Камикадзе в бигудях

Увы, подъема после убийства злополучной Амелии надолго не хватило. Убивать опять и опять не выход, даже если они не просто почистят город — сделают его идеальным. Перед глазами все так же было изможденное лицо Гробовщика, его ужасный, исстрадавшийся вид. Он доверился мальчишке-стажеру, полнейшей бездари, который максимум гематому залечит, и то — предварительно покопавшись в книжках. Он не подумал головой, ввязываясь в эту историю, решил за двоих, и сейчас непонятно что будет дальше. Грелль, прислонившись головой к секретеру у рабочего стола, — бледный, с огромными синяками под глазами — безжизненно смотрел на ковер. Или сквозь него. Больно, как же черт подери больно, откуда только берется эта боль? Да пусть лучше боль, чем пустота, или наоборот… Черт, он уже не знал, что делать. Он любил. Так любил — в груди все болело, словно попал под каток, любил до одури, до слепоты, до беспамятства. Он вспоминал каждый жест, взгляд, руку на плече стажера, которого защищал так же, как прежде его. Он не ревновал, но вспоминал, что когда-то было на том месте. Он помнил… В прошлый раз он не опустился до такого. Он надломился, но не сломался, а сейчас его буквально выворачивало от самого же себя и от этих чувств. Истерика в клочья рвала глотку, сменилась глухим рыданием, дрожащими руками. От слез он ничего не видел: сжав плечи, словно в тщетной попытке обнять себя, он вздрагивал, почти рыча и поскуливая, как раненый зверь. — Прекрати. Ты становишься ничтожным. Уильям. Тот самый Спирс, с которым вместе с первого курса, который поддерживал, пусть и в своей ворчливой манере, он… Брюнет с отвращением смотрел на Сатклиффа за рабочим столом. Он сломан: ничтожная, мерзкая картина. Как опустившаяся проститутка, которую не хотят даже бесплатно, как последний пропойца, как пациент психбольницы, никому не нужный, бесполезный. Так похож на диспетчера Сатклиффа из его отдела. Точь-в-точь тот умоляющий взгляд попрошайки родом из прошлого. Ничтожество, ничего не стоящее без Легендарного, актер, который заигрался в свое величие. — Ясно, — Грелль чувствовал, не сможет подавить истерику. Взгляд, полный отвращения, и его вернул во времена худших дней работы. Уильям фыркнул, вздрагивая от брезгливости. Нет, он все же надеется — Грелль не совсем пропащий. Он даст Сатклиффу шанс. — Умойся. Приведи себя в порядок. Твое нытье делает тебя хуже самой дешевой потаскушки, позорящей звание животного, куда уж жнеца. Голос словно эхом пронесся по комнате, заставив Грелля, сцепив зубы, закрыть руками уши. Он не верил, не хотел. — Убирайся из кабинета, — прохрипел Грелль. Уильям закатил глаза. Хороший совет, смотреть на подобное — ужасно. — Дядя-дядя, — Аманда увидела, что дверь приоткрыта, и, не обращая внимания на Уильяма, прошмыгнула внутрь. — Это ты! Все ты, ты! Ты расстроил дядю. — Рот закрой! К матери иди и скажи, чтобы принесла мне чего-то нормального. Ее стряпня хуже, чем она про нее говорила. Аманда замерла. Спирс с отвращением посмотрел на девочку в красном платье, а та сделала шаг назад, не веря, что дядя молчит и не вступается. Что происходит? Как так вышло? — Ты расстроил дядю. Я обещаю, я убью тебя. Я позову Вагнера, и мы… — Пошла вон! С трудом собирая себя, как сломанный механизм, разбросанные части которого валяются на ковре, Грелль встал из-за стола. — Рот закрой и убирайся, — охрипшим от слез голосом сказал Грелль. Его глаз не было видно из-за