***
Уроки проходят как обычно. В этот раз Малфой всё хорошо слушал и записывал, что было очень необычно для последних дней. Но нельзя сказать, что он не думал о Грейнджер. Малфой всё так же наблюдал за ней мельком, всё так же вспоминал о вчерашнем дне и пытался пока не думать об плохом. Пока что это получалось, но надолго ли его хватит? Сегодня Малфой и Грейнджер вообще не разговаривали, даже не пожелали доброго утра друг другу. Они только постоянно обменивались взглядами, и Грейнджер теперь не смотрела на него как из-под красной краски, вылитой на её голову. В его голову пришла мысль о том, что нужно поговорить с Грейнджер о Хэллуине и о его организации. Хоть это было всего лишь очередным дурацким поводом, но ему этот повод нравился, потому что он знает, что она не убежит от такой ответственности. Грейнджер очень ответственная, Малфой в этом не сомневается. Сидя за своей партой, он взял в руки маленький кусок пергамента и окунул перо в чернила. Малфой начал излагать тонким красивым почерком на чистой бумаге чёрными чернилами: «Сразу не уходи, нужно поговорить.» Немного переглянувшись по сторонам, он добавил: «Думаю, ты знаешь от кого это.» Было так странно этим заниматься прямо на уроке. Писать записки для девушек — не его. После этой записки она обязательно останется, даже не потому, что на ней лежит «большая» ответственность, а потому, что ей захочется с ним остаться. Малфой не сомневался в этом. И его самолюбие или самомнение тут совсем не при чём, просто после вчерашнего сложно будет устоять. Он удивлён тем, что она ещё сама не подошла, ведь этот урок последний. А она пока что только смотрит на него, почти не скрывая этого. Впервые за столько лет. Или же ведёт себя как отмороженная. Звонок прозвенел, ученики начали сдавать свои работы Флитвику. Малфой направился к учительскому столу и по пути незаметно положил кусок пергамента на парту Грейнджер. К его счастью, только она это заметила и сделала вид, что ничего не увтдела, и аккуратно придвинула локтём записку к себе. Дальше Малфой не смог заметить, читает ли она ее, главное, что она заметила. — Запишите домашнее задание с доски и к следующему уроку, если есть вопросы, можете подойти, а сейчас мне нужно в библиотеку… — лепетал Флитвик, но Малфой пропускал мимо ушей, только списал с доски домашнюю работу. Класс расходился, только Грейнджер медлила, значит, всё-таки прочла и не собирается его игнорировать. — Пэнси, — шепнул он слизеринке, которая сидела рядом с ним и собиралась вот-вот уходить. — Что? — тихо спросила она. — Немного подожди, потом уйдёшь, — всё ещё тихо говорил Малфой. Пэнси же в свою очередь с недоумением посмотрела на него, всё ещё не понимая, к чему он клонит, но после того, как она украдкой оглянулась по сторонам, слизеринец заметил, что её тёмные брови подскочили вверх. Она сделала вид, что ищет своей сумке учебник или же… да что угодно. Малфой тоже сделал вид, что проверяет в учебнике домашку, заданную им профессором, а сам краем глаза поглядывал на гриффиндорку. Он заметил, что эти придурки не хотят от неё уходить. Чёртовы уроды. Она кое-как избавилась от них и сделала вид, что продолжает что-то строчить. Молодец, Грейнджер, хоть додумалась, как это сделать. — Буду ждать от тебя подробный отчёт о… времяпровождении с некой персоной. — Паркинсон ехидным голосом что-то шептала Малфою, на что он решил никак не реагировать, ибо, когда смысл сказанного дошёл до него, Драко просто не смог найти подходящего колючего, как шипы роз, ответа с целью послать собеседницу куда подальше. Пэнси встала и на цыпочках решила удалиться, дабы эти придурки не заметили, что она сразу после них вышла из кабинета. И на славу. Пока внимание Грейнджер, на которую он не смог оторвать глаз, всё ещё металось из стороны в сторону, Малфой решил сам подойти к ней. Он обошёл её парту и сел рядом в ожидании, пока девушка сфокусирует на нем внимание. — Ну и что нам с этим делать? Первое слово за весь день. Не странно ли? Это, как всегда, первое, что попало Малфою в голову. Ни «здравствуйте», ни «до свидания», а именно «ну и что нам с этим делать», будто бы Грейнджер должна взять и сама догадаться о чём идёт речь. — Ты о чём? — непринуждённо проговорила Грейджер. И первое, что она сказала за этот день ему. — Ты что забыла, что у нас Хэллуин на носу? — бесстрастно проговорил Малфой. Не подумает ли она, что он с нетерпением ждёт этого дня? Или же организация этого праздника ему по душе? Да какая разница?! Пускай, блять, думает, что хочет. — Я просто не знаю, когда именно нам начинать. Да начнём хоть прямо сейчас, Грейнджер. Ему было всё равно, когда начать. Главное убедиться, что она не возьмёт на себя весь груз, хотя после вчерашнего она навряд ли сделает всё сама. — Думаю, с сегодняшнего дня начинать будет слегка рановато, — добавила она. — Да? — Да, почему ты хочешь начать так рано? Он и сам не знает. Малфой не в курсе собственных желаний и собственных мыслей. И всё из-за неё. Из-за той, которая постоянно с ним, даже тогда, когда они не в одном и том же помещении. Сидит здесь, напротив неё и ведёт бессмысленную беседу, только чтобы поговорить. Придурок, тебе что, общения не хватает? Иди и насладись идиотским шуточками Тео и бессмысленной болтовнёй Грега. Или послушай сплетни Пэнс и Даф. Фу, блять, ему это нахрен не нужно. А что нужно? Быть здесь с грязнокровкой? С грязнокровкой, да? Салазар. — Напоминаю, не больше. — Я помню. Да кто бы сомневался? Только олух поверил бы в то, что она забыла об этом. Она никогда ничего не забывает. Не только потому, что она — самая умная девушка, которую он только встречал, а потому, что она запомнит те дни, когда они должны что-то делать вместе. Малфой уверен, что Грейнджер всегда с нетерпением ждёт подобные случаи. Как и он… Нет, не он. Что-то внутри него. Что-то колючее, обжигающее. Какай-то внутренний орган, связывающий все органы вместе и сжимая их. Этот решающий, но в то же время мелкий и