Камикадзе в бигудях

Жар начал спадать только под утро. Благо, лекарства подействовали отлично, к тому же регенерацию никто не отменял. Грелль даже забылся тревожным сном, похожим на полудрему, но проснулся почти сразу, сонно глядя на небольшую лампу у постели. Вагнер сидел рядом в кресле. По нему не было видно, что он устал — сказывалась привычка не спать по ночам из-за дежурств или проделок австрийского зверя. — Кажется, тебе легче. Я принесу отвар, чтобы жажда не мучила. Грелль даже проводить его взглядом не мог, состояние было таким странным, будто он в плену апатии и невероятной слабости. Голова не болела, но он все равно даже моргал медленнее. Все еще чувствовался озноб. Но это уже привычка. Ему часто было холодно без какой-либо на то причины. Вагнер помог устроиться полусидя, поправил подушку и напоил Грелля, который сам себе напоминал бестолковый, не сопротивляющийся ничему кусок желе. Из тела словно ушла вся сила, даже простое действие — глотать — давалось с трудом. — Аманда умница. Недурно поставила на место главу полиции города, а как врала! Это надо было слышать. Талант. Ни покраснела, ни глазом лишний раз не моргнула. — Ей кто-то что-то говорил? — Грелль даже своего голоса не узнал, но Вагнер не обратил на это внимания, осторожно заплетая спутанные алые волосы в косу, чтобы Сатклиффу было удобнее. Создавалось ощущение, будто ему все равно. Общается ли он с начальником с оружием в руке, спорит ли с другом, убивает ли с Джеком Потрошителем или ухаживает за ним больным, обессиленным, он все равно тепло к нему относится, и нет ничего, что изменит его отношение. — Нет, все позже. Я вот что хочу сказать. Нет, извиниться… Грелль слегка недоуменно смотрел на Вагнера в домашней пижаме и с закатанными рукавами. — Простите меня. За все. С самого начала этой идиотской ситуации я вел себя как законченный слепой болван. Сначала та тень недоверия, когда я посмел пустить в голову мысль, что вы покрываете Уильяма и знаете, кто ранил Тилля. Затем еще большая глупость: я не сказал о Вельзевуле и позволил этой твари по имени Спирс подойти к вам так близко, что ему удалось вам сделать больно. И финал — я видел, пусть и не всегда, его дурное влияние, но стоял в стороне и не вмешивался. Нужно было просто взять его за шиворот и вышвырнуть. Нет, лучше бы конечно убить, чтобы наверняка, но и просто вышвырнуть было бы неплохо. — Глупый ты у меня, Вагнер. Ты ничего не сделал неправильного. Наоборот, тебе самому… — Нет. Мое желание не вмешиваться в жизнь близкого человека, отгородиться своей возней с Орсини — само по себе неправильно. Я поступил как ублюдок, стоял в стороне, сочувствовал, лицемерно тревожился, но ничего не делал. Даже с учетом того, что вы очень сильный, я знал, все знали, что близкие люди могут тебя ранить, и нужно тебя от этого беречь. — Это же как сильно Джека Потрошителя любит австрийский зверь, что готов его выхаживать и посыпать пеплом голову за мнимые оплошности? — Грелль почти улыбнулся, ситуация была та еще. — Так сильно что Джек Потрошитель даже не знает глубины этого чувства да и сам зверь даже не догадывается. Но дело ведь и не в Потрошителе. Ты для меня лучший наставник, самый близкий жнец которого я знаю. И мне по сути не важен статус наших отношений, кто я там, друг, союзник, подчиненный, любовник. Меня устроит любая ипостась, главное чтобы тебя все устраивало. И я больше не позволю себе стоять в стороне. Грелль закрыл глаза. Вагнер говорил правильные, а главное честные вещи, от которых, как ни крути, становилось внутри легче. Конечно только время расставит все на свои места. — Вчера