Зависимые

Весь день Гермиона только и думала о том, чтобы рассказать Малфою об этой книге, ведь он так же, как и она, замешан в этом, в какой-то степени даже больше неё самой. И каждый раз Гермиону останавливала мысль, что он может вообразить себе больше, чем нужно, и подумать, что она отчаянно ищет повод поговорить с ним, а Гермиона не хочет и не ищет, чёрт дери! Она пыталась сделать всё возможное, чтобы унять эту идею, занимая себя поисками другой информации для проекта, но и от этого она вспоминала слова Пэнси, которые смогли переубедить её внести про «книгу-трансформер» в их общий проект. «Грейнджер, не вставить такого рода материал в наш проект будет глупо! Ты что, хочешь лишиться идеального дополнения текста?!» Гермиона и сейчас помнит, как она вскинула свои брови и настойчиво посмотрела на неё, убеждая в том, что она права. И она была права. Не на каждом шагу они могут найти нужный им материал, а если бы они не нашли, то им пришлось бы вставлять всякую ерунду, чтобы проект не казался маленьким и скупым. Потрескивающий камин в башне старост, согревающий Гермиону, уже начинал потухать так же быстро, как и снег падал с неба хлопьями на землю, прикрывая своим белоснежным одеялом. Башня старост находилась почти на уровне гриффиндорской гостиной, и на такой высоте холодало быстрее, поэтому каждый раз приходилось разжигать огонь в камине, чем чаще всего занималась Гермиона — Малфой никогда не удосуживался сделать это, беря в руки свою волшебную палочку и проговаривая одно заклинание. Хоть и это не было чем-то сложным, но Гермиона иногда забывала об этом, а когда вспоминала, не понимала, почему Малфой не разжигает огонь в камине за неё. Каждый раз она находила этому объяснение: либо лёд, подобный Малфою, не может замёрзнуть, либо для него было слишком унизительно разжечь камин в башне, и он предпочитает доверить это дело Гермионе. Доверить. Зато она не может ему больше доверить ничего. Совсем ничего. Поэтому и не будет даже разговаривать с ним. Мерлин, как же легко было в тот день обещать самой себе, что Гермиона не будет о нём больше думать и вспоминать, а в конце концов навсегда забудет, хоть и жили они в одной башне и, как минимум, два раза в день могли пересечься, но сейчас, когда прошёл достаточно большой промежуток времени, она окончательно поняла, что не может сдержать обещание. Или же ей сложно его сдержать. Поняла, что, сколько бы она ни старалась, всё равно острое ощущение его присутствия за стенкой, пока она находится в своей комнате, а он из своей не уйдёт, не исчезнет. То ощущение, которое заставляет Гермиону опереться головой о изголовье кровати и услышать каждый удар сердца Малфоя, который заставлял и её сердце бешено биться изо дня в день, не исчезает, и Гермионе кажется, никогда не исчезнет. Каждое утро. Каждый день. Каждую ночь. Каждую чертову секунду, собирающую себя по кусочкам и превращаясь в минуты, а затем и в часы, а потом и в целые сутки. Сейчас Гермиона могла отдать всё, только чтобы забыть его раз и навсегда, но ещё больше бы она отдала, чтобы только снова оказаться рядом с ним. Чтобы он был рядом, чтобы прикоснулся, чтобы поцеловал, чтобы обнял, прижал к себе, чтобы не отпускал, чёрт возьми, как отпустил в тот раз, когда она уходила от него. Мерлин! Она резко встала с мягкого кресла и подошла к панорамному окну, раздвигая плотно прижатые тёмные шторы, чтобы взглянуть в него. Ничего нового. Всё тот же вид, тот же снег, та же высота. Абсолютно ничего нового, как и её чувства, желающие подождать слизеринца, пока он проводит время в своей компании. И он придёт. Очень скоро. Гермиона сейчас в уме представляет его приближающиеся шаги по ступенькам коридора, ведущего прямо в гостиную, которые с каждым разом усилялись и становились всё громче. После того, как огонь окончательно потух в камине, оставляя за собой только пепел, Гермиона перестала представлять себе его шаги, но несмотря на это они не останавливались. Её воображение будто бы само заиграло в ней по её воле, и после того как она резко обернулась, почувствовав не только своё присутствие в этой гостиной, Гермиона поняла, что это вовсе не она представляла себе шаги Малфоя. Они по настоящему доносились. Она вздохнула и поняла, что тот ожидал её видеть здесь. Никак не удивляясь и не смущаясь её нахождению здесь, Малфой подошёл ближе и сел в кресло, которое находилось напротив раскрытого панорамного окна — собственно, напротив Гермионы. Он, будто бы дожидаясь чего-то необъяснимого, смотрел ей прямо в лицо, после чего резко встал и приблизился. Гермионе показалось, что он хочет подойти к ней, и она машинально прикрыла глаза, пытаясь запомнить ощущения, которые сейчас ей дозволено будет почувствовать. Она точно знала, что он хочет сделать. Он хочет приблизиться к ней и прижать к себе. Крепко. Очень крепко, так, чтобы она задохнулась от нехватки воздуха и начала дышать его воздухом, впитывая в себя весь его аромат. Мерлин, от таких мыслей Гермиона уже самостоятельно начала задыхаться и надеялась, что это ни как не повлияет на её внешнее состояние лица и тела. Но после того, как она ощутила кратковременный холодок, доносящийся до её плеча, от которого по её телу прошлись мурашки, а конечности задрожали, она открыла глаза и увидела перед собой пустоту и боковым зрением обнаружила Малфоя, который выбирал себе книгу, стеллаж которых находился рядом с нею. Как же она глупо себя почувствовала, думая, что он хочет подойти к ней. Как же глупо? Очень. Малфой снова отошёл, образуя ещё один лёгкий ветерок, врезая в нос Гермионы запах его одеколона, и сел поудобнее на то же кресло. Каждый раз, когда он листал страницу книги, пытаясь найти нужную ему, Гермиона хотела подойти и отнять эту вещь у него из рук. Сейчас ей, как никогда, нужно было его внимание, ибо она буквально за одну секунду, как только он заявился в башню, решила, что расскажет ему об этой чёртовой книге. Сколько она молчала? Много, очень много, и больше молчать она не может! Как же отвратительно понимать, что Гермиона ищет повод, чтобы поговорить с ним. Хуже некуда, но это важно. — Малфой, — его серые глаза поднялись на неё, отрываясь от букв в учебнике, а брови взметнули вверх. Он сейчас на сто процентов ликует и самодовольствуется от того, что Гермиона первая заговорила с ним за столько времени после их последнего разговора, который закончился неудачного для него… и для неё. Чёрт. — Грейнджер? Мерлин, разговаривает так, будто ничего между ними не произошло. Никакой ссоры, никакого разоблачения — абсолютно ничего. Делает вид, что между ними ничего не было до того, как Гермиона узнала о его гнусном поступке и после того. Ведёт себя как будто они обычные знакомые, которым приходиться жить вместе. Была бы его воля, он бы и с ненавистью посмотрел на девушку, с которой смотрел раньше, когда они только начали жить вместе. Всё внутри перемешалось, заставляя Гермиону растеряться и пожалеть о том, что решила начать этот напряжённый разговор. А сердце будто набухало от… от… него. — Мне нужно тебе кое-что сказать, — она поджала губы и попыталась прийти в такое же состояние, что и слизеринец. Говорить чётким и ровным голосом, не смотря на дрожь, что