незаметный орган давит на всё, что попадётся ему, не позволяя тому выиграть в поединке, правила которого он сам и придумал. Игра. Балаган. Фарс. Всё, что угодно, но не настоящая жизнь. Малфой не позволит какому-то там неизученному органу, который даже не имеет материи, запудрить ему мозг. Он с Грейнджер только ради грёбанного желания. Мести. Да что угодно, лишь бы не по своему хотению. И почему Малфой пришёл сейчас к ней и говорит об этом? Ни один идиот бы не поверил в то, что его волнуют подобные дела. Школьные дела. Но сейчас Малфой докажет прежде всего себе, что ему плевать на вчерашний вечер и на неё. — А у тебя… приемлемый голос, — подмигивая, сказал Малфой. Блять! Чёрт! Он решил, что ничего не скажет. Мерлин, он должен был наплевать на неё и вчерашний вечер. Какого хрена его «что хочу, то и делаю» победило в поединке. Как и всегда. Какого, блять?! И зачем же он это сказал? Привлечь её внимание или что? Мэрлин, да это практически комплимент! Комплимент в сторону Грейнджер, блять! Конечно, он не отрицал, что у неё и правда… красивый и нежный голос? Но он бы в этом ни за что не признался. Никому и никогда. Только ей… Или только не ей. Мерлин, Малфой, хера с два?! Хера с два ты сам себе признаёшься в этом? Он не должен был ей это говорить, как и она не должна была в этот момент покраснеть. Совсем чуть-чуть. Засмущалась? Какого хера ты смущаешься?! Какого хера ты себе позволяешь? Не должна. Не обязана. Салазар, ты не будешь больше краснеть Гренджер, ясно? Только не из-за того, что Малфой сделал комплимент. Такого больше не повторится. Но что будет, если чисто теоретически подумать о том, что она засмущалась из-за подобного комплимента. Значит ли это, что Поттер и Уизли не делают ей комплименты? Или… Она никогда перед ними не пела, иначе они бы обязательно сказали ей это. И с чего это Малфой взял, что ей никто не делал подобных комплиментов? Но по крайней мере, если бы они ей это сказали, то он бы как-никак узнал. Если бы говорили, то она сейчас не краснела так, будто впервые это слышит. Возможно, она получала комплименты только по поводу своего ума, своих оценок и когда наряжалась на праздники. И всё? Серьёзно? Малфой сбился со счёту, сколько он ей сделал комплиментов. Только делал он их в уме, а не прямо говорил. Сам того и не замечая. Положение хреновое, нужно менять приоритеты. Мерлин… — Спасибо, — спокойно проговорила девушка. — У тебя тоже, — добавила она, похоже, случайно, не подумав. Как и он. Они и вправду низко упали. — Терпимый, — блеснула она глазами, после чего издала звук, похожий на кашель. Терпимо. Выпалила, что было в голове. Конечно, Малфой знает, что его голос потрясающий, особенно к этой песне, и ему не нужны никакие комплименты от маглорождённого сборища. Вот только напрягает, что песня такая же магловская. А так всё отлично. Терпимый. Хрен с ней. Малфой, помимо квиддича и учёбы, интересовался музыкой. А однажды и вовсе тайком ото всех решил сравнить обычную музыку и магловскую. После того он понял, что они мало чем отличаются и смысла не было их делить, как он привык постоянно это делать. Они мало чем отличались, но всё же Малфою казалось, что музыка маглов была более современная и более подходящая для нынешнего времени. После подобных мыслей и догадок он всё же решил углубиться и в них. Но в какой-то момент ему это всё разонравилось, да и времени перестало хватать. Сейчас же как будто былой прилив сил к нему вернулся и хотелось начать всё это сначала. Иногда он думает, не начать ли заново всё. Но эти мысли снова и снова отпадают. Возможно, только иногда он будет этим заниматься, но только если Грейнджер составит ему компанию. Ему и самому смешно становится от подобной мысли, но они всё равно сильнее и настойчивее. Вряд ли, когда Грейнджер зайдёт в эту Выручай-комнату, а он опять загадает, что ему очень нужна она, комната откажет. Он уверен, что теперь всё будет так же. Комната опять впустит его к Грейнджер, потому что она ему очень нужна. До взрыва мозга необходима. Только она. Малфой не хочет признавать это себе, но каким-то образом получается так, что этот безматериальный орган внутри него утешается и перестаёт выдавливать ему мозг только когда он с нею, и не сопротивляется этой мысли. Моментальное хмыканье Малфоя должно было надавить на самолюбие Грейнджер. И как это только не сработало? Потому как то, что должно было случиться, случилось раньше того момента, когда он издал этот привычный для него звук. Она уже ранее засмущалась и покраснела, что выбило Малфоя секунду назад из колеи. Уголки её губ приподнялись. Казалось бы, это что-то незначительное и маленькое, но он это заметил и подметил. После вчерашнего она явно повеселела, стала более внимательной и сосредоточенной. Значит, это не только с ним работает, но и с ней. — В чём ты пойдёшь на Хэллуин? — неожиданно спросила Грейнджер, после чего незаметно прикусила губу, наверное, пожалела о том, что говорит с ним о такой теме. Малфой вспомнил, что Грейнджер разговаривала на эту тему с Поттером и Уизелом, то есть со своими друзьями. Малфой и Грейнджер, вроде бы, не такие уж и хорошие друзья, чтобы об этом говорить так, будто бы они обсуждают это каждый год. Или всё-таки уже друзья? Если да, то почему это получилось так быстро и неожиданно? И если да, то это слишком незаметно. Так что нужно… вынуть это из головы? Но что если он этого не хочет? — Не знаю, у меня пока нет никаких идей, а ты кем будешь? И так разговаривает, обсуждает с ней всю эту дребедень, будто и вправду не хочет. — Я тоже пока не решила, — ответила Грейнджер, задумчиво глядя в окно, наверное, что бы слишком долго не поддерживать с ним зрительный контакт. Но он продолжал смотреть на неё своими серыми глазами в её карие. Шоколадно-карие с неким золотым отливом, освещённым солнечными лучами. Это уже вошло в привычку. Раньше, возможно, эта привычка пугала бы его, но сейчас ему уже наплевать на это. Нет, не так. Ему хочется наплевать и хочется не пугаться. Хочется не хотеть, но именно этому его желанию не суждено сбыться. Ему страшно. Салазар, ты настоящий трус.