приходил Гробовщик. В твою квартиру, когда мы приводили в порядок труп вместе с Ноксом. Я объяснил ему, что случилось. И четко дал понять, что я тебя из своих рук не отпущу. Мне казалось, это промоет ему мозги, он прекратит играть в непонятно что, он ведь сотни раз ревновал тебя. И то, что я ему сказал, должно было бы заставить любого нормального любовника бросить все дела и мчаться исправлять ситуацию. Или хотя бы прикончить Спирса. Но его не было. Сатклифф опустил голову. Да уж, если подобные речи и такая ситуация не вынудила старого дурака все вернуть… Значит он окончательно решил оставить все как есть. Пока сложно было принять этот факт, даже думать о случившемся, куда уж причины выяснять. Есть только один выход. Правильный, пусть и сложный. Забыть об этом. Не думать. Ценить любовь и преданность Вагнера, который рядом и заслуживает бесконечное уважение, а может и что-то большее. Заменить Аманде мать, отца и остальных родственников. Мари погибла, пытаясь выручить его, и это нужно уважать. — Ну и правильно, Филлип, — Грелль слабо улыбнулся, глядя прямо в глаза мужчины напротив. Тот внимал каждому слову, словно знал — сейчас прозвучит нечто важное. — Не отпускай меня. Тогда все у нас будет хорошо. Плевать на этих слепых бестолочей, давно пора подумать о себе. Вагнер улыбнулся в ответ. Наверное, все-таки Грелль во всем прав. И его разрешение на ухаживания, его поведение очень радовало. Пусть и ему самому трудно будет отказаться от прошлого, но Грелль как пламя — он выжжет из его жизни воспоминания о неудачной влюбленности, оставив чувства только к себе. Когда ты рядом с Греллем, твоя главная задача делать все ради него. А о тебе он сам позаботиться, тут и сомнений нет. — И ради всего святого, ложись возле меня, я замерз, — пробормотал Сатклифф, собираясь еще пару часов вздремнуть. — Кстати, насчет святого. Аманда профессионально заставила поверить главу полиции в ее слова с помощью шикарной фразы. Сатклифф хмыкнул: а вот это интересно. — «Врать нельзя, мне в церкви пастор сказал, за это я попаду в преисподнюю и меня будут жарить на сковородке черти», — с улыбкой процитировал Вагнер, помогая Греллю лечь удобнее. Аловолосый затрясся от смеха. — И при этом она врала? Значит, чертей не боится. — Она талантливо делала вид маленькой слепой дурочки, и темы, где могла сболтнуть лишнего, интуитивно обходила. Сказала, что хочет стать актрисой. Сатклифф опять закрыл глаза. Сейчас он, по сути, всем был доволен. Филлип погасил лампу и осторожно положил на тумбочку свои очки. Нужна была передышка. ********** Сонная Аманда, вяло болтая ногами, смотрела на свой завтрак — творение гениального Слингби — почти сгоревшую яичницу. Так себе завтрак, но не хуже «очень полезной» овсяной каши в пансионе. — А кто вы такие? — Эрик, — коротко представился Слингби, пытаясь отмыть сковородку. — Алан, — Хамфрис читал кулинарную книгу, удивляясь, насколько ужасно он знает немецкий язык. Половину из рецепта он не понимал. — А я фрау Аманда. Но я на самом деле не фрау, я леди. Алан поправил очки. — Мы приехали сюда из Англии с мамой. И потом случилось чудо! Меня нашел дядя. А вы его откуда знаете? — Мы с ним работали вместе, — хмыкнул Эрик, удивляясь болтливости сонной девочки. — Вы тоже музыканты? Мужчины переглянулись. — Нет. — Значит со второй работы? Дядя был вашим начальником? — А что ты знаешь про вторую работу? Аманда вздохнула и решила есть творение повара. Не обижать же, он действительно старался на незнакомой кухне разобраться. К тому же, если положить побольше помидоров, которые ювелирно нарезал Алан, запах гари