таится внутри. — Слушаю, — его серо-ледяные глаза метнули в учебник, пытаясь не смотреть на гриффиндорку, отчего она в то же время чувствовала себя облегчённой, но и в то же время больше нежеланной. Мерлин, она и забыла, что всегда была нежеланной для него. Смешно. Со стороны можно было бы и посмеяться, но не сейчас, когда Гермиона в своей шкуре и играет всю ту же роль грязнокровки для Малфоя. Годрик, она раньше и представить не могла, что он не изменил своё отношение к ней, просто играл в эту глупую игру, чтобы отключить ей мозги. — Это о той книге, — начала Гермиона и увидела, как Малфой поджал губы в тонкую линию и пытался не смотреть на неё. — Я же сказал забыть её, — Малфой резко развернул страницу, образуя остро-скрипучий звук, режущий уши, и Гермионе на секунду показалось, что этот звук раздался эхом в башне. — Я узнала настоящую причину, по которой она превратилась в песок в твоих руках, — Гермиона продолжала несмотря на то, что Малфой этого не хочет. Он вздохнул, прикрыл веки и поднял на неё взгляд, глядя уже сверкающими серыми глазами. — Ну и что же ты узнала? — Гермиона сразу же узнала в его голосе острую заинтересованность, которую он пытался прикрыть холодным тоном. Она мысленно почувствовала малое самодовольство от того, что смогла так быстро пробудить в нём интерес, и приготовилась к своему рассказу. Гермиона не должна одна быть во всём этом дерьме.  — Как ты уже понял, мне и Пэнси нужно будет делать проект вместе, и на днях мы были в библиотеке, — брови Малфоя снова взлетели вверх, и Гермиона почувствовала, что он хочет закатить глаза, но воздерживался от такого. — Там мы нашли информацию о книгах, которые могут превращаться в… нашем случае в песок. Нашем. — То есть испортиться, — Малфой приподнял брови, исправляя её, но Гермиона покачала головой. — Малфой, она развалилась в твоих руках, потому что именно ты её коснулся, на ней стоит распознавающее заклятие, — она села на другое кресло, которое находилось напротив того, на котором сидел Малфой. — Это особенные книги, которые можно приручить, чтобы можно было прочитать. Такие книги не поддаются влиянию кого попало, — она чеканила это на одном дыхании, как стих, который учила наизусть несколько часов. Для него она готова была учить хоть сто таких стихов, и не останавливаясь только на них. — Значит не мы её испортили? — кажется, Малфоя сейчас интересовало только то, что снимет с него обвинения, и Гермиона от этого раздражалась, ещё больше, чем тогда, когда она подумала, что из-за него разрушилась эта книга. — Да, — кивнула Гермиона и после попыталась объяснить всё то, что прочитала в малейших подробностях. Драко слушал Гермиону тихо, не перебивая её, и от этого ей с одной стороны было легче рассказывать, а с другой и чувствовалась неловкость. Она привыкла спорить, ругаться, обмениваться колкостями с ним, и это всё в каком-то роде придавало сил продолжать всё это, превращая в повседневную рутину. И когда он спокойно слушает её, у неё всплывает ощущение того, что его подменили. — Поверить не могу, что ты просто так взяла и избавилась от неё, — Малфой начал негодовать, откинул голову на спинку кресла, отшвырнув от себя ту книгу, которую он читал несколько минут назад. Всё-таки Гермиона рано начала паниковать. — Ты прекрасно знаешь, что в это время я не знала, что это её другой облик, — она опустила глаза. — И это была твоя идея, — она прошептала это тихо и невнятно, так, что Малфой даже не услышал. Это и в правду была его идея — он напомнил ей о том, что они не должны так просто там в рассыпную лежать, и Гермиона взмахом палочкой убрала их. Не то что бы она потакала Малфою — просто в тот момент её будто бы окружало большое количество пыли, и чем меньше её было, тем легче было дышать в этом напряжённом состоянии, тем более в компании с Малфоем — на тот момент она ещё не смогла нормально осмыслить тот факт, что он постоянно был с нею. В то время это было ещё чем-то для неё необычным, в плохом смысле. — Значит Уильямсон её ищет? — Малфой, скорее, сказал это, чем спросил, ведь он сам её однажды убедил в этом факте. — Да, и, скорее всего, для него эта книга открывается, может, он является её хозяином, — проговаривала Гермиона, уставившись в одну точку журнального столика, расположившегося перед ней, пытаясь не смотреть на своего собеседника. — Нет, — решительно проговорил Малфой, заставляя Гермиону все-таки обратить на него внимание. — Если бы это была его книга, он бы не оставил её в Хогвартсе, это было бы глупо. — Может, он хотел спрятать её. — Там, где полно людей, которые в любую минуту могут её взять? — он приподнял бровь, отчего Гермиона напряглась и посмотрела в сторону, чтобы не видеть его самодовольный вид. Малой всегда остаётся Малфоем, чёрт его дери. — Где такие, как ты, не упускают каждый уголок библиотеки? Там он хотел её спрятать? — его наглый тон превосходит дозволенное, и от этого Гермиона почувствовала себя прижатой в угол. Это как тупик? Это он и есть. — Ну, уж в этом-то вы с ним похожи, не так ли? — она сухо это проговорила, на что он приподнял брови и вникся в её выражение лица, которое отчаянно пыталось ничего не выражать. — Что ты… — Хотел скрыть правду, но доверился Астории. Похожие ситуации, согласен? — перебила его Гермиона, сразу же отвечая на его почти до конца заданный вопрос. Она встала со своего места и пошла в сторону лестницы, обходя стороной Малфоя, предугадывая очередную ссору. Но она не успела метнуть, потому что, как только она дошла до того места, где он сидел, Малфой схватил её руку и, прищурившись, посмотрел на неё. — Грейнджер, попробуй понять… — Мерлин, я всё поняла уже, — она выдернула свою руку и поплелась в сторону лестницы, не дав Малфою договорить. Чёрт, она снова уйдёт. Мерлин, она ведь так хочет остаться, но не сможет, потому что гриффиндорская гордость, пробудившаяся внутри неё, не позволит ей остановиться на его слова, когда Малфой даже не придаёт чуть больше усилий тому, чтобы остановить её. Это слишком явный подвох. Шаг, вторая, третья ступень и через несколько секунд Гермиона больше не увидит Малфоя, сегодня точно… — Сегодня пятница, — этот холодный тон остановил её на пятой ступеньке, и Гермиона была этому рада, потому что знала, что следует дальше. — У нас патрулирование. Она, немного помедлив, повернулась к нему лицом, которое тут же должно было исказиться в самодовольной ухмылке и что-то проговорить в свою пользу, доказывая тот факт, что у Гермионы не получилось эффектно уйти, но этого всего не было. Ничего подобного Гермиона не обнаружила. Вместо подобной реакции она каким-то чудом прочитала отчаяние и горечь, и таким же чудом оно переменилось на холод и спокойствие. По крайней мере гриффиндорка была рада тому, что он её остановил. Остановил и не дал уйти. Не дал совершить то, что она когда-то совершила. Не дал уйти так же, как ушла когда-то, что причинило ещё один порез на коже внутренних стенок Гермионы, не дающих ей просто так сдаться и броситься Малфою в объятия. В объятия того, кого она потеряла и больше, по всей видимости, не найдёт. Гермиона быстро посмотрела в сторону больших часов и увидела стрелки, которые показывали на десятый час и пятнадцать