С ней всё не так, как с другими. — Когда решишь, мне тоже что-нибудь придумаешь, — проговорил Малфой, откинувшись на спинку. Он прикрыл глаза, пытаясь унять что-то, что его хватало поперёк горла. Что мешало, давя гланды, а потом вырывая их с пронзительным криком, поглощённым агонией. Но так бесстрастно и нагло мог говорить только он. Её это позабавило. Возможно. Малфой сейчас уверен, что она нагрубит ему, но тоже в шутку. Так же, как и он отшутится, но никогда не с тем же привкусом горечи, как Малфой. — Ещё чего, может, ещё заодно твоим друзьям подобрать что-нибудь? Сарказм. Ей он так подходит, особенно в грубой форме. Малфой смеётся от своих же мыслей. Это выглядит забавным и таким невинным. — Да, пожалуй, можно, — ответил Малфой, почесав переносицу, делая вид, что серьёзно над этим задумался. Она хмыкнула по своей привычке. Это выглядело так по-грейнджерски. В её стиле. Так привычно, будто её фирменное вздёргивание подбородком. — И не мечтай, я… — Стал бы я просить твоих советов? — засмеявшись, спросил он. Нет, определённо, не стал бы. Только чтобы разогнать её любопытство. Чтобы гадала, в каком же костюме заявится Драко Малфой. Возможно, она и сама бы так сделала. Определённо, учитывая её упрямый характер. — Я бы и не давала их тебе, — бесцеремонно выпалила она. И снова ухмылка. Каждый раз из-за неё появляется эта ухмылка. Странно, но это так. Херово, но это так. Как это странно, но сейчас она здесь с ним сидит, пока её двое дружков там где попало шляются. Их «мамочка», видимо, не уследила за ними. Не волнуются ли они за неё? Главное, чтобы не пришли и не прервали всё к чертям. В таком случае Малфой не знает, что с ними сделает. — Ну что, не собираешься уйти? — С чего бы это я должна идти? — заинтересованным, но наглым голосом сказала Грейнджер, обведя его глазами. Ещё не обиделась — это уже хорошо. — По тебе не соскучились? А что если она и вправду уйдёт? Да нет, не уйдёт. Он это знает. А если и уйдёт, то Малфой её остановит. Он это умеет. Он играет с огнём? В его стиле, главное — не обжечься об этот огонь. Она — тот самый огонь. Именно она. Сейчас перед ним тот самый огонь, который всегда пылает вместо пламени, который должен быть в камине башни старост. Должен быть, но его нет, а оно здесь, с ним. Очень близко к нему. Тот самый огонь, с которым он так мало проводил времени, но так сильно смог привыкнуть. Тот самый огонь, которому он столько всего сказал. Ты не такая. Эта фраза всё ещё в его памяти, всё ещё парит в его уме. Казалось бы, с этой фразы всё началось. Он по её глазам видит, что она всё ещё не забыла ту фразу. Видит, что она не забыла ту песню. Те слова из песни, которые он, казалось, посвятил ей. Каково это, когда рядом никого… Но это помогает, когда ты чувствуешь то же… Мы светимся в темноте, Мы начинаем с искры, Мы — огни, которые никогда не потухнут, Потому что ты здесь со мной… Здесь с ним. Там с ним. Только он и она, никого лишнего. Ничего и никого постороннего. Будто бы это так и должно быть. Но это не должно быть таким. Даже её кота было не так заметно на фоне всего этого. Только он и она. Так же, как и сейчас, есть только он и она и никто другой. Никакие Уизел и Поттер не мешаются под ногами. Не вынюхивают ничего лишнего. Не суют свои длинные носы туда, куда не просят. Никто не мешает. Никто не посмеет помешать. — Нет, не скучают, с чего бы это? — приподняв брови, спросила девушка. Он хмыкнул. С чего бы его должно волновать, кто соскучился по ней, а кто нет. Ему абсолютно всё равно на них. Только она здесь, с ним, и это главное. Чёртов эгоист. Ну и что?! Это не важно, совсем не важно… — Я бы соскучился. Что?! Конечно, выходить на новый уровень — это хорошо, но не так же сразу?! Чёрт! Зачем же ты так делаешь?! Он будто почувствовал её ускоренное дыхание и услышал бит сердца, похожий на барабанную игру вчерашней песни. — Если бы был на их месте, — всё тем же спокойным голосом добавил Малфой. Казалось бы, ничего необычно и ужасного, но это дополнение что-то изменило. Да, изменило, ещё как. Почти весь смысл изменился и исковеркался. Теперь-то он точно с огнём играет. Звучит как чёртово оправдание. Разрушилась вся иллюзия. — Но ты не на их месте, — подметила этот факт Грейнджер. Странно, но если бы Малфою сказали, что он должен будет вот так вот проводить время с грязнокровкой, то он бы ни за что не поверил и сказал: «Я лучше с башни сброшусь». И это действительно было бы так. Он поступил бы именно так и больше никак иначе, тем более, если эта грязнокровка — Грейнджер. Сейчас же он непринуждённо с ней сидит и беседует, как старые добрые друзья. Как давние знакомые. Вроде бы, что-то привычное, но в то же время как-то непривычно. Если старые и добрые приятели чувствуют себя вместе так, то Малфой отказывается от всех своих приятелей. Как кто-то больше, чем заклятые школьные враги. Иногда его даже напрягает мысль, что бы было, если Люциус и Нарцисса узнали бы об этом. Что сказали бы? Что сделали бы? Он просто боялся представить. Нет, это не просто, — это тяжело и трудно! Это сложно и непросто! Самое худшее, что может случиться с ним за этот год. Этот чёртов год, который стал для него чем-то большим, чем уроки и квиддич. Больше, чем квиддич и уроки. А казалось, эти две вещи были единственным спасением от всего, что с ним произошло. Спасали его постоянно. Отвлекали и наставляли на свет. Но, оказывается, есть кое-что получше. Есть кое-что эффективнее. Кое-что более страстное и желанное. Грейнджер. Сама не понимает, что спасает его от всего это. Сама того не знает. Конечно, Малфой сам себя спасает, ухватившись за Грейнджер. Он сам себе помогает, но очень рад тому, что она просто есть. С ней он чувствует себя комфортно и уютно. Только с ней и ни с кем другим. Только она и никто другой. Я бы соскучился, был бы на их месте. Она