Зависимые

Драко ковырял вилкой праздничный салат, но никак не смог начать есть. Даже дурак в этом зале понимал, что он раздражён и не хочет ни с кем разговаривать, и уж тем более обсуждать причину, по которой он раздражён. Грейнджер не было уже больше десяти минут, и что-то ему подсказывает, что она не занята своими женскими проблемами. Шестое чувство ли это? Он в него не верит, но знает — это не важно. Важно, что она слишком сильно опаздывает, и это уже факт. Если бы только Гермиона так не просила бы его остаться здесь, пока она там своими делами занята, Драко бы так не волновался, чёрт возьми. Рука его откинула со звоном вилку, с великой возможностью привлечь всеобщее внимание, и скользнула во внутренний карман мантии. Нащупав зеркало формой половины сердца, он достал его и поставил перед собой, касаясь кончиком палочкой. Салазар, блять, ничего не выходило. Как же они не догадались опробовать утром это зеркало, чтобы потом не было недоразумений. Ничего не было в этом зеркале. Совершенно ничего. Как видел Малфой сам себя, так и продолжает видеть. Это должно означать, что Грейнджер не приняла связь по каким-либо причинам. И по каким же? Ведь это зеркало всегда находится в её кармане. Должно находиться. Малфой бы так сильно не беспокоился по поводу её опоздания на обед, но когда она так на него смотрела будто бы молящим взглядом — выглядело очень неестественно и странно. Теперь он не мог себя не винить во всём этом. Зачем он позволил ей уйти одной? Почему не смог хотя бы проследить, пока она идёт в башню? Что, в этот раз совести и чести нахватался? Салазар, в этот раз он точно кое-что упустил из виду. Кое-что очень важное. Слишком важное, раз у него теперь внутренний инстинкт сработал и теперь не прекращает свое активное поглощение терпения и нервных клеток. И плевать, что он не верит в эти грёбанные и инстинкты и их существование, сейчас ему просто кажется. Он предполагает. Дыхание почему-то с каждым разом становится всё более тяжёлым и резким, по сравнению с тем, когда Грейнджер не рядом. Он не знает: это из-за того, что он теперь понял и наконец-то признался в том, что её любит, и теперь не хочет проводить долго времени без неё, или из-за того, что странные признаки не унимаются, впихиваясь в разум, принуждая смотреть на всё то, что показано в них. Но когда он пытался объяснить хотя бы самому себе все, непрерывистое волнение в голову ничего такого не подавало, кроме её взгляда, который был слишком обеспокоенным и нервозным вперемешку. Слишком напряжённым, чтобы Малфой не обратил внимания. Мерлин, слишком! Почему, чёрт возьми, она просила, чтобы он не ходил за нею? Что она должна была скрыть от него? Что-то слишком секретное? Что должно было её так сильно беспокоить? На эти все вопросы ему было так сложно ответить, но в тоже время он понимал, что ответ на них лежит прямо на поверхности. Так просто, но в тоже время так тяжело… Чёрт дери, он не может всё так просто оставить! Не может не обратить внимание на Грейнджер, которой нет уже как гребанных пятнадцать минут. Малфой встал со своего места и направился к выходу из Большого зала, после чего был уверен, что на него, сто процентов, кинули парочку странных взглядов, которыми они показывали всю свою тупость в непонимании серьёзности ситуации. Он уже вышел из Большого зала, направляясь наверх по лестницам, к которым он за шесть лет так и не хотел привыкнуть, да и особой нужды не было. Ему срочно нужно было проверить, в башне ли Грейнджер или она всё-таки его обманула и совсем не там, где предполагалось. Настолько срочно, что откладывать на ещё десять минут, чтобы пообедать едой, которая не хотела влезать в желудок. — Белое золото, — он небрежно кинул Грозной старухе вслух её пароль, и та, ни на секунду не помедлив, открыла ему дверь. Он был так обеспокоенно-разозлён, что даже эта карга не захотела к нему лезть или цокать, пока он ждал, когда ему откроют дверь. Малфой сам для себя уже усвоил, что если он беспокоится, то это неспроста. Один лишь взгляд Грейнджер чего стоил. Испуганно-решительный, упрямо-неуверенный, бледное лицо, вечно моргающие глаза, которые могли резко остановиться от чего-то, что ей не совсем нравилось. Что с ней происходило в это время, он не знал, но этот вопрос нельзя было игнорировать. Он дошёл до гостиной и провёл по ней взглядом, останавливаясь на кофейном столике с подарками. Всё, как лежало, так и осталось, и даже подушки на диване сейчас не стояли, оперевшись на спинки, а остались в прежнем лежачем положении по горизонтальной линии. Конечно, она бы в данный момент не устроила чаепитие в этой башне, но ведь там абсолютно ничего не было разбросано, ведь она пришла бы в башню, чтобы что-то найти. — Грейнджер, — повысив голос, позвал Малфой, надеясь услышать её голос в ответ и убедиться, что она здесь и что с ней всё в порядке. Драко почему-то захотелось представить, как она ответила на его зов. «Что?» — уже представил себе, как она отвечает своим же голосом. Но, чёрт возьми, она, блять, не ответила. — Гермиона! — он крикнул её имя громче, боясь, что она снова не услышит его голос и не увидит, как она, торопясь, почти запыхавшись, не выйдет из своей комнаты, потом уже, спрашивая причину, по которой он решил навестить её, когда она просила, чтобы тот не ходил за нею. Мерлин, если она сейчас спустится, Малфой прижмёт её крепко к сердцу и никогда не отпустит. Но, Салазар его проклинай, Грейнджер не откликнулась и ни разу не спустилась, после чего Малфой, не медля, поднялся по лестнице, подошёл к её двери и, распахивая дверь её комнаты, сразу вошёл в неё. В глаза сразу попала аккуратно заправленная кровать алым покрывалом, такого же цвета раздвинутые плотные шторы, стопка книг, ровно располагающаяся на письменном столе, задвинутый стул, закрытые на все двери как шкаф, так и дверь в ванную комнату. Её и там не было. Чёрт возьми! Драко не стал выходить из комнаты, а дошёл до двери в ванной комнаты, активно стуча по ней, надеясь, что она сейчас там, хотя прекрасно понимая, что, если бы она была там, уже давно бы откликнулась на его зов. — Грейнджер, ты там? — все тщетно — он знал. — Грейнджер, чёрт тебя дери, куда ты делась… Салазар, где ему её искать? Куда она могла деться? Если бы Малфой только знал, куда она могла пойти, то сразу же нашёл её. И Мерлин видит, Малфой бы не волновался, если бы не её упрямое стремление пойти по её воле в башню одной. Он бы не беспокоился, думая, что у неё появились какие-то неотложные дела, хотя в сочельник о таком и думать нельзя, но её взгляд, полный почти