Зависимые

— И, как я поняла, Малфой проиграл одно желание, — продолжала Астория, отчего у Малфоя сердце защемило и остановилось. — В чём же оно состояло, а, Драко? Стоп! Черт возьми! Молчи! Молчи, не говори ни слова! Ни одного слова! — Я должен был влюбить в себя Грейнджер, а затем перед всеми бросить её, — вылетело из уст слизеринца, после чего зал пронзила гробовая тишина. Что за хрень?! Горло пронзило острым ножом, говорить стало слишком тяжело. Все присутствующие смотрели прямо на Малфоя с удивлением. Неуверенное хихиканье послышалось из чьих-то уст в толпе, но Малфой уже не слышал. Он направил свои серо-ледяные глаза на ту девушку, которая не должна была здесь находиться и слышать это всё. Блять, что за хрень?! Её шоколадно-карие глаза блестели, но уже не от радостных искр в настроении, а от горечи и печали, которые сейчас переполняли с головой. Малфой точно видит ту пелену соленой воды, которая сейчас выйдет наружу. Чёрт, что он наделал?! Он абсолютно точно не должен был этого говорить, да и не горел желанием. Что-то сгорало и выгорало внутри от горечи на языке и в нёбе. Неужели алкоголь заставляет его терять контроль? Мерлин, как?! Каким боком вообще он это выговорил? Астория… ну конечно, блять. Разбираться с этой сукой сейчас не было времени. Потом. С ней потом. Сейчас Малфою нужно объясниться с Грейнджер. Девушка сделала шаг вперёд, а затем ещё один, после чего её рука поднимается вверх и замахивается в воздухе. Та пощёчина, которую слизеринец должен был получить, повисла в воздухе от того, что он рефлекторно придержал её руку и не позволил себя ударить, но даже когда ладонь Грейнджер не коснулась его щеки, он всё равно почувствовал это касание, которое обожгло кожу. Он почувствовал всю ненависть и силу, которые она вложила в эту ладонь. Почувствовал всё досконально. Её ладонь пылает — он всё ещё ощущает. Это хуже чем пощёчина. Хуже, чем тот её удар кулаком, из-за которого он и решился на то, чтобы связать себя с ней. Связать крепкими и тяжёлыми цепями. Уж лучше бы снова ударила его, проливая кровь, чем заставляла его ощущать всё эту агонию. Печальное лицо, которое сначала смотрело на него с нежностью и трепетом, сейчас смотрит с отвращением и презрением, даже хуже — со всей ненавистью, что только есть, что только смогла собраться на её лице. От осознания того, что это не чёртов сон, после которого он сейчас проснётся, и первое, что он увидит наяву — нежно спящую гриффиндорку у себя в постели, хочется разодрать на себе кожу. Хочется. Это не чёртов сон! Нет. Он смотрел прямо в эти карие большие глаза и утопал от той ненависти, которая отражалась в них и с каждым разом добавлялась с новым приливом, утопая в собственной ненависти к саму себе. Мерлин, сейчас она заплачет. Сейчас заплачет здесь, в этой чёртовой гостиной, которая переполнена змеями, а они здесь единственные, кто скоро захлебнется этим ядом, одним на двоих. Её слеза скатилась по тёплой и нежной щеке, которая веяла её запахом. Хотелось протянуть руку поближе, дотянуться до этой кристально-соленой слезинке и смахнуть с щёк. Хотел, чёрт возьми, но двигаться стало невозможно. Напряжение сильное, невыносимое и держащее, не позволяющее добраться до неё. Не позволяет добраться до той, которая дарила ему улыбку, а не ухмылку. До той, которая заставляет променять злорадство на обычную, ничем не примечательную радость. До той, которая стала падшим ангелом для него, срывая к чертям свои большие белоснежные крылья и швыряя этот нимб куда попало. До той, которая пробудила в нём вместо Малфоя Драко. «Как же тебя не хватало тут…» Она выдернула руку из крепкой хватки слизеринца, которая ослабела при резкости её желаний, а он прикрыл веки, чтобы собраться и приготовиться к самому худшему, что когда-либо с ним случалось, поглощая всем телом в предсмертный этап — агонию. Она попятилась назад, где её встретила каменная, твёрдая и холодная стена этого змеиного логова, касаясь её маленьких лопаток, заставляя напрячься. Грейнджер не хотела продолжать смотреть на него, но контролировать этот гипноз не получилось. Её глаза так и не смогли оторваться от его глаз. Её губы скривились в нервно-истерической усмешке, но так и не выдавили этот смешок, который Малфой мог услышать всеми слуховыми и не слуховыми органами. Ты не такая. Да, черт возьми, она не такая! Она не такая, как все, на которых Малфой смотрит с безразличием и наплевательским отношением. Она другая, чёрт дери! Она не такая, поэтому Драко сейчас хочет так сильно приблизиться к ней, прижать к себе, объяснить всё, что и как было, укрыться ото всех и не подпускать никого к ней. Раньше он не знал, что это вообще такое, но теперь, с Грейнджер, он это чувствовал. Ощущал на своей коже, как отдельную и составляющую всего его организма. Девушка отшатнулась от стены и быстрыми шагами направилась к выходу, который привёл её сюда, и из-за этого она смогла узнать эту чёртову недоправду, которую Драко хотел тщательно скрыть. Как же тебя не хватало тут! Малфой не понимал, что происходит. Не понимал, что сейчас произойдёт. Не знал, где он находится и с кем. Он будто погрузился в транс. Кошмарный, ужасающий, не дающий возможности выйти из него. Он услышал хлопок двери. Сильный и яростный, который разрушил весь его внутренний мир, строящийся долгие годы и века, но так и не достроившийся до конца. Но и этого хлопка не было, ведь не было там никакой двери — лишь ступеньки, поднимающиеся наверх. Не было никакой двери, которая была бы препятствием её решению и его горечи. Очередной плод его воображения. Несколько человек с уродливыми улыбками на лице подошли к нему, ухмылялись и похлопывали по плечам своими тяжёлыми руками, которые придавали вес той нагрузке, от которой он хотел избавиться. Он смотрел на всех безразличным взглядом и в тоже время пытался убить всех этим же взглядом. Заморозить глазами. Прожечь холодом насквозь. Что угодно, лишь бы не видеть никого постороннего. Они что-то говорили, похожее на «а-а-а, теперь понятно, почему она постоянно пялиться на тебя!», «молодец, у тебя получилось!», а Пэнс с Блейзом пробивались сквозь эту толпу из нескольких человек, окружающую его, и что-то говорили невнятно и недовольно, но Малфой почти не слышал ничего и никого. Ни этих людей, ни друзей, ни даже Блейза и Пэнси. Ничего и никого, блять! Вскоре музыка снова заиграла, вливаясь в уши так же быстро, как и жидкость, которая вылилась из стакана, подобно его нервам. Пусто. Их больше нет. Малфой всё неподвижно стоял и не смог сдвинуться. Прикрывая веки, он вспомнил и сравнил её лицо, которое было у неё во всех тех счастливых и прекрасных моментах, дарующих Малфоем, и то лицо, с которым она смотрела на него сейчас. Грустное, с горечью и ненавистью, которое также подарил ей. Казалось бы, в таком состоянии Малфой готов на всё, даже на полное съедение неконтролирующего Адского пламени, сжигающего заживо и не