не отвечала. Грейнджер даже не смотрела на дверь, чтобы убедиться, что никого там нет. Убедиться, что никто не следит за ними. Чтобы не застали их. Она не боялась, и он не боялся. Рядом с друг другом они будто бы никого не боялись. Прямо как в тот раз… в тот раз, в библиотеке. Когда он поднял её вверх, пока она клала книгу на полку. Прямо как в тот раз, когда он поцеловал её прямо в башне старост. В их башне. Как он накрыл её нежные тонкие губы вкуса шоколада. Этого чертовски сладкого шоколада. Такого же сладкого, как и она сама. Как и её сладкая натура. И казалось, что никакого вкуса и запаха шоколада нет, тем более самого этого продукта, состоящего из какао, сахара, молока и прочей дребедени, но сама ассоциация будто бы врезалась в сознание, захламляя фантазию слизеринца. И когда в тот раз они пели вдвоём в Выручай-комнате… В той комнате, которая объединила их интересы. Которая помогла сблизиться им. Которая помогла услышать их внутренние голоса. Это ощущалось на сто ступеней выше положенного. И на мгновение Малфою показалось, что их голоса круто сочетаются и грамотно переплетаются. Сливаются воедино. И ему не показалось — это действительно так и было. Никогда раньше Малфою не нравилось это занятие так, как в тот раз. Так, как в тот самый раз с ней. Вместе. Только вдвоём. Тогда он чувствовал себя не в этой самой грёбанной школе. Не в той самой комнате. Вообще даже не в этом мире. Не в этой вселенной. Они были не там. Они были в другом месте, где-то далеко от других людей. От чужих глаз. От чужих мыслей. От этого мира.***
Драко Люциус Малфой — самый необычный и загадочный человек, которого Гермиона когда-либо встречала. В нём больше загадок, чем в магической рунологии. Кому-то это нравится, а кому-то — нет. Гермиона и сама не знает, нравится ли ей это. Странно каждый раз проходить мимо этого человека с мыслью о том, каким он представлялся ранее — лишь глупое ребячество, от которого он понемногу избавляется. Сколько ещё Гермионе суждено разгадывать его загадки? Вчерашняя ночь с ним была просто фантастикой. Она и не ожидала такого от самого Малфоя. Та песня, которую они пели вместе с ним, для Гермионы много чего значила. Она была практически её любимой. Она и не ожидала, что он знает эту песню. Теперь знает. Гриффиндорка и не знала, что Драко Малфой — настолько интересная личность. Любопытно, почему он так сильно изменился за столь короткий срок? Если его загадки такие, тогда она с радостью будет идти дальше и разгадывать их безграничное количество. Сейчас Гермиона была в библиотеке. В той самой библиотеке, где он ей помог… но она здесь не с Малфоем, а с Гарри и Роном. Сидели и делали уроки, пытаясь сосредоточиться на главном, не обращая внимания на то, что время уже девять. — О чём ты разговаривала с этим? — опять недовольным голосом буркнул Рон, тем самым отвлекая от раздумий Гермиону. Она с изумлённым лицом оторвала кончик пера от почти до конца исписанного пергамента. Приподняла брови, затем и голову, чтобы взглянуть Рону в лицо. И всё бы ничего, если бы он нормально задал вопрос, но эта его интонация, как всегда, была недовольной и дурной. Мерлин, что с ним не так? Когда же он успокоится? Хотя, его сомнения оправданы. Гермиона не должна подобным образом наплевать на своих друзей и думать о нём. Это неправильно. — Мы должны организовать Хэллуин… — Вот только не надо… что?! — Так до праздника осталось уйму времени! — с изумлением добавил Гарри. Только не это, чёрт! И Гарри с ним заодно. Поддерживает своего друга, хотя Гермионе это больше необходимо. Отвлекают от уроков, ещё и перебивают, не дают нормально сказать, прекрасно! У Гермионы и так голос еле держался от порыва гнева. Гермиона лишь вздохнула. Мерлин, дай ей терпения, пожалуйста… Только терпения, больше ничего не нужно. Пожалуйста, пожалуйста… Вдох, выдох — и… — Мы лишь договаривались о ближайших планах… то есть договаривались, когда будем начинать готовиться к Хэллуину, — исправила Гермиона после того, как увидела взгляд Рона после слова «планы». — И не смотри так, Рональд, я ни в чём не виновата, мне и самой противна его компания! Мерлин, как же ей сложно было добавлять это слово. Чёрт! Чёрт, она наврала! Ей совсем не противна его компания, а наоборот! Ей нравится его компания. Это слово как будто комом встало в её горле. Невыносимо было его произносить и осознавать. — Кого ты обманываешь? — с разочарованным видом сказал Рон. Кого она обманывает, серьёзно? Она собирается с силами, чтобы смело сказать это слово, а он говорит «кого ты обманываешь?» — Тебя и всю эту школу, — с сарказмом ответила Гермиона, но Рон не обратил на это внимания. Её слова оказались не сарказмом. Эти слова правдивы, единственная правда на данный момент, от которой ей ужасно больно и стыдно. От которой она с таким рвением хочет избавиться, но что-то всегда мешает. Просто не получается. Странно, что несколько минут назад она была в отличном настроении, а сейчас всё пошло как всегда… Дерьмово. — Гермиона, всё нормально… — Ничего не нормально, ведь ты тоже его поддерживаешь! — громко сказала Гермиона, перебив Гарри. — Тише, вы в библиотеке! — буркнула на них мадам Пинс и поспешно вышла по каким-то делам. Как не вовремя. Как же всё достало! Хочется уткнуться в подушку и плакать, как ненормальная, выплёскивая всю накопившуюся боль, гнев и злость. Боль, гнев и злость. Всё это накопилось в одном флаконе и понемногу выливалось наружу. С Малфоем она себя так не чувствовала… не так, а по-другому. — Вы думаете, я не знаю, как вы шепчетесь за моей спиной? — она обращалась к Гарри, чтобы тот не строил из себя святого. Чтобы присоединился к другу. — Мы говорим то, что думаем, — сказал Рон, закрывая перед собой книгу. — Возможно, думать — это не ваше! — после этих слов Гермиона поднялась со стула, взяла свой рюкзак и поспешила удалиться. — Тогда и обманывать — это не твоё! — остановил её Рон своим заявлением. — Ты постоянно думаешь о нём, пытаешься