незаметного ужаса, который Малфой с лёгкостью смог распознать, насторожил его ещё сильнее, чем то, что она ещё не спустилась в Большой зал. Драко уже выходил из башни, пытаясь понять, что мог означать тот взгляд, который он заметил и сначала пропустил мимо глаз, а потом уже обратил внимание. Было похоже на то, что Грейнджер была сильно обеспокоена и будто торопилась к чему-то. Что-то ей явно не давало покоя. Что-то, что нужно было сделать срочно и неотложно. Будто бы хотела что-то сделать, пытаясь скрыть это от Малфоя, но в то же время и хотела, чтобы он понял, куда она спешит. Мерлин, как это понимать?! Давно не давало покоя. Неотложное и важное дело. Не хотела, чтобы Малфой об этом узнал. «Чёрт возьми, только не это!» — Малфой дошёл до Большого зала, но не стал заходить туда, а лишь понадеялся, что обнаружит там уже пришедшую гриффиндорку. Мерлин, но её там нет. Только бы она не собралась к Макгонагалл, чтобы всё ей рассказать о Лжеуильямсоне. Эта мысль казалась ему очень точной и очень грейнжерской — решать что-то важное, но в не подходящую минуту, только потому что нужно было сделать это раньше. Но если посмотреть на это с другой стороны, то Малфой сам виноват во всём этом. Если бы он не уговорил Грейнджер в начале года, чтобы та не говорила ничего про ту проклятую книгу, а потом и не заставил бы её молчать, когда она хотела рассказать всё Макгонагал, то сейчас бы не спрашивал бы себя, где она. Теперь страдает из-за своей же ошибки. Он метнул взглядом по Большому залу, уделяя особое внимание учительскому столу, проверяя, все ли на месте… точнее, проверяя, «Уильямсон» ли на месте. Чёрт возьми, как назло Малфою, он не на месте. Да, даже старуха Трелони была на месте, а она, как все знают, редко выходит из своей башни. Теперь он чувствовал себя ещё более паршиво. Чертово предчувствие не давало покоя, пролезая своими язвами под кожу, выворачивая все органы наизнанку. Мерлин, Уильямсон сейчас может быть, где угодно, и, скорее всего, именно вместе с Грейнджер. Малфой знал, что если с ней что-то случится, он никогда себе этого, не простит, а это сейчас его слишком блядски пугало, ведь это будет означать, что он уже начинает отчаиваться, сдаваясь врагу прямо в цель. Но Драко не собирается впускать подобное в свои планы. Салазар, будь проклят, кто бы он ни был, сейчас он отыщет Гермиону, что бы это ему ни стоило, и самостоятельно убьёт этого Лжеуильямсона. После шестого курса Малфоя заставляли многих провинившихся Пожирателей смерти пытать Круциатусом, а с одним человеком он справится в два счёта, и плевать, что после войны он ни разу не направлял палочку на человека с такими намерениями, но ради Грейнджер он готов и не на такое. Малфой, ни секунды не медля, направился к учительскому столу в Большом зале, подходя к Минерве, которая заняла место директора. — Профессор Макгонагалл, — резко окликнул её Малфой, находясь в паре шагов от стола, пока Макгонагалл увлечённо о чём-то беседовала с Флитвиком. Второй тоже обратил на него внимание. — Срочно нужно поговорить. — Мистер Малфой, всё в порядке? — она выглядела слегка удивленной, явно не надеясь на то, что в это время кто-то придёт к ней и захочет что-либо сказать таким тоном. — Нет, профессор, — мрачно сказал Драко резким и нетерпеливым тоном, понимая, что разговор будет длинным, из-за рассказа и ему придётся подождать, пока она придёт в себя. «Чёрт возьми, я найду тебя, Грейнджер, обещаю! Только верь мне», — он постоянно повторял это у себя в мыслях, будто бы она была у него в голове и всё могла слышать. Они отошли в сторону выхода, чуть ли не заступая за порог, и Малфой всё с нетерпением рассказал директору школы. Голос вот-вот хотел дрогнуть на некоторых моментах, когда он снова понимал свою виновность во всём этом. Пока он рассказывает всю паршивость ситуации учителю трансфигурации, Малфой начинает переживать за гриффиндорку ещё больше и хочет себя убить, просто чтобы, чёрт дери, подобное с ним не случилось, чтобы не мучило, не пытало, бешено не било по рёбрам, а директор не смотрел на него таким видом, будто бы хочет сейчас столько же его уничтожить, сколько и сам он. Но он и вправду сам виноват в этом, а значит заслужил подобное. Заслужил такое мучение, но, чёрт возьми, почему Грейнджер?! Почему так получилось, что из-за него ей сейчас нужно страдать? Почему она сейчас неизвестно где с безжалостным Пожирателем смерти, которого Малфой не очень хорошо знает для того, чтобы предугадать ход действий? Плевать, почти все пожиратели идентично безжалостны, и это било по рёбрам ещё больше и сильнее. Макгонагалл слушала его с мрачным и обвиняющим видом, и если бы она прямо сейчас «заавадила» его, он бы не был согласен с этим решением — только чтобы у него была возможность добраться до Грейнджер и спасти её. Только ради этого. Только бы спасти её, а дальше пускай будь, что будет. — Годрик, — только это смогла произнести Макгонагалл, будучи в ужасном шоке, отводя глаза с Малфоя и смотря куда-то в сторону. — Профессор Макгонагалл, я понимаю, о чём вы сейчас думаете, и полностью согласен с вашими обвинениями и вообще со всем, что вы бы сказали по поводу этой ситуации, — решительно отвлёк её Малфой, переводя снова её внимание на себя. — Но сейчас мы должны найти одну из ваших учениц, и это более важно, чем всё остальное. Мерлин, жди меня, только жди, я доберусь до тебя… — Пойдёмте, — решительно кивнула Макгонагалл, сразу входя в план действий, и, как Малфой полагает, она уже должна была начать прокручивать в своей голове ход действий, который был бы не то что бы наиболее полезным, а хотя бы каким-нибудь. — Филч, скажите профессору Флитвику, что мне нужно срочно идти и что оставляю школу под его присмотром, — сказала Макгонагалл своим строгим голосом, но в этот раз с икринкой тревоги, сразу как только увидела Филча в ввестибюле Малфоя сейчас колотила дрожь, он не мог ни о чём думать, кроме как о сохранности Грейнджер. И, Мерлин, он только сейчас вспомнил кое-что важное, кое-что, что могло бы спасти Грейнджер, если бы только она об этом знала. Тот медальон был не обычной драгоценностью — на нём наложены специальные чары, чтобы, когда Гермиона сжимала в руках его и в тоже время захотела бы быть с ним, она могла бы таким образом совершить аперирование вне зависимости от того, знала ли где он находится или нет. В этом то и смысл надписи «Я всегда рядом». На территории Хогвартса всё ещё нельзя трансгрессировать, но если они доберутся на достаточно далёкое расстояние от школы или же хотя бы Грейнджер попробовала бы, это бы, возможно, её