Спускаясь по узкой винтовой лестнице, Гермиона поняла, что направляется к своей парте почти бегом, не дожидаясь Малфоя, отцепив от него руку, которую он снова сплёл вместе со своей. Она села за парту обратно к Рону и ничего лишнего не произнесла, а он, к большому удивлению, ничего не спросил, только напряжённым взглядом смотрел на неё. Он, наверное, сейчас занят размышлениями по типу «как это? У Гермионы Грейнджер серьёзные проблемы по поводу школы или учёбы?» От этого хочется фыркнуть.
Когда Малфой впервые при всём классе сплёл их руки, чтобы поддержать Гермиону, она почувствовала, что может свернуть горы, но во второй раз она не захотела совершать то же самое, как будто бы это была какая-то ошибка. Хотя, если подумать, это и в правду не более чем ошибка.
Кроме этого, её мысли сейчас занимали Уильямсон и его книга. Почему он не хотел говорить им её название и подробности? Почему не сказал, что заколдована? Он всё ещё подозревает их, но почему отступился и не продолжил свой допрос? Гермионе даже показалось, что он больше всего подозревает не Малфоя, а её. Почему-то именно сейчас она чувствует в нём какую-то опасность, и страх от этого накаляется. Гермиона ещё никогда не видела этого учителя таким суровым и вне настроении.
Может ли быть, что из-за этой книги у него будут проблемы или уже есть? Но почему тогда он не спрятал её в другом месте, более надёжном, чем школа? Уильямсон должен понимать, что здесь много учеников, а книга может попасть в любые ненадежные руки, но всё же пошёл на этот шаг. Чем дальше Гермиона размышляла, тем больше она убеждалась в том, что Малфой прав — эта книга не его. Возможно, её хотели от него спрятать или же передать.
— Что он хотел? — Гермиона, наконец-то, услышала голос Рона и поняла, что он не сможет потерпеть до конца урока, не разузнав у неё обо всём.
Прежде чем ответить, она краем глаза заметила, что Малфой тоже направляется к своей парте, за которой его дожидается Гойл. Драко сузил глаза и лёгким движением покачал головой, почти даже не обернувшись к ней, после чего гриффиндорка поняла, что он не хочет, чтобы другие об этом узнали и задалась вопросом, откуда он знает.
Наверняка он догадывается, что её друзья такие же любознательные, как и она, и обязательно спросят у Грейнджер всё и во всех подробностях. Гермионе бы очень хотелось рассказать им об всей этой каше, но это касается только её и Малфоя, поэтому и никаких вмешательств со стороны быть не должно. К тому же она и сама не хочет впутывать в это друзей — пусть хотя бы этот год побудут в покое. Они определённо этого заслужили.
— Недавно я попросила у профессора дополнительные занятия, чтобы экзамен по ЗОТИ сдать на «превосходно», он согласился, но сегодня сказал, что у него не хватает времени, — пробормотала Гермиона, попутно заправляя прядь выживших волос за ухо и немного развивая их, дабы сделать вид, что она занята, и поэтому не смотрит прямо в голубую бездну глаз своего друга.
Опять же ей нужно было врать друзьям, чего она совершенно не хотела делать, но, чёрт возьми, приходится, ведь она была уверена в том, что, если Рон и Гарри что-либо каким-то образом узнают, они захотят вмешаться в это и наладить проблему, а в этой проблеме не только она замешана, но и Малфой, поэтому лучше будет, если никто ни о чём не узнает. Они заслуживают, убеждала Гермиона себя, хоть немного покоя.
— А Малфой что там делал, и почему… он… его тоже вызвали? — Гермиона сразу поняла, что он хотел спросить про то, что они за руки держались, но воздержался, что было совсем на него не похоже, ведь Рон всегда был прямолинейным и любил говорить всё в лицо, даже если ситуация того не требовала.
— Понятия не имею, он ещё остался после того, как я ушла, возможно, они о чём-то личном говорили, — пожала плечами девушка.
Она особо не задумывалась по этому поводу и поэтому сказала первое, что попало ей в голову. И если подумать, то весьма удачное.
Возможно, Рон ей не поверил, но он смолчал по крайней мере, и это значительно радует. Осталось дождаться Гарри и его вопросов, отвечая на них так же, как и на вопрос Рона, и уговорить его, что ничего странного в этом нет. Она знала, что с Гарри не так-то просто — он привык видеть во всём опасность, которая преследовала его с первого курса, но Гермиона считала, что сейчас ему не следует волноваться о чём-то или о ком-то, в конце-то концов, пусть он хоть раз нормально вдохнёт и выдохнет без опасности для себя.
Они это заслужили.
Конечно Гермиона не могла считать Уильямсона большой опасностью — всё-таки он мракоборец и сотрудник Министерства. Корнелиус ему доверял так же, как и сейчас Кингсли, поэтому сомневаться в нём нельзя было. Но сейчас у Гермионы было слишком остро режущее чувство, что он — подозрительная личность и часто очень странно себя ведёт, а её гриффиндорская натура хочет понять причину всему этому.
— Гермиона, — как Гермиона и думала, Гарри обернулся к ней, чтобы спросить, что он хотел. — Что-то случилось?
— Нет, Гарри, всё нормально, если не считать тот факт, что мне отказали в дополнительных занятиях по защите от тёмных искусств, — якобы спокойным и тихим, но явно имеющим в себе нотки неудовольствия голосом проговорила она, после чего Гарри кивнул и чуть призадумался. Пусть лучше знает это, чем нечто другое. — По крайней мере только на сегодня, — добавила девушка, пожимая плечами.
— А зачем тебе эти дополнительные занятия? — не унимался Гарри, и Гермиона прищурилась от той мысли, что друг ей, возможно, не поверил.
— Чтобы как в тот раз не получить на экзамене «выше ожидаемого», вместо «превосходно», — гриффиндорка пыталась говорить непринуждённо, чтобы ложь чувствовалась меньше, чем она на самом деле есть.
— М-м… ну хорошо, — задумчиво ответил Гарри и отвернулся от неё.
Возможно, Гарри и не поверил, и он даже не спросил Гермиону о том, почему Уильямсон позвал и Малфоя. Она понимала, почему они просто так ей не поверили, ведь Гермиона вышла из кабинета напряжённой, но не понимала причину, по которой они ещё больше её не расспрашивают.
Грейнджер подняла глаза и увидела, как Уильямсон торопливо спускается по винтовой лестнице и подходит к своему письменному столу.
— Итак, на этом уроке мы познакомимся поближе с темой «проклятия», — начал Уильямсон, после чего весь класс сразу же затих, будто бы не замечая, что он несколько секунд назад спустился со своего кабинета. — Проклятия представляют собой особый тип заклинаний, которые вызывают несчастные случаи, болезни, наносят вред людям и даже доводят их до смерти. Естественно, каждое проклятие отличается от другого степенью лёгкости и опасности…
Он продолжал объяснять тему урока, а Гермиона не могла уже сосредоточиться на ней. По её подсчётам, они уже второй раз проходят эту тему, и самое странное, что в учебнике оно преобладает, а, как ей известно, учебник по защите от тёмных искусств выбирал Уильямсон.
— Знаете почему в Средневековье маглы сжигали ведьм? — Уильямсон немного помедлил, вглядываясь в учеников, проверяя, испугались ли они или нет. — Потому что они насылали на своих обидчиков проклятия, — он дождался, пока определённая паника нарастёт в классе, чтобы пробудить больший интерес к этой теме, но лично Гермиону это не удивило. Она уже давно поняла, что эта тема его слишком сильно интересует и рассказывает он её с большей охотой, чем остальные темы, поэтому уже, наверное, перечитала все возможные книги по «проклятьям». — Но не все из ведьм были такими, очень редко когда ведьмы на такое шли, частично из-за этого решили отделить магический мир от магловского. Но это не останавливало взволнованных маглов — они могли увидеть подозрительную красавицу с отличительными чертами лица и подумать, что она ведьма, — после этих слов Гермиона услышала за своей спиной аханье и, не удержавшись, посмотрела на Лаванду. Браун всегда была чрезмерно пугливой, и это именно в данный момент так выводило Грейнджер из себя. Она автоматически закатила глаза.
— И они сжигали их? — со страхом и дрожью в голосе проговорила она, а Парвати дожидалась с нетерпеньем, пока Уильямсон ответит на вопрос подруги.
— Именно, — подтвердил он, и измученный стон вырвался из уст на этот раз Патио. — Но сейчас не о них, — он решил переключить своё внимание снова к проклятиям — в этом Гермиона была уверена. — Сейчас мы поговорим об одной ведьме, которая и открыла очень мощное родовое проклятье.