оставляя ни единого пепла. Но толку во всём этом не было. Его уже поглотило это пламя, которое в миллион раз сильнее и болезненнее. Ноги сами понеслись в сторону выхода и поднялись по ступенькам, не обращая внимания ни на чьи вопросы, поступающие к нему сзади. Это был лишний и ненужный шум для ушей Малфоя, который сейчас хотел лишь слышать голос Грейнджер и ничей больше. Мерлин, что это? Как называется это чувство, которое только что пронзилось острым ножом прямо в грудь, вырезая узоры на внутренностях. Он просто шагал. Шагал куда смотрят глаза, которые, казалось бы, больше ничего не должны были видеть, кроме её последнего взгляда, направленного в его сторону. Ему было больно. Ужасно больно. Этот взгляд веял боль, которая вскоре залезла ему под кожу, надавливая на лёгкие, не позволяя ощущать больше этого кислорода, наполненного чёртовым токсикозом и ядовитым вкусом мести, которую он не получил, но получил другой человек. Та чертовка, которая злорадствует в гостиной и изливается в активном танце вместе со всеми остальными. Поднимаясь по лестнице, он мечтал наступить на ту ступень, которая была слабой или вовсе сломанной, и провалиться под неё, проделывая дно под землю, чтобы почувствовать хоть какую-то боль, кроме той, которая душила его за гланды и доходила до всего, что было внутри. Малфой был уверен, что та ни за что не пойдёт в их общую башню, которая за столь короткий срок породнилась с ними, связывая крепкими узами. Стала их. Настолько крепкими, что ни одна связь с партнёрами по бизнесу или даже родственниками не сравнится с этими крепкими узами их с Грейнджер башней. Он направился в гостиную Гриффиндора. Слизеринец не знал точного её местонахождения, но был уверен, что сейчас ей нужна будет поддержка, и не дай Мерлин она сейчас где нибудь в одиночестве плачет, хотя этот вариант более похож на ход действий Грейнджер, да и вообще более правдоподобен. Портрет Полной дамы веяло хмуростью, которую Малфой ещё не успел распознать на её лице, и тогда он понял, что гриффиндорка точно должна была побывать здесь. Неизвестно, что Малфой думал, когда направлялся в гостиную гриффиндора, даже понятия не имея, какой может быть пароль, открывающий этот чёртов проход. Он знал, что насильно нельзя никаким образом заставить портрет открыть ему проход, но что делать, если он не знает и приблизительного по смыслу пароля, чтобы потом попытаться угадать. Это какая-то чертовщина. — Пароль, — хмуро проговорила Полная дама, после чего Малфой невольно сравнил её с Грозной дамой, которая каждый раз так же недовольно смотрела на них, когда кто-то приближался, разница только в том, что женщина на портрете их башни была худощавой и морщин на ней было больше, а эта постоянно веяла позитивом и оживлённостью, чего сейчас о ней не скажешь. Но сейчас Малфою было абсолютно плевать на этих женщин, его сейчас интересовала только та, которая сейчас за этим чёртовом портретом. Мерлин… Насчёт того, как он мог собственным языком пошевелить, чтобы сказать такое перед ней и кучкой слизеринцев, он подумает потом. Сейчас самое важное найти её и объясниться, если и потребуется, то всё очень конкретно и досконально. Настолько углубиться в эту историю, чтобы потом принять тот факт, что он об этих мелочах самому себе до этого момента не мог признать, не то что уже кому-то другому. Но чёрт, она не кто-то другой. Она — та, которая может быть в одно время и безумной, и хладнокровной, при этом заражая Малфоя, удваивая и его настроение. Та, которая не знает предела нигде и никогда, доказывая своё, чем они с Малфоем очень похожи. Та, которая позволила Малфою снять ангельские крылья, а за ними и всю свою белую святую сущность. Та, которая сделала это ради дьявола во плоти, чёрт возьми! Малфой не мог, осознавая всё это, просто-напросто позволить ей сейчас страдать в одиночестве. Только не из-за этого и только не из-за него. Что это за чувство, чёрт возьми?! Мерлин! — Твою ж мать, — сказал себе под нос Малфой, опуская голову вниз. — Неверно, — взвизгнула женщина на портрете, приподнимая свои тонкие брови, которые с каждым годом всё чаще и чаще походили на две светлые нитки. — Да знаю-знаю, — пробубнил недовольно Малфой, чувствуя, что нервы сейчас его сдадут. — И этот неправильный, — снова взвизгнула, как ненормальная курица. Малфой прищурился и не собирался продолжать этот глупый спор, зная, что какое бы слово он ни сказал, она будет повторять свои же слова, как заведённый попугай. Слизеринец сосредоточился на подбирании образцов, но в мысли ничего не приходило. Нужно что-то, связанное с Гриффиндором… — Может, подскажете? — спросил Малфой, после чего сразу же пожалел, думая, что дама опять скажет, что это неправильный пароль и заблокирует его в своём списке людей, которым даны попытки отгадывания пароля. Но Полная дама лишь покачала головой и начала оглядываться по сторонам. Малфой даже подумал подождать какого-нибудь глупого гриффиндорца, чтобы те произнесли пароль быстрее его, а он подслушал бы и повторил. А вторым вариантом был бы более быстрый, который заключался в том, чтобы подкупить ученика из того же гриффиндорского состава, но этот способ работал, как Малфой думал, только на членов семьи Уизли. — Львиная кровь? — Мальчик, ты, вроде бы, не на Гриффиндоре учишься, так зачем тебе в эту гостиную? — наигранно-приторным голосом проговорила Полная дама, отчего Малфой поморщился и его чуть не стошнило. — Мне нужно проведать… кое-кого, — Малфой замялся, несмотря на то, что терпение подходило к концу, пока охранница гриффиндорской гостиной недоверчиво щурится на него, будто бы пытаясь вломиться в глыбу ледяных глаз, наполненных горечью. — И кого же? — она фыркнула, а Малфой сдержал свой пыл, чтобы внезапно не нацелить на неё свою палочку, проговаривая парочку проклятий. Изредка в голову доходили мысли о том, что она может рассказать, заходила ли Грейнджер в эту гостиную, но этот вариант сразу же отходил на задний план, потому что лишние расспросы Малфою ни к чему, хотя, если он всё-таки и сможет отгадать пароль, лишних вопросов ему и так не избежать не только от Полной дамы, но и от представителей львиного факультета. — Гермиона Грейнджер, ученица седьмого курса, она сюда заходила? — Малфой вздохнул, решив, что всё-таки спросить у портрета будет легче. Кроме этого Драко удивился, насколько уверенно и чётко звучал его голос, когда он проговаривал её имя, и понял, что он даже мысленно не проговаривал его так уверенно. — Нет, я её сегодня только утром… или днём видела… — замялась Полная дама, а Малфоя будто ещё один сильный и болезненный удар охватил от осознания того, что он понятия не имеет, где её искать. В их общую башню она бы точно не зашла, даже если наложила на свою комнату хоть сто защитных чар, а школа огромная, чтобы где попало её искать. Что же ему делать? Он совсем не знал. Он отчаялся. Малфой отчаялся и не знает, что с этим