?» — Я возвращаюсь, — сказал он и вышел из пристройки. Конечно, эти два негодяя облюбовали себе его любимую беседку. Цинцю направился прямиком туда. — Вы должны остаться, — сказал местный Бинхэ, увязавшись следом. — Ты недооцениваешь его. И кончишь, как все, — перебил его Цинцю. — Он может делать невообразимые вещи. — Например, какие? — Думаю, он может находиться в двух местах одновременно. — Это каждый может, — презрительно фыркнул демон. — Почему вы не хотите остаться здесь хотя бы на время? Цинцю прибавил шаг, стремясь поскорее покинуть это сумасшедшее место. В конце концов, здесь не было ничего интересного. Похожий на него незнакомец, еще один Ло Бинхэ и куча совершенствующихся, даже не слышавших про императора. Ни к чему их впутывать. Сам разберется. Со всем справлялся, и с этим как-нибудь справится. По-хозяйски расположившийся в беседке император изображал паиньку и перевел на него невозмутимый взгляд, словно впервые видел. Это взбесило Цинцю еще больше. — Открывай проход, мы возвращаемся! Ты что, оглох, скот?! Фальшивый Шэнь сделал шаг вперед, почти загородив путь: — Мы договорились, — сказал он категорично. — Ты остаешься здесь. Теперь он вызывал только недоверие и неприязнь. И совсем немного — жалость. — Еще чего! — Цинцю, обойдя его, вошел в портал. На мгновение ему показалось, что император не последует за ним, но опасения оказались напрасны. Тишина дворцовой комнаты встретила его атмосферой страха, безнадежности и скуки. Стоило им остаться наедине, и Цинцю в ту же секунду понял, что переоценил свои силы. Любой другой вариант развития событий теперь казался предпочтительнее. Но дело было сделано.