— То есть… это проклятие передаётся по наследству? — Гермиона не удержалась и закатила глаза на, по её мнению, слишком примитивный вопрос Парвати.
— Да, — ответил профессор. — Но не все проклятия одинаковые, каждое из них имеет своё время, условие и, разумеется, каждое из них если и снимается, то разными
способами. Например, родовые проклятия намного тяжелее снять, и некоторые из них требуют много сил и времени, но, к сожалению, не у всех оно в наличии.
Слова профессора то доходили до неё, то останавливались на полуслове. Гермиона хотела дать понять, что уже давно это знает, но воздержалась, ибо вежливость никто не отменял. Мерлин, Гермиона могла пересчитать по пальцам их уроки, на которых они учились и тренировались боевым заклинаниям. Но только то, что эта тема так его интересует и, возможно, эта книга была как-то связана с проклятьями, не разрешает ей уснуть на уроке.
Возможно ли, что он каким-то образом проклят, и в той книге, которую он так ищет, есть способ, избавляющий его от проклятия?
Эта мысль Гермионе показалась вполне вероятной, так как она слышала, что с помощью особо древних магических рун можно снять как сглазы, так и мощнейшие проклятия, главное найти правильный способ. И от этих же мыслей она почувствовала себя ужасно виноватой. Мерлин, если бы она не избавилась от этой книги, думая, что её больше ничем не спасти, то можно было отсрочить чью-то смерть. И сейчас она себя винила в том, что послушалась Малфоя, Годрик!
Кроме того, что Гермиона почувствовала себя неизмеримо тупой, руки снова начинают дрожать, а сердце бешено колотиться. Хотелось встать и попросить выйти из класса, но она знала, что и голос будет дрожать. Гермиона обернулась к Малфою и увидела его бесстрастное лицо, которое ни о чём не говорит, что и он думает о том же, о чём и она.
Весь урок она, наверное, так и провела, пока не услышала звонок на перерыв. Ученики начинали расходиться, опустошая класс.
— Ты идёшь?
— Рон, Гарри… я скоро приду, вы идите, — она не отрывалась от закрытого учебника.
— Хорошо, как скажешь, — Рон взял свой рюкзак и накинул на плечо, вскоре и Гарри так же сделал, и они вместе ушли.
Гермиона открыла учебник, взяла в руки перо, обмакнув его в почти пустую чернильницу, и начала делать вид, что пишет. Уильямсон полсекунды подозрительно посмотрел на неё и перевёл свой взгляд на уже опустошённый класс, думая, что Гермиона поймёт его намёк уйти из класса, потому что урок уже завершён.
Но Гермиона и не думала уходить, а наоборот, хотела дождаться, пока он уйдёт.
— Какие-то проблемы, мисс Грейнджер?
Гермиона через несколько секунд после вопроса учителя проклинала себя за то, что вздрогнула. Хоть это было и еле заметно, но ей казалось, что он так пристально вглядывался, что сможет заметить каждый её движущийся мускул.
— Да, на самом деле я кое-что не поняла, но это исправимо, — гриффиндорка посмотрела на Уильямсона, чтобы тот не подумал, что она не хочет на него смотреть. Профессор кивнул и продолжил заполнять классный журнал.
Гермиона боялась, что если вдруг он не решится выйти из кабинета, то она может опоздать на урок, а сейчас в её голову не могло даже дойти, что у неё сейчас идёт по расписанию. Но всё это волнение прошло, как только она поняла, что Уильямсон встал со своего места и вихрем вышел из класса, образуя ветерок своей алой мантией.
Хоть и он слишком быстро вышел из класса и так же быстро захлопнул дверь, явно куда-то торопясь, Гермиона всё же успела заметить, что на его поясе не было никакой кожаной сумки, о которой говорила Пэнси.
Гермиона хотела пробраться в его кабинет, чтобы порыться в его ящиках и на столе, из-за чего она, возможно, себя всю оставшуюся жизнь будет ненавидеть, но после того, как она вспомнила, что Пэнси рассказывала ей про то, как он дорожит своей сумкой, в которой всего на всего флаконы и коробки, гриффиндорка подумала, что будет хорошо, если она заодно и проверит хранящиеся принадлежности в его рюкзаке.
Мерлин, адреналин и понимание того, что времени слишком мало, били по сердцу, отскакивая от рёбер, но Гермиона не могла просто так всё это оставить, ведь, возможно, её опасения неспроста её беспокоили. Возможно, он и вправду проклят.
Она отскочила от своего места, поднялась по узкой винтовой лестнице и побежала по узкому тёмному коридору, который вёл к двери, открывающей вход в его кабинет.
Она, тяжело дыша, вошла внутрь и чуть ли не усмехнулась от того, что второй раз за день находится в этом кабинете, что было чем-то для неё очень необычным и экзотическим, тем более что второй из визитов сюда будет нелегальным.
Кабинет был в тёмных тонах с несколькими подвесными фонарями на стенах, придающие хоть немного света этому помещению вместо дневного света, который должен был попадать в комнату через большое арочное окно, если бы оно не было плотно зашторено бардовой занавеской, похожей на цвет его повседневной мантии. Гермиона подошла к его деревянно-масивному письменному столу, который был наполнен бумагами. Она опустилась до уровня ящиков и, когда попыталась раздвинуть его в свою сторону, то поняла, что он заперт.
— Систем аперио, — сказала Гермиона, направив палочку на первый ящик, после чего он открылся и она с ликованием поторопилась проверить всё, что в нём находилось. Боже, она и вправду собирается сделать это.
Ничего необычного Гермиона в нём не заметила и поэтому решила проверить остальные два. Когда очередь дошла до третьего ящика, она решила сначала запереть заклинанием другие два, а потом открыть последний. На всякий случай.
Гермиона, наконец освободив от заклятия третий ящик, раздвинула его и взяла в руки небольшой черный кожаный рюкзак, который, как она полагала, был тем самым поясным. Гриффиндорка аккуратно раздвинула молнию, будто боясь, что кто-то может её услышать или она оставит отпечатки своих пальцев, распознающихся не только магловскими приборами, которые в Хогвартсе не действуют, но и обычным невооружённым глазом.
Страх пробирался сквозь эти тёмные стены, которые казались ей безопасными до пятого курса, сразу же после того, как Амбридж переступила порог этого кабинета. Она прекрасно понимает, что боится, но что-то ещё больше, чем страх, заставляет её пойти на этот шаг. Она это, безусловно, сделает, но от этих храбрых убеждений гриффиндорская смелость не перестаёт улетучиваться в небытие, забирая последнюю капельку её внутреннего самообладания, и в этот момент у неё появляются крупные сомнения насчёт своей принадлежности к львиному факультету.
Но плевать на смелость, плевать на самообладание — сейчас главное было посмотреть, что в этом рюкзаке, который веял тьмой и холодом, что она и сделала.
Зрачки её расширились, а глазное яблоко готово было вырваться из орбит, сразу же как только она увидела, что в этом рюкзаке. Мерлин, она только сейчас вспомнила, что Пэнси, кроме пустых бутылок, упоминала про какую-то коробку, а может, и несколько, в которых что-то же должно было быть, но она, черт возьми, не успела договорить.
Перед Гермионой была небольшая коробка, из которой практически вылезло всё содержимое, являющееся множеством клочков тёмных, почти чёрных, как смоль, волос. Она рефлекторно отбросила рюкзак от себя, и страх от того, что Уильямсон с минуты на минуту зайдёт и увидит, что Гермиона пробралась в его кабинет без разрешения, почти парализовал её. От всего этого желудок скручивался, а тошнота подбиралась к горлу, и Грейнджер готова была выблевать весь сегодняшний завтрак. И сейчас в мыслях было только то, что профессор, который ведёт у них защиту от тёмных искусств, являющийся ещё и мракоборцем, — самозванец.
Мерлин, флаконы из-под зелий, возможно, сейчас выполняют для него роль сосудов, содержащих в себе оборотные зелья, а клочки волос — одни из ингредиентов.
Дрожь, пробирающаяся под кожу, словно змеиный яд, усиливалась в разы, превосходя тот момент, когда он в этом же самом кабинете, сегодня же, спрашивал её и Малфоя про книгу. Ноги становились ватными и начали покалывать от слишком долговременного сидячего положения, что, кстати, почувствовалось сейчас очень не вовремя.
Опомнившись, Гермиона закрыла на молнию рюкзак и положила его обратно в ящик. Она с большим трудом встала на ноги, хромая, держась за живот, боясь упасть в обморок, и приготовилась к тому, что сейчас выйдет из этого чёртового кабинета и больше никогда в жизни сюда не войдёт, но её желание посмотреть, что написано на этих бумагах, полностью усыпающих этот стол, подразумевающее определение «любознательность», превышало боль, которая ещё сейчас мучает.