растрепанных волос, и растекшаяся помада, мятая рубашка довершали жуткий вид. — Ты кто такой, чтобы мне указывать? Грелль схватил Уильяма за шиворот, но на этот раз Спирс дал отпор, ухватившись за горло Сатклиффа. Мужчины с грохотом упали на пол, серьезно сцепившись. Аманда бросилась к рабочему столу: она надеялась найти хоть что-нибудь, чтобы помочь дяде. — Я? Я твой жуткий кошмар, тот, ради кого ты стащил у демона книжонки — кишка тонка использовать, — прохрипел Сатклифф, отпихивая мужчину, — Я тот, у дверей чьей спальни ты каждую ночь топчешься и войти боишься. И если я так уж плох, то ты еще хуже — сидишь на моей шее, уж лучше дезертир, чем отстраненный. Уильям, тяжело дыша, отпустил Грелля. Ублюдок пришел в себя. — Если ты повелся на то, что мне паршиво, то это всего лишь значит, что я отличная актриса, — Грелль наступил острым каблуком сапога на руку жнеца, не обращая внимания на хруст. — Тебе все еще паршиво. Воешь, как потаскуха за своим кобелем. — А ты все еще слизняк на моей шее, — Грелль убрал каблук от руки мужчины на полу, — Аманда, все в порядке. Грелль достал из кармана кошелек и высыпал из него купюры на лежащего на полу Уильяма. — Иди найди себе кого-то. Можешь даже попросить шлюху надеть красное, у тебя мозг от неудовлетворенности кипит. Аманда, спасибо, что навестила, но лучше тебе пока побыть в своей комнате. Иначе я обижусь. — Дядя, пожалуйста, приди ко мне потом. Пожалуйста. — Приду, — кивнул мужчина, — Слизняк, Мари и Аманду тронешь — не я, так мои ребята тебя порвут. Вагнер на куски порежет, и никто не найдет. Грелль ушел в свою спальню. Пора было на тренировку. **************** Уильям с изумлением наблюдал как Грелль, идеально одетый и собранный, будто не он полчаса назад выл в кабинете, обувался в прихожей, давая указания Мари: — Кабинет чтобы блестел. Что еще… А, деньги на кухне — ты знаешь где, на ужин хочу что-то легкое. Сатклифф убрал волосы в низкий хвост, пудра почти скрыла синяки под глазами, он с насмешкой посмотрел на удивленного Уильяма. Тот явно недоумевал. — Ну-ну, песик, я и поинтересней концерты закатывал, — небрежно похлопав по щеке брюнета, ухмыляясь, сказал жнец. — Все наши проблемы из-за того, что ты меня игнорируешь, и я не знаю, какой ты. Ничтожество или… — Тот, кому ты ноги целовать будешь с удовольствием, будь у тебя такая возможность. Но ты пока стой возле спальни, я подумаю, на что ты сгодишься. В перерывах между твоими проблемами с головой поищи работу, говорят, помогает. Сатклифф улыбнулся, поправляя пиджак, и вышел из квартиры. Уильям, опустив, голову пошел к себе. ********** Гробовщик открыл глаза. В квартиру кто-то вошел. Долго шуршал чем-то в прихожей, уронил со стеклянным грохотом, тихонько ругнувшись, старую вазу и вошел в комнату. — Как вы? — Что с Греллем? — Они были вместе. Легендарный повернул голову в сторону Орсини. Тот, не глядя никуда, бросил чемодан на пороге и сел в другое кресло. — Кто? — Джек Потрошитель и Австрийский зверь. Эдлер хмыкнул. Грелль вернулся к прежним шалостям? Забавно. — В каком смысле? Только не говори, что они убили кого-то вместе. — Так и было. Какую-то Амелию из борделя. Я не в курсе. Вагнер вернулся на следующий день. Сначала вроде бы почти веселый, собирал какие-то книги из шкафа. А потом он… — Маньяки боготворят своих любимцев. Для Вагнера ты был буквально как для католика Мадонна. Привязанность у подобных людей катастрофическая, они прощают буквально