оттолкнуло где-нибудь неподалёку, и она бы была хотя бы в дали от Лжеуильямсона, а они уж как-нибудь её нашли… Чёрт дери, но она была настолько обрадована подарку, что Драко совсем забыл её предупредить, и сейчас хочет уничтожить себя в пепел ещё сильнее, чем обычно. Ещё одна его ошибка. Слишком их много. По-блядски много. Макгонагалл и Малфой вышли из школы во двор, после чего слизеринец сразу же ощутил холод, будучи даже в зимней мантии, которую он прихватили с собой, беря пример с директора. Но холодно или жарко — не то, что его волнует или должно волновать. Мысли его были заняты другой. Слизеринцу на глаза сразу попало древко волшебной палочки, которое было воткнуто в сугроб. Чёрт, это её. Должно быть, выронила, когда они валялись в сугробах или ещё в какой-то другой момент. Он сразу же её подобрал, спрятав во внутренний карман мантии, и зашагал за директором. — В Министерство. Для начала нужно предупредить Кингсли — он предоставит мракоборцев для поисков, — монотонно проговорила Минерва, останавливаясь, тем самым останавливая и Малфоя. Он еле заметно фыркнул уже на слове «мракоборцев», представляя лицо Уильямсона. — Мистер Малфой, зайдите в замок и ждите меня там, я сделаю всё сама. — Профессор, вы хоть сами в это верите? Я иду с вами, — решительно произнёс Малфой, понимая, что Макгонагалл сейчас не будет с ним спорить и просто согласится с его решением, не важно: хочет она того или нет. — Лишний человек, умеющий пользоваться палочкой, не помешает. Она только кивнула, чему Малфой был благодарен. Он бы удивился тому, как они нашли общий язык, но времени в обрез, поэтому некогда на это тратить минуты или даже секунды, главное, чтобы они успели добраться до цели. — В Хогвартсе нельзя трансгрессировать, но за его пределах можно, — коротко объяснила Макгонагалл, после чего Малфой кивнул, понимая, что она хочет, и волноваться ему было не о чём, ведь он не первый раз будет апарировать. — Нам нужно в центр Лондона, на улицу Уайтхолл, там, через общественный туалет или телефонную будку, можно будет зайти в Министерство. Не успел Малфой понять, что к чему и что такое «телефонная будка», послышался хлопок апарации, и Макгонагал уж исчезла из виду. Он последовал её же примеру, надеясь, что сможет добраться до того же места, что и Минерва. Перед глазами объявилась нужная ему улица, и Малфой оборачивался то влево, то вправо, пытаясь найти директора… — Малфой, — окликнул его знакомый голос директора, которая уже находилась рядом с чем-то красным вблизи, подобно клетке для людей, около глухой стены изрисованной граффити. Драко быстро направился за ней, заходя в эту тесную, по словам Макгонагалл, будку, после чего Малфой почувствовал, что будто бы земля под ним проваливается, а затем темнота начинает их поглощать, не позволяя им ничего видеть. Небольшой вспышки света не было, чтобы зрение Малфоя попыталось подстраиваться под изумрудный цвет стен Министерства с тёмно-начищенным до блеска паркетом и с переливчато-синем потолке. Драко нечасто тут бывал, лишь в сопровождении отца в младших курсах, но сейчас мог вести себя достаточно уверенно, понимая свою соучастность во всей ситуации. — Здравствуйте, — Макгонагалл поздоровалась с дежурным, который должен проверять палочки всех не работающих здесь людей, подойдя ближе к столу, за которым сидит этот человек. Малфой, может, и видел его, но точно не запомнил. — Минерва Макгонагалл, что привело… — Не сейчас, Брайан, мне нужно поговорить с Кингсли. Он сейчас на месте? — работник понимающе кивнул и пропустил их без проверки, уже понимая, что они не хотят тратить много времени, когда на носу слишком критическая ситуация. — За мной, Малфой, если будут какие-то вопросы, которых ты мне не сказал, то скажешь прямо перед Министром магии, — они направились в дальний конец Аутриума, в сторону лифта, кованного золотыми воротами, чтобы добраться до нужного им уровня. — Профессор Макгонагалл, как мракоборцы смогут найти Пожирателя смерти по известной нам информации? — Малфой зашёл следом за Минераой в лифт и пытался подобрать своему же вопросу ответ, полагаясь на любой намёк, связанный с информацией о местонахождении Уильямсона и Гермионы. — Сектор Министра магии и обслуживающий персонал, — раздался громкий голос перед тем, как директор школы раскрыла рот, чтобы ответить. Лифт начал двигаться, и Малфой даже не стал держаться за золотые канаты, чтобы удержать равновесие, — лишь оперся об стенку, в отличии от Макгонагал, которая, наоборот, сжимала его в руке со всей силой, пытаясь унять напряжение. — Если мы знаем, что Пожиратель смерти в Лондоне, то, возможно, сможем по специальным чарам распознать его примерное или даже точное местонахождение. Тёмная магия всегда оставляет след. Малфой фыркнул. Это всё бред. Они бы воспользовались этими чарами намного раньше. Что мешало? Они направлялись вслед за профессором по просторному коридору, украшенному фиолетовой ковровой дорожкой. Макгонагалл зашла прямо в кабинет, даже не спросив, можно ли. Малфой последовал её же примеру. Снова. — Здраствуйте, — Малфой поздоровался с Кингсли, после чего он встал со своего министерского кресла, перед которым стоял большой стол из красного дерева и возле которого также располагались стулья для бесед с сотрудниками. — Кингсли, две новости, одна — плохая, другая… утешительная, — Малфой фыркнул на слова директора, не понимая, как она может считать что-то утешительным, когда её лучшую ученицу похитила эта «плохая новость». Салазар, Малфой чувствует, что расходует все силы, тратя их на переживания, которые Грейнджер ничем не помогут, поэтому каждый раз пытался уняться. Но каждый раз это удавалось ему с трудом, и успокоиться становилось все сложнее и сложнее. Почти невозможно. А когда Макгонагалл, заходя в кабинет, обратилась к Кингсли тревожным и взволнованным голосом, он почувствовал, что не один сейчас места себе не находит. — Что случилось, Минерва? Присядьте, — Кингсли тоже начал паниковать, мышцы его лица вздрогнули. Теперь Малфой знал, что внешне он ведёт себя более спокойно, чем находящиеся здесь Кингсли и Макгонагалл. К счастью, кроме них, здесь больше никого не было. Макгонагалл рассказала ему всё, что узнала от Малфоя, и в некоторых местах слизеринцу нужно было уточнить примерные детали насчёт времени, когда Грейнджер пропала. Драко увидел, как Бруствер пишет письмо на тёмном пергаменте бумаги, складывая его в самолётик и отправляя его кому-то после того, как открыл дверь палочкой. — Мои сотрудники вызовут авроров и попробуют возобновить специальные