делать, дабы исправить и привести в порядок свой настрой. Сейчас он вспоминал себя в первые годы обучения в Хогвартсе. Вальяжная походка и беззаботный вид. Радость и получение удовольствия от всего, что у него было. Первый день в этой школе, первая тренировка на метле в команде своего факультета. Куча разных, казалось бы, не таких заметных, но очень значимых для Драко, случаев продолжали окружать его всё время. Всё время, вплоть до шестого курса. Именно тот курс, который смог открыть ему глаза, показывая, что как бы сложна и проблематична ни была жизнь — она у нас одна и нужно уметь выкручиваться из неё… Это убивало, мучило. И когда на седьмом курсе Малфой решил, что с него достаточно, а потом ввязался в новую игру, дарящую ему неизведанные ощущения, не успел и опомниться, осознавая, что это полное блядство, всё снова на него обрушилось. На это он мог сказать только то, что всё это ему досталось заслуженно. Сам виноват — сам и выкручивайся. Это так, но сейчас это не важно. Важно лишь найти Грейнджер. Мерлин, куда бы она пошла, если бы была слишком опечалена? Он не знает, у него и в мыслях нет примерного понятия о её местонахождении. Думай, Малфой. Думай… Кажется… Выручай комната, конечно же! Как же он раньше не догадался?! Она просто обязана быть там, потому что теперь больше нет ни одного места, где она могла бы хорошо себя чувствовать. А будет ли она там хорошо себя чувствовать? Не это ли место переполнено воспоминаниями о Малфое? О их песне, их совместному выступлению. Не в этом ли месте они спели в первый раз песню, которая будто бы создана для них? Не в этом ли месте их голоса впервые переплелись в этой самой песне, которая в какой-то степени подала им общий язык и пробила сквозь толпу, выделяя ото всех. Именно в этом. Во всяком случае Малфой просто обязан посмотреть в этой комнате, потому что в голову ничего, кроме этого, не приходит. Он поднимался по лестницам так быстро, что даже не заметил, как добрался до восьмого этажа и что дошёл до приблизительного местонахождения Выручай-комнаты. Он подошёл прямо к тому месту, где подходил в последний раз, и, прикрывая глаза, подумал о том, как выглядел музыкальный зал, и о том, как сильно ему сейчас нужно туда попасть. Чёрт, да это сейчас единственное, что ему нужно! Ну же, давай. Как же тебя не хватает тут! Малфой, не веря своим глазам, понял, что вместо обычной каменной поверхности увидел дверь, ведущую в нужную ему комнату. Он толкнул дверь и заметил растрёпанную каштановую копну волос и такие любимые шоколадные глаза, смотрящие сквозь стеклянную пелену прямо на него. Грейнджер сидела прямо посреди зала на кожаной табуретке у того самого музыкального инструмента, который когда-то их объединил. Кажется, она знала, что Драко придет. Малфой закрыл за собой дверь, не оглядываясь назад, и подходил к ней. Сейчас он доберётся к ней и всё объяснит что и как было, чтобы она, чёрт возьми, знала, что то, что было между ними, — реальность, а не игра, в которую Малфой давно перестал играть. Чтобы она знала, что каждый их поцелуй, каждая проведённая с ней ночь, каждая песня, что они пели, были настоящими и такими прекрасными. Чёрт, да она обязана это знать ради себя, ради него, ради них двоих. Как только Малфой дошёл до неё, Грейнджер тут же отскочила, и ненавистный взгляд с её стороны стал ещё более ярким и отточенным, будто бы она хорошо готовилась, чтобы им посмотреть на Малфоя. Будто так и нужно. Думая, что этот взгляд ненастоящий, Малфой бы обрадовался, но он знал, что та ненависть, которую она показывает, реальна и правильна. Заслуженная. Чёрт возьми, она должна его ненавидеть за такое. Должна! Это будет правильно с её стороны, хоть и болезненно для Малфоя, но пора прекратить думать только о себе. Он это заслужил! — Грейнджер, послушай, — Малфой хотел придержать её руку, но она отшатнула её заранее. Щёки красные, глаза все заплаканные и всё ещё наполненные этими слезами, которые всегда бесконечны у неё. Презрительный взгляд не сходил с её лица. Из-за этого взгляда, направленного на него, хотелось умереть и не возрождаться. — Выйди отсюда, — прошипела она сквозь зубы и опустила глаза, не в силах дальше смотреть на Малфоя. Этот тон, вносящий в себя проклятье, заставил проклясть слизеринца самого себя ещё больше. — Я не уйду, пока ты не выслушаешь меня, — твердо проговорил он, коснувшись подбородка и поднимая его так, чтобы глаза снова устремились на него. Сердце бешено колотится от того, что глаза, переполненные разочарованием и слезами, никуда не делись. Не заменились на другие эмоции. И это было ожидаемо, но с каждым разом колотило Малфоя всё больше. — Там ты уже всё сказал, — сквозь всхлипы проговорила Грейнджер и отдёрнула свой подбородок от его руки. Малфой чувствовал, что она должна была это сказать грубо, но не смогла из-за слишком подавленного состояния. Сил не было, как и у него. — Я не всё сказал, — получилось резко, но достаточно внятно, чтобы она обратила внимание. Она, прищурившись, смотрела на него, не сводя взгляд. Мерлин, пусть посмотрит в глаза, как она это всегда делает! — Я не хочу тебя ни слушать, ни видеть. Ты не имеешь никакого права… — она проговаривала каждое слово медленно и чётко, наполняя их ненавистью и презрением, думая, что он наконец поймёт и исчезнет отсюда. Но Малфой не уйдёт просто так. Не уйдёт, ничего не объяснив ей. Не уйдёт, пока она не узнает всю правду. Это правда ничего против того, что он сказал в гостиной Слизерина, но для Малфоя она стоит больше, чем её видят остальные, и он надеется, что и для неё она так же дорога. Он просто не в силах вот так вот бросить всё и забыть о том, что было между ними. Не в силах, чёрт возьми! — Дай мне объяснить, и дальше ты сама решишь, что делать, — Малфой не был грубым, не был злым, в его глазах лишь выражалась надежда, которой ему так не хватало. Он пытался быть спокойным, но как это довести до конца, когда Грейнджер не собирается приложить хотя бы минимум усилий. — Пошёл прочь, я не хочу тебя слушать! — она отошла от него подальше и попыталась убежать от него, но Малфой вовремя схватил её за руку и придержал, что бы она не смогла убежать. — То, что ты услышала, — правда, но это не всё. Всё, что между нами было, — реально и никак не связано с этим желанием, я о нём даже не думал, а с тобой я был честен, — говорил Малфой, пытаясь удержать её. Она слишком строптива, а в таких ситуациях — чересчур. Значит слизеринцу нужно быть намного настойчивее, чем ранее. Грейнджер замерла, и Малфой почувствовал напряжение, исходящее от неё, а она смотрела куда-то в угол, не поднимая на него глаза, и это его бесило. Бесило так сильно, что хотелось содрать с себя кожу и раздирать её бесконечно. Прямо на её глазах, чтобы видела, как ему плохо. Чтобы видела, что она с ним делает по его же вине. — Ты думаешь, после того, что ты сделал, я тебе поверю? — Малфой услышал в её усмешке нотки горечи, и