Первая бумага, которую она взяла, была вся исписана обычными чернилами, составляющими какой-то список, и только прочитав первые строки, Гермиона поняла, что это список проверенных полок с расставленными галочками рядом с каждой строчкой. Затем она обнаружила открытый конверт, в котором был виден край пергамента, начинающийся со слов…
Мерлин, в голову врезалось ещё более сильное чувство адреналина, заставляющее её выйти из этого помещения, захлопнув дверь настолько сильно, что она откинула от себя конверт бумаги и подбежала к двери.
Дыхание прервалось на какое-то время, а сердце чуть не вырвалось из груди, когда она чуть ли не потянула ручку двери, услышав стук каблуков, которые, вероятно, принадлежали лжепрофессору.
Гермиона замерла от того, что не знает, как сейчас ей быть. За дверью сейчас самозванец, он придёт и увидит, что она шарится в его кабинете, а её ноги всё ещё как под свинцом. С каждым шагом он всё ближе и ближе, а у Гермионы в сотый раз за минуту сердце готово в пятки уйти.
Девушка от страха оглянулась и посмотрела хорошенько на помещение, чтобы найти хоть какое-то место для укрытия.
Она рванула к небольшому шкафу, который, как оказалось, был закрыт с помощью заклятия, и, побоявшись вынуть палочку, она обнаружила возле стеллажа книг небольшой угол и, поблагодарив Мерлина, Гермиона проскользнула в этот небольшой уголок, раздвинув в свою сторону край плотных бордовых штор, и в ту же секунду зажмурилась от их звука, который прорезал слух не только ей, но и, возможно, человеку, который направляется сюда.
Дверь взмахом открылась, и, если бы не плотные шторы, которые отлично прикрывают её в маленьком углу, Гермиона, наверное, почувствовала бы ветер и новую волну мурашек, которых сейчас ей вполне хватает. Она остановила дыхание и встала на цыпочках, когда поняла, что Лжеуильямсон сейчас передвигается по кабинету и что-то ищет. Бумаги на столе, книги на стеллажах и даже тот шкаф, который Гермиона не смогла закрыть, он проверил. И делал он это быстро, так что гриффиндорка только и могла успевать вздрагивать от ещё более резких шагов, чем предыдущие.
Мерлин, хоть бы не заподозрил. Пожалуйста.
Гермиона приталивала дыхание столько, сколько могла, пока он находился спиной к ней в нескольких шагах, уже, наверное, сидя за письменным столом. И если это так — хорошо… лучше ожидаемого, но от этого она не чувствовала себя в безопасности. На долю секунды сквозь штору послышался глухой стук кулаком по письменному столу, и тогда гриффиндорке поняла, что он за ним сидит. Как Гермиона предполагала, он что-то писал, шелестя бумагами, но страх был настолько близок к горлу, что обещал вот-вот издать звук, похожий на мышиный писк. Она приложила ладонь крепко ко рту, не взирая на головокружение и возможную потерю сознания, чтобы не издавать этого самого звука, она ещё больше прижалась к холодной стенке, когда Уильямсон вдруг кашлянул и встал к тому стеллажу, возле которого пряталась Гермиона.
Сердце снова упало в пятки, а он был всё ближе и ближе. Она попыталась утешить рвущееся желание ускорить темп дыхания, но ничего не смогла сделать, кроме как прижать ладонь ко рту ещё крепче.
Мерлин, он сейчас раздвинет шторы и увидит её. Она готова была умереть прямо в ту же секунду, чтобы, кроме удивлённой физиономии его лица, больше ничего не видеть. От волнения Гермиона просунула руку во внутреннюю сторону своей мантии и нервно сжимала свою волшебную палочку, готовясь к тому, что если преподаватель и обнаружит её, то гриффиндорка сразу же отключит его и заклятием и удалит кусок его памяти, в котором он видел её. Сейчас этой мыслью она пыталась подбодрить себя, говоря: «Ты сможешь,
не впервой тебе этим заниматься».
Человек, обращённый в мракоборца Уильямсона, сейчас уже дошёл до края стеллажа, который был ближе всего к Гермионе, и взял книгу, судорожно перелистывая страницы. Он сейчас был буквально на расстоянии шага от неё. Всего одного шага в строну не хватало, чтобы они оказались лицом к лицу, разделённые куском ткани, который в любой момент может раздвинуться.
Гермиона сейчас, как-никак, слышала его дыхание. Тяжёлое и глубокое, долго вздыхающее, но по крайне мере, по сравнению с её дыханием, его более свободное. Шаг — и он перед нею, одно движение рукой, раздвигая штору, — и он её увидит. Сейчас главное, чтобы Гермиона первее выпустила заклинание из палочки, проследив за тем, чтобы руки предательски не задрожали и не выпустили из пальцев палочку, позволяя ей со стуком упасть у её ног.
Счастье было не описуемым, когда незнакомый ей мужчина отошёл в другую сторону, а потом и вовсе сел за стол снова, что-то записывая. Мерлин видит, Гермионе сейчас, как-никак, нужна магия эльфов, чтобы можно было испариться, уходя из этого места куда-нибудь в другое. Куда угодно, главное не здесь. Или хотя бы ей не помешает, чтобы заклятие, которое не позволяет трансгрессировать в Хогвартсе, снялось хотя бы на несколько секунд — этого ей вполне было бы достаточно.
По звуку бумаги Гермиона не смогла понять, отложил ли он её или взял. Грейнджер успела остолбенеть от мысли, что он поднялся со стола, и она автоматически зажала в руках древко, собираясь направить его на Уильямсона, но поняла, что мужчина направляется к выходу и уже закрыл за собой дверь. Она с облегчением вздохнула и просунула палец через тоненькую щель занавески, бесшумно раздвигая её и на цыпочках выходя из маленького уголка, который, как она поняла, не предназначен для таких персон, как Гойл и ему подобных. Да что там Гойл? Она и сама еле пролезла туда, и ей пришлось хорошенько поднапрячься, чтобы оно не соприкасалось со стеллажом и стенкой.
Гермиона подошла к двери и обострила слух, пытаясь услышать хоть какой-либо звук в коридоре, ничего не услышав, она приоткрыла дверь и, убедившись, что ей ничего не грозит, переступила порог кабинета и поплелась по тёмному коридору, направляясь к другой двери, выводящей её из кабинета.
Она и её немного приоткрыла и попыталась обнаружить где-либо намёк на присутствие самозванца. С каждым разом Грейнджер никого не обнаруживала и решилась сделать шаг. Гермиона спускалась с большой осторожностью по винтовой лестнице, придерживая палочку наготове. Мерлин, сейчас ей так не хватает мантии-невидимки Гарри, чтобы чувствовать себя более спокойной, а не до смерти напуганной и вздрагивающей от каждого шага или обращения к ней, будь то за помощью или же за другим вопросом.
Она подошла к своей парте и собрала все свои вещи, которые лежали там, и поторопилась уйти из класса. Гриффиндорка немного приоткрыла класс и, увидев, что и там никого нету, кроме парочки пятикурсников-пуффендуйцев, шатающихся по коридору, она переступила порог кабинета и почти бегом поплелась по коридору, мысленно вспоминая, какой у неё сейчас урок.
Вспомнив, что сейчас у неё по расписанию должен быть урок «Заклинаний», она с коротким облегчением выдохнула и поблагодарила Бога за то, что не «Трансфигурация», и поспешно поднялась по лестнице на четвёртый этаж.
Последняя ступень. Несколько шагов со сбитым дыханием, вся запыхавшаяся, она открыла дверь кабинета и…
— Простите пожалуйста, профессор Флитвик, можно в класс? — как давно уже выученные строчки, выпалила она потому что,
чёрт возьми, они и вправду были выученными.
Мерлин, Гермиона столько за этот год успела опоздать, но то, что сейчас она узнала, не дало ей даже возможности хорошенько себя отругать за это.
— Конечно, мисс Грейнджер, заходите, — Флитвик, как всегда, стоял на стопке книг и объяснял что-то ученикам, тем временем как они проследили взглядом, как Гермиона направлялась в конец длинного стола, который был расположен у стенки и на парочку ступеней выше, чем тот, который находился впереди этого стола. — Вы как раз вовремя, мисс Грейнджер, мы сейчас пройдёмся по усыпляющему заклятию, — Гермиона кивнула и невольно подумала о том, чтобы самой усыпиться от своей же руки.
— Профессор, — подняла руку рядом сидящая Парвати, пока Гермиона вытаскивала из сумки свои принадлежности.