минут, чтобы ему не показалось, что она была рада тому, как он её остановил и напомнил о патрулировании. Теперь у девушки было чувство ненужности, понимая, что он остался в гостиной с ней только ради патрулирования, и не спросил у неё, что она здесь делает. Секунды шли, а за ними и минуты, тишина уже давно никому не мешала, а только давала понять, в каком дерьме они сейчас находятся, особенно Гермиона. Хочет подойти ближе, но не может. Всё это слишком превратилось в сплошную драму, а Гермиона ненавидела что-то драматизировать и когда другие это делали. Ненавидела придавать чему-то большее внимание, чем оно того стоит. Но, чёрт, разве её ситуация того не стоит? Разве он того не стоит? Разве то, что было между ними, того не стоит? «Стоит», — Гермиона чудом удержалась от произношения этого слова вслух. Она хотела его прокричать, чтобы, черт возьми, не только Малфой услышал, но и каждый житель этого замка. Пускай дойдёт до всех и все это поймут наконец. — Пора, — тихо проговорил Малфой, пока Гермиона сидела напротив него в кресле, будто бы не хочет пробудить её от сладкого сна. «Пора», — не вылетело с её губ, но она так готовилась к этому слову из четырёх букв, подобно словам, которые они должны были сказать друг другу, но по неведанной причине не сказали. Оставили их просто так витать в воздухе, гадая, есть ли они вообще. Он встал со своего кресла и Гермионе показалось, что сейчас он подойдёт к ней, протянет руку, приглашая будто бы на танец, которого не было у них на Хэллуине. И теперь больше никогда не будет потому, что он направился к выходу и остановился у него, дожидаясь Гермиону. Она вздохнула и направилась к выходу, чтобы быстрее начать и быстрее закончить этот промежуток времени, в котором они должны будут молча шагать рядом с друг другом. И они это делали. Ходили рядом почти впритык и молчали, даже не смотрели на друг друга. Тишину лишь нарушало тяжёлое дыхание каждого из них, которое они брали в расчёт, но не подавали виду. Смотри на меня. Смотри на меня, скажи мне что-нибудь… пожалуйста! Каждая подобная мысль Гермионы давала понять, насколько у неё всё запущено. Насколько она отчаялась после всего, что произошло. Насколько боль её терзала и заставляла поддаться поглощению. Насколько, чёрт возьми, она скучает! Она не уймется никогда. — У нас всё так и останется? — голос Малфоя был спокоен, но незаметные тяжесть и напряжение ему придавали нотки печали и горечи, и даже этому Гермиона обрадовалась больше положенного. Он сказал. Нарушил эту чертовски мучительную тишину. Довольна? Да, она довольна. Вдох и выдох. — «Так» это как? — Так херово, Грейнджер, херово, — раздраженный голос заставил её немного съежиться и понять, что она была права в своих догадках — именно это она и ожидала от Малфоя. — Всегда так останется? — У нас больше ничего не осталось, — внешне спокойный голос был совсем не похож на её внутренний, который уже плакал и распускал лужу слёз. Она ревела внутри, как изрезанная до кровотока внутренних органов. — Ты не оставила, только ты, — Малфой резко обернулся и заставил одним взглядом на её профиль Гермиону обернуться к нему. Он, наконец, посмотрел на неё, а она — на него. И этого было достаточно, чтобы восполнить временные потребности, но надолго ли их хватит? Нет. Они не скомпенсируют то, что их не ждёт впереди. — Из-за тебя, — молвила она, но ему, кажется, было всё равно. Он продолжал щуриться и смотреть на неё, понимая, что ничего больше не вернуть. Ничего не изменить. — Только если бы ты поняла, что… Салазар, — он всё хотел объяснить что-то, и Гермиона вслушивалась в это, но никак не понимала сути, чувствуя, как он сдаётся, а вместе с ним и она. Она не могла терпеть это напряжение, но чувствовала, как её тянет к нему. К напряжению, к Малфою, ко всему тому, что обхватывает её огромными золотыми и тяжёлыми цепями, которые с каждым разом всё больше прижимали её и тянули за собой, позволяя океану потребностей поглотить её в свои волны. Он приблизился, а она отдалилась от него, отшатнувшись назад. Малфой сделал шаг вперёд, а она — шаг назад, и так до тех пор, пока лопатки Гермионы не дошли до холодной каменной стены. Малфой прижал её, почти даже не касаясь неё. Прижал всем своим присутствием, прижал взглядом, глазами, всем, что только есть у него, всем, чем только Гермиона дорожит и хочет. Он коснулся её плеч и провёл по рукам линию, которая заставила Гермиону накрыться мурашками и перевести дыхание на более тяжёлое. Он остановился на её тонких пальцах руки и сжал их, а затем и переплел, Мерлин… Гриффиндорка прикрыла веки и почувствовала, как его дыхание всё больше и тяжелее приближалось, замирая на её шее, а затем и продолжило обжигать. Она дрожала от его горячего холода. Он замораживает Гермиону, заставляя покрыться мурашками, и в тоже время расплавляет её. — Я скучаю, Грейнджер, — его голос был тихим, и он чуть ли не перешёл на шепот, но она его хорошо услышала, и от этого Гермиона чуть ли не перешла на плач, который никогда больше не должен будет остановиться. — Ты не представляешь, как сильно. Эти слова будто бы помогали ей дышать и в то же время перегораживали путь к лёгким, напоминая, что ничего снова не выйдет. Только не у неё и только не с ним. Мерлин, она тоже! Она тоже скучает. Драко уткнулся в её шею, и Гермиона почувствовала, как он вдыхал её запах, оставляя жар на коже. Её накрывает стократная волна мурашек, и сердце колотится, как бешеное. Грейнджер чувствовала, как её ладонь, переплетённая с его, дрожит, словно кто-то берёт её руку и самостоятельно трясёт. Мерлин, как же она хотела сейчас его. Необязательно плотски или же как-то иначе, главное — она тоже скучала. Давно, сильно, жёстко и безнадёжно. — Ты мне нужна, Грейнджер. Ты мне тоже! Она хотела это сказать, хотела, чёрт возьми. Но снова не сделала. Снова промолчала. То, как он произносил эти слова, заставляло её обронить слезу. Теперь не мысленную, а самую настоящую, что только есть. Жидкую, соленую слезу, которая покатилась по её щеке и упала на плечо слизеринца. Он тоже ей нужен, сильно, до колики слёз, до чёртовой потребности, образовавшейся в следствие его отсутствия в её жизни, которая стала будто бы бессмысленной и ненужной ей без него. — Ты мне тоже, — шёпот. Её шёпот. Она сказала это, наконец-то сказала. Со всхлипом, с неровностями в голосе, с печалью и грустью, будто вот-вот — и потеряет родного, очень близкого ей человека, но главное сказала. И от этих слов Малфой прижался к ней ещё сильнее, ещё крепче и вдохнул её запах ещё глубже. Мерлин, снова та сторона, которая заставляла её уйти от него, отпустить его и разорвать всё, что осталось с ним, то, что они столько строили и не достроили до конца. Заставляет уйти, повторяет все слова с восклицательным знаком, со всей этой интонацией, на которую Гермиона совсем не хочет обращать внимание. Но та другая, которая всеми руками, всеми силами поддерживает Гермиону. Которая знает, чего она хочет, и того же для неё желает, разрешает быть рядом с ним. Разрешает сейчас находиться здесь и сейчас. Разрешает прижиматься к нему. И сейчас так же, как и всегда, разрешает больше, чем другая. Гермиона разорвала их вместе переплетённые пальцы