избегать тем, связанных с ним, хотя сама ищешь его в Большом зале, ищешь повод с ним встретиться, а также не отказываешься от такой возможности… я не договорил, Гарри! — последнюю фразу он сказал после того, как Гарри дотронулся до его плеча и хотел успокоить. Избранный скрипнул зубами. — Сколько раз ваши взгляды пересекаются за сутки, а, Гермиона? Рон встал со стула, и Гарри — вместе с ним. Девушка была в полнейшем шоке, окутавшим её разум. Она чувствует, что гнев её схватит и будет контролировать ее, чего ей совсем не хотелось. — Рон, не нужно, — пытался успокоить его Гарри, только толку от этого не было. Он всё ещё смотрел на неё обжигающим взглядом. — Нет, Гарри, она постоянно на него пялится, могу поспорить, что в их башне происходит то же самое, только лучше. Гермиона от гнева обернулась и посмотрела на него убийственным взглядом. Мерлин, что он говорит? Как он может вот так вот? Что она ему сделала? Гермиона смотрела на всё это с окаменевшим лицом. Она как-то держала себя, чтобы не расплакаться прямо здесь, в библиотеке. Неужели никто из них не хочет остановить всё это недоразумение? — Рон… — молвил Гарри. — Нет, — говорил Рон, не оборачиваясь к нему, всё ещё сверля взглядом Гермиону. — Не расскажешь ли нам о развитии ваших отношений, с чего всё началось? — иронично-заинтересованным голосом говорил он, да так, что тошно стало. — Заткнись, — тихо, почти шёпотом сквозь зубы говорила она. Хотелось хорошенько врезать ему. Ударить. Убить. Послышались со стороны ещё одно «заткнись», но уже от Гарри и более яростным тоном, более настойчивым, более достойным, чтобы на него обратили внимание. — Да что ты, я-то заткнусь, а ты продолжай говорить, не стесняйся, — той же интонацией говорил Рон. Он будто бы не слышал друга. Гермиона сейчас взорвётся. Мутная пелена сейчас накроет её глаза, но прежде она кое-что сделает. Гриффиндорка подошла поближе к ним, обвела их пронзительным и ненавистным взглядом… точнее, Рона. Всё, с меня хватит! Она подняла ладонь и взмахнула ею. Мгновенно рука зашипела и покраснела от нанесённого ею удара по щеке Рона. Он ещё более разозлённым взглядом смотрел на неё, чем секунду назад. А Гарри был в полном недоумении. Дыхание ускорилось. Неприятный адреналин пробивался в сердце. Гермиона развернулась, собрала все свои принадлежности и пошла прочь. Подальше от них, а главное — от Рона. Она подошла к выходу, обернулась и посмотрела на них, как в последний раз, и вышла, захлопнув за собой дверь. Эту чёртову дверь. Чёрт! Что теперь?! Как же всё достало! Как же все достали! Хватит уже! Что это за наказание и за что? Она заслужила его? Нет, конечно! В чём она виновата? Ни в чём. Пускай эти двое сами во всём разберутся, её не нужно туда вмешивать. Как хотят, пускай разбираются. На выбор: с Малфоем или без. Ей плевать. Совсем плевать. Мерлин! Она так зла. Истерика на всю ночь обеспечена. Гермионе сложно верить, что они вот так вот с ней поступают. Неужели им не видно, что ей плохо? Ужасно плохо, хуже некуда. Сколько им времени нужно, чтобы понять всё это? Гарри не виноват. Он ничего ей не предъявлял. Не предъявлял… Но с Роном он всё это точно обсуждал. Поэтому Гермиона лишь надеется на то, что он поговорит с Уизли. Надеется, что он поймёт. Поймёт ли он? Поймут ли они? Они не поймут, никогда. Так что никакое время им не поможет, даже если оно будет безграничным. Тогда она всё правильно сделала. Гермиона должна была дважды, потом и трижды его ударить. А вместе с ним и Гарри. Он был с ним. Думал, как он. Верил во весь этот бред, который совсем не бред. Прозрачная пелена окутала глаза, потом и вовсе выкатилась наружу. Слёзы лились градом. Мокрым, как дождь. Девушка не была в силах сдерживать себя и эти проклятые слёзы. А они как назло не заканчивались. Гермиона шагала по коридору, не вытирая эту предательскую прозрачно-соленую жидкость, отчего она быстро скатывалась с глаз на щёки, а вот и вовсе на бумагу с домашней работой. От этого ещё не до конца высушенные чернила размазывались, образуя на пергаменте чёрные мутные пятна. Теперь и работа испорчена, и всё из-за него. За что мне такое?!***
«…Я просто не знаю, когда именно нам начинать…» «…Думаю, с сегоднешнего дня начинать будет слегка рановато…» «…Почему ты хочешь начать так рано…» «…Я помню…» «…В чём ты пойдёшь на Хэллуин…» «…Ещё чего, может ещё заодно твоим друзьям подобрать что-нибудь…» «…И не мечтай, я…» «…А у тебя… приемлемый голос…» «…Спасибо. У тебя тоже… терпимый…» Малфой помнил наизусть весь их разговор, да и как не вспомнить, ведь они только сегодня говорили. Но даже если бы это было сто лет назад, в его памяти всё равно бы сохранилось всё это. Навсегда. Сложно это забыть, тем более сейчас, когда между ними что-то налаживается. Сейчас он не знает, что она делает, где она и с кем. Но с уверенностью может сказать, что, где бы она ни была, всё равно её мысли занимает он. Мысли о нём. Только он и никто другой. Уверенность в этом никогда его не покинет, не только из-за своего высокого самомнения, но и из-за того, что он знает Грейнджер. Знает её такой, какая она есть: упрямой, немного заносчивой. Знает её умной, доброй и милой, готовой прийти на помощь в любую минуту. Гостиная старост наполнена тишиной и отстраненностью от всего этого мира, позволяя Малфою углубляться в поток мыслей, который он получил сегодня. Но что-то прервало эту тишину. Она. Грейнджер уже стояла у входа с растрёпанными тетрадками в руках и рюкзаком на маленьком плече. И как он только не услышал её шаги? Наверное, просто много о ней думал. Её распахнутые красные глаза смотрели на него с печалью и толикой боли. Чёрт, она плачет! Из глаз текли слёзы, скатываясь по всему лицу. Мокрые ресницы прилипали друг к другу. Губы поджаты и искусаны до невозможности. Она ничего не говорила, не двигалась. Он ничего не услышал от неё, в ушах будто бы зазвенело. Малфою будто бы стало плохо за неё. Она, сделав шаг, хотела подняться наверх, но