все. До тех пор, пока предмет их любви не делает какую-то непростительную мелочь, которая затмевает все в их глазах. Тогда предмет любви становится объектом ненависти. Маньяку больно. Он потерял свое божество. Потом сценарий известный: фальшивого ангела убивают и начинают искать нового, или же больше никогда не предпринимают попыток разглядеть в ком-то идеал. Орсини молча слушал скрипучий голос. Гробовщик изрядно простудился в нетопленной квартире, после ранения он старался лишний раз не двигаться. — Он ничего такого не говорил и не делал. Просто сказал, чтобы я к нему не подходил. И пил всю ночь. Я слышал, он отправлял горничную за алкоголем. — Паршиво, когда один пьет. В баре еще терпимо, а если один — это конечная станция. — Он такой… — Орсини выдохнул, — Я себя ненавижу. — Ну так вцепись ему в штаны, не сиди на месте, вымаливай прощение — потом только хуже будет! — Ему с начальником лучше, чем со мной. Они друг друга понимают. Гробовщик сцепил зубы. — Уймись. Еще раз говорю, вцепись в штаны, в волосы, следом как собака ходи, если не убил — еще есть шансы вернуть. Развел драму сопливую, чушь! — Я? Да это вы развели черт знает что! Вы, и только вы! Черт с тем, что было в Англии, сейчас вы здесь почему? Страшно? Боитесь, что Грелль вас пошлет куда подальше? Вы, и только вы во всем виноваты! Ученики Мотси… Боитесь за начальника… — съязвил Орсини, — Да он и Вагнер мне лично сказали — там остались три калеки, и начальник их достанет. Не убьет, так кос лишит и мусор из них сделает! Вы сделали из всего отдела и Грелля мишени. Все знают, что вы выдадите себя, если поможете Греллю, и вас легко выманить, если он будет в беде. А начальник… Он за нас головы положит, и в итоге мы — заложники! Бертштейн постучал косой о ручку двери. Гробовщик еще несколько минут назад понял — глава австрийского отдела в квартире. — Какая экспрессия, юноша, — ухмыльнулся Берштейн, величаво проплывая, — иначе эту степенную походку и не назвать — мимо Орсини. — Вы, вы… — Не надо так боготворить Грелля и Филлипа. Они сильны и не глупы. Вот только это все еще дети — два ребенка, которые понятия не имеют, что за игра была затеяна когда-то давно и почему Мотси наш враг. Тилль побледнел. Он понятия не имел, зачем глава департамента начинает эту беседу. — Мотси всегда был на стороне ангелов, ох уж эти чистенькие ублюдки… Даже самых милосердных терпеть трудно. Но с некоторыми можно иметь дело. Да, Эдлер? — Это был эксперимент. — Скажешь, что жалеешь о своем поступке? — с иронией спросил Берштейн. Гробовщик пожал плечами. Флориан увидел, что рана мужчины аккуратно зашита, и он идет на поправку. — Алая принцесса все так же добра. Буду откровенен, он после той встречи с тобой совсем с ума сошел, раньше тосковал, а сейчас что попало, а не жнец, — добавил Флориан. — Я не жалею, что мы начали эту игру. Зато мы на шаг ближе к тому, чтобы узнать, что в священных скрижалях. Можно ли вернуть человека таким же, каким он был, после смерти. Всегда хотел знать. Но не жертвуя Греллем, нет. — Один алый жнец дороже мечты, к которой ты стремился с первого курса академии? Попытка на Атлантике была так себе, но, признаться, делать из трупов послушные овощи пригодится. — Один алый жнец стал дороже всего, — с нажимом признал Гробовщик. — Ты изменяешь мечте, — хмыкнул Флориан. — Я изменил мечту. — Ну раз уж мечта, так все серьезно, — Берштейн улыбнулся, — Проветрю я нашу принцессу, разбужу, так