абсолютно не чувствуется. — Там дядя начальник. И со мной все дружат. Кроме Бергера. Он меня боится. — Тебя боится Бергер? Аманда кивнула, стараясь не сильно пережевывать. Нет, мама готовит гораздо лучше. Куда же она поехала, зачем оставила ее в пансионе? Это же предательство. Мама же знала, как она не любит пансионы, и что на все готова, только бы остаться дома. Так старалась учиться. Наверное, успехи были незначительными, а мама хотела порадовать дядю, вот и отправила ее учиться. Или была еще какая-то другая причина… По щекам покатились слезы. Она точно что-то сделала не так, из-за этого и дядя заболел, даже нельзя к нему зайти. — Твоя стряпня ребенка до слез довела, — недовольно пробормотал Алан, — Не нравится — не надо есть. Давай мы поможем тебе одеться и сходим где-то позавтракаем. Вагнер всю ночь сидел с Греллем, он сейчас не сможет тебе помочь, он попросил присмотреть за тобой нас. — Очень вкусно, — икая от слез, сказала девочка, — Все в порядке. Бергер меня боится, потому что я маленькая, и на меня можно случайно наступить или сесть. Так и сказал, чтобы я носила бант на всю голову и он меня мог даже в темноте заметить. Он ведь очень неловкий. Слингби засмеялся. Мда уж, на фоне Аманды Бергер — просто устрашающий великан. Где только нашлась эта худенькая девчушка? Сатклифф что, в отцы решил податься? И выглядит странно. Какие-то шрамы на венах. — Не надо так смотреть, я уже выздоровела, — одергивая задравшийся рукав, попросила Аманда, — Большое спасибо, я пойду к себе. — Может, тебе компания нужна, я не знаю, может… — Спасибо, не надо. Аманда вышла с кухни, украдкой вытирая слезы. Сейчас отсутствие мамы почему-то заставляло паниковать. И дядю ведь она не видела. Но тут есть Вагнер, а дядя ей всегда говорил, что Вагнеру можно доверять, как самому себе. — Это еще что? — Грелль вышел из ванной и увидел плачущего ребенка. Неужели кто-то из остолопов брякнул, куда делась мать девочки? Убить их мало! Сатклифф подхватил расплакавшегося ребенка на руки. Та выдохнула явно с облегчением, теперь она была спокойна. — Алан, Эрик, что можно сделать с ребенком, чтобы довести до такого? — голос был сонным и слегка охрипшим. Сатклифф внес девочку на кухню, гневно сверкая взглядом. — Я что? Я ничего, я вот завтрак готовил, — совершенно растерялся Эрик. — Я сказал Аманде, что помогу одеться, и мы сходим поесть чего-то нормального, но она упорно ела эту подгоревшую мешанину, которую Слингби решил представить завтраком. Сатклифф вздохнул. Хорошо, что утром ему стало гораздо лучше. — Спокойствие, — глядя прямо в глаза девочки, строго сказал Сатклифф. Та от удивления икнула — дядя давно с ней таким тоном не говорил. В последнее время он был к ней так добр, что даже мама удивлялась. — А что вы толпитесь, вы хоть руки с утра мыли? Смерти ради, что за детский сад, — забормотал Грелль, направляясь на выход с кухни, — Руки мойте. Оставалось только слушать ворчание Грелля, который вернулся словно из другого измерения с кипой продуктов в руке. Несколько минут — на плите уже жарилось мясо, нашелся чайник, и все трое сидящих за столом даже трогать сонного не хотели — явно можно получить тем же ножиком, которым он ловко нарезал овощи. Грелль поставил прямо перед носом бывших коллег две тарелки, от души насыпал жареного мяса и поставил перед Хамфрисом красный перец. Аманда получила чай, овсянку, доверху засыпанную цукатами, и строгий взгляд. — Мыла руки, мыла! — демонстрируя идеально чистые ладони, ответил девочка. Сатклифф кивнул и вернулся к плите. — Приятного аппетита, — Грелль начал заваривать кофе. — А ты все помнишь, что