Малфой её остановил. — Стой, — тихо проговорил он и подошёл к ней. Она молчала, и он молчал. Что было не так, Малфой и понятия не имел, но хотел разобраться во всём. Сначала она ходит радостная и улыбчивая, а сейчас — заплаканая. Нет уж, он не позволит, чтобы эти перемены в настроении долго длились! Он разберётся во всём. Хотя бы узнает причину её слёз. Малфой не любил, когда кто-то плачет, тем более когда плачет девушка. Он знал, что такой, как он, сам не сможет успокоить или взбодрить кого-нибудь. Он и сам не любил плакать, что случалось очень редко, но по делу. Слёзы для него были чем-то наподобие слабости, а слабость для него — унижение. Ни больше ни меньше. Только унижение. Возможно, это понятие о естественном человеческом чувстве слишком усложнено и ожесточено, но оно уже вошло в привычку. Что-то наподобие «как все, так и ты». Но сейчас это не важно. Сейчас, когда он увидел слёзы на глазах у этой девушки, он готов был кого угодно убить за это. Готов был что угодно сделать ради неё. И всё для того, чтобы она перестала это делать. Перестала мучить Малфоя своими слезами. Грейнджер плакала и была такой невинной сейчас. Смотрела на него печальными глазами, шоколадно-карими глазами в его серо-ледяные. Заставь провалиться в этот омут — и он провалится. Малфой и понятия не имел, из-за чего она сейчас в таком состоянии. Из-за чего она сейчас остановилась перед ним, не сводя глаз. Ведь та Грейнджер, которую он знал раньше, никогда бы не показала ему свои слёзы, только не ему. Ведь они — никто, среди всей этой среды обитания. Выживания. Никто друг для друга и для остальных, если в одном контексте. Сейчас же ей как будто хочется его поддержки и помощи. Или же просто не может уйти. — Что с тобой? Образовавшаяся тишина нарушилась как по щелчку пальцев. Что с ней, чёрт возьми?! Он узнает это обязательно! Грейнджер молчала. Совершенно ничего не сказала и не скажет, только всхлипнула, подавляя этот звук, чтобы он оказался ещё более тихим, чем должен был быть. Почему она молчит? Злость охватила его из-за того, что она не говорит, а только продолжает беззвучно плакать, хотелось ещё больше убить того, кто довёл её до такого состояния. Кто знает, возможно, она и сама во всём виновата, но она всё-таки девушка, в конце-то концов. Никто не должен позволять с ней себя так вести. Пускай отрубят себе голову, иначе Малфой сам до них доберётся. Грейнджер пошатнулась и хотела уйти, но Малфой вовремя её придержал за запястье и не дал ей этого сделать. Нет! Только не сейчас! Не сейчас, когда она в таком состоянии будет съедать из себя все силы и нервы, которые в ней остались. А остались ли они вообще после такого? Малфой готов был кого угодно сейчас задушить, только чтобы она не плакала сейчас. Блять! Почему она молчит?! Ни слова не говорит, а ведь сейчас ему так нужно это. И от этих слёз, которые блестели в полумраке, становилось всё хуже. Хочется закричать и размазать по стенке того, кто заслужил всего этого. Из-за кого её глаза блестят от слез, а не от радости. Ну же, Грейнджер, скажи что-нибудь… Грейнджер всё ещё продолжала молчать, только вот на этот раз решила немного отойти и присела на ступеньку лестницы, ведущую наверх в спальню. Она не поднялась туда, и это уже радует, но даже если бы захотела, Малфой ей бы не позволил. Не когда она в таком вот состоянии. Гриффиндорка смотрела вниз на пол, не отрываясь и не желая поднимать глаза на слизеринца. Хотя ему так нужно было увидеть её глаза. Малфой приподнял её подбородок так, чтобы она посмотрела на него. Стёр аккуратными и лёгкими движениями остатки соленой воды на её лице. Она же в свою очередь без капли сопротивления встретилась с его глазами. Бескойство, страх за неё, переживание — всё возможное, что она могла бы прочитать в его глазах. А он позволил ей это сделать. Позволил… Сейчас он чувствовал её запах. Запах, который сводит с ума. Запах, который заставляет терять контроль. Запах, который всегда рядом, всегда будет присутствовать у него в голове. Запах, который ощущается за километры от него, будто бы залезший под кожу. Мерлин, Малфой приближался к ней всё ближе. Очень близко! На столько, на сколько позволяло место, а предела не было. Теперь ничто не могло ему помешать, ничто не могло запретить. Грейнджер от этого даже привстала, а он — вместе с ней, держа её за запястье. Она поднялась на одну ступеньку вместе с ним и оперлась о перила, доходящие до её лопаток. Он приблизился к ней ближе и жадно впился своими губами в её губы, накрывая их жаром и страстью. Теперь воздух уже точно заполнился её запахом. В его голове только это и было. Он попробовал её губы на вкус. С этой минуты Малфой был готов питаться только этим поцелуем и всё. Постоянно. Каждую минуту. Каждую секунду. Всегда одним и тем же. Только этим вкусом и больше ему ничего не нужно было. Вкус нежных и сладких губ взорвал мозг. Ожидаемо нежных. Но нет, они были совсем не гладкие и не нежные. Напротив — колючие от торчащей корочки верхней кожицы. Плевать. Всё равно это нужно сделать. Хочется сделать. Влажные губы залились пылающим огнём. Такие горящие… страстные… Такие… его… совсем не умелые, но нужные ему. Её губы, принадлежащие ему и только ему. Его язык острым лезвием прорвался в её рот и начал выворачивать всё вверх дном. Вырисовывая узоры, где только можно. На языке, на небе — везде. Он доходил до зубов, проводя по ним языком, будто бы проверяя их на остроту. Он чувствовал, как её дёсны напрягались. Руки поднимались по её плечам вверх, к её шее. Поднимались и доходили до этой тонкой чёртовой шее, которую он однажды сжимал от злости и гнева. Которую так ненавидел и по-прежнему ненавидит только потому, что не может оторваться. А она что делала? Вместо того, чтобы остановить его, оттолкнуть от себя и побежать в свою норку, отвечала ему. Чёрт, отвечала! Мерлин, помоги! Останови это! Она отвечала ему, блять! Переплетала свой язык с его языком в знакомых для него движениях, но