Друг друга отражают зеркала

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ Почему собаки не съели главу Хуаньхуа :) Увидела замечание, что в каноне главу Хуаньхуа вовсе не съели собаки. Представила 2 картинки: 1. Бин-гэ с армией демонов возвращается во дворец Хуаньхуа: — Здарова, тесть! Я тут нимношк завоевал Небо и Землю, можно я воспользуюсь вашей купальней? А кухней?.. Напомню, пересказ гаремника обрывается на том, что Шэнь в тюрьме, а «Гунъи Сяо сослали в какую-то тьмутаракань». Из титула Бин-гэ мы знаем, что он император-объединитель трех миров. Т.е. дальше он с демонами захватывает мир смертных и бессмертных — а заклинательская школа Хуаньхуа стоит посреди этого великолепия нетронутая, ага. Или вот в мире Системы Ло через главу Хуаньхуа управлял людьми, которые посвятили жизнь истреблению демонов. А после того как все узнали, что он демон, — глава Хуаньхуа ему зачем? А им зачем? 2. Бин-гэ (в образе Ким Чен Ына из «Рёнхап»): — Фас! Собаки: — Гав! Гав! Гав! Глава Хуаньхуа: — АААААА!!! Бин-гэ: — Теперь жрите его! Собаки: — А чо сразу мы? Меня так пронзило вторым вариантом, что соглашусь, ок, может, и не съели. Если вас очень триггерит насилие, эта глава заканчивается для вас прямтут. Хотя по сравнению с каноном у меня драка тортами. ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Не трать слова, они останутся словами, Ты видишь образы, я вижу только пламя… И мне не страшно знать, что все, что было мной, Причастно вечности лишь тем, что в ней исчезнет. Гляжу, как в зеркало, в бушующую бездну. (С. Калугин)

Император не показывался почти неделю. Лилии, поставленные служанкой в вазу в день возвращения Шэнь Цинцю, успели подвянуть и растерять лепестки, но он запретил их менять. Так они меньше пахли. И переносить их увядание на бумагу было гораздо интереснее. Некстати вспомнилось: «Надо же, я расчерчиваю карту мира, а ты все так же занимаешься этой мазней», — однажды ностальгически сказал Ло Бинхэ, листая стопку его рисунков. Шэнь Цинцю прекрасно знал цену своей «мазне», но девать ее все равно было некуда. Так что он позволял служанкам утаскивать, что нравится, а остальное сваливал в ларец. Он ничего не почувствовал, когда император вздумал копаться в его бумагах, как, вероятно, ничего не почувствовал бы, реши он все сжечь. Но демон только задумчиво просмотрел их и кинул обратно. В его отсутствии было что-то шаткое и неестественное. Как вакуум в обертке обыденности, от которого сосет под ложечкой. Наслаждаясь роскошью, Цинцю старался проживать каждую минуту так, словно Ло Бинхэ никогда не попадался на его жизненном пути. Но чем старательнее он обманывал себя, тем острее звенело напряжение — сродни предгрозовой атмосфере, в которой видимое отходит на второй план перед еще не явленным. В его случае это означало, что демоническое отродье копит злобу, а потом придет ее выплескивать. Это добавляло трагизм в откровенное безделье. По вечерам Цинцю косился на пустую половину постели. После того как восстановилась циркуляция ци, его все реже донимал озноб. Он уже начал забывать, как мерз в первое время после воскрешения. Но все равно было как-то странно. Он не понимал, почему тогда ночевать с демоном было спокойнее, чем сейчас без него, и вся ситуация злила. Рядом этот скот — плохо, нет его — тоже плохо… Когда одна из служанок сообщила, что его собирается навестить императрица, Цинцю воодушевился. И вовсе не из-за ее манеры выставлять напоказ все свои округлости. Ша Хуалин была женской копией императора, о таких говорят «два сапога пара», и Цинцю искренне не понимал мужчин, провожающих ее взглядом. Чем таращиться на ее зад, лучше бы задумались даже не о риске, а хотя бы о том, кто кого нагнет. Так что, на взгляд Цинцю, прелестницей Ша Хуалин была никудышной. А вот врагом — идеальным. Из тех, кому ты в итоге объясняешь, в чем их интерес и как его лучше достичь. Она не была глупа, но простые желания и