— Да, мисс Патил?
— А на ком мы будем использовать это заклинание? — спросила Парвати, и, пока Флитвик объяснял, что он принёс с собой мышей и пауков, Гермиона посмотрела на лицо Рона, которое при одном упоминании этих существ напряглось, и встретилась со взглядом Лаванды, когда та тихо хихикнула, а Гермиона на всё это лишь закатила глаза.
Она нашла на своём обычном месте сидящего в дальнем конце Малфоя, который, прищурившись, глаз с неё не отрывал. Казалось, что он вообще не слушает Флитвика и даже не знает, что сейчас они будут делать. Гермиона хотела выплеснуть на кого-нибудь поток той информации, которую она узнала, наверное, уже десять минут назад, и почему-то в голову первым пришёл Малфой. И это было даже очень ожидаемо, если брать в счёт хотя бы то, что он до этого момента пристально наблюдал за Гермионой с тех самых пор, когда она зашла в кабинет. Мерлин, Гермионе и вправду нужно что-нибудь усыпляющее, иначе её дрожащий голос, из-за которого она не сможет правильно и чётко произнести заклинание, услышат все.
— Пурисимо.
— Чётче, мистер Финниган, чётче! — поучительным тоном проговорил Флитвик, пока Симус тыкал своей палочкой в мышь, находящуюся в большом стеклянном сосуде, похожем на квадратный аквариум без воды, проверяя, не спит ли она.
Она крем глаза заметила, что Малфой усмехался над гриффиндорцем, который, казалось бы, сотый раз пробует это заклятие, а Гойл тыкает в него своим толстым пальцем, кривя свои губы в уродливой улыбке.
— Заткнитесь! — Гарри повернулся к ним и попытался заткнуть их, но они буд-то не обращали внимание на него и продолжили насмехаться. — Недоумки.
Но через пару секунд на лице Гарри образовалась улыбка, сразу же после того, как Флитвик пригрозил лишением десяти очков слизеринцам, а Пэнси недовольно фыркнула, подставив подбородок на ладонь, опираясь локтём на стол, слушая, как Дафна ей рассказывает увлекательную историю, и Гермиона тут же подметила, что блондинка со своей лучшей подругой ведёт себя более оживлённей, чем с нею, — вероятно, с Гермионой ей не было так привычно и интересно общаться, нежели с Паркинсон, но даже несмотря на это Гринграсс-старшая намного приятнее, чем её младшая сестра.
Астория обманом затащила Гермиону в слизеринскую гостиную на вечеринку, да ещё и потратила просто так целый день её свободного времени, проводив его в библиотеке, и несмотря на то, что, как Гермиона уже догадалась, это был её план, чтобы раскрыть правду, гриффиндорка всё равно недолюбливала её. Это похоже было на чувство страстной привязанности и нежелание делить Малфоя с либо…
Боже, да это чёртова ревность!
Мерлин, она винила себя за то, что из-за этого чёртового чувства не любила её, но что она может поделать с собой? Тем более не всё так плохо, ведь она же знает, что и Гринграсс-младшая её так же недолюбливает, может даже намного больше неё. Но если посмотреть на это с другой стороны, Гермиона не должна была опуститься до такого низкого уровня
снова. В шестнадцатилетнем возрасте ревновать Рона к Лаванде — она ещё кое-как могла себя понять. Грейнджер в то время была ещё подростком, и к тому же Рон был её первой любовью. Но сейчас, когда Гермиона достигла совершеннолетия и давно уже сформировала себя как личность, чётко знающая себя и свои потребности, ей становится стыдно за это чувство, ведь оно не должно входить в категорию «нормальных человеческих чувств».
— Мисс Грейнджер, не желаете ли вы показать нам? — Флитвик явно заметил, что она не смотрела на уже стоящую рядом с учительским столом Лаванду, которая с поджатыми губами от разочарования направилась обратно на своё место, и Гермиона допустила мысль о честной карме.
— Конечно, — Гермиона приняла свой естественно-уверенный вид со вздёрнутым подбородком, как она машинально любила это делать в детстве, и направилась к учительскому столу, где находился небольшой паук в аквариуме.
Все смотрели на Гермиону и на подопытного паука, который после её невербального заклятия почти моментально усыпился.
— Как всегда прекрасно, мисс Грейнджер, — с улыбкой проговорил Флитвик. — Плюс пять очков Гриффиндору, — произнёс он, после чего Гермиона поблагодарила и ушла обратно на своё место, похвалив себя за то, что использовала невербальное, ведь, скорее всего, из-за этого преподаватель зачислил баллы факультету.
Она уселась на своё место и увидела сразу же, как ей Паркинсон улыбнулась так, как не улыбалась, наверное, ей никогда. Будто бы не она раньше недолюбливала Гермиону, называя её однажды «грязнокровная мисс бурундук», наверное, на протяжении всего четвёртого курса. Она улыбнулась ей в ответ, но после взгляд сразу же
каким-то образом метнулся к Малфою, который сидел за тем же столом.
Взглянув на него более пристально, Гермиона поняла, что уголки его губ были приподняты, образуя улыбку, а не ухмылку, которая показалась ей секунду назад. Гермиона уже давно не удивлялась тому, как один и тот же человек мог вызывать и негативные, и позитивные эмоции у неё. Она просто наслаждалась этим, даже сама того не замечая. Не замечая, как ей сейчас нужно остаться с ним наедине и провести лёгким касанием пальца по его острой бледной скуле и поправить прядь его платиновых волос, как он это делал, когда они были вместе в постели.
Гермиона скучала по тем временам, когда она и Драко, сами того не замечая, привязывались к друг другу, делая вид, что они знают, что таким, как Грейнджер и Малфой, нельзя быть и на самую короткую секунду не то что бы вместе, а даже просто находиться в одном помещении. Но им было плевать и на это — они всегда делали то, что хотели, и на утро или последующий день раздували из этого проблему.
Сейчас же это все казалось таким недоступным для полного набора смешанно-непонятного настроения, который будет влиять на её не только внутренний, но и внешний вид.
«
Никогда не думала, что буду скучать по ссорам… — от этой мысли на лице промелькнула еле заметная улыбка, смешанная с грустью, —
с тобой».
Её воспоминания о дне в библиотеке, проведённого с Малфоем, о каждом патрулировании, считая недавние, о посиделках в их гостиной прервал звонок на перемену, и пока Гермиона записывала домашнюю работу, который Флитвик записал заранее на доске, она попыталась вспомнить то, что ей нужно было сделать. В голове всё вертелось, все мысли перебирались и, как груда мусора, собрались в одной точке, пока Гермиона смогла вспомнить, что она хотела поговорить с Малфоей о том, что она сегодня видела, и удивилась самой себе, что, благодаря этим воспоминаниям, которые сейчас ей кажутся тёплыми и нехватающими, смогли её отвлечь от нервозности и расслабить её вид, находящийся будто бы на иголочке.
Малфой слился с толпой так же быстро, как и Гермиона, она поторопилась нацепить на свои плечи рюкзак и пойти за ним. Доходя уже до двери, Гермиона увидела его в двух шагах от себя, узнав по светлому затылку. Она сделала шаг вперёд и, наплевав на то, что столкнулась с ками-то грубым слизеринцем, ухватилась за предплечье Малфоя. Годник,
левое предплечье. Грейнджер всем сердцем надеялась, что на данный момент слизеринец не помнит, на каком предплечье у него красуется метка, иначе Гермиона попадёт в очень неловкое положение, если, конечно, Малфой укажет ей на то.
— Что за… — он не успел договорить, как в туже секунду посмотрел на Гермиону и её руку, держащую его предплечье, она потащила его в этот же класс заклинаний, из которого даже Флитвик успел выйти.
Гермиона не успела что-либо сказать, как Малфой сам закрыл дверь за собой и отдёрнул свою руку от девушки, будто обжегся об пламя. Есть только два варианта: первый — из-за метки, как Гермиона сначала предполагала, второе — из-за того, что манера Грейнджер превышает сверхнаглость и бестактность. И второе, казалось, наиболее правдоподобно.
— Если хотела побыть со мной наедине, нужно было просто сказать мне об этом, — как ни в чём не бывало усмехнулся Малфой, будто бы не он только что отдёрнул грубым движением своё предплечье. Наверное, попытался скомпенсировать свою резкость.
«
Тогда мне придётся каждую минуту с тобой говорить», — подумала она, но не стала произносить эти слова, которые могли её довести до истерики, вместо этого Гермиона произнесла:
— У меня не так уж и много времени, чтобы тратить его на подобного рода разговоры, — она вздёрнула подбородок, как обычно, и решила зря не тратить время, подаваясь его искушению. — Нам нужно поговорить.