ему от этого стало ещё хуже, а казалось, что хуже некуда. Он ненавидит себя за это. Ненавидит себя за каждую пролитую её слезу и каждую следующую, что будет пролита, а этих соленых капель — целая бесконечность. Эта бесконечность заставит его ненависть разрастись. Это полный блядский провал. — Я под сывороткой правды, — Малфой старался звучать спокойно, но вряд ли у него это выходит. Он отчаялся, и это видно. — Ты можешь спросить меня о чём угодно, и я отвечу правду. Малфой, конечно же, понял, что его тянуло за язык. Чёртова сука, подмешала ему зелье, которое заставляет говорить правду, за что он готов прицелить на неё аваду, зная, что она больше не появится на свет. Наверняка это было когда Астория протянула Грейнджер выпивку, тем самым дразня Малфоя им, а он выхватил его из её рук и сам выпил. Она ещё и притащила с собой эту чёртову сумку, в которой что-то выпирало, наверняка флакон с зельем. Чёрт, как же Малфой не догадался. Он должен был взять и вылить на неё огневиски. Хренова сука пожалеет об этом, когда он подаст на неё заявление. Но только потом. Потом, после того, когда разберётся с Грейнджер. — Грейнджер, не молчи, скажи что-нибудь, чёрт возьми. Она безжизненно посмотрела на него, и он успел заметить, как ещё одна слеза покатилась по её светлой и в тоже время красной щеке. Драко хотел смахнуть её, но знал, что та не захочет этого. Чёрт, да она не хочет его видеть. — Ты не смог выполнить желание, — тихо прошептала она, и послышался ещё один вслип. Скрежет его зубов послышался издалека, отчего он подумал, что не он издал этот звук. Мозг парня будто заменили ватой, а вместо глаз вставили стекло. Он не соображал и не понимал. Стоял и смотрел эти несколько секунд на неё, пытаясь включить мышление, которое так не вовремя покинуло его. — Что ты… — Малфой не понял, что она сказала, и даже подумал, что не расслышал. Она смотрела на него со всей собранной в себя ненавистью и злостью, что только есть на свете. Всё, что было, собралось в ней, растаптывая Малфоя в прах. Только на секунду позволила себе судорожно вздохнуть. Почему-то именно сейчас в нём всплывает чувство, что она его никогда не простит. Никогда, чёрт возьми! — Ты провалил всё, — на этот раз чётче сказала девушка, а Малфой понял, что всё-таки не расслышал. Он всё понял правильно. — Я ненавижу тебя, сукин ты сын! Ненавижу, слышишь?! Она кричала и кричала, а он не мог на неё смотреть в таком состоянии. Ему плохо от одной мысли её слов, которая заставляет сжаться и впитать все эмоции на её лице. Она его ненавидит, и этого не изменить. Из головы не выходил её крик. Ни на секунду не перестал выходить, а звучит он с такой же ненавистью и агрессией. Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Эхо всё ещё отдавалось в его голове. Её слова всё ещё повторялись внутри него, разрывая каждую клетку его мозга и других органов. Кровь кипела лавой, сжигая его плоть, которая теперь, казалось, не излечить от нанесённых ран. Она его ненавидит. Точно ненавидит. Все признаки говорят об этом. И если бы сейчас он отпустил её руки, то она бы ещё и с бешеной силой ударяла бы его по груди, лицу, а он бы просто смотрел. Смотрел и бездействовал. Как он сейчас себя ненавидел внутри за то, что решился на такой ход, — ничто, по сравнению с той ненавистью, которая кипела внутри неё. Ничто по сравнению с её чувствами, которые он растоптал одним своим решением, чёрт возьми. Как же он облажался, позволив себе поступать как кретин, не видящий ничего, кроме развлечения и игры, принципов и гордости. Чёртов кретин, который не достоин дышать с этой девушкой одним воздухом. С той, которая доверилась ему, хотя не должна была. Сейчас он не казался сам себе кем-то умным от того, что смог обмануть её, а Грейнджер — какой-то глупой от того, что поверила ему. Нет. Сейчас ему казалось, что Грейнджер доверилась ему больше, чем он заслуживает. — Ненавижу, — снова прошептала она, глядя в его ледяные глаза, покрытые горечью и печалью, и резко отдёрнула свои руки. Малфой больше их не сжимал. Не держал её, а она направилась к выходу. — Ты не имеешь никакого права прикасаться ко мне. Не смей больше трогать и даже смотреть на меня! — Грейнджер была вся переполнена агрессией и выплёскивала это на Малфоя, а он стоял и принимал эти удары на себя, каждое слово, как каждый глубокий порез кинжалом. — Не смей больше думать обо мне, — последнюю фразу она проговорила тише. Намного тише. С хмыканьем и презрительным взглядом. Настолько презрительным, что Малфою это напомнило тот самый день на втором курсе, когда он впервые назвал её «грязнокровкой». Она ушла. Ушла, оставив его одного с ненавистью, которая поглотит его изнутри. Он не пошёл за ней, остался там. Ему нечего больше ей сказать. Всё, что нужно было, он уже сказал, и оно не подействовало. А сейчас он понимал, что та ночь с Грейнджер была затишьем перед бурей. Чёрт…

***

— Какого хрена, Гринграсс, какого хрена?! — Малфой с ненавистным лицом сжал руку Астории, пока та пыталась отвести взгляд. Гостиная Слизерина не была такой наполненной, как час назад. Остались только Драко, Астория, Блейз, Пэнси, Дафна, Теодор и Гойл, а остальным, вероятно, сон дороже, чем мучения расспросами Малфоя. Слизеринцу казалось, что однокурсники не отстанут от него, пока не узнают все подробности его «игры», но они всё-таки не стали интересоваться этим, что несказанно радовало Малфоя. — Драко, хватит, — влезла Дафна, пытаясь отгородить его от сестры, но он не обращал на неё никакого внимания. — Отвали, Малфой, — наконец хоть что-то сказала Астория и отдёрнула свою уже покрасневшую руку от, скорее, напряжённой, нежели грубой, хватки Малфоя, в которую не входило и треть ненависти, которой он чувствовал к ней. Кровь внутри кипела, сжигая все внутренности, добираясь до кожи. В висках пульсировало, а челюсть была сомкнута, и от этого скрип его зубов мог услышать каждый в этом помещении. — Астория, как ты могла так поступить? — недоумевала Пэнси, стоя рядом с Малфоем. — Что ты этим хотела вообще доказать? Видно было, что Пэнси тоже кипела внутри от гнусного поступка её подруги, которая как раз-таки благодаря ей в их компанию влилась, но она пыталась держать себя в руках и не переходить границу дозволенного, подобно Малфою. Дафна не оправдывала её, но пыталась не подпускать никого к ней близко, и это его несказанно бесило ещё больше. Просто пусть не лезет. — Психопатка, думаешь, что я закрою на это глаза? — вякнул Малфой, после чего Дафна ещё больше загородила ему путь к Гринграсс-младшей. — Министерские, хоть и шавки, но они тебя мигом уроют. — Давайте поговорим спокойно, разберёмся как адекватные люди во всём этом дерьме, — настоятельно предлагала Дафна, глядя в лица друзьям в поиске поддержки. Будто это как-то поможет. — В дерьме, которое твоя сестра и устроила нам всем, и спокойствия этого разговора мы не добьёмся, — прошипел Драко, заглядывая