злокозненность делали ее предсказуемой, не в пример мужу. Таким оставь в твоем плане очевидный способ нагадить тебе исподтишка — и все, дальше можно быть спокойным за результат. Так что Цинцю собирался поступить в соответствии с мудростью: нет своих солдат — используй чужих. Особых зверств он от нее не ждал, а любая помощь была бы кстати. Каково же было его изумление, когда вместо Ша Хуалин к нему заявилась Нин Инъин, да еще и в компании Ло Бинхэ. Выглядела бывшая ученица так, словно вышла замуж не за императора, а за шисюна Юэ. Одета она была в сюаньдуань, к тому же на редкость бесформенный. Только если Ци-гэ предпочитал черно-красную гамму, то она — черно-коричневую. Не будь у нее меча и тиары из белого нефрита, Цинцю, чего доброго, принял бы ее за помощницу одного из вельмож, а то и вдову. С лучезарно-беспечной Ша Хуалин они были похожи, как ночь и день. И выражение лица у нее было таким постным, с каким говорят: «Изложите письменно ваши претензии и внесите сорок мер риса в казну». Зато любезно поддерживающий ее под локоть Ло Бинхэ выглядел в своей обычной манере. «Полцарства тому, кто угадает, что у меня на уме». Как только за ними закрылись двери, семейная идиллия закончилась. Император встал в шаге от нее, преграждая путь. Не хватало только меча в опущенной руке, и можно было бы писать картину «Последний герой, обороняющий брод». Статный и широкоплечий, он полностью заслонил гостью, следовательно, и Шэнь Цинцю — от нее. Это было кстати. Цинцю уже успел сломать мозги об вопрос: какого гуя Ло Бинхэ тащит к нему свою очередную жену? Завел себе цветник — так и окучивай его сам! Шэнь Цинцю ни на йоту не верил, что Инъин убила его из жалости. Просто какой женщине понравится, что ее муж по каждому поводу бегает в подземелье вправлять мозги какому-то заключенному? Причем это длится годами, от узника уже почти и не осталось ничего, а благоверный все никак не уймется. Небось, еще и костерит мерзавца при каждой неудаче — когда суп пересолен, когда армия разбита и когда в спальне не встает. После такого злодейства никакие тюремные затворы не остановят мстительных дам! Но, взглянув на супругу императора, нельзя было не признать, что у нее имелись и другие способы вернуть внимание мужа. Нарядиться. Быть приветливой. Выспаться, наконец. Цинцю было сложно смириться с мыслью, что она видела его в тюрьме уже после всего, что сделал с его телом Ло Бинхэ, соотнесла со своим дорогим учителем и оборвала его мучения… Она и без того была последней, кому он хотел бы попасться на глаза. А уж увидеться с ней в своем нынешнем статусе ему тем более не улыбалось. Старый мир продолжал существовать, пока был жив хоть один человек, который помнил его законы. С точки зрения того мира, Цинцю не имел права дышать, и в целом был с этим согласен. Это с демонами он мог не стесняться, не ожидая от них ни осуждения, ни жалости, да и с заклинателями из второй реальности не сильно церемонился, потому что допускал их иллюзорность. Но в присутствии ученицы его придавило чувством вины весом с Уишань. Разумеется, на любой упрек он мог сказать ей: «Сама не лучше». Или: «Вас 600, а вы одного мужика заинтересовать не можете». Будучи главой пика искусств, молоть языком он мог вообще что угодно. Хуже ощущалось отсутствие упреков. После Водной тюрьмы Шэнь Цинцю был уверен, что ему больше не перед кем испытывать стыд, потому что все, кто его знал, мертвы. Как оказалось, мир куда более неисчерпаем, а он чересчур оптимистично смотрит на вещи… Двое его бывших адептов молча стояли друг напротив друга. Не происходило абсолютно ничего. — Ты там заснул? — спросил воображаемый демон, и Цинцю отмер. Стараясь не привлекать внимания, он подошел так, чтобы видеть лицо Инъин. Сведя к переносице брови, она прожигала мужа возмущенным взглядом. Цинцю надоело топтаться на месте уже через минуту. А им нет. Тогда он сделал еще несколько шагов, намереваясь расположиться так, чтобы