и дотронулась ими до его груди, поднимаясь всё выше и выше. Поднялась до уровня плеч и обвила руками его шею. Прижала так сильно, что, если он захочет отстраниться не сможет, так просто не преодолеет её крепкую хватку. Она прижимала его к себе, так что желание остаться с ним рядом нарастало. Всё снова нарастало. Её те чувства, которые командовали разумом и головой. Те эмоции, которые она никогда ещё ни с кем не испытывала. Нарастало и становилось ещё больше, чем раньше. Становилось ещё сильнее и прочнее. Становилось её частью, без которой теперь она не сможет прожить, без которой она теперь не будет прежней, без которой она не существует. Они занимают не просто какую-то часть — они теперь составляют всё её тело, всю душу и сердце, не оставляя в стороне ничего большего. Она прижимала его так, чтобы и он смог почувствовал и ощутил всё то, что сейчас чувствовала она. И он это почувствовал. Почувствовал потому, что его руки не продолжали свисать так, будто он безвольная кукла. Он коснулся её талии и поднимался по спине, прижимая к себе ещё крепче, показал ей, что он почувствовал всё то, что чувствует она. В этот момент они понимали друг друга с полуслова. Понимали и без полуслов. Никаких фраз и недоговорённых слов не нужно было. По взгляду, по касаниям, по дыханию, по стуку сердца, по бешеному ритму крови, застывающей в висках, всё и так понятно, и всегда было понятно. Она раньше не замечала, что сейчас уже беззвучно плачет, а слёзы градом скатываются с красных щёк, обжигая его кожу, впитавшись сквозь плотную одежду. А ему было всё равно на то, что она обливает его дорогостоящий любимый чёрный костюм своими слезами. Гермиона чувствовала, что он хочет продлить этот момент, потому что она тоже этого хотела. — Драко… не надо… — молвила она, всхлипывая, прямо проговаривая это в уши. Не надо. Не надо, потому что потом её уже будет не остановить. Она сорвётся. Она сделает то, что не нужно было. Сделает то, что нельзя было и то, что также нельзя и сейчас, даже больше. Но он её не слушал. Оставлял прижатую к стенке и сам прижимался к ней, пальцами влепляясь в её спину, будто сейчас дойдёт до позвоночника. Он не слушал её, и это позволяло ей понять, что и она бы не хотела в этот момент послушать себя. Не хотела и не сделала бы. Но сейчас, когда никто не готов её слушать, ей придётся это сделать. И она сделает. Уже сделала. Отпустила его шею и отстранила свои руки от него. Малфой сначала помедлил, но затем и сам отстранился от неё. Гермиона не смогла пошевелиться, хотя так хотела, сейчас так нужно было. Не смогла пошевелиться, но её ноги понесли её прочь от Малфоя. Понесли прочь в сторону башни, не позволяя обернуться, и Гермиона сейчас могла поклясться, что это были не её ноги. Это будто бы вставленные протезы, которые решали всё за неё, не оставляя права на выбор.

***

Они не разговаривали больше, только из раза в раз случайно пересекались, не считая того дня, когда Малфою и ей нужно было патрулировать. В понедельник, после отбоя, патрулирование прошло так же, как и всегда, — тихо и беззвучно. Так молчаливо, как и в пятницу, но одного не было. Не было повторения или продолжения того момента, когда Малфой сорвался и прижался к ней в пятницу ночью. Не было ничего подобного. Он не смог хотя бы ещё раз снова обнять её, сказать те слова, которые он сказал ещё тогда, не смог впитать всё то, что её шея ему предоставляла. Но Мерлин — свидетель, знает, как ему теперь это нужно было, даже ещё больше, ещё сильнее и ещё бесконечнее. Именно теперь это так, потому что, когда он сказал Грейнджер эти слова, именно тогда она и ответила. Ответила на них тем же. В тот момент он и не ожидал от неё это услышать, хотел лишь насладиться тем, что она уже не сопротивляется его объятьям, заполняя весь тот промежуток, который он провёл без неё. Заполняя и переполняя её снова и снова, как грёбаную мантру, извивающуюся и дрожащую, при каждом входе новой волны этих чувств, потому что давно отвык от её нежности и тепла. Ты мне тоже. Салазар, эти слова пропечатались у него в голове, сразу как только он их услышал и из её уст. Сначала не веря во всё это, он чуть ли не отшатнулся от неё, но хватка была такой крепкой, что, если бы он добровольно не отпустил её, никто бы не смог их разнять. Господи, как он не хотел отпускать её в тот момент, но когда она произнесла это своё «Драко… не надо…» и убрала свои руки в знак того, чтобы закончить всё то, что не должно было начаться, он, подобно ей, отстранился. Отстранился, отошёл на шаг и позволил ей уйти. Снова со слезами на глазах. Со слезами, блять! После всего, через что они прошли той ночью, после всего этого долгого молчания между ними, а потом и крепкого объятия, который мог бы закончиться шагом к их примирению, Малфой позволил ей уйти. Позволил ей заставить почувствовать на себе снова эту горечь и боль, прожигающих каждую кость. Она ведь не хотела этого, также как и он, тогда зачем нужно было позволять ей убежать. Малфой снова не смог удержать её, и от этого он чувствует себя ещё большим трусом, чем есть. Трус! Не смог удержать ту девушку, которая так ему была и будет дорога. Не смог удержать ту, которая подарила всё то, чего у него не было, всё то, о чём и не знал. Всё то, что не под силу было никому. Он не мог просто так сейчас об этом забыть и продолжать ходить по коридору с Забини и Гойлом, как ни в чём не бывало. Также проходить мимо неё, не обращая внимания, делая вид, что ему плевать, только чтобы Блейз и Гойл не поняли ничего. Как это возможно? Как возможно брать пример с неё и с таким же почти безразличным лицом ходить по коридору и смотреть в глаза, не обращая лишнего внимания? И это «почти» никому другому не видно, кроме него, потому что именно он был рядом с ней в ту ночь, когда они были прижаты у стены во время патрулирования и дышали воздухом друг друга, чтобы вдвоём не задохнуться в этом безжизненном коридоре. Потому что в ту ночь именно он видел её мокрые слёзы. Именно он, чёрт возьми. — Гринграсс-младшая ходит вечно хмурая, — Гойл глядел куда-то в сторону, где была, наверное, самая большая толпа во всей истории Хогвартса, не считая моменты с пятого курса во времена «правления» Амбридж. Тогда этих толп было намного больше в размерах и количествах. Малфой не хотел смотреть туда, потому что знал, что увидит там Асторию, которая на все сто процентов сейчас смотрит на него. После того, что она сделала, сложно будет её простить, можно даже сказать невозможно, ведь если бы не этот её поступок, Малфой бы сейчас не думал о том, как не думать о гриффиндорке. Он сейчас должен был думать только о том, что скоро должны закончиться уроки и он пойдёт и встретит Грейнджер в башне. Снова поцелует её и обнимет, как ни в чём не бывало, как будто бы и не было ничего такого, о чём говорила Астория. Будь Малой на пятом или на любом другом курсе, кроме этого, он бы уже давно лицезрел жалкий вид этой слизеринки, которая будет молить о том, чтобы её не запекли в Азкабане. То, что она сделала, — запрещено законом, и ей это с рук не сойдёт. Драко или нажалуется на неё, или же возьмёт всё в свои руки и что-нибудь предпримет. — Наверное, поняла, что совершила дурной