ей через плечо, чтобы увидеть её бесстыжее лицо, которому больше всех плевать на всю эту ситуацию. Малфою хочется взорваться и взорвать её же с собой, чтобы она не подумала, что он готов всё так оставить. Сейчас он не может нормально сосредоточиться ни над чем другим, кроме как на мыслях, связанных с Грейнджер, но потом, после того, как он помириться с нею, Драко займётся и Гринграсс. Он не оставит это просто так Астории, она пожалеет о том, что сделала сегодня. Пожалеет так, как никогда ни о чём не жалела. — Эта ситуация с самого начала была дерьмовой, и ты сам должен был это сделать, но признайся, что ты зашёл слишком далеко, — проговаривала Астория, глядя озлобленным взглядом на него, тем временим как Дафна вскинула от удивления брови и повернулась к ней, отдёргивая за запястье, на котором уже практически не оставалось следа от рук Малфоя. — Если я тебя защищаю, это не означает, что ты должна себя так вести, — прошипела Дафна, снизив голос. — Ты поступила глупо и неправильно, я вообще удивляюсь, как ты до такого дошла. — Даф… — Блейз подошел к ней ближе и потянул за руку, а Астория с до конца распахнутыми глазами смотрела прямо на Малфоя. — Серьёзно? — всё ещё был поражён Нотт и, кажется, Гойл своим подозрительно-молчаливым видом разделял его недовольство. — Вы столько времени скрывали это чёртово пари от нас? — Это не пари, — прошипела Пэнси, заткнув его на все оставшиеся замки. Вот только его-то удивления Малфою не хватало. Единственная, кто продолжает невозмутимо смотреть на всю эту ситуацию, — Дафна. Драко и Блейз этому были несомненно рады, а уж Пэнси, которая больше всех с ней дружит, — тем более. — А что это такое, раз вы даже не сказали об этом нам? — влез Гойл, наконец, прервав своё молчание, которое, возможно, длилось целых десять минут. Он тоже недоволен всей этой ситуацией. Малфой бы хотел рассказать им об этом, он теперь мог быть уверенным, что даже Гойл не взболтнул бы об этом, даже случайно, и ему довериться даже надёжнее, чем Астории, но уже это не имело никакого смысла, ведь он и сам забывал об этом глупом плане. — Гойл, не сейчас. Как ты не понимаешь, что это уже не важно, — констатировал факт Забини, который давно должен был влезть в голову Грегори. Грегори, наконец, замолчал, после чего и Нотт не стал продолжать спорить по этому поводу. — Какого хрена ты устроила весь этот цирк? — Малфой снова направил свою злость на виновницу всего этого дерьма, которое так легко обрушилось на его голову. Он, блять, чувствовал себя подопытным животным во всём этом дешёвом цирке под руководством этой суки. Она своими действиями убивала его бесконечное количество раз, и с каждым разом удары острыми ножами были сильнее. Как же ему хотелось вернуть это «удовольствие», которое она ему представляла. Чёртова сука, даже несмотря на то, что она на два курса младше них, ведёт себя наравне с семикурсниками. Какого хрена они вообще подпустили её так близко к себе?! Какого хрена вообще Малфой думал, что она не помешает ничем ему?! Какого хрена всё это?! — Тебя никто не тянул за язык, Малфой, — она проговаривала это холодным голосом, от чего Малфой убедился, что она ни капли не жалеет о содеянном. Лучше некуда! Какого хрена она сейчас стоит и бесцеремонно обвиняет его в том, что она подлила ему сыворотку правды в напиток? После её «тебя-никто-за-язык-не-тянул» Малфой только больше убедился в том, что она во всём виновата. Хренова лицемерка! — Ты тянула, — сквозь стиснутые зубы заговорил Малфой и подошёл к ней почти вплотную. — Не притворяйся, что не ты подмешала мне в этт чёртов огневиски сыворотку правды. Каждое своё слово он проговаривал чётко и внятно, которое одной лишь интонацией могло звучать как угроза, даже не вслушиваясь в содержимое. Одним взглядом Малфой говорил: «Я убью тебя к чертям». На секунду Астория вскинула брови, а остальные на все сто процентов были удивлены такому, но не Малфой. Он всё знал. Догадался, но, чёрт возьми, уже было поздно. Гринграсс сделала то, что хотела, причинив не только ущерб и Малфою, но и Грейнджер. Их отношения и так были натянуты, как резинка, которая в любую минуту могла разрезаться на две части и стереть в пух и прах всё то, через что они прошли вместе. И Астория это сделала с ними, разрывая резинку, которая и так еле-еле держалась. Чёрт, да неужели она думала, что Малфой никогда не догадается о том, что не он контролировал свои слова и выпалил всю правду слизеринцам, которые, конечно же, не удержатся от свежих сплетен. Мало того, что было на Хэллуине, так ещё и это, чёрт дери. — Что?! — недоумевала Дафна, заставляя Асторию обратить на неё внимание. — Что за… и откуда же оно у тебя оказалось? — Блейз также был в недоумении, но держался более стойко, чем Дафна, не поддаваясь эмоциям, которые вскипятила у всех Астория, а у Дафны и Теодора они были развиты ещё больше. Случай с Дафной понятен, как дважды два. Она её сестра и, понятное дело, должна волноваться за неё, но а с Ноттом что не так? Как раз-таки Нотт в эту же секунду горько усмехнулся, а губы исказились в презрительной ухмылке, которая так явно выражала его недовольство всей этой ситуацией. — Всё ясно, — хмыкнул Нотт, всё ещё с презрением глядя на Гринграсс, сука её, младшую. Малфой прищурился и с непониманием посмотрел на него, отвлекаясь от самого разгара этого кровопролитного боя между ним и Асторией. Сейчас, казалось, все смотрели на него с недопонимающим выражением лица, которое помогало Астории хоть немного передохнуть от всеобщего внимания к своей персоне, не заслужившей столько чести. Мерлин, да она забрала одну четвертую части «славы» Малфоя, подтолкнув его на всё это. — Что ты хочешь сказать, Нотт? — обратилась к нему Пэнси уже более спокойным голосом, чем обычно. Нотт всё ещё горько ухмылялся, и Малфоя передёрнуло от чувства, что будто бы столь ненавистный спектакль всё ещё продолжается. — Конечно, — будто бы какая-то разумная мысль дошла до Тео. Он закусил губу и снова посмотрел на неё, а Астория почувствовала напряжение от этого пристально-ненавистного взгляда. — Ты ведь сама не смогла бы приготовить эту чёртову сыворотку, ведь так? Малфой посмотрел на слизеринку и почувствовал, как внутри неё что-то будто бы дёрнулось и заставило сглотнуть прямо с высоко приподнятой головой и прямой осанкой под внимательным взглядом Нотта и его умением эффектом присваивать себе всё внимание, прямо как Астория. Что ж… они так и стоят друг друга, если не считать того, что Астория — хренова лицемерка, а Тео — его друг, который в жизни не предал бы. — Тео, о чём ты? — вставил Блейз, немного приводя его в себя. — Не тяни, говори быстрее, и мы разберёмся с остальным, — продолжил он, после чего Дафна одарила его прищуренными глазами и недовольным взглядом. — В тот день, когда мы играли эту дурацкую игру, я проиграл одно желание Астории. Она сказала мне, чтобы я достал ей эту сыворотку правды, и я раздобыл