уж и быть. Не поцелуем, так хорошим боем. Ничего, я думаю остынет, примет тебя назад. А если умный, так еще и оценит, что мы хотим выяснить. Тилль, золотце, не пытайся болтать. Видишь эту руну? Орсини удивленно посмотрел на паркет под ногами Берштейна. Там сияла странная руна. — Но как? — Ногой, мой хороший, старый фокус. Так вот, если болтать будешь об этой беседе, нет… Только рот откроешь, чтобы начать — сгоришь. Я серьезно, не пытайся проверить, ты умрешь зря. Варианты написать и прочее — учитываются. — И почему вы не используете ее постоянно? — с досадой спросил Тилль. — Иногда лучше, чтобы жнецы болтали, разводили интриги, сплетни — это забавно. — Ну и кто-то так стар, что помнит — использование этой руны возможно раз в году. А, что, забыл? Флориан побледнел. Так бездарно использовать эту руну. Да, лучше бы он Тилля убил, или, на худой конец, выставил. — Нет, мне все равно. Да и ты старше меня на целый год. — Да уж, в наших годах мериться возрастом… Но я помню, как ты воровал мои конспекты. Берштейн ухмыльнулся. Ну и черт с этой руной. Пока… Его ждало нечто куда интереснее. *********** Берштейн знал — могут быть неприятности, но и смотреть на подобие жнеца в своем департаменте не мог. Надо было давно устроить нечто подобное, да. Мужчина выждал момент, когда Сатклифф будет проводить тренировку, придя на нее в самом боевом настроении. — Глава? — Грелль опустил косу, приложив руку козырьком к лицу. Он подумал, что ему показалось. Пятый отдел стал медленно собираться возле Грелля. — Расступились. Не бойтесь, не покалечу вашего начальника. Если только сам под мою косу не подставится. Грелль с прищуром рассматривал Берштейна. Кински за его спиной не скрываясь ухмылялся. Взяв пальто главы департамента, он наблюдал за тем, как Сатклифф так же снимает пальто, отдавая его Вагнеру. — Любопытно. Один на один? — Разумеется. Берштейн уклонился от молниеносной атаки. Меч пронесся прямо у его лица, а Грелль плавно ушел от руководителя. Это не настоящий удар, так, проверка. Сатклифф задумчиво смотрел на Флориана — тот явно задумал что-то. — Спокойно. Я знаю, Эдлера нет, никто тебе не поможет, но это не значит, что нужно вести себя… — Не пытайся меня вывести, я не сопливый мальчишка, чтобы слушать нечто подобное. Косы скрестились. Флориан внешне не такой уж и сильный боец, но владеет отменной реакцией. — А по-моему, мальчишка, — вполголоса сказал глава департамента, ухмыляясь в лицо Греллю. Вблизи было видно припухшие от слез глаза: пусть Грелль как мог скрывал факт своих страданий, Берштейн отлично подмечал мельчайшие детали. — На фоне вашего возраста все младенцы. Флориан вскинул бровь, опять ушел от удара, Грелль крутанулся на каблуках, явно давая понять — на серьезную драку он не настроен. Берштейн недовольно фыркнул. — Просыпайся давай. — Зачем? — Убью. Ты не представляешь никакой ценности, пока в таком виде. Грелль слегка наклонил голову. Флориан за мгновение до удара опять ушел от него. Больше Сатклифф не давал ему ни минуты на передышку — противники кружили то сходясь совсем близко, то атакуя издалека. Косы тихо звенели, стучали каблуки Грелля по мостовой. — А что в этой жизни имеет ценность? — Философия уровня младшекурсника, — прокручивая в руках медную косу, горящую синим огнем, ответил глава департамента. — Проиграешь, и щенков твоих уберу. А с тобой что сделаю — сам знаешь. Долго ты мне отказывал, нервы мои выматывал. — Зубы обломаешь, — равнодушно