именно эти движения были намного лучше. Её движения были более уверенными и жаркими. В её действиях играла страсть, желание, и всё это в жутко-горячем флаконе. Оно обжигает все внутренности. Сильно, очень сильно! До боли обжигало, доходя до каждой внешней и внутренней клетки. Сейчас она была не той Грейнджер, которая не видит ничего, кроме этой долбаной трансфигурации-нумерологии-и-других-таких-же-долбанных-предметов. Сейчас она — та, которая заставляла его биться об стенку ради неё. Чёрт возьми! Сердце билось во всю дурь, напоминая взрывную военную бомбу. Драко был оглушён своим и её биением сердец. Самым бешеным, что только есть. Тяжело он вдыхал и выдыхал в неё воздух. Он чувствовал, как она зарывала свои тонкие пальцы в его платиновые шелковистые волосы. От её движений становилось ещё жарче, хотя казалось, что жарче уже некуда. Температура и так была выше дозволенного. Слышишь, Малфой, выше дозволенного. Выше, слышишь? Нельзя, остановись! Нет! В паху запульсировало. Слишком бешено и ускоренно, до скорости света. Грёбанной скорости света. Чёрт, она его возбуждает! Обессиливает и переворачивает его разум наизнанку! Как она до такого дошла?! Малфой опускал свои руки по её спине вниз до тонкой талии, а затем и до, чёрт… До этих крепких маленьких ягодиц, но таких охуительных! Да, чёрт возьми, ягодиц, блять! Бедро коснулось его паха, а Грейнджер вместо того, чтобы убрать его, наоборот, прижимается к нему, заставляя чувствовать жар в каждой клетке тела. Она приподнялась на ещё одну ступеньку и раскованными движениями обвила его бедра своими ногами, тем самым ещё ближе прижимая своё тело к его члену, который в свою очередь начал ещё сильнее пульсировать. Это плохо, очень плохо, не дозволено! Но так хорошо. И плохо, и хорошо, а значит — запрещено! Запрещено! Было и всегда будет запрещённым. Но Малфою было плевать: он сейчас хотел только её, и ничего ему не помешает добиться её. Эта девушка держала его невероятно крепкой хваткой, будто бы если она хоть на секунду от него отстранится, то Малфой исчезнет. Ему это нравилось. Нравилась она со своими странностями в голове. Со своей чёртовой собственностью, которая сейчас играла за неё. За Грейнджер, мать твою! Она стонала ему в рот, пока он целовал и покусывал её губы. От этого пронзительного стона Малфой хотел поскорее донести Грейнджер в свою комнату и избавить её от этой чёртовой одежды, которая сейчас разделяет их тела. Эти чёртовы джинсы и такой же чёртов свитер, облегающий её тело от шеи до поясницы. Мало того что этот кусок ткани был слишком узким, так он ещё и прилип к её телу из-за взрывной температуры. — Это… Это неправ… — остаток грейнджерских слов превратился в стон, который слизеринец в тот же миг вдохнул в себя. Конечно, блять, это неправильно! Неважно, только не сейчас, когда ты моя… целиком и полностью. Малфой поднимался по этим ступенькам, пытаясь дойти до своей комнаты, чтобы они не трахались у лестницы, куда с той же секундой мог зайти кто-нибудь лишний. Даже если бы зашли, Малфою было бы плевать — он бы не остановился, пока не добил бы её так, чтобы член перестал пульсировать, а её тело перестало быть таким охерительным. Ни капли не сексуальным, но таким охерительным, что никакая бомбическая фигура не затмит её плоское и совершено невзрачное тело. Он никогда не ожидал подобного от себя. Не ожидал, что грязнокровка, тем более Грейнджер, может вот таким образом его соблазнить. Ослабить. Сделать более уязвимым перед ней. Вот таким вот образом взять под свою власть. Заставив стоять его член так каменно. Бешеным сейчас был он, так же как и она, потому что, пока Малфой нёс её до своей комнаты, она пыталась снять то с него одежду, то с себя, но в то же время не отрываясь от его губ. «Бешеная Грейнджер» — новое прозвище для этой девушки. Но в этот раз оно ему нравится. А гриффиндорка бы не поспорила, что сейчас это слово лучше всего её характеризует. — Мал…фой… Она стонала ему прямо в рот, проговаривая его фамилию, но у Малфоя сейчас во всю дурь звенело в ушах, поэтому он пропустил это мимо. Как же с ней было охуительно. Он. Она. Вместе. Прямо в этой башне. В этот момент эта башня перестала быть такой ненавистной и противной. А напротив, Малфой теперь хотел быть с ней сейчас в этой башне. Долго, очень долго. Навсегда. На веки вечные. Не отрываясь ни на миг. Она всё ещё пыталась избавиться от его одежды, которая так мешала. Руки её ныряли под свитер в попытке избавиться от него, ведь он разделяет их тела. Скользящее движение вверх — и ноги плотнее обхватывают его талию. Резкое, почти незаметное движение вниз, выгибая спину и прижимаясь грудью к его груди. И снова то же самое, доводя до эйфорического возбуждения. Ещё один взрывной стон. — Мал… Драко… Она проговорила опять его имя… что, блять?! Имя! Чёрт возьми, она проговорила его имя! Это было почти неразборчиво, но он всё прекрасно разобрал. Из её уст это звучало слишком охуительно. Слишком… — Что? — выдыхнул он ей в рот, но всё ещё не хотел отрываться. Она пыталась снять с себя этот поганый свитер, но не смогла, поэтому Драко обвил её руками и решил помочь ей в этой задаче. Избавившись от ткани, которая прикрывала её восхитительное тело, Малфой швырнул кусок одежды куда подальше, чтобы чувствовать и трогать оголённые изгибы Грейнджер. Он оставил в одном чёрном лифчике на бретельках. Чёрном, блять, как мрак, в который он прямо сейчас попадёт. Он жадно начал скользить по её шее и ключицам, оставляя багровые пятна. Малфой впивался в её кожу, как изголодавшийся хищник. Будто бы ничего другого не существовало. Затем же он осыпал поцелуями её маленькую грудь, параллельно расстёгивая бюстгальтер и окончательно избавляясь от лишнего белья. Что она делала с ним и, главное, как? Как у неё это всё получалось? Вот так вот — просто и легко. Раньше, не замечая её сексуального тела, которое в то время ещё не казалось таким, он мог спокойно пройти мимо, но не сейчас. Только