чары, но это будет немного проблематично, ведь это не надзор над несовершеннолетним ребёнком, — голос Кингсли был напряжённым и задумчивым, Малфой же не знал, рассказать ли им о медальоне, который он подарил Гермионе, ведь он может быть совсем бесполезным в качестве помощника в этой ситуации, и ему не хотелось зря раскрывать карты. Хотя, Мерлин, какие вообще карты, когда речь идёт об этом?! — Я вам ещё кое-что не сказал, потому что не знал, полезна ли вам будет эта информация или нет, — Кингсли и Минерва сразу направили взгляды на Малфоя. — Сегодня я подарил… мисс Грейнджер украшение с наложенными на него чарами, похожие на апарацию, позволяя ей перемещаться без особых усилий, — он вынул из внутреннего кармана палочку Гермионы и осёкся от того, как он её назвал, чтобы выглядеть более перспективным перед министром. — Но я забыл ей об этом сказать, да и, скорее всего, эти чары пока что не успели впитаться в её внутреннюю силу. Думаю, для этого потребуется, как минимум, двадцать четыре часа, — директор и министр сразу же помрачнели после того, как с надеждой посмотрели на Малфоя, думая, что это их точно спасёт. — Но, возможно, они смогли впитаться хотя бы настолько, чтобы можно было найти носителя с помощью моей палочки, которая активировала способности медальона, — продолжил Малфой, надеясь, что всё-таки не зря передал им эту информацию. — Думаю, это возможно, — Кингсли сразу же встал со своего места, пытаясь поскорее начать дело. — Надеюсь, украшение сейчас на ней? — Да, с утра, — коротко ответил Малфой, увидев, как Макгонагалл устало потирает пальцами веки. — Но как это возможно? Палочки не всегда могут раскрыться любому, даже если её хозяин того пожелает, — вдруг осеклась Макгонагалл, отчего Малфой почувствовал прилив горечи над оболочкой раздражения от этой новости. Вроде бы, это хорошо, что палочка не раскрывается кому попало, но с другой же стороны в данный момент это им ничем не поможет. — Ты уже совершеннолетний? — хотел убедиться Кингсли, спрашивая Малфоя, после чего слизеринец коротко кивнул. Малфой понимал, что тот хотел убедиться в обратном, чтобы в случае, если он сможет их найти, надзор сработал. — Кингсли, ты что, серьёзно готов подвергнуть мальчика опасности? Это Пожиратель смерти, и… — Макгонагалл, видимо, забыла, что он давно не мальчик, и её не смутило, что он и сам был когда-то Пожирателем смерти. — Если потребуется, я это сделаю, мне не сложно, — возмущение читалось на лице Макгонагалл открытым текстом, но Малфой не мог позволить себе послушать директора. От этого зависела жизнь Гермионы, чёрт дери, и он готов был, как минимум, на такое пойти. — У нас нет другого выбора, Минерва, — министр придерживал Макгонагалл за плечи, пытаясь успокоить её напряжение. — Ты сможешь сотворить патронуса и отправить его в случае, если найдёшь их? — он обращался уже к Малфою. Малфой немного поколебался с ответом, не понимая, что ответить, но всё же подал голос: — Я никогда не пробовал и сомневаюсь, что с первого раза у меня превосходно получится, но я смогу сотворить на нужном месте специальные чары надзора, которые должны будут работать на совершеннолетних. Малфою и вправду никогда не попадалось случая, чтобы попрактиковаться над сотворением патронуса. В рядах Волан-де-Морта у него не было на это времени и какого-либо настроения, а до принятия Тёмной метки ему удавалось лишь прочитать про них парочку статей, и если бы Драко уделил этому большее внимание и времени для практики, то смог бы завладеть этой способностью. Как-никак счастливые воспоминания у него найдутся. Детство у него было достаточно весёлым и счастливым, будь то в школе или в меноре, несмотря некоторые проблемы, которые навестили его на шестом курсе и во время войны. Также счастливые моменты ему подарила та девушка, которую он сегодня отыщет и спасёт. Насчёт надзора он также не был уверен, но знал, что ему оно должно будет поддаться легче, надо только знать правильную технику выполнения и сформулировать невербальное заклятие, которое не требуе, каких-то душевно-счастливых воспоминаний или мыслей, как патронус. В этот момент он вообще не был уверен, что сможет радоваться или вспомнить что-то радостное, пока Грейнджер в руках у этого типа. Что ж, Сельвин, да? Малфой его знал, но не настолько, чтобы быть уверенным, что с психической уравновешенностью у него всё в порядке. — Отлично, тогда за дело.

***

Язык присох к нёбу, пока ком в горле не унимался и сильно ощущался. Голова раскалывалась от острой боли, которая будто вонзалась в неё, ломая черепную коробку. Мысли были разорваны и разбросаны по кусочкам в разные стороны. Ослабление чувствовалось настолько сильно, что Гермиона не смогла бы даже пошевелить пальцем, не то что встать с холодного пола, но несмотря на это её челюсть была плотно поджата, а зубы начинали скрипеть от сильных тисков. Глаза были прикрыты веками или еле приоткрывались, глядя на пол, лбом влепившись прямо в свои растрёпанные волосы. И едва ли это могло успокоить её, ощущая, что она не может даже пошевелиться после отключки. А что же было до её потери сознания в качестве защиты организма от внешних условий… Конфундус. Петрификус тоталус. Гермиона многие детали не помнила, но эти два заклятия точно были направлены на неё, будучи обезоруженной, после того, как… О нет, Мерлин… Она помнила, но будто бы до неё только что дошло, что её похитили, а теперь тот, кого она ощущает позади себя, должен быть, тот самый человек. Чувство обессиленности и сломленности не покидало её, пока она слышала звуки, напоминающие расхаживания в сапогах вдоль объекта, которым она и сама являлась. Гермиона попыталась встать несмотря на боль, которая будто бы надавливала невидимым грузом прямо на её спину, ломая позвоночник на части. Она оперлась предплечьями, удерживая хоть малую часть своего веса, пока её волосы свисали, а мышцы хотели разорваться. Грейнджер никак не решалась попытаться поднять голову и взглянуть на своего похитителя, который неизвестно сколько времени держит её в холодном и тёмном помещении. — Значит очнулась уже? — холодный и резкой голос будто бы смог ослабить её, потому что как только она услышала его, то чуть ли не рухнула лицом вниз, даже не до конца поднявшись. Она поджала ещё сильнее зубы, не желая даже слышать этого безжалостного Пожирателя, голос которого она ещё никогда не слышала, и, скорее всего, если она посмотрит на него, то увидит именно то лицо, которое так часто светилось в «Пророке». За что ей всё это досталось, она и сама не понимала. Наверное, даже дело не в этой