ответил Грелль. Его слегка напугало, что могут коснуться отдела, но вряд ли Берштейн избавится от фаворитов перед важным состязанием. Сатклифф пропустил удар, коса Флориана сильно задела его бедро. То самое бедро с татуировкой. Последнее, что успокаивало и поддерживало его в минуты тоски и отчаяния. Он порой смотрел на эту косу в зеркало, осторожно гладя каждый узор, и вспоминал, что Гробовщик — не выдумка и не бред. Это стало последней каплей. Берштейн осторожно отошел в сторону. В глазах Грелля появилось нечто очень безумное. Аловолосый коснулся своей раны, покачнулся на каблуках, глядя прямо в глаза Флориана, и пошел в прямую атаку. Все смешалось, мир стал смазанной картинкой, а он сам видел только цель и чувствовал, как постепенно адреналин начинает бить в голову. Вагнер и остальные молча смотрели за тем, как переломился ход боя. Как изменился Грелль — из злого и желающего только со всем покончить тот стал азартным и изящным. Он играл со своей жертвой, прекрасно зная его слабости и не забывая о сильных сторонах. И в какой-то момент аловолосый, качнув бедрами, в очередной раз уходя от удара, стал за спину Берштейна. Однако Флориан ожидал этого, хоть и отвлекся на изящный ход: красиво стал драться Грелль, ничего не скажешь. Выбив меч из руки Грелля, он поднял руку вверх, чтобы тяжелым рубящим ударом в повороте оглушить соперника, но Сатклифф засмеялся прямо у уха. Перед жнецом, который словно обнял Флориана сзади, выставив руки перед грудной клеткой Берштейна, появилась другая коса — бензопила. Берштейн попытался дернутся вниз, но острые зубья не внушали доверия, в одно движение он мог оказаться разрублен. Шаг назад — Грелль отошел вместе с ним, издевательски положив голову на плечо мужчины. Шаг в сторону — так же ни уйти, ни увернуться от несанкционированной косы. Они словно танцевали. Флориан выдохнул, вжимаясь в Грелля — коса аловолосого была опасно близко. — Откуда? — Моя первая. Глава прекрасно понимал, Грелль не играет. Его обманчиво ласковый тон и игривый полустон на ухо, когда они шагнули вместе, никак не помешают Сатклиффу распилить его надвое. — А ты наркоман. Завелся от того, что попался в капкан? — чувствуя возбужденное дыхание начальника, промурлыкал Грелль на ухо Берштейну. — Еще бы. Иногда попадать в плен очень приятно, — легко согласился Флориан, отпуская рукоять своей косы. — А может я тебя убью? — Не убьешь, если вверх глянешь, — вполголоса сказал Флориан. Грелль понимал, это может быть идиотской уловкой, Берштейн на такое способен. Но все же глянул наверх и тут же сцепил зубы. За всем наблюдал Гробовщик, причем с таким перекошенным выражением лица, что непонятно было — броситься в драку хочет или прочь уйти. — Ах, это? Ясно. Но все же, признать мою победу придется, — Сатклиффу удалось удержать себя в руках и с деланно скучающим видом отвернуться, словно забыв о существовании мужчины на крыше. — Да, это уже очевидно. Пятый отдел, прошу прощения за мою неосторожность. Ну и, разумеется, лично у герр Сатклиффа. Давно меня не баловали непредсказуемым боем. Вагнер начал аплодировать первым. Вскоре подтянулись остальные сотрудники, и даже Кински с кислой миной несколько раз хлопнул в ладоши. Гробовщик молча спрыгнул вниз. Сатклифф убрал бензопилу и, слегка прихрамывая, направился к Вагнеру, подняв свой меч. — Филлип, подлатай меня. Умоляю, напомни мне, чтобы я отправил некого Джонаса Бергера на курсы по