— О чём?
— Об Уильямсоне, — Малфой приподнял брови и решил сесть за стол, после чего Гермиона проделала то же самое. Усевшись с ним, она вздохнула и попыталась начать спокойно. — Тот человек, который преподаёт защиту от тёмных искусств, — Гермиона сглотнула и посмотрела в омут его серых глаз, ищя поддержки. — Самозванец, — договорила она, после чего обнаружила на его лице удивление и непонимание.
Эмоции читались почти сразу, хоть и лёгким текстом, без лишних замешательств, но то, как он щурился и задумывался на последней секунде, Гермиона никак не понимала.
— Откуда тебе это известно? — сказал Малфой, после чего Гермиона удивилась тому, что он не усмехнулся над нею и не сказал, что она спятила.
— Я побывала в его кабинете…
— Я тоже.
— После того раза, Малфой.
Гермиона не любила, когда её перебивали и не давали нормально что-либо сказать, а сейчас тем более, когда от этого зависело, вероятно, очень многое.
— Пока ты, как говорил Поттер, доделывала задание? — Гермиона кивнула и была благодарна Гарри и Рону за то, что они, не как обычно, сказали, что она скоро придет, «тонко» намекая на её женские проблемы с менструационным циклом, не имея ни малейшего представления, что из себя они вообще представляют.
— Мне кажется, что история с Лжегрюмом повторяется, — немного обеспокоенно проговорила Гермиона, проводя коротким ногтём по тыльной стороне своей ладони.
— А с чего ты вообще взяла, что он… кто бы это ни был, обратился в мракоборца? — немного недоумевая, но хладнокровно разговаривая, спросил Малфой.
— Ты не заметил, что «проклятия» — его любимая тема? — Гермиона на секунду присмотрелась к Малфою, наблюдая за тем, как меняется его выражение лица. — Я читала, что особые древние магические руны могут помочь справиться с проклятием, может быть, и поэтому он ищет эту книгу, — его взгляд не менялся, и девушке казалось, что его в этот момент ничем нельзя смутить. — Ну конечно, это ещё не точно, но подобные руны имеют очень сильный потенциал, и не каждый волшебник компетентен для подобного рода…
— Я понял, Грейнджер, избавь меня от своих многослойных разъяснений, — Малфой фыркнул, явно не утомляясь одним лишь колким замечанием в сторону Грейнджер, а от этого её любознательное настроение переменилось на злое. Она продолжала яростно смотреть на слизеринца, пока не вздохнула и отвела взгляд.
В воздухе повисла тишина, и Гермиона надеялась, что Малфой думает о том, чтобы ответить на её слова. По мнению окружающих, Гермиона была слишком любопытной и нетерпеливой… и строптивой… и упрямой… В общем-то, если размышлять о том, что думает общество о ней, то можно успеть состариться, но Гермиона не такая. Возможно, в какой-то степени, и, естественно, она и сама это замечает. Разница только в том, что Гермиона никогда не видела в этом что-то зазорное и непристойное, ведь она та, кем она является. А сейчас она надеется, что Малфой поймёт её правильно и не будет строить границы между ними только из-за её характера. Хотя, если подумать, то это она построила границу между ними, но эта граница их
отношений. Они просто обязаны обсудить образовавшиеся дела, не взирая на проблемы личностного характера.
— В любом случае мне показалось это немного странным, и я решила проверить его кабинет.
— Не много ли для примерной девочки ты нарушаешь любимые правила? — бесстрастно сказал Малфой, а Гермиона даже на это не смогла закатить глаза, будучи поглощённой размышлениями.
— Пэнси говорила, что заметила кое-что странное в его поясной сумке, и я решила её проверить, там…
— Ты и с Пэнс говорила на эту тему? — нетерпеливо спросил Малфой.
— Малфой, — раздражённо возмутилась Гермиона. С неё хватит. Пусть просто послушает молча. — У нас нет целого часа, чтобы посветить его твоим вопросам, которые сейчас ой как не кстати. И нет, мы с Пэнси это не обсуждали эту тему — она и сама видит, что учитель странный. Очень странный, — решила всё-таки ответить на вопрос Гермиона, избегая его змеиного взгляда. — Паркинсон сказала, что в его рюкзаке что-то странное находится и что он постоянно его с собой носит, но в этот раз его на нём не было, и я подумала, что где-то в кабинете спрятано…
И на секунду Гермиона призадумалась: а стоит ли ему говорить обо всём этом? Ведь это сейчас выглядит странно, когда она избегает его и только по важным делам приходит поговорить с ним. Не подумает ли он, что Гермиона ищет с ним встреч? Она была уверена, что делает всё правильно, но правильно ли она думает, а не разучилась ли она вовсе думать?
— Так вот, я нашла тот его рюкзак, и… там были флаконы из-под зелий и коробка с клочками волос. Чёрными, как его, — продолжила Гермиона, отмахнув все свои мысли и не обратив внимание на то, что Малфой сейчас ещё более изумлён, чем обычно. Его безразличие понемногу уходит.
Слизеринец вдумывался в её слова, будто бы уже пытался разгадать что-либо вперед Гермионы по типу «кто этот незнакомец и что он здесь делает?»
— Ты понюхала, чем пахли зелья, или что?
— Их там вообще не было, он уже опустошил флаконы, — как на автомате, ответила Гермиона, будто возмущаясь тому, что он сам этого не понял раньше неё.
— Чёрт, старина Слизнорт говорил, что у него пропала шкура бумсланга, — Гермиона подумала, что сейчас от злости Малфой ударит кулаком об стол, но он вёл себя холоднее и спокойнее, чем она ожидала. Гермиона фыркнула от того, что в он не был там тайком с ней или вместо неё в кабинете самозванца, потому что, будь он там в то время, то знал бы каково это.
— Украли столь ценную вещь и он смолчал об этом? — возмутилась Гермиона столь халатному отношению, непривычному для профессора Слизнорта.
— Он сказал, что потом, через пару дней, нашлось и подозрения с меня сняли, — немного сомнительным голосом проговорил Малфой, а Гермиона застыла, не понимая смысл эти слов. Малфой это заметил и чуть смягчил взгляд. — На шестом курсе, чтобы обратить Крэбба и Гойла, я использовал шкуру бумсланга. Я украл этот ингредиент, — уточнил Малфой, и Гермиона тут же вспомнила про эти моменты, когда Гарри был сильно помешан этой слежкой за слизеринцем. — И всё из-за этого полукровки Корнера, — фыркнул Малфой.
— Поэтому ты избил Майкла Корнера? — Гермиона вспомнила тот день в начале года, когда она уходила в свою башню после собрания старост, на котором присутствовали все старосты, тем временем как Малфой был занят избиением когтевранца.
— Он доложил на меня ложные обвинения, что я должен был сделать, по-твоему? — резко среагировал он, после чего понял, что Гермиона его ещё ни в чём не успела обвинить и даже не собиралась — она просто слушала Малфоя. Наверное, впервые так спокойно. — Но это сейчас не важно, важно то, что есть сомнения в том, что это настоящая кожа, может быть, просто фальшивка, фальшивка ради вида.
Гермиона вздохнула и зарыла пальцы в волосы. Она привыкла к ситуациям, когда от неё требовалась полная отдача всего, что у неё есть: ума, времени, мыслей, сил, отваги. Но именно сейчас от неё требуют будто бы чего-то большего, чем у неё есть. И эти ощущения заставляют её сомневаться в себе и своей полноценности.
— И что же нам делать? — отчаянно спросила Гермиона, будто бы от этого зависит её жизнь.
По взгляду Малфоя она уже понимала, что он тоже не знает, что и как им делать. Естественно Гермиона подумала о том, чтобы сообщить об этом Гарри и Рону или хотя бы директору Маггонагалл, но у неё будто бы и на это не хватало сил. Она не хотела беспокоить никого новыми проблемами. У директора дел по горло, а Гарри и Рон сейчас не должны думать о таких вещах. Отговорка насчёт Гарри и Рона, хоть и единственная, но очень значимая для неё. Гермиона знала, если они узнают или увидят хоть что-то подозрительное, тут же погонятся за этим. И у неё, конечно же, остался маленький повод, чтобы
пока что ничего никому не рассказывать, хоть один учитель спросит её, откуда она обо всём этом знает. У Гермионы уже звучит в ушах «это абсурдно!» или что-то ещё. Ей не поверят, потому что Уильямсон был мракоборцем…
— Малфой? — он поднял на неё глаза и посмотрел в задумчивое лицо Гермионы, в котором, наверное, чётко видны были нотки страха, потому что, чёрт возьми, она и вправду забоялась своих мыслей, которые могут оказаться реальностью. — А что если настоящего Уильямсона убили?