чертовой книге, а в принципе, которого этот Пожиратель так активно придерживается просто потому, что может. Есть такая возможность — что ж, почему бы и не воспользоваться? Мерлин… В какую-то секунду головная боль стала вонзаться в череп всё сильнее после того, как грубые руки захватили её волосы и дёрнули, поднимая её голову так, чтобы Гермиона смотрела прямо в лицо Пожирателю, но всё, что было перед глазами Гермионы, только понемногу утончалось, так что гриффиндорка смогла увидеть только некоторые черты лица мужчины. То ли светлые, то ли седоватые волосы, узкий и острый нос, заметные мешки под глазами — единственное, что Гермиона могла разглядеть в его лице, но и этого не хватило, чтобы вспомнить, видела ли она его. Хотя… нет, она, скорее всего, могла пересекаться с ним однажды, когда во время поиска крестражей они с друзьями посетили дом Лавгудов, там и она с ним пересеклась, если мужчина перед ней сейчас является Сельвином. — Что, ещё не хочешь сознаться в том, где прячешь книгу? — жестоким голосом проговаривал он. Гермиона всё ещё не может пошевелиться и чувствует, что мышцы вот-вот разорвутся. — Её… нет, — охриплым, почти неузнаваемым голосом проговорила Грейнджер, зная, что он всё равно не отстанет. Он не поверит ни одному её слову, так зачем тратить голосовые связки на бессмысленные разговоры, когда можно потратить на восстановление? — Нет, значит? — в какой-то момент воцарилась тишина после слов мужчины, но тут же обернулась Гермионе болезненно-невыносимым звоном в ушах, так-как она могла лишь ощутить то, как он с напором вперёд выпускает из своих рук волосы Гермионы, после чего её голова врезается лбом, почти у самого виска, в заострённый бугорок на каменном полу. С её губ сорвался болезненный стон, переходящий в шипение. Кровь хлынула через секунду, стекая по лбу на лицо, которое на все сто процентов испачкалось в пыли. Боль была невыносимой и слишком сильной для той, которая только что очнулась после неизвестно сколько времени бессознательности. Гермиона машинально, хоть и устало, прикрыла веки, чтобы стекающая кровь случайно не попала в туда, затуманив взор зрачкам. Она чувствовала, как её рана всё углубляется, придавая лбу всё большее жжение, чем того надо было, а кровь всё больше капает, слипая пряди волос между собой. Она понадеялась, что и сейчас сможет отключиться, чтобы только не ощущать ничего подобного, хотя казалось, что эта боль её и во сне достанет. Сейчас у неё всё меньше было сил, но она каким-то образом смогла перевернуться на бок, а затем и на спину, опираясь вдоль каменной стены. Наверное, Сельвин взмахнул палочкой, чтобы она видела его лицо, ведь вряд ли бы она сама этого захотела, да и если каким-то образом захотела, не смогла бы всё равно. Тишина снова наступила, и благодаря ей Гермиона расслышала какие-то шаги. Стук каблуков, и очень знакомый… Нет. Это должна быть какая-то шутка. У неё всё ещё мутнело в глазах, она не могла видеть её, сейчас выходящей из тени и встающей прямо рядом с Сельвином, будто бы они являются какими-то старыми друзьями. — Что ты… Мерлин… — выдавила из себя Гермиона, хотя это точно того не стоило. Беречь голосовые связки на восстановление, помнишь? — Да, именно я, — Астория приблизилась на шаг ближе к Гермионе и пожала плечами, будто бы рассказывая ей всеми известный научный факт. Она попыталась сглотнуть, но даже на это сейчас не хватило сил. Гермиона просто была в шоке от происходящего. После всех случившихся с нею неприятных ситуаций, она не думала, что что-то может её удивить, но, как оказалось, может. Она бы сейчас с большой охотой плюнула им обоим в лицо, но горло болело настолько, что, казалось, в него вонзили нож, оставляя кровоточить несколько часов и только затем начали зашивать. ударили острым ножом и вонзили сотни иголок. Она запомнит это надолго, понимая, что её будет ждать реанимация, хотя и после лечения процент на восстановление достаточно мал. — Рада встрече, — наигранным голосом проговорила Астория с мраморным выражением лица, после чего от усиливающей боли с губ Гермионы вырвался стон. Она не смогла хорошенько разглядеть выражение её лица, но почему-то была уверена, что Гринграсс сейчас рада болезненному состоянию Гермионы. Сука. — Какого чёрта ты тут… а-а-й, — Гермиона небрежным движением хотела смахнуть хоть немного крови со лба, но рана начала щипать сильнее, будто прожигая внутренний кожный покров. Она понимала, что горит как снаружи, так и внутри, но всё равно тратит лишние усилия только из-за того, что гриффиндорская кровь не терпит такого отношения к себе. — Удивлена? — Астория горько усмехнулась, после чего Гермионе даже показалось, что не так уж и ей нравится эта ситуация, хотя, если опираться на случаи в последнем триместре, которые крутились вокруг Драко, то она сейчас должна быть на седьмом небе от счастья. — Что ж, я попробую объяснить. Астория поджала пухлые, теперь не такие идеально-гладкие губы и снова начала говорить: — Эта книга, которую Сельвин ищет, поможет мне избавиться от древнего родового проклятия, а ты её куда-то дела, и я хочу знать, куда именно, — голос Гринграсс был не таким, каким Гермиона постоянно его слышала. Сейчас он будто бы дрожал и мог в любую секунду сорваться. Она хотела продержаться стойко, но это не давало нужного ей результата. Пусть прямо сейчас сдохнет. В голове все запуталось и в тоже время прояснилось. Родовое проклятие. Книга. Мерлин, куда она влипла. Это какой-то ад, прожигающий каждую клетку её плоти. Драко, приходи побыстрее. Боже… — Я не… её больше нет, — Гермиона хотела ещё добавить парочку обзывательств, но ей сейчас было сложно даже языком пошевелить, не то что бы активно возражать и узнавать подробности, которые сейчас так и хотели сорваться с её губ. — Что ты с ней сделала?! — Сельвин приближался, а Гермиона чувствовала, что степень её страха бешено возвышалась над нею, будто загораживая гриффиндорку и всю её львиную смелость. — Круцио! С губ Гермионы сорвался крик быстрее, чем красный луч успел пронзить её тело адской болью, погружая в агонию. Это уже рефлекс. Она знала, что это за заклятие, не только по слухам и учебникам. Волшебник, испытавший однажды это непростительное, захочет умереть, нежели снова попасться под него. Это ад, чувствующийся острой и жёсткой пыткой. Всё её тело горело, прожигая все её органы, внутренний и внешний кожный покров, рандомно заставляя гореть каждую живую и неживую клетку. Проклятие разрывает её на мелкие кусочки, и каждый кусочек становится мучительно долгим. Её сердце бешено колотилось настолько