ее, а она хранила, — рассказал Нотт, после чего в голове Малфоя всплыло воспоминание. И вот бутылка становилась всё медленней и медленней, пока совсем не остановилась. Горлышко бутылки попало на Нотта. Он, как под гипнозом, смотрел на неё и немного поднял глаза, чтобы увидеть, на кого попал пунт. Перед глазами была Астория. Гринграсс с ухмылкой наблюдала за его реакцией и, наконец, сказала: — Ну что, готов? — Стой. Нет. Дай мне сначала приготовить себе могилу, — Нотт сделал фальшивую улыбку, на что Астория лишь хмыкнула. — Тео, ты что, боишься девчонки? — Малфой всегда кстати. Достаточно убедительно и даже помогло. — Ну, тогда говори своё желание, — сказал он, вставая с дивана. Астория же всё ещё сидела на кресле. Она ухмылялась, сколько могла, и не торопилась с поворотом событий. — Ну, давай, говори, — не вытерпел Тео. — Хочу, чтобы ты прямо сейчас украл у Слизнорта какое-нибудь зелье… — немного подумав, она добавила: — Эм… Сыворотку правды. Малфой сжал крепче челюсть от внутреннего угнетения, которое он чувствовал, как начало своей смерти, знаменовавшее конец недолгой жизни. — Ты ещё тогда позаботилась о том, чтобы всё получилось так, как надо тебе, — вскрикнул Нотт. Астория закусила губу и немного призадумалась о чём-то, что казалось ей более важным сейчас. Полное блядство — Малфой сейчас тратит на неё своё время, а та хернёй страдает. — Ты придурок, — будто бы током её пробило. — Бутылка попала на меня быстрее, чем Блейз высказал своё желание Драко. — И ты, конечно же, выговорила первое попавшееся зелье на ум? — саркастично проговорил Тео. — Ещё и сказала, что не знаешь, где оно находится, — добавила Дафна, увидев, что Астория хочет возразить. Все почти что переходили на крик: спорили, обсуждали, пытались успокоить друг друга. Один лишь Малфой хотел выйти к чертям из этой гостиной в осознании того, что ничего уже не исправить. Сейчас даже мысли о мести казались ему глупыми, ведь это не убедит Грейнджер довериться ему, как раньше. Чёрт, она теперь не будет смотреть на него так, будто он — один единственный на этом свете, который помогает ей передвигаться в желанную ей направленность. От мысли, что она никогда больше не вспомнит под их общую песню об их поцелуях или ночи проведённой вместе, его начинает колотить по полной. Теперь это не просто разрыв сердца или растерзание всех внутренностей — это Ад. Ад даже для демона.

***

Когда люди перестанут погребать друг друга во лжи и прочей грязи, будет уже слишком поздно. Как такое возможно, чтобы Гермиона могла так сильно ошибиться и даже этого не заметить? Как может быть, чтобы она так и не увидела правду, что скрывает Малфой? Почему не поняла всё до того момента, как ей ткнули пальцем, чтобы она, наконец, увидела, кто такой настоящий Драко Малфой? Мерлин, да она знала, кто такой Драко Малфой! Знала, чёрт возьми! Знала давно! Знала всегда! Почему тогда, чёрт возьми, доверилась тому, кого знала, как все пять пальцев. Как же она себя по-идиотски чувствует. Теперь это глупое состояние будет преследовать её очень долго, если повезёт, то после учёбы всё заживёт и шрамов не останется. Хотя, чёрт возьми, «шрам» должен остаться не только потому, что Гермиона будет постоянно мучить себя своим этим тупым поступком, доверившись своему заклятому врагу, но и потому, что с этим врагом она чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Мерлин, что это?! Что это? Почему не отпускает, не отцепляется, не отклеивается и не стирается? Как убрать это чувство или же хотя бы запереть на всевозможные замки, чтобы больше не появлялось и не напоминало о себе? «Как забыть его?» — Гермиона задавалась этим вопросом, лёжа на кровати, пока горячие слёзы всё ещё обжигали её щёки. Боже, она вся в слезах. Глаза, щёки. Они даже скатываются в ухо девушке, отчего происходит слишком неприятное ощущение, но слишком невесомое, чтобы обратить на него внимание. Обратить больше внимание, чем на то, во что она вляпалась. Гермионе плевать уже на всё это. Ей сейчас хочется только умереть. Умереть и не возрождаться. Умереть потому, что позволила Малфою в первый и в последний раз прикоснуться к себе. Умереть за то, что позволила ему обмануть себя, а потом и опозорить перед этими слизеринцами. Плевать, что это всего лишь тупые слизеринцы, которым чихать на неё, зато не успеешь и переступить порог Большого зала, как все будут шептаться за спиной, тыкать пальцами, насмехаться и в лицо смотреть, а Гермиона будет чувствовать себя ещё более ничтожной. Мерлин! Всё это будет продолжаться изо дня в день, пока люди не найдут другой повод для сплетен. Она не хотела такого исхода, совсем не хотела. Гермиона не думала об этом, когда чёртов Малфой был постоянно рядом с ней. Господи, как такое может быть, чтобы тот Драко, о котором она только недавно узнала, мог так с ней поступить? Как может быть, чтобы он оказался таким же демоном, как и на Хэллуине, с которым она пела свою любимую песню, с которым она целовалась и с которым она провела ночь вместе, целых две ночи, боже… Нет, черт возьми, это не может быть правдой, просто не может! Каждую минуту Гермиона будто заново понимает и воспринимает эту ситуацию, и каждый раз это выходит слишком болезненно. Слишком, чёрт возьми, болезненно для неё. Слишком! Крик. Громкий заглушающий крик, сорвавшийся с её губ, который так долго копился внутри неё и так сильно хотел вырваться, пока Гермиона вспоминала всё, что было связано с чёртовым Малфоем. До этого громкого и оглушающего крика Грейнджер хотела кричать ещё больше. Должны были последовать много таких криков. Но, кажется, эта нужда хоть и на короткий, зато на удовлетворяющий срок утихает. Она снова рухнула на кровать и начала терзать глазами потолок, прожигая его своим взглядом. Злым взглядом, который она бы хотела применить на всех на свете, не считая Малфоя. Чёрт, не считая! Не потому, что он так вонзился внутрь неё, словно острый большой кинжал, что она уже не хочет вынимать его и самостоятельно вонзает прямо в сердце, глубоко и надёжно, чтобы никто не посмел притронуться к этому ножу, пытаясь спасти её от ближайшей смерти и бешеного кровотечения. Капли всё продолжают капать, как и силы Гермионы продолжают иссякать. Она самостоятельно заставит Малфоя истекать такой же кровью. Грейнджер пытается с этим справиться, но всё тщетно, ведь она даже не знает с чего и как начать. Как же ей не хватает его глаз, которые будут смотреть на неё, будто ничего и не было сегодня, будто это дурацкий сон, которому не суждено сбыться. Смешно. На самом деле это сон, нет, кошмар, которому всегда было суждено сбыться. Чёрт, пора уже это понять и принять! Гермиона привстала, опираясь локтями на кровать и помогая себе нормально сесть, после чего быстым и грубым движением ладони она стёрла с щёк и глаз слёзы и мысленно поблагодарила саму себя за то, что полчаса назад была в душе и смыла с себя всю косметику, что