Он задумался и, похоже, пытался подобрать любые мысли, любой повод, любую причину, но избежать того, чего сказала только что Гермиона. Это раздражало! Почему он не хочет смотреть правде глаза? А если и посмотрит, то в самую последнюю минуту, когда, возможно, уже будет поздно.
— Я не знаю, — хмуро произнёс он. — Но уверен, что если мы предъявим эту информацию кому-то, то нам вряд ли поверят, к тому времени Уильямсон… имею в виду тот человек может очистить свой кабинет полностью, и у нас не будет никаких доказательств. Улик не останется.
— Но…
— И даже тебе, Грейнджер, — героине войны, подружке Гарри Поттера, лучшей ученице Хогвартса не поверят, — Малфой говорил это твёрдо и монотонно, без каких-либо пристрастий, но даже так Гермиона ощущала, что-то наподобие пренебрежения и зависти в одном, грёбаном его, флаконе.
Малфой остался Малфоем?
Плевать! Гермиона, тебе наплевать, иди на урок. Иди на урок, а потом подумаешь о том, как и что будешь делать.
— Тогда я, пожалуй, пойду, — она встала и собралась выйти, но поняла, что рука Малфоя сейчас держит её руку и не хочет отпускать.
Он помотал головой, говоря не только, что она не уйдёт, но ещё что-то большее, что Гермиона сама так и не поняла.
— Грейнджер, ты же знаешь, что всегда можешь…
Малфой на секунду замер, что-то внутри него будто щелкнуло и он отпустил руку Гермионы.
Гриффиндорка, ни секунды не медля, направилась на следующий урок, пока не прозвенел звонок на урок, но в душе она уже сама себе признавала, что хотела, чтобы Малфой не убирал свою руку, припечатывая её к столу. Он что-то хотел сказать, но не договорил, но Гермиона услышала конец в своём мозгу и не знает, так ли она поняла или нет. В любом случае — уже поздно.
***
Наверное, библиотека — не только одно из любимых мест Гермионы в Хогвартсе, но и просто самое любимое. Здесь спокойно и уютно, есть много книг не только по учебной программе и все условия для того, чтобы можно было нормально подготовиться к урокам, главное чтобы все придерживались тишины и никому не мешали. Естественным местом выполнения проекта Гермиона и Пэнси выбрали библиотеку, чтобы никто им не смог помешать.
— Грейнджер, ты уверена, что не хотела бы прийти к нам и отпраздновать с мой семьёй Рождество? — Пэнси теребила всё ещё не обмакнутое чернилами перо в руках и говорила вещи, от которых у Гермионы могли волосы дыбом встать. — Столь уникального предложения ты в жизни не услышишь, — Грейнджер чуть было не хохотнула в голос. Хорошо… это и правда уникальное предложение.
— А как же мой статус крови? — Гермиона приподняла брови и подумала, что Пэнси сейчас смутится и больше не будет открывать эту тему.
— Моим родителям плевать, — уверенно сказала она и Гермиона закатила глаза. Грейнджер правда пыталась сделать вид, что она поверила, но насмешливо-недоверчивый взгляд сам вырывается наружу и заставляет Паркинсон нахмуриться.
— Я скажу, что ты полукровка, — сдалась слизеринка, отворачивая от неё взгляд, но всё равно заметила, как Гермиона отрицательно покачала головой.
— На самом деле Рон мне предлагал, но я отказалась. У меня есть дела в Хогвартсе, и я не могу их бросить. Быть старостой не просто, — Пэнси хмыкнула на последнем предложении и начала что-то царапать на листке, даже не посмотрев на книгу, лежащую прямо у неё перед носом.
— Это не честно, — твёрдым и возмущённым голосом проговорила Пэнси, откидывая перо в сторону.
— Что не честно?
— То, что тебе не разрешают идти к себе домой праздновать Рождество, — она обернулась к ней и поняла, что слизеринка ещё даже не в курсе всего, что с ней происходит.
Пока Пэнси смотрела на гриффиндорку как на жертву обстоятельств, Гермиона думала: сказать ей или нет о том, что она осталась сиротой при живых родителях. Раньше это было таким грустным и печальным фактом, соответствующим её чувствам, что сейчас уже переросло в паршивое ощущение.
Ей не хотелось врать Пэнси, ведь она стала ей…
подругой. Гермиона думает, что всё-таки их отношения с Паркинсон можно назвать этим словом. Пэнс — первая, кто с самого начала помогла ей немного унять боль в глазах, сделать это менее заметным для окружающих, и это действительно помогает немного успокоиться. Она частенько приходила к ней в башню и начинала болтать с ней о всякой ерунде, книгах и прочих вещах, которые Гермиона ни с кем не могла обсудить. Оказывается, что Пэнси так же, как и Гермиона, не любит квиддич и не очень хорошо в него играет, не смотря на то, что ей приходилось несколько… много раз садиться на метлу и участвовать в игре. Она предпочитает больше книги и другие развлечения, где не нужно никаких физических нагрузок. Пэнси всегда говорила, что обожает танцевать на вечеринках, и сказала, чтобы та пришла однажды к ним, но Гермиона отказалась и даже смогла пошутить насчёт
того раза, когда её пригласила Астория.
Гермионе она нравилась, она понимала, что её друзьям с ней очень повезло, насколько бы коварной она ни казалась раньше, да и сейчас с виду она очень хитрая личность. Но всё же Гермионе кажется, что скоро будет приходить новое поколение, которым всё равно на статус крови, да и вообще на любой статус, и Пэнси, определённо, меняется в эту направленность.
Но даже не смотря на то, что Гермиона хорошо общалась с Паркинсон и они даже дошли до той точки, что поцеловались, гриффиндорка всё равно не может ей сказать о том, что она потеряла своих родителей, и всё из-за этой перестраховки.
Гермиона ненавидела, когда её кто-то пытается пожалеть, даже тогда, когда она сталкивалась с чем-то серьёзным. Но Паркинсон никогда не смотрела на Гермиону с жалостью или чем-то подобным, это, возможно, потому, что повода не было, а что если для слизеринки потеря родителей будет достаточным поводом?
— Грейнджер, что с тобой? — спросила Пэнси. Она говорила так, будто бы слышала и видела все её мысли, все страхи, всё, что у неё в голове, даже не смотря на то, что пыталась разговаривать так, будто Гермиона летает где-то в небесах и мечтает о большом замке с принцем на белой метле.
— Думаю о том, когда ты закончишь свою болтовню и начнёшь вместе со мной делать проект, — шутливо отозвалась Гермиона, улыбаясь ей.
— Проект — всё, что тебя волнует? — она поставила подбородок на ладони, оперевшись локтями, и уставилась на Грейнджер так, будто сейчас гриффиндорка- маленький подопытный кролик, но, кроме этого, Гермиона увидела в её зеленых глазах искру.
— Сейчас — да, — проговорила Гермиона, всматриваясь ей в глаза, чтобы понять, что Пэнси имеет в виду.
— И даже не хочешь немного отдохнуть? — Пэнси чуть приблизилась к ней, так, что она чувствовала нежно-горячее дыхание, если это, конечно, не плод воображения гриффиндорки.
— Что ты име… — Гермиона не успела договорить, как почувствовала приятно-нежное ощущение на губах.
Паркинсон накрыла своими губами губы гриффиндорки и слила их в нежном поцелуе. Гермиона моментально закрыла глаза, погружаясь в сладкое наслаждающее чувство, и каждый раз удивлялась, как у неё всё это получается.
На этот раз помады или вкусно пахнущего блеска не было на губах Паркинсон, и, как Гермионе казалось, так даже лучше. Вкус её чувствовался намного лучше, а свобода, казалось, была безграничной.
Казалось, что, сколько бы не ускорять темп их поцелуя, он всё равно останется комфортным и нежным. Даже когда её язык лёгким движением проскользнул в её немного приоткрытый рот, Гермиона не переставала чувствовать облегчение.
Ей нравилось всё, что она сейчас делала. То, как она переплетала их языки, играя, то, как она обводила каждый уголок её рта. Ей нравилось это, и Паркинсон сама это начинала делать.
Гермиона коснулась её талии, тем временем как Пэнси крепко, но всё ещё нежно держала её за затылок, зарывая свои пальцы в её объёмные каштановые волны. Пока они целовались, Гермиона не могла думать о чём-то другом. Она сама сейчас была какой-то другой.