поступок, — Малфой фыркнул, даже не обернувшись к Гойлу, чтобы посмотреть на его выражение лица, которое исказилось после его слов. Малфой уверен, если Гойл просто удивился, то Забини не позволил ни одной лишней эмоции повлиять на свой взгляд, потому что для него то, что он всеми непростительными проклинает Гринграсс ради Грейнджер, не в новинку. Блейз всегда всё видит больше, чем нужно, читая каждое предложение между строк. Иногда может подразнить этим, но далеко точно не зайдёт. — Как ни странно, но Тео тоже так считает, — проговорил Забини, тоже смотря в ту кучу людей, собравшихся подобно мусору. Почему-то Малфой почувствовал острое желание того, чтобы посмотреть туда и понять, что там происходит. После того, как он повернулся, слизеринец не обнаружил ничего необычного и странного. Но даже не смотря на то, что он не чувствовал интерес, ноги сами его направили к той толпе, которая столпилась, как оказалось, из-за объявления одного из Пожирателей смерти. «Двух поймали, остался один — Сельвин, особо опасный… будьте осторожны… если обнаружите что-то подозрительное…» Малфой даже не смог нормально прочитать надпись на небольшом плакате, который развесили, как минимум, на двух или трёх этажах школы, чтобы никто не пропустил. И этот плакат будет висеть там до тех пор, пока преступника не найдут. Слизеринца ужасно раздражали эти плакаты и постоянные статьи в «Пророке», потому что, чёрт, они напоминают ему об этом клейме, которое есть у каждого Пожирателя смерти. Тёмная метка так и осталась «красоваться» на его левом предплечье, не поменяв форму, лишь стала немного бледнее — из угольно-чёрного выцвела в сероватый. Раньше Малфой постоянно надеялся, что она рано или поздно исчезнет, и каждый раз до седьмого курса, просыпаясь рано утром, взгляд падал на метку, и он надеялся её не обнаружить. Сейчас же это чувство присутствовало, но не в такой острой степени, как прежде. По крайней мере оно больше не будет сжигать кожу так глубоко, будто бы в руку вонзают нож и очерняют кровь ядом — именно это он чувствовал, когда ему «дарили» эту метку. — Почему Тео должен не считать так? — Малфой вскинул бровь, только сейчас обращая внимание на слова Забини, после того как отошли от той стены, направляясь в класс ЗОТИ. Блейз немного поражённо на него посмотрел, но решил не зацикливаться. — Хочешь сказать, что не заметил? — Что я должен был заметить, Забини? — вопросом на вопрос ответил Малфой. — Он что, реально не в курсе? — не веря ушам, проговорил Гойл с таким выражением лица, будто Хагрид уменьшился в два раза за одну ночь. — Это, наверное, впервые, когда другие замечают что-то первее тебя, — усмехнулся Грегори, вскидывая вверх голову. — Я всё ещё такой же смышленый, как и раньше, — фыркнул Малфой, не дожидаясь того момента, пока кто-нибудь из них не скажет ему причину, по которой Нотт не должен был быть согласен с Малфоем. Они друзья, и он, естественно, должен быть на стороне… — Ему нравилась Гринграсс. …Малфоя. Хорошо, наверное… слова Блейза были неожиданными, но не совсем ошеломительными, как должны были быть. — Старшая или младшая? — решил подколоть друга Малфой, но на этот раз Забини приподнял брови. Просто Драко знает, что эта новость не должна быть чем-то сродни долгих и глубоких размышлений. — Астория, — жутко монотонным голосом произнёс Блейз, отчего Малфою стало ещё более смешно. — Да ладно, друг, он же пошутил, — усмехнулся Гойл, а Блейз при этом нахмурился. Забини знал, что Малфой пошутил, но это его не успокаивало. Мулату не нравились подобного рода шутки, поэтому Драко пообещал себе не шутить больше на эту тему, но иногда ситуация выходит из-под контроля и слова сами срываются. Но Малфой уверен был, что это последний подобный подкол, потому что настроение с каждым разом уходит и на шутки не остаётся сил. И тут в голову снова врезалась та мысль, что Блейз ему передал несколько секунд назад. — Нотту нравится Астория? — Ну да, — Гойл так говорил, будто считал это чем-то нормальным. — Или нравилась, — бесстрастно добавил Забини. Сейчас Малфой предпочитал придерживаться того мнения, что она всё-таки ему раньше нравилась, а сейчас уже разонравилась. Интересно, с какого дня это всё у него началось? Конечно, он раньше замечал у друга подобное поведение, но всё же предпочитал думать, что только показалось. Малфой всегда думал, что Тео привлекают другие девушки, такие как Пэнс, Даф и многие другие дамы, которые со стороны выглядят более живыми и весёлыми, любящими одновременно побыть в компании парней и одновременно пошушукаться с подружками, обмениваясь секретами. Он не думал, что его привлечёт такая, как Астория. Раньше она ничего и никого не замечала, кроме уроков и дел. Постоянно сидела в библиотеке и читала свои книги. Закрыто одевалась и любила выделяться только если дело касалось учёбы. Сейчас же она тоже такая, только внесла в себя некоторые коррективы, но суть не меняет — она по-прежнему остаётся замкнутой. Чем-то она даже походит на Грейнджер, только со змеиной натурой, которая приобреталась у неё с раннего возраста. Малфой даже считает, что она не достойна Нотта после того, что она сделала. — Она подставила его, этим и разонравилась, — добавил Гойл, после чего Блейз потянул край его мантии и они начали о чём-то тихо спорить, немного отставая от Малфоя. Он понял, почему Блейз потянул его за мантию. Не хотел напоминать о гнусном поступке Гринграсс, но Малфой и так уже сам о нём вспомнил, поэтому и расстраиваться нечего. Ему даже изредка начинает казаться всё это не равным для его переживаний, но он всё равно будет придерживаться того мнения, что эта чертовка расплатится с ним по полной. Но почему каждый раз, когда он обвинял Асторию во всём, что случилось, Малфой возвращался к той мысли, что уже ничего не исправить? Это подавляло, ослабляло, но всё же это было той правдой, которую с самого начало нельзя было скрыть. А если взять тот факт, что Астория подставила Теодора, то это даже не факт, и его даже нельзя назвать чем-то приблизительным к правде, потому что Блейз загадал Малфою желание после того, как Гринграсс загадала Нотту. И Малфой никогда и подумать не мог, что будет подтверждать хоть какую-то долю её невиновности. Но, видит Мерлин, он никогда в жизни не произнесёт это вслух. И никогда не просто. Он всё равно должен отомстить! Снова, только другому и виновному человеку. Слизеринцы зашли в класс и сели по своим местам. Место, где должен был сидеть Нотт, пустовало. Блейз оглянулся и провёл глазами по наполненному классу практически одними гриффиндорцами в поисках своего соседа по парте, но не нашёл. — Он, наверное, сейчас с этой Гринграсс, — не довольствовался Гойл, тоже замечая, что Блейз ищет Тео. Малфой сел к нему и увидел, что Забини снова дёрнул край его мантии, но на этот раз рукав. — Тише ты. — Что опять? — недовольно спросил Гойл, на что Забини ему указал в сторону Дафны, которая рядом с Пэнси что-то обсуждала, но сидели они не за своей партой, а за той, которая рядом с Грейнджер и скучающим Уизелом. Малфой уже не слышал друзей, он всматривался в гриффиндорку и в Пэнси, которая слишком уж весело что-то обсуждает с ней. Дафна иногда поддерживает эту беседу, а иногда