покрывала её лицо. В дверь постучали и Гермиона была уверена, что это тот-кого-она-не-хотела-но-в-тоже-время-хотела-видеть. Дверь без разрешения открылась, и прежде чем понять, кто зашёл, Гермиона прокляла этого человека за бестактность и себя за то, что не наложила на дверь запирающее и оглушающие заклятие. Гермиона прищурилась от того, что Паркинсон зашла к ней вот так, опять же, по-хозяйски, будто чувствует себя как дома и, скрестив руки на груди, смотрит на неё, будто Гермиона сейчас зашла к ней в комнату без разрешения. Какого чёрта?! — Когда… — Гермиона вздохнула и отвела взгляд со слизеринки, — это всё закончится, надо будет напомнить себе поменять пароль от башни, — почти чётко на этот раз пороговаривала она себе под нос, но чтобы слизеринка услышала, а не смотрела на неё с приподнятыми бровями, как и её голова. — Да, напомни себе, а то мне уже надоело заявляться к тебе и напоминать о том, что твой пароль знает вся школа, — саркастичным тоном проговарила Паркинсон и зашагала к стулу, находящемуся прямо рядом с кроватью, цокая каблуками своих сапог. Гермиона, поджав губы, встала и села на другую сторону кровати, чтобы смотреть прямо ей в лицо и высказать всё, что на уме. Какого хера она здесь делает? Какого хера она и её дорогой друг постоянно её преследуют? Какого хера вообще всё это?! Но вместо этого всего Гермиона лишь скрестила руки на груди и сказала: — Ну и что ты здесь забыла? Звучало немного грубо, если взять в расчёт то, что недавно они смогли не сгрызть друг другу глотки, но и на это Гермионе уже плевать. Теперь она думает, что и этот разговор часть его плана, который, чёрт возьми, удался и даже в эту секунду действует, потому что, как бы гриффиндорка ни пыталась, она не может его забыть просто так. И его «как же тебя не хватало тут, чёрт возьми!» никак не выходит из головы, так же как и его «ты не такая». Вдох, выдох. Гермиона, нужно сосредоточиться на незваной гостье и причине её визита. Давай. Вдох, выдох. — Я пришла сказать тебе правду, — бестрастно выговорила она, вглядываясь в Гермиону, будто бы хочет прочитать её мысли. — Правду? — Гермиона вскинула брови от такого заявления и поняла, что ей интересно услышать эту «правду». Мерлин, что она ей скажет? Попытается найти какое-то оправдание этому придурку, который растоптал её в пыль, или посмеётся над её мёртвым состоянием, добавляя соль на раны? В любом случае она никогда не поверит больше не одному их положительному слову, способному обмануть любого. Лицемеры, чёрт дери! — Какую правду? — на удивление, Гермиона всё ещё не услышала тех всхлипов, которые были несколько минут назад. — Ту, которую я уже слышала? — Ту, которую ты не знаешь, — твёрдо вскинув брови, сказала Паркинсон, уверенно глядя ей в лицо. Повисла тишина, которую Гермиона так не хотела слышать. Если слышать её, то только в одиночестве. Гриффиндорка совсем не хотела, чтобы слизеринка думала, что она её заинтересовала или же заставила задуматься над чем-то, и не только сейчас, но и после их разговора, который вскоре достигнет пика перенапряжения. Грейнджер всего этого по горло уже. Хватит! — Я хочу тебе сказать, что всё, что ты услышала в гостиной, — правда, но… — последнее слово Пэнси выделила и на нём же замялась, — это было давно, Драко и забыть-то забыл об этом желании, которое он называет… И дальше всё. Ничего. Только боль. Хватило лишь одного имени. Драко. Хватило лишь его имени, чтобы Гермиона позволила ещё одной почти незаметной слезе выкатиться из её глаз. Хватило лишь его имени, чтобы Гермиона прервала последнюю связь с этим разговором, который причиняет ещё одну порцию боли, которой ей и так хватает. Мерлин, она даже не может сосредоточиться на таких разговорах, которые она считает несерьёзными, как ей сосредоточиться на важных разговорах или на уроках, которые требуют всё внимание, что только есть? Если она от одного произношения его имени хочет уже умереть, то что будет, когда она его увидит? Ответов на все её вопросы не существует, а когда кто-то попытается ей предоставить хоть какие-то ответы, она не хочет их слушать. Не слушает и продолжает мучить себя мыслью, что Малфой — дьявол во плоти, каких только поискать, а она — идиотка, которая доверилась его искушению. — Грейнджер, — чуть ли не крича, Пэнси вытащила Гермиону из её мыслей, которые разрывали её насквозь. — А, — полушёпотом произнесла Гермиона, опуская глаза, пытаясь незаметно смахнуть слезу, которая уже дошла до её подбородка. — Ты слушаешь, что я хочу донести до твоей головы? — прошипела она. Казалось, что, если сейчас Паркинсон захочет хоть одно оскорбление выпалить в сторону Гермионы или её головы, гриффиндорке будет плевать на это. Пусть говорит, что хочет. Пусть оскорбит или посмеётся над нею, как хочет, — ей уже плевать, по крайней мере сейчас и до того момента, пока она не выкинет навсегда из своей головы Малфоя. Ну или же Гермионе не до конца плевать на то, кто и как её оскорбляет. Да, вроде бы. Но в любом случае она выпалила, хоть и устало, но грубо: — Что тебе нужно, Паркинсон? — Хочу только сказать, что то, что ты слышала, — не всё, что тебе нужно знать… Салазар, — Пэнси теряла терпение, а Гермиона теряла себя. — Я не знаю, что происходило между вами… Драко не делился со мной такими подробностями, но то, что я знаю точно, — это то, что он не хотел продолжать эту дурацкую затею. — Но продолжил же, — резко оборвала она уже законченное предложение Пэнси. Слизеринка закинула ногу на ногу. — Нет, Грейнджер, — пыталась достучаться она до головы Гермионы, которая теперь не казалась ей самой даже чем-то близким к слову «умной». — Он придерживался своих принципов недолго, потом сама не поняла, как он совсем забыл об этом. Гермиона сейчас вообще не понимала, зачем она пришла сюда и тратит свои время и силы, пытаясь что-то доказать ей. Так не хотелось доверять, но и не хотелось думать, что всё, что она говорит, — ложь. Грейнджер всегда боялась самовнушения настолько, что не заметила того, как докатилась до её применения. — Почему я должна тебе верить? — сама не ожидав, Гермиона задала такой вопрос. Наверное, скорее для себя, чем для неё. Пэнси вздохнула, и, кажется, она ожидала этот вопрос от Гермионы, ведь она не такая наивная, чтобы поверить каждому её слову после того, что сделал её друг. Вообще гриффиндорка не собиралась обсуждать Драко с кем-либо, тем более с нею, но, как всегда, всё пошло не так, как надо. — Ну… ты же доверяла ему, — протянула Пэнси, приводя Гермиону на очередную мысль об её глобальной ошибке. — Хочешь сказать, что ты была не права? — Я… — Гермиона вздохнула и позволила себе расслабиться. — Да, я ошиблась. И что? — она позволила себе сказать это вслух, прямым текстом говоря, что не такая уж и умная. Это как вонзить себе самый острый нож прямо в сердце, а после ощущать стократно умноженную боль. Как же она не любила это признавать, даже себе в мыслях, но