Медленно отстраняясь и улыбаясь друг другу, Гермиона поняла, что ей чего-то не хватало в поцелуе. Чего-то значительного и близкого. Казалось бы, поцелуй как поцелуй, как бы она ни любила эту слизеринку — поцелуй с ней был чем-то вроде привычно-хорошего настроения, и это, естественно, было хорошо, но почему всегда, когда Гермиона думает о Пэнси как о ком-то большем, чем о хорошей подруге, а о её поцелуе — как о чём-то дружеском, всегда всплывает это «но»?
Ты мне нужна, Грейнджер.
Почему его слова так всплывают в голове и мантрой отзываются, напоминая о себе, что бы Гермиона больше никогда их не забывала? Мерлин, да она их и без этого никогда не забудет. Грейнджер думала, что рядом с Паркинсон может не думать ни о ком, но через несколько мгновений понимает, что она думала, как не отвлечь себя от мыслей, связанных с Малфоем. Драко всегда в её голове, и теперь она не понимает: поцелуй с Паркинсон должен каким-то образом помочь, избавиться от него в своей голове, и насколько это правильно? Правильно ли вообще?
Нет, конечно. Это никогда не войдёт в список правильных решений Грейнджер — она это понимает, но что ещё она может сделать. Ей нравится находиться с этой девушкой в компании, так же как, например, с Джинни, утоляя скуку, только немного своеобразным способом. Она не против поцелуев с Пэнс, если, конечно, это далеко не зайдёт. Это своего рода любознательность. Ей интересно какого это — целоваться с представителем своего пола, но противоположной стороны. Раньше это было бы для неё чем-то зазорным и мерзким, не более Маклагенна, но всё же. Но как оказалось, это что-то нежное, тёплое и невинное. На нём не стоит крест, запрещающий приближаться. Им можно подниматься, касаться друг друга, целоваться, в отличии с Малфоем…
Драко настолько запрещён ей, насколько пролез в голову, и она так и никогда не узнает, что ей сделать с собой, чтобы больше не вспоминать его в подобных ситуациях? Что ей сделать, чтобы разум очистился от мыслей, связанных с ним? Когда снова ей придётся столкнуться с этим лицом к лицу? Она настолько устала, что даже раздумывать всё это становится трудной задачей, учитывая рвение Гермионы к задачам, особенно трудным. Это становится слишком утомительным. Утомительнее, чем тот случай на третьем курсе, когда она взяла на себя слишком большую ответственность, пользуясь маховиком времени, чтобы везде во всём успевать, находясь на двух уроках сразу, и даже тогда Гермиона перезагружала себя кучей уроков. Гриффиндорка помнит, как она день и ночь плакала, потому что не может успеть и у неё слишком мало времени, но сейчас это кажется чем-то незначительным и неважным, по сравнению с тем, что ей приходится испытывать. И сейчас она испытывает чувство вины перед Пэнси…
— Гермиона?
Она подняла остекленевшие глаза и поняла, что даже сейчас она скучает по тому человеку, который заставляет её одним своим существованием чувствовать себя отвратительной. Заставляет чувствовать вину, которой, вроде бы, и нет.
Гермиона сейчас чувствует себя глупой и бездарной, раз не может решиться на какие-то определённые шаги.
— Что с тобой? — Пэнси дотронулась до руки Гермионы, накрывая её своей, и начала поглаживать большим пальцем внутреннюю сторону ладони.
Гермиона хотела сказать, что с ней всё в порядке, что всё, как всегда, превосходно. Хотела бы она сказать, что лучше некуда и что её никто беспокоит. Она ни о ком не думает, в том числе о чёртовом Малфое, который до колики слёз всех демонов и чертей постоянно леденящими глазами смотрел на неё неотрывистым взглядом так, что хотелось задохнуться, лишь бы он не переставал делать то, что делает, даже если кто-то из них скажет, что против. И чёрт, она почти так и сделала, помотав головой, улыбаясь слизеринке, сделала вид, что всё с ней в порядке.
Глаза только выглядели стеклянными, и вот-вот из них выкатится слеза, первая, потом вторая и так по порядку, но на самом деле они не хотели плакать — они хотели закрыться, прикрываясь веками. Отдохнуть, погрузиться в мысли и оставить хоть немного слёз на крайний случай. Силы закончились, чтобы тратить их на плач. Она будет копить их только на необходимые растраты. Всё подсчитано, всё идеально.
— Гермиона, я хотела сказать, что… Мерлин, — Пенси неловко улыбнулась и посмотрела на потолок, будто хотела найти ответы на какие-то вопросы.
— Пэнси? — протянула Гермиона, распахнув пошире глаза. Она судорожно вздохнула.
Гермиона была в ожидании того, что она скажет, а если же и не скажет, то она обязательно заставит её выпалить всю правду, что только есть, потому что слизеринка уже смогла её заинтересовать. Она только надеялась, что Паркинсон не распознает её решение
пытаться-отвлечь-себя-всеми-силами-и-мозгами.
— Гермиона, ты мне нравишься… и я готова тебя поддержать в любую минуту, ты правда можешь мне сказать, — она сделала короткую паузу, пока Гермиона попыталась унять чувство непонимания, которое точно отразилось на её лице, когда Пэнси произнесла это «нравишься», не в том смысле, в котором ожидалось. — И я хочу быть вместе с тобой.
Сказать, что она была в шоке от такого заявления, — ничего не сказать, хотя, Мерлин видит, Гермиона должна была это сразу понять, ведь они уже второй раз целуются.
Мерлин, как только Гермиона смогла пропустить всё то, что произошло между ними, она была словно не в себе. С Пэнси она чувствовала себя в спокойствии и в комфорте, а то, что она сказала, что ей нравятся девочки, и даже сделала намёк на то, что хочет быть с нею, а потом ещё и сама прямо в лицо это сказала, Гермиона не знала, как на это среагировать.
Конечно, если глубоко подумать, то Гермиона вполне ожидала этого, но всё произошло настолько быстро, что гриффиндорка не успела даже отложить размышления по этому поводу в долгий ящик.
— О-у… Пэнси… — она пыталась разговаривать не удивлённо и как можно спокойно, но пока эта цель казалась ей недостижимой. — Прости… — прошептала она. — Извини, Пэнси, к сожалению, я…
— Нет, — перебила её Пэнси, чуть опустив голову и отстранив руку от неё. — Не глупи, Грейнджер, — она помотала головой, пытаясь отвести взгляд. — Не извиняйся… за это, — Пэнси проговорила это с смешком в голосе и улыбнулась Гермионе, на этот раз смотря на неё, откидываясь на спинку стула, но Гермиона знала же, что ей сейчас совсем не до смеха. Ей правда очень жаль.
— Мне правда очень жаль. Прости, если я своим поведением дала тебе понять, что… — Гермиона закусила губу и… — Дело в том, что… — пауза — и она прочистила горло, а потом вздохнула. — Я всё ещё не забыла
его… честно говоря. Да, ты была права: возможно, он что-то для меня значит.
Пэнси приподняла брови и уставилась на неё, будто та сейчас произнесла непростительное заклятие, и это ещё больше напрягает, но, к счастью или к сожалению, Пэнси поняла это и расслабила лицо в немного грустной улыбке, хотя, кто знает, это «немного» такое уж и немного.
— Не страшно. Я всё поняла, — Паркинсон говорила спокойно, в отличие от её глаз — они постоянно бегали из угла в угол. Её, как Гермиона раньше говорила, «болотного цвета глаза» сейчас казались такими яркими и проницательными, что она час напролёт может на них смотреть. — Знаешь, я не жалею, что призналась тебе о своих
чувствах, или как вы, простолюдины, это называете, — Грейнджер вместе с нею закатила глаза, радуясь, что Пэнси в состоянии с такой быстротой отзываться о своём признании как о шутке. Но всё же её убивает совесть, и этого у гриффиндорки не отнять. — Но я просто обязана была это тебе сказать, потому что так я хотя бы узнала, что ничего серьёзного не ожидается и ты… о-о-у, Салазар! Ты серьёзно влюблена в Драко, — это не вопрос. Не вопрос? Гермиона задавалась этим уже сколько секунд и всё не могла понять, почему это не вопрос.
Конечно же это неправда. Гермиона просто-напросто не может быть влюблена в Драко — она же Гермиона Грейнджер. Она та, которая не может чувствовать ничего
подобного по отношению к Малфою. Это просто невозможно! По крайней мере она на это надеялась.
Но Грейнджер была бы полной дурой, если бы всё ещё отрицала тот
факт, что между ними что-то есть, пусть даже что-то незначительное. Это «
что-то» подразумевает под собой сильную привязанность и стремление находиться в связи. Это как погружаться в осознанный транс, не стремясь выходить из него. Что-то, что заставляет Гермиону именно
чувствовать его в своей голове, а не просто знать. Это Драко Малфой, и это чувство так же, как и он, необратимо.