смотрит в учебник и записывает что-то на пергамент — судя по всему, возможно, снова не сделала домашнюю работу. Наверное, Пэнс тоже, как всегда, не сделала, но она слишком занята с Грейнджер, чтобы обратить внимание на другие вещи, а та всматривается на неё так, будто Пэнс — не та слизеринка, с которой она не ладила всё время до этого курса. Мерлин, что они нашли в друг друге. Малфою резко, сейчас захотелось встать и помешать этим двоим хихикать на весь класс, подобно чокнутым Браун и Патил, но разве это не будет перебором? На него будут пялиться все в этом классе, а Грейнджер будет с презрением фыркать. Вообще, какая разница? Пусть делает, что хочет, — его это не должно волновать и не волнует, только вот почему кулаки сами с собой сжимаются? Малфой заметил, как, наконец-то, Пэнси и Дафна перешли за свою парту и повернулись лицом к Забини, Гойлу и Малфою. — Эй, а где Нотт? — Пэнси сощурила глаза и подтянула шею, чтобы посмотреть позади Малфоя, но всё-таки никого не увидела. — Кто знает, может быть, прячется на гриффиндорской стороне, ты, пока с Грейнджер общалась, случайно рядом с Поттером его не заметила? — Малфой не смог пропустить эту возможность съязвить, а Пэнси ещё больше прищурилась, но вскоре она хмыкнула и вздёрнула подбородок. — Нет, — как ни в чём не бывало ответила Пэнс, покачав головой. — Но разве ты не должен быть в курсе? До меня ты столько времени проводил рядом с Грейнджер, что уже выучил наизусть всю ту сторону, — она невинной улыбкой смотрит на него, и сейчас у Малфоя появилось резкое желание вернуть обратно все те времена, проведённые в этой школе с этой компанией. Последнее время это желание часто у него появляется. — Не буду спрашивать, что с тобой не так, ведь это очевидно, — она снова наигранно улыбнулась и оперла один локоть об парту Забини. — А Грейнджер хороша, да? — она отвела взгляд, намеренно пытаясь разозлить Малфоя. Он не решился показать какую-то реакцию, но зато Грегори внезапно закашлял и потянулся к своему горлу, а Блейз усмехнулся, но то, как он потянулся через парту за рукой Дафны, пытаясь отвлечь её от книги, которую она совсем не хочет читать, доказывает, что только Малфою не безразлично, что Пэнс общается с Грейнджер и что сейчас слизеринка спросила. Мерлин, почему это так? — Хороша? — Малфой вскинул брови от удивления, но пытался говорить спокойным голосом, чтобы не раздувать из этого инцидента какую-то серьёзную проблему. Не хватало ещё, чтобы она подумала, что Малфой ради неё скандал устраивает. Она — Грейнджер. Возможно, она сейчас смотрит в их сторону. — Да, почему нет? — пожала плечами Пэнси, будто ничего серьёзного не сказала, что ещё больше разозлило Малфоя. — В каком это смысле? — скривился Гойл, и Малфой понял, что не он один интересуется этой темой, тут же чувствуя себя поспокойнее, чем секунду назад. — Думаю, не сложно догадаться, — она повернула голову в сторону Грейнджер, которая уже смотрела на неё, и подмигнула ей, после чего Грейнджер в ответ ей кивнула с чертовски привлекательной улыбкой. Малфой сейчас пытался вспомнить, когда в последний раз она очаровала его именно подобной улыбкой, но понимает, что подобного не было. Всегда была ухмылка, ехидство, самодовольство, но никогда не улыбка, даже если была, то не такая явная и прямая. Исподтишка или… Он и этого не помнит. Может, и были, но они были редкими. Очень редкими. Сейчас он думал, что даже их не достоин. Малфой не знает, о чём Пэнс и она договорились ещё в тот момент, когда разговаривали, но он увидел, как щеки Грейнджер начали понемногу обливаться румянцем. К нему пришёл внезапный прилив злости, отчего он почувствовал себя психом. Слизеринец вспомнил, как она постоянно находила его в Большом зале и смотрела на него, не отрываясь, а когда он ухмылялся ей в ответ, замечая её взгляд, она тут же краснела. Сейчас он не смог бы даже словами описать, как он чувствует эту тоску по ней. Как даже несколько минут назад, пока Пэнси с ней разговаривала, он не хотел её делить со слизеринкой. Паркинсон — его подруга, он это понимает и знает, что не нужно из-за этого портить с ней хорошие отношения, но разве Грейнджер так не думала, когда ссорилась со своими щенками? — А Блетчи? — с наигранной заинтересованностью проговорил Блез, отрываясь от руки Дафны, которая с болезненным видом погрузилась в книгу. Он заметил, что Гринграсс и слова не хочет вымолвить. — Он знает, что тебе девушки нравятся? — он проговаривал это с долей насмешки, только чтобы смутить Пэнси, но её, казалось бы, уже ничем не смутить, вместо этого Малфой стиснул зубы, дожидаясь, чтобы всё это оказалось ложью. Она и Грейнджер? Смешно и не реально. Никогда не будет реальностью, ведь только он знает, насколько Грейнджер к нему… — Забини, он младше меня на год, да и к тому же Тейлор такой же придурок, как и его брат. Он не в моём вкусе, — она посмотрела на Малфоя и подозрительно улыбнулась. — Думаю, теперь я поняла, почему ты так долго был с ней, — слизеринец хмыкнул и отвернулся, посмотрев в сторону гриффиндорки. — Она не из таких, Паркинсон, — Малфой не отрывал взгляд от неё, но чувствовал, как Пэнси пристально смотрит на него. — Думаю, у неё должна быть, как минимум, ориентация… другая. Без этого у тебя ничего не выйдет, если речь идёт не только о дружбе с Грейнджер. — Не волнуйся, у нас всё в порядке. Малфой будто бы в жилах чувствовал, что Пэнси просто хочет его разозлить, проверить реакцию. Если бы она серьёзно собралась связываться с Грейнджер в подобном контексте, то ничего бы никому не сказала до тех пор, пока всё бы не срослось окончательно. Но почему даже это заставляет выйти из себя, сжимать челюсть и кулаки, хотеть достать волшебную палочку и разрушить всё вокруг? Почему всё это происходит? Почему из-за Грейнджер у него вспыхивают такие изменения? — Салазар, ты перешла теперь к девкам? — Гойл будто бы ещё не смог поверить в то, что Пэнси с таким непринуждённым видом это говорит. Он сейчас на сто процентов уверен, что неправильно понял. — А вы уже… что-то делали? — похоже, он был слишком заинтересован в этом деле. — Даже если бы сделали, то это уже никого из вас не касается, — Гойл раскрыл глаза так, как не раскрывал никогда, а Блейз то ли на такую реакцию, то ли на весь этот разговор и ситуацию закатил глаза. Через секунду Гойл с ехидной улыбкой посмотрел на Дафну, которой и дела не было до кого-то из них, вероятно, уже пребывавшая в курсах. — Забини, будь осторожен, эта лисичка может увести у тебя девушку, — Блейз угрожающе дёрнул воротник Гойла, после чего улыбка появилась на лице Малфоя — ему хотелось рассмеяться. — Молчать, Гойл, — Дафна пригрозила в ответ, не выдержав и оторвавшись от учебника. — Иначе уже я уведу у тебя жизнь. В классе становилось уже слишком шумно, ученики начали прибавлять и попутно создавать переполох одним своим присутствием, а Уильямсона ещё долго не было. Грейнджер, как всегда, спокойно сидела за своей партой и что-то писала. Малфой даже заметил, как она пару раз посмотрела в их сторону: то ли из-за Пэнси, то ли из-за него, не важно, то, как она смотрела в их сторону, говорило, что ей нужно было подойти и что-то сказать, но она всё же не решилась и продолжала снова