и сжималось до мелкого пятна, что Гермионе казалось, в лучшем случае, оно сейчас остановится, в худшем — взорвётся. Гермиона уже не замечает то, как начинает извиваться на каменном и неровном полу, дёргая за волосы до корней. Привкус крови, железный и вязкий, чувствовался во рту и склеивал язык с нёбом. Её мутило и тошнило так, будто бы вся та кровь, вытекая в разные стороны, завладела гландами и могла дёргать ими в любой момент, а в какие-то моменты Гермионе казалось, что она уже разрывается не только от тисков, но от её звонкого крика. — Пожалуйста, не надо! — Гермионе даже не хватало сил кричать и молить. Она издавала кричаще просьбы, только если вся эта жуткая агония затихала хотя бы на малейший процент, но и это было бесполезной тратой сил, которых у неё и так отнимали. Её гланды и горло продолжали гореть и разрываться, прорываясь наружу. Она чувствует, что её сейчас стошнит от собственной крови. Сельвин не останавливался, забавлялся этим кошмаром. Её кошмаром. Он даже и не думал расслабить заклятие, чтобы у Грейнджер хватило хоть малейшего шанса на вдох в лёгкие, которые охватила такая же агония, как и всё тело. Гермиона уже даже не могла различить, где непростительное охватывало её сильнее. Всё было одинаково больно, но разнообразие чувств было сильным, ей даже показалось, что по-разному сжигалась каждая клетка. Она готова была умереть, лишь бы больше не ощущать это мучительное разнообразие. — Что ты делаешь? — послышался голос Астории, который, кажется, дрожал и не мог переносить больше её крики. — Хватит! — уже крикнула она. Боль утихла, но её сердце всё ещё колотилось бешенным ритмом, которое уже, наверное, не вылечить. Её охватили сильные судороги, и кровь начала стекать из её рта по губам, казалось, тошнота не приходила прямо в эту минуту лишь для того, чтобы застать врасплох. У неё хватило только сил, чтобы понять, что её волосы взъерошены, как после урагана, а руки, лицо и одежда были окровавлены. Она дрожала. Сильно дрожала. Не понимала, за что ей снова нужно было чувствовать это. — Что тебе нужно, девчонка? — раздражённо проговорил Сельвин. Гермиона не смотрела на них, только слышала голоса. Сил никаких не было, и даже голоса доходили до неё не сразу, а словно через несколько секунд, проходя сквозь огромный кусок ваты. Годрик, где вся её гриффиндорская храбрость и достоинство?! Возможно, сломались, так же как и степень возможности её поломов в позвоночнике и рёбрах. Мерлин, от этой мысли тело точно заливается ещё одним слоем свинца, только чтобы опровергнуть эту теорию. — Ты должен был просто убить её, если она не… — голос Гринграсс вдруг ожесточился, а после утих, как будто бы под взглядом Сельвина таился её страх. Гермиона периферией глаз, которые, наверное, были уже залиты кровью, увидела, как слизеринка расширила глаза, вдумываясь во что-то. Вспоминала. Тело Гермионы всё ещё нудило, и ей в данный момент было без разницы, что говорит Астория и почему она просит его убить гриффиндорку сразу, не мучая Круциатусом. Она уже чувствовала, как умрёт сегодня медленной и мучительной смертью, если Драко или хоть кто-то не вовремя придёт к ней на помощь. — Я сдержу обещание, но тебя не касается, как образом я это сделаю, понятно? — зло сказал Сельвин, и Гермиону чуть ли не вырвало от ощущения всё большего страха. — Я не причиняю тебе вреда и терпеливо к тебе отношусь только потому, что ты дочь моего друга, помни об этом, а теперь прочь с дороги, — процедил он это сквозь зубы, и если бы этот разговор состоялся в обычной обстановке без всей этой жестокости, которую Гермиона ощущала на себе, она бы была уверена, что слизеринка фыркнет или закатит глаза. — Круцио! Новая боль атаковала волной. Болезненно-страшной, тошнотворно-жестокой. Тело начало заново гореть, снова и снова прожигая уже прожжённые насквозь клетки. Кости будто бы ломались на мелкие части, превращаясь в прах. Холодный пот слипался тонкой тканью одежды девушки и стекал по лицу, смешиваясь с кровью. Это отвратительно. Хотелось провалиться сквозь землю, самостоятельно выкопать себе яму, лишь бы не ощущать больше этой боли, хотя она бы на все сто процентов сопровождала бы девушку и под землёй. Она кричала. Не могла терпеть. Молила, чтобы Драко подоспел, или же чтобы она умерла прямо здесь и сейчас под свои же вопли, пока её ногти вонзались во внутреннюю сторону ладони, заставляя кровоточить и разрываться от боли. Ощущения были не лучше, чем когда вонзают острейший кинжал во все места, что только доступны и свободны, только хуже. Слезы уже не видели предела и перемешивались с кровью, также как и бешеный пот, скользящий, по всему телу, пока она извивалась на полу, сжимая и вонзаясь кровавыми руками бугорок, который заставил кровоточить её лоб, а теперь и сам был в крови. Мерлин, будь прокляты это место и все эти люди, которые довели её до такого. Хочется то умереть поскорее или же сойти с ума, как родители Невилла, чтобы больше не чувствовать всего этого, то чтобы кто-то спас её. «Драко, пожалуйста!» — молила она всё ещё, хотя и надежда уже начинает умирать. У неё и на это не хватало сил. Она не могла сосредоточиться на чёртовой надежде, ведь всё бессмысленно. Боль снова утихла с тихим стуком, и Гермиона пожалела, что в этот раз не умерла, лишь бы потом заново не чувствовать всё это. Сейчас каждое ощущение уже привилось к ней, как собственное. Слёзы и пот, перемешанные с кровью на всём лице, чувствовались сильно, но уже были чем-то привычным, настолько, что под ними кожа немела. — Гермиона! Знакомый и такой любимый голос. Только это — своё имя она услышала, хотя и в ушах звенело, как бешенные звуки во время разрыва барабанных перепонок. Сначала ей показалось, что она уже сходит с сума от проклятия, но через несколько секунд ощутила на своих щеках дрожащие руки, которые принялись гладить её и убирать уже затвердевшую смесь из слёз и крови. В глазах помутнело и она не увидела лица спасителя, но поняла почти сразу, кто это. Драко. Мерлин, это Драко. Это и вправду он. Она уже и не надеялась на то, что он придёт и спасёт её. Она готова была выдавить улыбку, но мышцы лица и на это не были способны. Гермиона только чувствовала , что ломалась. Ломалась с хрустом и с сильнейшей болью. Ломались кости и разрушались её органы. Ломалась её часть в позвоночнике, рёбра и сотня мест, где Грейнджер не смогла распознать. Гермиона ничего не видела — не было сил даже двигать веками, чтобы разглядеть его, ведь сейчас и веки могли сломаться. Гермиона лишь подалась прижатию её головы к груди Драко, ощущая его мантию