медицине. — Будешь меня игнорировать? — хмуро спросил Гробовщик. — Разумеется нет, герр Эдлер. Пятый отдел, присутствие Франсуа Эдлера на нашей территории может стать проблемным. Будьте осторожней и по возможности сообщайте патрулю о его местонахождении. — Используете свою должность, герр Сатклифф? Прежде его присутствие вам не мешало, — ухмыльнулся Флориан, с иронией глядя на Гробовщика и его любовника. Забавно смотреть, как они ссорятся — редчайшее зрелище видеть их по-настоящему злыми друг на друга. — Что вы, глава, никак нет. Француа Эдлер пропал в разгар ужасной ситуации, в которой был замешан Вельзевул, пытался похитить моего стажера, верно, Вагнер? Так сказать, не знаю, чего и ожидать… Кого он попытается убить или похитить? — Грелль… — Гробовщик сделал шаг вперед. Он даже не понимал, насколько глупо себя ведет, появляясь здесь, практически разрушая свой идеальный план быть для всех мертвым и уничтожать учеников Мотси. Он просто испугался, что Грелль может быть настолько растерян или в депрессии, что может подставиться под чужую косу или, что хуже, его навыки стали не так хороши, и Флориан его ранит. — Не надо мне говорить, что я обиделся, я же не старый маразматик, который любит строить из себя великого гения, возводя любую мелочь в ранг проблемы. Я не обиделся и даже не хочу тебя убить. Ты бы врача нашел для головы, а то последние травмы, судя по всему, стали последней каплей для прихрамывающих извилин, — абсолютно спокойно сказал Грелль, с помощью Вагнера надевая на себя легкое весеннее пальто. Сатклифф улыбнулся помощнику, поправил любимый тренч и с иронией, слегка поклонившись Берштейну, сказал, что на сегодня тренировка окончена. — Кого-то отсутствие личной жизни сделало настоящей истеричкой. Ты бы кого с отдела попросил, так скоро на людей бросаться будешь, — ядовито прорычал Гробовщик, которого просто убивало такое поведение Грелля. Абсолютно спокоен, игнорирует и даже насмехается. Сатклифф побагровел. Количество нецензурщины в его мыслях зашкаливало. — Даже из уважения к твоему возрасту нельзя быть таким дураком, чтобы не знать — свято место пусто не бывает. Кстати, спасибо, что напомнил о личной жизни. Вагнер, идем зашивать меня, времени нет, вечер-то занят, — Сатклифф справился с собой, улыбнувшись Филлипу. — Я в курсе, что вечер занят, — с такой же улыбкой ответил Филлип. Гробовщик с каменным лицом ушел в противоположную сторону. Грелль мстительно глянул ему в след, не скрывая ехидства. — Скучнейший балаган, — рявкнул Эдлер. Сатклифф мгновенно сделал равнодушный вид, развел руками. — Думай, что хочется, ты мастер создавать иллюзии и верить в них, не замечая правды под самым носом. Берштейн отвернулся с невозмутимым видом. Не хохотать. Не смеяться. Легендарный Франсуа Эдлер был недурственно отшит своей личной мечтой. — Я вижу то, чего не видят другие! — фыркнул Эдлер. — В таком случае, я все равно прав. Вдумайся, дорогуша, если видишь только ты, то может и нет ничего? «Дорогуша» — самое ненавистное прозвище, которое давал ему Грелль, когда они редко, но ссорились. Бесило до глубины души, до дергающегося глаза, заставляя сжимать руки в кулаки. Сатклифф, ничего не говоря, пошел вслед за Вагнером, весь отдел — за ними. И только Флориан, давясь беззвучным хохотом, остался возле Гробовщика. Кински понимал, ему нельзя смеяться, Гробовщик его убьет. Пусть и не сразу, но прикончит, а Флориан вряд ли будет заступаться за своего помощника.