писать. Малфой очень сильно хотел себя переубедить, что она смотрит на него и хочет именно ему что-то сказать. Он отказывается верить в то, что Грейнджер вот таким образом может быстро поменять свои вкусы по поводу выбора партнёра — ну не может же быть так, чтобы девушка, которая с такой страстью целовала его, вот так быстро поменяла чёртову ориентацию. Для этого нужно постараться. Откуда Пэнси нашла способ так повлиять на неё? Ещё он отказывается верить Паркинсон. Та, возможно, хотела одурачить его, чтобы Малфой признался им, что за всё то время, что он был вместе с гриффиндоркой, как-то повлияло на него и что он сильно привязался к ней. А привязался он так сильно, что даже следы от верёвки, которая с каждым днём всё крепче сжималась, оставила на коже полоску, поэтому он никак не может забыть её. Если же Пэнси врёт, тогда что это ещё за подмигивание было от Грейнджер, хлопнувшей своими недлинными ресницами? Что это ещё за общение вне зоне их проекта? Что это ещё за посиделки, по ночам, пока Малфой не в башне? Где объяснение всего этого? Пэнси просто-напросто не могла бы так сделать. Малфой и Паркинсон друзья, и она чувствует прекрасно, что гриффиндорка небезразлична Малфою, чёрт, небезразлична! И по этой причине она бы так не поступила с ним. Мерлин, хочется верить. Дверь захлопнулась так сильно, что этого было вполне достаточно, чтобы заставить замолчать весь класс. Уильямсон выглядел ещё более строго и напряжённо, чем обычно. Почти рассерженно. Он даже не зашёл внутрь класса к своему столу. Профессор оглядел весь класс и каждого ученика, находящегося в этом классе, а на себе Малфой почувствовал более двух раз этот взгляд с маленькими промежутками. Драко видел, как взгляд его метнул в сторону Грейнджер, и понял, что на неё он смотрел больше и дольше всех. И только этого хватило, чтобы презрительное выражение появилось на лице слизеринца. Теперь Малфой точно понимал, что с ним не так. Он не нашёл свою книгу, которую теперь никто не сможет найти. Он и поверить не мог сам своим мыслям, что сейчас Малфой презирал этого учителя сильнее, чем когда-либо Хагрида с его соплохвостами. — Малфой и Грейнджер здесь? — спросил Уильямсон, хотя сам по сто раз посмотрел на них. Он краем глаза заметил, как под напряжёнными глазами учеников Грейнджер подняла руку и сказала: — Здесь, профессор. — Я здесь, — Малфой решил последовать её примеру, вальяжно поднимая руку. Он замечал на себе взгляды учеников и его друзей, но пытался не обращать внимания, зная, что их мысли сейчас говорят «опять Малфой и Грейнджер в центре внимания», он в данный момент только смотрел на то, как выражение лица Уильямсона напрягается ещё больше. Салазар, да они вдвоём сейчас переплёвывают Поттера с его популярностью. Малфой точно понимал, во что попал. Во что они с Грейнджер попали, но понятия не имел, как они из этого выберутся. Уильямсон не нашёл свою драгоценную книгу и, вероятно, узнал у старухи, что они вдвоём перебирали библиотеку. — Идите за мной, нужно поговорить, — голос его был немного охриплым, но даже так он не переставал казаться суровым. Малфой встал со стула и посмотрел на Грейнджер, у которой уже от такой неожиданности зрачки расширились и вот-вот руки бы задрожали, если кто-то ещё бы для большей неожиданности дотронулся до неё внезапно. Она смотрела то на Уильямсона, то на Малфоя в поиске его поддержки, но как слизеринец может поддержать её или помочь, пока они отделены друг от друга целым рядом парт. — Драко, — прошептала Пэнси через парту Забини, пытаясь всмотреться в его лицо. Малфой понял, что она хочет его спросить о том, что происходит и почему они его зовут к себе, но слизеринец лишь пожал плечами и покачал головой, невербально говоря, что совершенно ничего не понимает. Посмотрев на Пэнси, он понял, что она не только на него с беспокойством смотрела. Блейз смотрел на Малфоя непонимающим взглядом, и этим он уже понял, что от вопросов Блейза, которые не отличались большим и объёмным обилием, но зато отличались внушительностью, ему потом не отвязаться. Гойл с каким-то презрением смотрел на нового учителя и похлопал по плечу друга. Малфой уверенными шагами вышел из своего ряда, чтобы хоть как-то придать сил Грейнджер и помочь ей самой тоже встать. Он оказался так близок к Уильямсону, что Малфою даже показалось, что он ощутил его тяжёлое и нервное дыхание, которое не доходило до его кожи, но доходило до её. Грейнджер вышла из своего ряда, и Малфой заметил, что она начала вести себя более чем спокойно, хотя сейчас, наверное, и дураку будет понятно, что внутри у неё бушевал ураган. Она приблизилась, и вместо того, чтобы встать слева от Уильямсона, она встала рядом с Малфоем, который теперь оказался преградой, ограждающей Грейнджер от профессора. Его, конечно, напрягает, что она вдруг начала его бояться, но не мог не обрадоваться тому факту, что она чуть ли не прижалась к нему из-за таящего внутри нее страха, который она боялась показать. Мерлин видит, сейчас он был готов крепко прижать её руку и не отпускать столько, сколько ей этого понадобится. Столько, чтобы она больше не чувствовала этот страх, обволакивающий её с ног до головы, погружающий в агонию. Он знал какого это, когда находишься рядом с тем человеком, которого боишься так же сильно, как и весь мир. Он прекрасно понимал это, поэтому и сделал. Сделал это. Драко прижал её руку, переплетая свои пальцы с её пальцами, наплевав на то, что сейчас все в классе их, возможно, увидели. И это возможно спасало его и придавало сил. Их переплетённые руки были прикрыты мантией Драко, но это не сто процентов делает их незаметными, но с другой стороны Малфой пытался себя убедить, что они в этом не нуждались. Не смотря на всю эту неловкость, Малфой готов был, не отрывая свою ладонь от её, поднять вверх, чтобы все в этом классе увидели. Он может или хотя бы попытается показать всем и ей в первую очередь, что всё, через что они прошли вместе, хоть и не так много, — не зря. Его подбадривало то, что она успокоилась от этого жеста. И сейчас ему хотелось ухмыльнуться над тем, как её тёплая рука пытается незаметно прижать покрепче его руку, не смотря на то, что Уильямсон сейчас смотрит на них с раздражением и ждёт, пока они двинутся вперёд, но через какое-то время не смог дожидаться и первым последовал дальше по классу, направляясь к узкой винтовой лестнице, которая вела в его кабинет. Следом за ним Малфой и Грейнджер пошли под негодовавшие взгляды однокурсников. Грейнджер не смотрела на него, как и Малфой пытался не смотреть на неё, но, к его удивлению, девушка не стала отстраняться или хотя бы отпускать его руку. — Профессор, а что именно вы хотели бы обсудить? — Малфой старался говорить без еле слышного презрения в голосе, но оно заменилось наигранностью. Грейнджер то ли от нервов, то ли в знак того, чтобы Малфой замолчал, провела ногтём по тыльной стороне его руки, царапая и надавливая, как кошка. Он неодобрительно посмотрел на неё, но та сделала вид, что ничего не произошло и даже не взглянула в его сторону. Мерлин, то она нервничает, то ведёт себя вот так, но, чёрт возьми, его это нисколько не смущает — он, наоборот, ещё крепче сжал её руки, немного