наблюдать за обоими. Император покосился на него с неодобрением, и Шэнь Цинцю прирос к полу, хотя от него не исходило злобы. Скорее, это было похоже на один из тех сдержанно-обеспокоенных взглядов, которыми демон морочил ему голову после воскрешения. На лице Инъин проступило недоумение. Император продолжал молчать. Шэнь Цинцю со своего места по-прежнему не мог разглядеть, что за рожи он там строит. Когда он отвлекся от созерцания императорского уха и отчасти щеки, Инъин уже смаргивала слезы. Вид у нее был сожалеющий и разочарованный. Демон шагнул к ней вплотную. Цинцю опять стало ничего не видно, кроме его спины, а говорить они даже не пытались. Она коснулась его руки и ушла все так же молча. — Проходной блядь двор… — выдавил сквозь зубы Ло Бинхэ, блокируя скамьей сомкнутые створки дверей. Скорость движений у него была как в бою, а обычно благостная рожа выглядела сконфуженно. Задумавшись, Шэнь Цинцю не успел среагировать, когда его молниеносно взяли за шкирку, переместили и с короткой подножкой толкнули вперед. Только что он разглядывал бывшую ученицу и ничего не происходило, а теперь он сам не понял, как оказался на коленях, упираясь животом и руками в кровать. Он попытался вскочить на ноги. Демон одним нажатием ладони вдавил его в постель, раздался шелест разрываемого шелка. По крестцу щедро плеснуло масло, растекаясь по ягодицам и бедрам. Шэнь Цинцю снова рванулся в попытке подняться. Император легко удержал его, перехватив под животом. Потянул на себя и одновременно с этим всадил в него свой член. Цинцю не заорал только потому, что оцепенел от удивления. Это было больно. То есть он, разумеется, знал, что это больно. Слышал от рабов, читал в похабных книжках, видел по заплаканным лицам в весеннем доме и догадывался по нехарактерным для этого места искренним стонам. Но для тех людей было больно все — и пощечина, и кулак в лицо, и удар кнутом, и сотня ударов. А с точки зрения Цинцю, все это были мелкие неприятности. То, что он испытывал сейчас, было далеко не так страшно, как лишиться глаза или языка, но сравнимо с болью при отсечении руки. А с учетом протяженности во времени, даже больнее. Природа недвусмысленно намекала: без руки жить можно, без кишечника — нет. Император резко двинул бедрами, вжался пахом в ягодицы и замер, растягивая мгновение максимальной близости. Цинцю стиснул зубы. Тут же последовал новый толчок, сопровождаемый довольным выдохом. Казалось, член Ло Бинхэ стал больше и проник еще глубже. Удивление поблекло, а вот боль никуда не делась. Она множилась в голове, заполняя тело и мысли. «Это неважно! — пытался противостоять ей Цинцю. — Это все чушь! Я вообще неубиваемый!» Звучало очень убедительно, только не помогало. Внутри все горело, внутренности словно поменялись местами. Очередное вторжение члена напоминало удар по не успевшему сомкнуться входу и дальше, в незащищенное нутро. Их тела соприкоснулись со шлепком, и Цинцю беззвучно всхлипнул, сдерживаясь из последних сил. Понимая, что раз не удержавшись от крика, будет орать, пока не сорвет голос. Ло Бинхэ замер и медленно отодвинулся. По бедрам вязким теплом потекла кровь. Боль утихла сразу же, словно и не было, но шевелиться не хотелось. Цинцю не пытался ни прикрыться, ни вытереть покрытый испариной лоб. Он словно попал сознанием в ловушку. В реальность за реальностью. Собственное тело ощущалось будто не свое, но в то же время он чувствовал, как чужие руки распутывают завязки его одежд. Слышал шорох ткани за спиной и тихую ругань, совершенно низкопробную, напомнившую о детстве. Ему вдруг представилось, что он не пошел по пути совершенствования, а вместо этого стал одной из цветастых человеческих теней в весеннем доме, позволяющих делать с собой что угодно. Раздавленных, одурманенных, существующих чужой волей. Он провел тысячи ночей в борделях, уверенный, что между ним и теми людьми непреодолимая пропасть. Пропасть размером с его смерть — или со множество чужих смертей. Теперь эта грань исчезла. Судьба, сделав круг, подвела его к началу, потому что свободная жизнь не для таких, как он. Цинцю закрыл глаза. — Все еще любишь меня? — спросил он зло. — М-м, — лениво потянул воображаемый демон, давая ему время обидеться. — И он любит. Ты разве слепой? «Очень смешно!» Каким-то чудесным образом Цинцю стало еще хуже, чем было. — Он не умеет любить. — Никто не умеет, — демон улыбался с видом дедушки, которому внук решился поведать главную трагедию своей пятилетней жизни. — Все любят друг друга как попало. — Хватит! Ты просто несешь чушь наперекор мне! — Не веришь, спроси его, — сказал воображаемый демон. — Или нет, давай сперва поспорим на что-нибудь? — Прекрати! — мысленно взвыл Цинцю, не в силах больше это выносить. Он вдруг ощутил, что он один и говорит сам с собой. «Любит». Кто его вообще любит? Его тело подхватили на руки и прижали к груди. Ему было все равно. В комнате для омовений еще толком не пришедший в себя Цинцю снова забеспокоился. Как оказалось, не зря. Демону хватило ума спуститься в купальню. «Нет, — мысленно отреагировал Шэнь Цинцю. — Нет, нет, нет, нет!» Он кусал губы, чтобы не сказать это вслух. Нельзя было показывать, что что-то не так. Но с каждой новой ступенькой разумные соображения отступали под натиском паники. Уходя от контакта с водой, он обвил руками шею демона, плотно прижался к нему и потянулся вверх. Уткнулся лбом в надплечье, пытаясь дышать. Император, зашедший в воду по грудь, приподнял его повыше за ягодицы. Цинцю обхватил ногами поясницу, скрестил за спиной лодыжки. — Что с тобой? — насторожился демон. Откинулся чуть назад, привалившись плечом к внутренней стене купальни. Его ладонь накрыла шею Цинцю, и он на секунду был уверен, что сейчас Ло Бинхэ брезгливо отшвырнет его от себя. Вместо этого рука двинулась вниз по спине. Потом еще ниже, вклинилась между раздвинутых полукружий, потирая вход, поддразнивая. Наигравшись, пальцы проникли внутрь на всю длину. Но Цинцю улавливал лишь слабые отголоски этих ощущений. — Ты боишься воды? — удивленно прозвучало над самым ухом. — Ты боишься воды больше, чем меня? Цинцю задыхался и, чтобы дышать, сосредоточился на звуке голоса. Пусть пока он звучал насмешливо, Цинцю готов был слушаться. Он знал, что вскоре этот голос скажет ему кончить — и он кончит. А потом еще раз. И еще. — Успокойся, это обычная вода… Как в твоем ненаглядном озере… — демон, болтая, влил в него немного ци. Потом, приподняв повыше, медленно опустил на свой член. — Как в горячих источниках, которые ты так любишь… Самый женский первоэлемент. Утоляет жажду, помогает брать тебя… Он продвигался по чуть-чуть вперед и назад, потом снова подхватил под ягодицы, и тело Шэнь Цинцю качнулось легко, как поплавок. Его не покидало ощущение, что на самом деле император трахает его рот воздухом, который, хотя и с трудом, но все же полностью заполняет легкие, и Цинцю давится им, принимает с усилием, сосредоточенно и очень старательно. Остальное воспринималось размыто, словно сквозь сон, пока его с силой не потянули за хвост. Ощутив новый всплеск паники, Цинцю неохотно отстранился от твердого мускулистого тела. Их взгляды на секунду встретились, яркий и сосредоточенный — и рассеянно-отстраненный, и Ло Бинхэ, немного приподняв его, впился ртом в гладкий розовый сосок. Цинцю выгнулся и сжался на члене. Зрелище жадных губ на своей коже его почти парализовало. Он не смог бы придумать более абсурдного поступка, более неуместных ласк. Демон тут же занялся вторым соском. Цинцю ахнул от неожиданного укуса. Вскоре Ло Бинхэ самодовольно оглядел результат — яркие, стоящие торчком свидетельства его непотребств, и потянулся к ним рукой. Но стоило ему отпустить волосы Цинцю, как тот снова прижался вплотную, не давая воде просочиться между ними. Даже навязываясь, он чувствовал себя не таким униженным, как обычно. Впрочем, сейчас он вообще мало