а щеках, которая в ту же секунду испачкалась кровью девушки. Касаясь мягкой, по сравнению с каменным полом, тканью, Гермиона чувствовала, что её кровь на лбу всё ещё фонтаном кровоточила. — Салазар, Грейнджер… чёрт, это… — его голос дрожал, не зная, что выдавить из себя, пока Гермиона сделала почти удачные попытки поднять голову. Она обняла его так сильно, как только могла. Как только позволяли силы. Но эти объятия, которых даже нельзя было считать за вялые касания, были настолько слабыми, что Малфой почти не почувствовал их, а Грейнджер, наоборот, сильно ощутила. Он не крепко, бережно, аккуратно, хоть и всё ещё ощутимо для Гермионы, прижимал к себе девушку, тяжело дыша ей прямо на окровавленную шею. От этого даже кровь согревалась. — Драко… ты, — она не смогла нормально выговорить слова, потому что слёзы с новым приливом начали скапливаться в уголках её глаз и стекать по изуродованному в порезах и крови лицу. — Т-ш-ш. Успокойся, я рядом, — убеждал её Драко, пытаясь говорить уверенным голосом, чтобы гриффиндорка не плакала больше. Но это, чёрт, не помогает. Слёзы всё равно текли, участки порезов сжигались, а слабые мышцы рвались. — Я всегда рядом, помнишь? — Гермиона не могла нормально соображать, но понимала, что должна выдержать. Ради себя и Драко. Господи, она была так благодарна и так счастлива, что он нашёл её и спас, что, казалось, слёзы, которые продолжали стекать, были от счастья, нежели от испуга. Боль по чуть-чуть утихала, и она смогла немного сильнее прижаться к слизеринцу, который всё ещё боялся причинить ей боль своими касаниями. — Я люблю тебя, слышишь? Я люблю тебя, — Драко приподнял голову девушки и нежно прикоснулся к её губам, а Гермиона нетерпеливо ответила на поцелуй, будто бы пытаясь прожить лучшее в эти минуты. Обстановка смущала, но сейчас только это они имеют. Гермиона могла только вдыхать ему в рот, говоря хотя бы мысленно эти слова. Она тоже его любит, показывая это поцелуем, настолько жадным, но и настолько нежным, что он казался сейчас нереальным. Если ещё чуть-чуть углубить поцелуй, то девушка, возможно, сломается от боли, витавшей по её телу, но ей уже будет всё равно. Только это она имеет. Драко резко отпихнул Гермиону от себя, награждая ещё одним болезненным ощущением, но не настолько болезненным, чтобы не увидеть, что отрикошетившее заклятие попало в тело Сельвина. Он быстро среагировал и она была ему благодарна, ведь сейчас бы они оба лежали и извивались по камням. — Гермиона, возьми! — Драко стоял на пару шагов от гриффиндорки, и та машинально вытянула руку и поймала что-то ленящее перед своим лицом. Её волшебная палочка. Она думала, что никогда её больше не увидит. Гермиона попыталась встать, опираясь о каменную стенку, пока Драко сражался с Пожирателем смерти. У гриффиндорки хватило сил, только чтобы направить на Сельвина парочку оглушающих, затем и обезоружить Асторию, которая попыталась хоть как-то помочь мужчине, направляя древко дрожащими руками на Гермиону, будучи явно не опытной в этом деле, либо же просто шок не позволял. Гермиона не знает — знает лишь то, что она не собирается целиться в Драко и поглядывает за Сельвином, чтоб и тот не смел сильно ранить его. Драко же в свою очередь отбивался защитными чарами, направляя более серьёзные заклятия, чтобы сильнее ранить противника, но Сельвин был не из слабого ряда. Он мог отбиваться от заклятий и умело направлять их обратно к слизеринцу. Девушка пыталась собраться. Она не хочет быть бесполезной в этом бою. Но как ей предпринять что-то значительное, когда в глазах всё ещё мутнеет, а звуки доносятся со звоном? — Вспыхни! — Гермиона направила палочку прямо в грудь пожирателю, увидев, что Драко ослаблялся, и иногда, вместо защитного купола, просто уворачивался. Это на немного смогло задержать Сельвина, ослабевая его. Пока Сельвин был в отключке в лежачем положении над острыми камнями, которые ещё пять минут назад резали Гермионе кожу, а Драко в то время начал накладывать какие-то чары на тёмное разваленное в руинах помещение. Астория так же, как и пожиратель, была в отключке от легко парализовывающего заклятия Гермионы, которое вот-вот должно спасть с неё. Всё-таки аристократка не сильна в боевых заклятиях. Гермиона зажмурила глаза, несмотря на то, что вспышка белого свечения была короткой и слабой. Она слишком долго находилась в этой темноте, чтобы привыкнуть так быстро к свету. Через несколько секунд она почувствовала, как медальон на её шее кратковременно завибрировал. На секунду в её памяти что-то вспыхнуло… И, кажется, Гермиона вспомнила это место. В тот день, осенью, перед Хэллуином, когда Грейнджер с Джинни сбежали из Хогвартса, тайком добираясь до Хогсмида. Гермиона тогда ещё споткнулась об этот чёртов бугорок, который сейчас способствует её кровотечению. Да, это точно это место. Значит, где-то за углом должен быть выход. Пока Грейнджер глазами пыталась найти выход, на вид снова попался Драко, который нетерпеливо накладывал заклинания на это место. Она ничего не поняла и как только хотела открыть рот, чтобы спросить Драко, что происходит и как он вообще здесь оказался, она услышала громкий пронзительный крик: — Авада Кедавра! Перед глазами вспыхнула новая вспышка света. На этот раз смертоносно-зелёная, которая могла ослепить своим светом. Гермиона внезапно ослабела от сильно-колотящего сердца и страха, который она ощутила за считанные секунды, так что попытки сдвинуться опровергались её падением, и она снова ощутила холодную каменную стену по всему позвоночнику. Это конец. Она понимала это, видя, как вспышка становится пронзительнее и приближается всё ближе и ближе, но касание руки Драко заставило её отшатнуться и попятиться в его сторону, прижимаясь снова к его груди, отходя к другой стенке. Палочка упала со стуком в противоположную ей сторону, и казалось, что это последнее, что она услышала. Но зелёная вспышка света всё равно была настолько близка, что от паники Гермиона только и смогла что зажмурить глаза и остановить дыхание, пытаясь услышать последний стук своего сердца, наслаждаясь последним своим мгновением, который она провела с любимым ей человеком. Она понимала, знала, чувствовала, что умирает, ведь даже сил на привычное сопротивление не хватило. Гермиона уже начинала считать свои последние секунды. Один… всё. Упав на грудь Драко как что-то безвольное, она слыша всё ещё стук своего сердца и понимала, что смертельное проклятие промазало, открыла глаза и с облегчением вздохнула, прижимаясь к Драко сильнее, чем когда-либо, понимая, что ей сейчас именно этого