надавливая на них, чтобы она обратила внимание. Уильямсон так ничего и не ответил на его вопрос, лишь хмыкнул, но когда Грейнджер издала тихий звук, похожий на аханье, из-за крепкой хватки Малфоя, он в ту же минуту повернулся к ней и, сузив глаза, посмотрел сначала на гриффиндорку, а затем — на слизеринца. Они поднялись в кабинет профессора защиты от тёмных искусств, и Малфой сразу понял, что, что бы он ни хотел им сказать, Макгонагалл не в курсе, раз он решил обсудить все дела за её спиной. — Кое-что важное, — рявкнул Уильямсон, и Малфой попытался не произнести свои неодобрительные мысли о том, что на вопросы нужно сразу отвечать, а не через десять лет. Мужчина хотел, чтобы они первее зашли внутрь, но, увидев, что они не пошевелились, он решил не тратить время и сам зашел внутрь. Жестом показал им сесть на стулья и сам уселся за письменным столом. Малфой видел, как Грейнджер нервничала, и надеялся, что Уильямсон ничего не заподозрит, но нужно быть настоящим слепым человеком, чтобы не увидеть, как она пытается отвести взгляд от любой живой души, находящейся здесь. Хотя, возможно, Малфой это видел потому, что он научился видеть её насквозь и замечать всё то, что связано с нею. Малфой поражался тем, насколько он поменялся за этот небольшой промежуток времени, начинающийся с этого учебного года. Если бы год или два назад он оказался бы в такой ситуации, то не удержал бы своё желание хорошенько тряхнуть плечи Грейнджер, приводя в трезвое состояние, и сказать ей, чтобы вела себя спокойно, иначе парочки боевых заклинаний ей не избежать. Сейчас же он мог бы то же самое сделать, но произнести их более нежно и в шуточной форме, или же до последнего надеяться, чтобы она сама успокоилась, что он сейчас и делает. — Мне известно, что в начале года вы как главные старосты школы помогли библиотекарю разобрать книги в библиотеке, — начал он, сузив глаза, а Гермиона подняла глаза на него и непринуждённо кивнула, чему Малфой был рад. — Точнее, всю работу мы сделали, — пробубнил себе под нос слизеринец. Уильямсон сразу же обратил на него внимание. — Да, это так, — громче подтвердил Малфой. — Тогда вы, должно быть, знаете, что одна книга оттуда пропала? — голос ставился всё более суровым, и Малфою от настигавших обвинений захотелось встать, потянуть за руку Грейнджер и выйти из кабинета, оставив его в смятении. Взглянув на Гермиону, он точно мог сказать, что ей хочется сделать то же самое, но она продолжала как ни в чём не бывало смотреть Уильямсону в глаза. — Пропала? — приподняла брови Грейнджер, глядя в глаза преподавателю. Уголки губ Малфоя приподнялись от её в меру удивлённого тона, который звучал достаточно убедительно. Хотя сам понимал, что не должен был изумляться её актёрскому мастерству, если брать в расчёт то, что на пятом курсе она перед Амбридж достаточно убедительно проревела, когда «Инспекционная дружина» поймала её, Поттера, Уизли, Долгопупса, Лавгуд и маленькую Уизлету, которые позже ещё и натравили на Малфоя летучих мышей и они исцарапали всё его лицо. Грёбаный летучемышиный сглаз. А потом Грейнджер начала свою болтовню про какое-то оружие, которое они прячут от Министерства, и остальную херню, в которую Малфой по началу, конечно же, поверил. — Да, мисс Грейнджер, — Уильямсон вглядывался в её лицо, будто бы искал хоть какой-то намёк на то, что она на самом деле знает, что эта книга пропала. — Она в начале года попала в школу, поэтому и я уверен, что вы должны знать не только что она пропала, но и что… — он почему-то затих, не договорив предложение, и Малфоя это насторожило. — А что эта за книга? — Малфой решил задать вопрос, который, возможно, был продолжением его недопредложения. Он мог с точностью сказать, что лицо преподавателя побледнело, а взгляд метался из стороны в сторону, пытаясь найти, — что-нибудь, что помогло бы ему отвязаться от вопроса. Он загонит его тупик. — Это не ваше дело, мистер Малфой, ваше дело только то, чтобы сказать мне правду насчёт пропажи… — То есть вы вводите нас в курс, но не договариваете такие важные детали, ещё и расспрашиваете об исчезновении? — Малфой приподнял брови, а в голосе его была слышна толика возмущения, которую явно не одобрил Уильямсон. — Эта очень важная и старинная книга о рунах, — сказал Уильямсон более спокойным голосом, и от этого не только Грейнджер, но и Малфой расслабились. Он начинает потихоньку сдаваться. Малфой ждал продолжения, но, как он понял, кроме этого, от Уильямсона больше ничего нельзя добиться. Если бы он дал хотя бы маленький намёк на что-то, то Малфой бы смог оценить степень важности этой книги и помочь Грейнджер в будущем справиться с угнетением совести. Краем глаза он заметил, что Грейнджер покосилась на преподавателя и вдумывается в слова, будто бы пытаясь вспомнить, попадалась ли под руки ей такая книга, но Малфой понимал, насколько сильно она сейчас нервничает, когда его глаза скользнули вниз, оглядывая руку девушки, которая сжимала край идеально выглаженной юбки, немного оголяя бедро. Чёрт, то, что он подумал, что Грейнджер сейчас спокойна, — неверное представление. Мерлин, она так пыталась скрыть своё напряжение, позволяя ей только проявлять себя, где никто её не увидит, и это так бесило и в то же время зачаровывало, что Малфой готов был ухватить её руку и потащить в ближайший тёмный и укромный уголок, где их никто не застанет, и влепиться в её губы. — В библиотеке много книг о рунах, если бы вы могли сказать более конкретное название и подробности о том, что там написано, то я, возможно, бы вспомнила, про какую именно вы говорите? — Грейнджер пыталась обвести его вокруг пальца, но вряд ли это поможет. Он, конечно же, не самый умный мракоборец, которого Малфой встречал, но и не глупый гриффиндорец, поэтому он тщательно будет подбирать правильные слова, чтобы не взболтнуть лишнего. — Уверяю вас, мисс Грейнджер, я просмотрел все книги о рунах в этой библиотеке и ни одна из них не была той, которую я искал, — монотонно проговаривал он. — Но если вас это успокоит, то знайте вот что: она отличалась своим очень старинным переплётом, и это всё, что вам нужно знать, помимо того, о чём эта книга, для того, чтобы распознать её среди всей библиотеки Хогвартса. Переварив то, что он сказал среди его торопливого предложения, Малфой понял одно — он не только не хочет говорить подробности этой книги, но и даже то, что на ней разпознавающие чары, как это утверждала Грейнджер. — Мы такой книги не видели и, судя по всему, больше не увидим. Думаю, нам пора, — холодно сказал Малфой и решил, что им пора уйти. Он так решил, чёрт дери! Драко встал и взял руку Грейнджер, заставляя её тоже встать, и ожидающе посмотрел на Уильямсона, чтобы тот разрешил им уйти. Малфой, конечно, понимал, что он должен остаться и узнать больше подробностей об этой книге, но все это было не более, чем пустой тратой времени, так как оба они пытались скрыть что-то важное от друг друга. — Хорошо, можете быть свободны, — он вздохнул и разрешил им уйти, а слизеринец и гриффиндорка поспешили выйти, но голос учителя остановил их. — Но дело на этом не заканчивается, — они на секунду замерли, но после кратковременного раздумья всё же поспешили скрыться.