что чувствовал. От воды в Водной тюрьме было одно название. Под его клеткой находился бассейн с прозрачной жидкостью, и Шэнь Цинцю не раз наблюдал, как сброшенные вниз предметы испаряются с ее поверхности. Теперь, стоило моргнуть — и эти картины восстанавливались из темноты под веками. Обстановка роскоши и запах благовоний растворялись в ней. Но оставалось ощущение прижимающегося тела, чуть вьющихся от влаги волос, липнущих к губам. Потом добавились тепло от трения внутри, затухающая пульсация. Демон потянулся рукой к бортику и вытянул из ножен окутанный демонической аурой меч. Опустил в купальню и очертил круг. — До чего, оказывается, бывает приятно облить кого-нибудь водой, — сказал он. — Ну все уже, все, я понял, учитель предпочитает постель. Его длинные забранные в хвост волосы, которые раньше плавали по поверхности блестящей черной мочалкой, теперь обвисли. Бассейн стремительно мелел, и осознание зажигалось в Цинцю, как огни на празднике фонарей. Он был распростерт по телу демона, как лягушка, льнул к нему провокационно и приглашающе. Но непристойность мало беспокоила Цинцю, он всегда быстро приспосабливался, а вот то, что он выглядел слабым и убогим — еще как. Да лучше бы его стадо носорогопитонов поимело, чем это! Ведь одно дело, когда внешние обстоятельства не соответствуют его запросам. Совсем другое — когда не соответствует он сам. Глядя, как опускается уровень воды, Цинцю с грустью констатировал, что от него прежнего ничего не осталось. Когда-то одной из главных забот лорда Шэня было вдалбливать в учеников, что их страдания никого не интересуют. Страданиями их исправно обеспечивала внутренняя жизнь и стычки с адептами Байчжаня. Цинцю отвечал за ту часть, которая про наплевательство. Такой подход цвел во всей красе еще при прошлом главе. Узнай Цинцю в юности, что переймет его манеры, — надавал бы себе пощечин. Даже став старшим адептом, он боялся ночевать на пике, а однажды был наказан за то, что его слишком шумно били и этим сбили учителя с мысли. Но его собственные взгляды на воспитание учеников не дали ничего, кроме проблем. Эти личинки бабуина выползали из-под нянькиных юбок в полной уверенности, что во время боя с нечистью скажут: «Уважаемый неупокоенный дух, вы сломали мне позвоночник, мне очень больно, так что давайте прервем наш поединок», — и тут же отправятся на носилках на Цяньцао. И он, Шэнь Цинцю, конечно, лично за этим проследит! Вместо этого Цинцю стал следить, чтобы его ученики были в курсе, что они заклинатели. А это значит, что они и есть те самые люди, которые должны за себя заступаться, — других не будет; что побеждать надо не честно, а быстро, пока не подоспело подкрепление, и что слабых всегда бьют. Возглавив пик, он обнаружил, что выяснение, кто прав, отнимает его драгоценное время, а склоки от этого только множатся. В погоне за силой он не собирался отвлекаться на всякую чушь. Уже через пять лет, вспоминая прежнего главу, Цинцю думал, что тот был исключительно добр. Например, не имея возможности спрятаться за веер, он все же никогда не ржал при виде лупящих друг друга краснорожих увальней. И, нося резной посох, ни разу не сломал его ни о чью спину. Словом, Шэнь Цинцю не только перенял методы предшественника, но и возвел в принцип. В конце концов, с ним же это сработало! И разве его вина, что мир несправедлив, а жертвы издевательств порой выглядят смешно? Так что самый избалованный пуп земли на Цинцзин быстро терял позолоту, отучался ныть и до седьмого пота тренировался с мечом… И вот блистательный наставник Шэнь сперва чуть не устроил ор на полдворца из-за соития. Потом практически залез демону на голову — а теперь висел на нем и не знал, как слезть. Это не только значило наступить в воду. Это означало подтвердить, что проблема решена. «Ну и плевать», — подумал Шэнь Цинцю, намереваясь соскочить вниз, но непроизвольно замер. Новое тело, если что, будет растворяться долго. Ло