не хватало. «Всё хорошо», — говорили ей мозг, сердце, душа, тело, каждая клетка её кожи и нервной системы и всё, что у неё есть. Всё хорошо. Заклятие промахнулось. В неё ничего не попало, и это несравненно радует, ведь сейчас они могут выиграть парочку секунд и любым заклятием выстрелить в Пожирателя, пока он восстанавливает свои силы после использования непростительного. Но как только она поняла, что Драко не прижимает её к себе и даже не дотрагивается до Гермионы хотя бы одной рукой, она застыла, затаив дыхание. Её руки ослабили хватку, а слёзы снова потекли из глаз, скатываясь по щекам и падая на грудь Драко. На грудь Драко в той стороне, где должно было биться сердце. Мерлин, она не слышит его стука… Она не ощущает его… Дыхание будто бы сейчас прекратится, а лёгкие, которые сопровождали её с самого рождения, разорваться вдребезги, превращаясь в прах. Прах да и только. Мерлин! — Нет! Она закричала новой силой пронзительным и бешенных криком, раздавшимся эхом в этом глухом и безжизненном помещении. Руки дрожали прямо над его грудью, пока слёзы, смешанные с багровой кровью, градом капали, пачкая уже, казалось бы, до невозможности грязную кожу. Гермиона заплаканными и болезненно покрасневшими глазами смогла разглядеть бледное, как полотно, лицо Драко, серо-ледяные глаза были открыты и опустошены до конца. Не осталось той светлой серости. Не было того льда, который всегда завораживал её. Только пустота. Пустые серые глаза, что безжизненно смотрели на неё. Ещё один крик из уст Гермионы сорвался, когда она прижалась снова к его телу, пытаясь хоть как-то услышать пульс. Мерлин, надеялась, что он только оглушён или парализован, но ничего не могла расслышать. Господи, ничего не могла. «Он не мёртв», — тщательно убеждала она сама себя всеми силами, пытаясь не думать об обратном. Он не мёртв. Только не он. — Нет! — голос переходил на всхлип, а всхлип — на пронзающий крик, который мог разорвать гланды и барабанные перепонки любого, кто подойдёт к ней ближе чем на десять метров. Ведь всего этого не может быть, она активно отказывается в это верить.— Драко, нет! Только не это, пожалуйста… только не ты! Она кричала, плакала, молила и умирала от агонии, которая разливалась по её венам, обещая разорвать их, отдаваясь волнам внутреннего кровотечения. Умирала долго и мучительно и снова возрождалась, повторяя все действия по круговороту этого грёбанного цикла жизни. Мерлин, Гермиона сейчас согласна пройти ещё через сотни круциатусов! Тысячи! Миллионов раз, только чтобы то, что она видела, оказалось неправдой. Оказалось ложью. Только это. Только чтобы Драко был жив, оказался живым. Чтобы ожил, господи… — Драко, пожалуйста! Я не могу так больше! Вставай, прошу тебя! Она хотела, чтобы и её прямо сейчас убили. Так же пронзили убивающим проклятием и оставили лежать рядом с телом Драко. И плевать, в каком состоянии, главное — не в живом. Мерлин, нет. Этого не может быть, не должно быть! А как же его «я всегда рядом»? Этого просто не могло случиться. Он обещал. Обещал, что всегда будет рядом. Обещал, пока прижимал к себе, пока целовал, пока молчал, пока был рядом, обещал, что так будет всегда. Обещал! — Видишь, что ты наделала? — неожиданно для себя прокричала Гермиона, придерживая окровавленно-дрожащими руками голову Драко, ощущая шелковистые волосы на его затылке. Они пачкались, пока она зарывалась пальцами в них, создавая контраст крови на фоне платины. — Довольна, да? — она все ещё кричала от нарастающей обиды, пронизывающей её сердце. Гермиона даже не посмотрела на неё. Видела и хотела стереть из своей головы её стеклянные глаза. — За что?! За что ты это сделала?! Ты во всём виновата… Она во всем виновата. Гринграсс виновата. Из-за неё Сельвин хотел прицелиться в Гермиону, но попал в Драко, пока он ее оттягивал, а Пожиратель тем временем переместил направление своей палочки. Только из-за неё. Сейчас от осознания всего этого Гермиона пожалела, что сама не попала под луч смерти. Нет! Нет! Это неправда! Нет! Только не это, только не он… Она обернулась, посмотрев по сторонам, пытаясь найти хоть какую-то поддержку, хотя прекрасно знала, что, кроме парализованного Пожирателя и дрожащей Астории с каменным лицом и с пеленой в глазах, никого больше не было. Сука! Тварь! Пускай умрёт! Не было, черт возьми! Не было! Никто не мог помочь! Никто не мог сказать, что с Драко всё в порядке! Что он не умер. Мерлин, за что?! За что ей это?! Так не должно было ни с кем быть, только не с ним. Он и она этого не заслужили. — Ну же, Драко, вставай, пожалуйста! — снова кричала она, потряхивая его холодные руки. — Я люблю тебя, Драко… — дрожащим голосом прошептала, прижимаясь к его груди, которая больше не вздымалась, Мерлин… Послышался голос. Несколько голосов. Какие-то люди. Шум. Но Гермиона не обращала на это никакого внимания. Мерлин, она не хотела обращать. Ей это не нужно было. Она всё ещё надеялась, что, прижавшись к нему, он встанет и прижмет её к себе, целуя в окровавленные губы, которые она всегда имела привычку закусывать, а сегодня и вовсе довела до кровотечения из-за жуткой боли от круциатуса. — Нет! — она закричала новой силой, когда поняла, что чьи-то крепкие руки хватают её, оттаскивая от Драко, а другой мужчина забирает его тело, отдаляя от Гермионы. — Отпустите меня, отпустите его! — Гермиона отчаянно пыталась вырваться из хватки, не отводя взгляд от него. Она с силой оторвалась от хватки и чуть ли не упала на пол, как эти же руки вцепились в неё новой, ещё более сильной хваткой, разрывая внутренности, начиная торопливо оттаскивать её и по пути что-то говорить. Она не слышит. Не видит. Не соображает. Она сейчас только хочет просто оставить его у себя. Не хочет отпускать. Только чтобы он был рядом. Он дышит, должен дышать. Ради неё. Ради Гермионы. Он не перестанет жить ради неё, ради них… ради их любви. Ради того, чтобы быть вместе. Через какое-то мгновение она почувствовала, что её прижимают к себе женские руки, обнимая и поглаживая по голове, пока Гермиона не прекращает умирать во всей этой агонии, которая смогла поглотить и просто испепелить ту боль, которую ощущало её тело от проклятия. — Тише, тише, не плачь, Гермиона. Как ей не плакать? Как?! Это проклятие нового вида. Это что-то сильнее и болезненнее, чем Круциатус. Заставляющее разрывать гланды, гореть органы, расщепляться сердцу, расчленяться венам, чувствовать обжигающие слёзы, словно искорки огня из самого Ада, и умирать в агонии. Это смерть другого, ощущающаяся намного хуже собственной. Так ощущается смерть Драко Малфоя.