— Я так и знала, — Пэнс весело хмыкнула, переводя всё внимание на то, что она оказалась правильного мнения, в отличии от неё и Малфоя. — Тебе или ему нужно что-то предпринять.
Чем больше Пэнси сейчас улыбалась и подбадривала Гермиону, говоря, что всё прекрасно, и уговаривала её поговорить с Малфоем, тем больше Гермиона чувствовала вину, подходящую на большой груз, свисающий с ее плеч. Годрик, кого эта слизеринка хочет обмануть? Гермиона видит явь в её глазах, которые так же, как и губы, пытались улыбнуться.
***
Галочка, галочка и галочка, чёрт их дери!
Херов день и херово всё!
Малфой не мог спокойно сидеть в гостиной своего родного факультета и при этом спокойно заполнять бланк ответов по уроку ЗОТИ, да ещё и не зная, кто
по-настоящему преподаёт этот всё ещё проклятый предмет, который даже после смерти херова Лорда не освободился от этого клейма.
Каждый раз думая о нём, что он сегодня очень много сделал, Малфою в мысли припечатываются слова гриффиндорки, а как звучит из её губ слово «самозванец» уже с того самого разговора не выходило и всегда эхом отзывалось. Что это за человек и что он хочет? Ещё один Пожиратель смерти, который кинет имя чёртового Поттера в
кубок-на-этот-раз-смерти?
Да пожалуйста! Только от этой школы пускай отстанут, Салазар.
— Хер с ним.
— Драко, — Пэнси зашла в гостиную как раз вовремя, чтобы услышать ругательства из уст Малфоя под пиком злости и ярости, бушевавших внутри. Может ещё, разбудить первокурсников? Пускай смотрят на спектакль. — Ты здесь?
— Не ожидала?
— Я просто думала, что ты в башне, — нахмурилась Пэнси, почесав переносицу и садясь на диван рядом с Малфоем. Паркинсон откинула свои волосы за спину, ужасно раздражаясь от того, что они лезут в лицо, но несмотря на это она постоянно их распускала, чего слизеринец никак не мог понять.
— Зато ты там была, — фыркнул Малфой, вспоминая, что она помешалась на Грейнджер всеми своими клетками разума, которые раньше на маглорождённых не смотрели. Впрочем у Малфоя ситуация ничем ни лучше, а только хуже. Ниже дна, чёртов Салазар.
— Нет, мы с Грейнджер пару часов назад были в библиотеке, — в
библиотеке. Почему для Малфоя это звучит так интимно и слишком лично? Мерлин, потому что там они начали сближаться с нею, чёрт дери! Он не мог не заметить, что сегодня он особо раздражителен, но всё же с Пэнс он не будет сильно обмениваться колкостями. — Работали над проектом и говорили… — она притихла, явно подбирая слова, которые, наверное, забыла подобрать заранее.
— Естественно, Пэнс, — наигранно кивнул Малфой. — Или я пропустил тот момент, когда ты нам сообщала, что играете в «молчанку» с Грейнджер?
— Ну да, ты всегда всё пропускаешь, когда сам играешь в молчанку с Грейнджер, не отводя от неё взгляд, — съязвила Пэнси и, возвращаясь в своё прежнее состояние, не обращая внимания на то, что Малфой хотел открыть рот, чтобы возразить. — Мы говорили о тебе, Драко, — нарушила кратковременную тишину Пэнси и говорила это будто от сердца что-то отрывает. — Да, это так, — на этот раз чётче.
Малфой тихо, но нервно усмехнулся, зарываясь в платиновые волосы. Слизеринец не любил так делать — это портило укладку, делая её небрежной. Он пытался принять сказанное слизеринкой за какую-то шутку или перефразировать как-то, но будто бы все внутренности были против этого и сопротивлялись.
О тебе они говорили, давай радуйся! Или что ему ещё сделать?
— Других тем для сплетен не было? — с сарказмом спросил Малфой, заставляя себя думать, что Пэнси бы никогда не стала с Грейнджер или с кем-либо другим обсуждать его. Не после того, как сколько лет они провели в одной школе и в одном факультете. Только если это того не стоило бы…
— Она всё ещё не забыла тебя, — тихо сказала Пэнси, чтобы Малфой завалил свои саркастические выходки, хотя, если бы она ответила подобное с этой целью, то сказала бы намного резче и грубее. Он приподнял брови, гадая, шутит ли она или нет, и что-то ему подсказывало, что она не врёт. Малфой понимал, что она не будет таким вот образом врать или шутить, но тогда как это назвать? Всё внутри перемешивалось и переворачивалось от нелепости и странности всей этой ситуации. Он и понятия не имел, что когда-либо в жизни будет обсуждать отношения с девушками вместе с нею, даже несмотря на то, что у него их не так уж и много было как в интимном, так и серьёзном плане, в отличие, например, от Блейза — он всегда разбирался в девушках. Малфой же никогда не думал заводить себе девушку на серьёзных основаниях, даже Пэнси не была исключением, ведь к ней он имел только дружеские чувства.
— Я знаю, Грейнджер не хотела, чтобы я тебе об этом говорила, но, чёрт, я же видела, как она говорила мне эти слова, хотела выплеснуть всю эту информацию и попросить меня тебя уговорить, — Пэнси нервно засмеялась и посмотрела на Малфоя. То ли она хотела скинуть на гриффиндорку всю ответственность, то ли просто неправильно её поняла, потому что Грейнджер никогда бы на такое не пошла.
Он того не стоит. Наверное, Малфой всегда будет помнить эти слова. — Но самое главное, Драко, что ты — мой друг и я должна была тебе всё это сказать. Я знаю, ты тоже к ней не безразличен, знаю, ты не хотел всего, что сейчас происходит, — она говорила это, будто сама читает его мысли и слишком хорошо понимает его, чтобы дать правильный совет. — Просто попробуй ещё раз с ней поговорить.
— Ох, Пэнс, не всё так просто, — Драко со вздохом погнул угол парламента, пытаясь отвлечь себя чем-то.
— Нет, не просто, совсем не просто, — слизеринка наклонилась к нему и взяла у него из рук перо с пергаментом, отложив в сторону на журнальный столик. — Но ты сильнее каждого непростого явления.
Нет, не сильный. Чёрт, был бы сильным, не признался бы сейчас в том, что между Грейнджер и ним по-настоящему есть что-то…
что-то.
— Знаешь, мне кажется, ты сможешь сделать это, — она непринуждённо откинулась на спинку дивана, откидывая руки и голову в расслабленную позу. — Ты сможешь добиться своего. Я знаю тебя и знаю, что ты всегда выкручивался из любой ситуации.
— Мы всегда этим были похожи, — она ухмыльнулась на заявление Малфоя, скорее, чтобы восполнить тишину, которая даже не успела наступить. Паркинсон понимала его, а Малфой понимал её. Это дружба казалась ему единственной связью с этой школой. Он и представить не может, что будет после.
— Да, поэтому тебе следует попробовать, — на секунду ему показалось, что Пэнс начала всматриваться в его глаза. Глубоко и внимательно, словно что-то там нашла, а она ведь никогда не любила долго смотреть в чьи-то глаза, говоря, что так её зрение напрягается. — В любом случае ты не пожалеешь.
Драко кивнул.
Он не пожалеет. Наверное, это так.
— Я должен идти, — Паркинсон кивнула, а Малфой решительно поднялся с дивана, всё ещё не зная, что делать.
Скорее всего, послушает, скорее всего, сделает это. Она вернётся обратно к нему. Всегда возвращалась и всегда будет. В эту минуту он чувствует прилив сил, наверное, так сказались на нем слова Пэнс. Мерлин, как же она умеет убеждать.
Малфой шёл к выходу, держа в руках бумаги, перо и с плотно запечатанные чернила, и только через секунду понял, что Астория, чуть ли не бежавшая с несколькими пергаментами и книгой в руках, столкнулась с ним и обронила всё, что у неё и у него было.
Малфой фыркнул, не желая с ней разговаривать, и вместе с ней спустился, чтобы взять свои принадлежности. Он увидел свои бланки и взял их, немного расправил и поднял с пола перо с чернильницей, благодаря небеса за то, что он хорошенько их припечатал, и в то же время проклинал себя за то, что не взял с собой рюкзак, который он оставил как раз-таки на диване, где сейчас сидит Пэнси. Слизеринец вот-вот хотел вернуться за рюкзаком, но взгляд его упал на бумаги, где было начерчено обычными чернилами что-то похожее на семейное древо, которые всё ещё подбирала Астория.