Бинхэ, до того опиравшийся на бортик, выпрямился. Поверхность воды закручивалась водоворотом на уровне его колен. И, пока Цинцю собирался с силами, он жестко прижал его к себе и начертил мечом проход в воздухе. Перешагнул в него и сказал: — Давно надо было это сделать. Не привыкший путешествовать голым и мокрым Цинцю оттолкнул его, соскочил на пол и быстро огляделся. Все убранство комнаты было черным с редкими вкраплениями золота, бледного, без примесей меди. В то же время она не выглядела темной. Многочисленные драгоценные кристаллы заливали ее белесым светом, не искажая тонов. Не заметив ничего более подходящего, Цинцю метнулся к широкому низкому ложу, снял покрывало и замотался до пят. — Здесь никто не бывает, — сказал император, глядя на его суету, и принялся отжимать хвост. Без одежды он казался моложе, почти юным, а из-за висящей на шее монеты — еще и бедным. Собственная нагота ничуть его не смущала. Зато она здорово смущала Цинцю, который, ненароком взглянув, вспыхнул и порадовался, что успел обмотаться тряпкой. Он понимал, что ему должно быть наплевать, — в конце концов, они оба мужчины, что такого. Но от одного вида рельефного пресса с дорожкой коротких волос в нем самом словно просыпалась гнусная низменная тварь, и Цинцю боялся, что в его взгляде в такие моменты сквозят алчность и безумие. Император отошел в дальний угол, открыл ящик комода и выудил оттуда пояс, черный, как и все, что он носил. — Обойдемся пока этим, — сказал он небрежно. Цинцю торопливо запоминал обстановку. Если император собрался завязать ему глаза, значит, в помещении есть что-то, что он хотел бы скрыть. Когда он подошел, Цинцю шарахнулся назад. — Оставь меня в покое! — предупредил он. Но в ответ получил только легкомысленное: — Ни за что. Демон поднял к его лицу руки с натянутой между пальцами тканью, и в этот момент Цинцю, стараясь не думать о последствиях, ударил на пределе сил. В горло, как изначально и планировал. Ци растеклась по коже демона ослепительным световым пятном, вызвав ответное свечение другой энергии, и почти мгновенно впиталась. Осталась светиться только скоба на шее. От нее, помимо расписавшего тело сетчатого рисунка энергетических нитей, шли сияющие каналы к сердцу и к запястью. Цинцю опешил: кто-то додумался посадить на цепь бешеного пса. Но еще больше его поразило ощущение, что энергия в его теле не убывает. Он изменил место удара и попытался снова. И снова. Он старался израсходовать все за раз, но его каналы тут же наполнялись заново. Ничего себе! Знал бы кто-нибудь из прежних знакомых, что он достигнет такого уровня силы! Меч. Ему срочно нужен меч! Светящийся демон под его ударами выглядел как ярмарочное божество. — Скажи, почему ты взял меня в ученики? — спросил он. — Дурак был. — Мой учитель мастер признавать свои ошибки, — кивнул Ло Бинхэ. — И исправлять их. Ты прав, к чему разговоры, займемся чем-нибудь поинтереснее. Цинцю продолжил наносить удары. Ему было любопытно, когда же исчерпается резерв. — Угомонись, оно от этого не развалится, — поморщился Ло Бинхэ. — Я уже проверял. Но не переживай, это ненадолго. Скоро снова сможешь отрабатывать на мне свои техники. — Почему? — спросил Цинцю. — М-м? Почему я не защищаюсь? А ты как думаешь? Цинцю никак не думал. — Что, ни одной догадки? — демон выглядел разочарованно. — Когда я приходил к тебе в Водную тюрьму, ты не мог защищаться. По этой же причине только один удар за встречу. Цинцю так опешил, что прервал свои атаки. Что за дичь?! Это что, что-то меняет?.. — Однажды тебе надоест, — подсказал император, со смехом глядя на его умственные усилия. — Тебе же не надоело. — Я грязное демоническое отродье, а мой учитель просвещенный и мудрый. — Был бы мудрый — убил бы тебя, прежде чем скидывать в Бездну. — Неужели учитель признает, что недооценил этого ученика? — демон смотрел на него сверху вниз и откровенно забавлялся. — Мгм, — сказал Цинцю, — недооценил, точно.