сейчас в таком разбитом состоянии, сидя на кровати, расслабившись, вместе с Паркинсон она позволила предложению выйти наружу. Боже, нет… Она скоро убъёт себя за это чёртово «признание». Слизеринка цокнула и покачала головой. — Нет, — твёрдо проговарила она. — Все мы когда-то можем ошибиться, некоторые ошибаются чаще других, некоторые — реже, но факт в том, что ты не ошиблась, когда поверила Драко… Просто знай, что он не из тех, кто будет так долго с какой-то девушкой ради этого глупого желания. С какой-то девушкой?! Гермиона не расстраивалась из-за этого заявления, потому что Малфой уже сказал ей, что она не такая, как все. И этого по сей день достаточно, чтобы понять, что он либо прав, либо ещё больший лицемер, чем кажется. — Мне всё равно уже, — Гермиона отвела взгляд от девушки, чтобы она вдруг не прочитала в её глазах обратное. Мерлин, она превращается в параноика, теперь уже точно. — То, что Малфой хотел совершить этот поступок, уже доказывает, что он… — Гермиона замолчала, понимая, что не может подобрать подходящего обзывательства в его сторону. — Мерлин, Грейнджер, ты бы видела, как они в тот день с Блейзом напились, и сама бы закрыла на это глаза, — Пэнси говорила это, смотря куда-то в сторону и с таким выражением лица, будто она вспомнила что-то весёлое и грусное одновременно. Но что-то Гермионе подсказывало, что Пэнси лишь ищет оправдание Малфою. Мерлин, да он и этого даже не стоит. Не стоит того, чтобы эта слизеринка, какая бы она ни была, сейчас оправдывала его. Он не стоит даже того, что Гойл со своим глупо-тупым лицом распинался перед Гермионой. Годрик, он ни капли терпения не стоит, не то что уже каких-то оправданий. Все ненависть и презрение, что только хранились внутри Гермионы, давно забытые богом, выплеснулись прямо в её сознание, которое имеет самый быстрый доступ к головному мозгу, и дало ясно понять гриффиндорке, что пускай катится Малфой ко всем чертям, подобным ему. Она больше не будет ни на секунду думать ни о нём, ни о том, что с ним связано. Она сотрёт все воспоминания о нём, подобно эффекту «обливейта», изменившего память её родителей, даже лучше. Забудь! Забудь! Забудь! Оно того не стоит! Не стоит! Забудь! «Хочу, чтобы всё в моей жизни было правильным… как надо», — с этой мыслью Гермиона воодушевленно задула свечи. Воспоминания о восемнадцатилетии вспыхивали ненадолго, но и этого количества хватило на то, чтобы понять, как всё должно быть на самом деле. И оно будет таким. Правильным… как надо, чёрт возьми! — Паркинсон, не пытайся повлиять на меня, мне серьёзно всё равно, — твёрдо произнесла Гермиона, уже не похожая на ту, которая пять минут назад плакала из-за какого-то аристократа, недостойного её внимания. — Почему ты вообще здесь оправдываешь его? Брови Пэнси чуть ли не дошли до линии волос. Она не знала, что сказать на это. Щурилась, подбирала и перебирала у себя в уме слова, покусывала губы, но всё не ничего не смогла сказать, чтобы закончить этот чёртов разговор, который, по мнению Гермионы, должен был с первой же секунды закончиться. — Хорошо, — вздохнула она, а Гермиона удивилась её согласию. — Я не буду больше говорить с тобой на эту тему, поэтому и оставлю всё, как есть. Она сдалась. Быстро и точно. Так же быстро, как и Гермиона сегодня сама себе, когда приняла тот факт, что она была не права насчёт… да насчёт всего. От того, что смотрела на серо-ледяные глаза Малфоя и думала, что в них есть что-то согревающее и красивое, до того, как думала, что их голоса созданы друг для друга, пока они пели эту песню. От того, что думала, что между ними что-то может быть. От того, что позволяла связывать себя и его в одном предлоге. — Спасибо, — иронично, но в тоже время и вежливо проговорила гриффиндорка, делая отдельный акцент на интонации. Кажется, прежняя Гермиона Грейнджер возвращается, забирая всё под свой контроль. — Надеюсь, ты не будешь пропускать уроки, чтобы уделить свободное время своему горю и плакать в комнате под сотню оглушающих заклятий? — саркастично спросила Пэнси. — Вот ещё. Может, мне ещё написать слезливую песню и спеть её перед публикой, чтобы твой дружок это услышал? — Гермиона прикрыла губы ладонью, удивляясь тому, как она легко упоминает Малфоя, тем более в разговоре с Пэнси, а слизеринка усмехнулась и начала говорить ей слова по типу «Салазар, видела бы ты, как реагируешь на это». Мерлин, она не хочет этого признавать, но не понимает, почему с Паркинсон она чувствует какую-то лёгкость. Сейчас она общалась с ней так, будто бы разговаривает с Гарри и Роном, и её совсем не смущало то, что слизеринка сидит сейчас перед нею и не собирается никуда уходить. Но по крайней мере ей это нравилось, и сейчас это не выглядело таким подозрительно странным, как с Малфоем.

***

— Мерлин, Гермиона я так и знал! — Рон, перестань, ты заставляешь меня ещё больше жалеть об этом, чем недавно, — Гермиона спокойно разговаривала с Роном и Гарри после того, как они пришли с ней помириться, узнав правду от Джинни. Это было странно, но Гермиона не чувствовала обиду на рыжеволосую, потому что сама бы она не смогла признаться в этом своим друзьям. Джиневра, как всегда, знает где и что сказать. Грейнджер была рада тому, что Рон и Гарри решили не оставлять её в том состоянии, в котором оставил её Малфой. Гриффиндорке просто жизненно необходима была поддержка, которую предоставляли ей её друзья, и, когда они сейчас сидели перед ней за гриффиндорским столом в Большом зале, она ещё раз убедилась в том, что их Золотое трио ничем не разделить. — Да, Гарри, я и тебе об этом твердил. — Хорошо-хорошо. Ты прав, доволен? — Гарри поднял руки вверх в знак поражения, а Гермиона не удержалась и закатила глаза на самодовольство Рона. — Рон… я хотела сказать… — мямлила Гермиона, а гриффиндорец пристально посмотрел на неё, но через пару секунд облегчил взгляд, что позволило Гермионе выровнять дыхание. — Э-э… Гермиона, я думаю, всё нормально? — неуверенно произнёс он, зарание отвечая на вопрос девушки. — Да, — она вздохнула, не зная, что ещё сказать. — Я это и хотела сказать… что… Господи, — шептала она себе под нос. Наверное, она ещё не была такой неуверенной в разговоре с Роном. Нужно было нормально сформулировать свои слова, а затем и выпаливать их. — По крайней мере мы всегда останемся лучшими друзьями, даже несмотря на сложности, — предложил Рон, после чего губы Гермионы тут же расползлись в улыбке. Она засияла, почувствовав стократное облегчение. Он будто бы прочитал её мысли и облегчил ей задачу выговорить их. Его слова придавали уверенности и храбрости. Становилось легче, когда им не приходилось больше ни о чём лишнем думать, сидя вместе за одним столом. Каждый не погружался в свои мысли, а выговаривал всё, что думал. Они всегда останутся лучшими друзьями. Только одно Гермиона не смогла им сказать: о её непонятных чувствах к Малфою, которые постоянно путались. Но это лишь пока.