не сейчас… Точнее, совершенно не сексуального или по-своему сексуального чертовского тела. Пока Драко открывал дверь своей спальни, гриффиндорка, не теряя времени, сняла с него этот свитер. Да, наконец-то! Сняла не без помощи Малфоя, конечно же. После кратковременного любования его торсом, который, кстати, она не впервые видит, Грейнджер впилась в его кожу шеи своими влажными губами, спускаясь к ключицам. Ради таких губ Малфой был готов отдать ей свою шею и ключицы, только чтобы она продолжала. Только ради того, чтобы, чёрт возьми, не останавливалась. Чтобы и дальше продолжала касаться своими колючими губами, царапая его кожу. Ни заглушающего, ни запирающего заклинания — ничего из подобного он не поставил на дверь. Он даже не соизволил её закрыть до конца. Никто из них не сделал этого. Никому это не нужно было. Ничего из подобного ему не нужно было, пока он добирался с ней до кровати, чтобы потом лечь на неё и дать волю своему внутреннему зверю. Она упала прямо в матрас, а он навис над ней. Избавившись от джинс, которые были сейчас насмерть лишние и оставив её лишь в одном белье, они оба мысленно подготовились к тому, что сейчас им придётся переступить все границы дозволенного. Выйти за рамки. Нет. Им не придётся — они сами этого хотят. Хотят друг друга и только. Хотят друг друга как никогда раньше. Они сейчас были под наркотой. Под очень сильной наркотой, без шансов на спасение. Они были зависимы друг от друга. Он навис над ней всем своим телом, продолжая покрывать её мягкую кожу влажными поцелуями. — Герм… Гермиона… — он проговаривал это имя как впервый раз, потому что, чёрт возьми, это и было в первый раз. Впервые он проговорил её имя. Впервые! Не верил сам своему же голосу. Хриплый и не похожий на его прежний голос. Совсем нет. Не похожий на хладнокровный и спокойный. Не такой, как раньше. Что она с ним делает?! — Что… Драко… Она проговаривала это с ещё большим возбужделением, не понимая, что вот-вот задохнётся. Задохнётся, блять, от этого напряжения! Его рука лёгким, но в тоже время напряжённым движением скользнула в кружевное бельё, после чего начала нежным касанием ласкать девушку. Дальше Малфой услышал лишь её сладостные выдохи. Сладостные, как чёртов молочный шоколад — совершенно некачественный и слишком приторный, которого он терпеть не мог, но именно сейчас так нуждается в нём. Невероятное чувство наполняло его энергией с ног до головы. Когда он чувствовал её и вместе с ней её же запах. Чувствовал и ласкал её мокрой, очень мокрой, влажной. Неважно. Через какое-то мгновение чёрные трусики, подходящие лифчику под цвет, но совершенно не сочетающиеся по материалу и типу, упали на пол к джинсам. Грейнджер такая Грейнджер. Такая неправильная, но такая его. Сам же слизеринец машинально делал всё правильно, углубляясь сначала одним пальцем, а затем и другим, растягивая её, чтобы она смогла открыться ему, только ему. Мерлин, такая влажная и горячая внутри. Его действия для неё не были неожиданостью, но она вздрогнула и выгнулась, цеплясь одной рукой крепчайшей хваткой за шелковистое покрывало, а другой — зарывалась руками в его волосы. Громкий и пронзительный стон тяжёлым дыханием ударил прямо ему в шею, обжигая его до высшей температуры. Затем ещё несколько таких стонов… Да, Мерлин! Да… «Ты не такая». Конечно она не такая! Она не может быть такой, как все. Не может быть обычной. Она может быть особенной, только так и никак иначе. Он вытащил свои пальцы и снова встретился с ее глазами. С вопросительным взглядом. — Гермиона… — хриплым голосом проговарил он её имя. — Давай… Ничего лишнего, только «давай». И он знал — она готова. Теперь уже точно. Не нужно было даже ноги ей раздвигать — она и сама прекрасно с этим справилась. Прекрасно. Всегда. Так идеально. Так по-грейнджерски идеально. Или же он начал, а она поддалась? Неважно… Малфой сначала медленно и аккуратно вошёл в неё, расширяя до одури тугие стенки. Он замер, войдя полностью, и дал ей время привыкнуть. Внутри неё тесно до предела, но так горячо… Напряжение невозможное. Очень сильное! Он сделал это. Сделал первый толчок в неё. Она выгнулась и сладким голосом застонала. Таким же сладким, как и она сама. Как чёртов сладкий шоколад. Приторно-сладкий шоколад. Грейнджерский шоколад… И ещё один толчок в неё, а затем — снова и снова, ускоряя темп. А её стоны были всё чаще и чаще, слаще и слаще. И он знал, что Гермионе это нравится, ведь если бы нет, то никогда такого не случилось. Она не была бы прямо здесь, в его комнате. Не сводила бы его с ума своим запахом и телом. Не смотрела бы так, как сейчас. Мерлин, как это всё работает?! Эта чёртова зависимость! Он вдыхает глубже воздух и вдыхает меньше, чем нужно было, потому что в ту секунду видит, как грудная клетка Грейнджер поднимается, а голова откидывается на подушку, расправляя потрёпанную копну волос. Её дыхание ускорилось, и… — Драко… — почти дрожащим голосом вымолвила она. И Малфой ощутил тёплую струйку оргазма, медленно стекающую по его члену, после чего он и сам поддался волне и кончил с нею одновременно. Он вышел из неё откинулся спиной на мягкую подушку, неровно лежащую рядом с Грейнджер, и, смотря в потолок, почувствовал, как осознание всего этого возвращается к нему. Осознание того, что только что произошло. Осознание того, что он сделал. Что они сделали. И тут слова из той самой песни, которые так и вертелись у него в голове вразброс: «…Как это ощущается, когда вокруг никого нет…» Вокруг никого нет, только ты и я, Грейнджер! «…Когда погаснет свет…» Света почти нет. «…Мы сияем в темноте…» Сияем прямо здесь и сейчас! «…Мы зажигаемся от искры…» «…Мы — свет, который никогда не гаснет…» «…Сияем в темноте…» «…Потому что сейчас ты со мной…» Да, чёрт возьми! Потому что ты со мной, Грейнджер! Ты со мной, Гермиона. — Ты же знаешь, что мы пожалеем? — хриплый голос Грейнджер выводил его из напряжённо-раслабленного положения, в которой Малфой погряз с головой. — Знаю…