я люблю все острое? — Алан опять ощутил болезненный укол вины. Грелль, оказывается, даже мелочи о них не забыл, а они тогда как собаки на него сорвались. — Так сложилось. Зачем приехали? Учтите, сейчас я вам ничем не помогу, пусть хоть сам Сатана Лондон ест. Косы в руки, и к Михаэлису. — Извиниться. За всю ту дрянь, что наговорили, за все. Да и, откровенно говоря, хотели тебя поддержать. Мы надеемся, ты еще всем покажешь. — Куда денется. Я уверен, все хорошо будет. Мы слышали, вы в Иннсбруке с командой серьезно поработали. Грелль поставил перед гостями кофе. Вы поглядите, идеальные друзья. Хотя, все склонны ошибаться. Тогда еще и ситуация нервозная была, любой бы сорвался. — Вы еще клуб поклонения мне откройте, лучшие друзья, я не могу, — хмыкнул Сатклифф, присаживаясь возле девочки. — Ты что, этого у тебя в опере хоть отбавляй. Мы табличку хотим над твоим местом в диспетчерской повесить: «здесь отсыпался после ночных дежурств Грелль Сатклифф. Великий оперный исполнитель, замечательный руководитель и кошмар тринадцатого отдела британского департамента», — радостный, что, кажется, Грелль не держит зла, сказал Алан, отпивая вкуснейший кофе. Грелль засмеялся. — Табличка будет алой, все как надо, мы в курсе твоих предпочтений, — чинно-официозно добавил Слингби. — Мы позовем тебя на открытие столь ценного мемориала вместе с Берштейном, если к этому времени ты его не подвинешь на должности главы. Знаешь, я бы не удивился, если бы узнал о таком развитии событий. Сатклифф польщенно отмахнулся. — Что вы, я против такого. Мороки много, а прибавка к зарплате того не стоит. Мне еще Мари воспитывать. Ну, рассказывай, что я упустил, пока меня не было. Девочка хоть и не понимала многого из разговора дяди с друзьями, но, кажется, все было больше, чем хорошо. Он, конечно, выглядел очень уставшим, но главное — был рядом. Теперь как-то проще было смотреть на ситуацию. — Ты почему расплакалась? Напугали они тебя, что ли? — Где мама? Дядя Вагнер сказал, что она в путешествии. И сказал что завтра, уже сегодня, я все узнаю. Зачем мама отдала меня в пансион? Это потому что я плохо учусь? Но я уже очень стараюсь, и меня учителя хвалят, особенно по немецкому языку! Я буду еще лучше учится, только можно я буду дома? Шутливая атмосфера тут же испарилась. Грелль отставил чашку с кофе. Как жнец, он отнесся к смерти по-философски, хоть и чувствовал свою вину. Но в то же время он понимал — то, что услышит сейчас ребенок, может сильно повлиять на ее будущее. — Скажи мне, Аманда. Как лучше: сказать тебе правду, или сделать так, чтобы тебе было легче, а потом ты все узнаешь, когда повзрослеешь? Я даю тебе такой выбор не просто так, подумай, готова ли ты услышать все, как есть, и повести себя как умный человек, приняв ситуацию, которую не изменишь, или лучше пока оставить все как есть? — Правду. Я умный человек. — Твою мать убили. По моей вине. На меня тоже напали, но это, опять-таки, моя вина и неосторожность. Она отправила тебя в пансион, потому что боялась, что и у тебя будут проблемы. Я понимаю, ты можешь на меня злиться, но… — Какая же моя мама дура! Отправить меня в пансион! Я бы ее защитила! Я бы еще раз убила! Еще и еще! Я бы справилась! А даже если бы не смогла убить, то позвала бы на помощь. Мы живем в огромном доме, на мой крик бы все сбежались, и всякий бы нам помог! Грелль побледнел. Он не ожидал такой реакции. Да и остальные мужчины так же смотрели на покрасневшую от гнева девочку. — Ты не смогла бы… — Смогла-смогла-смогла! Дома оружия столько — да любой дурак бы смог выстрелить. Я уже находила, и не один пистолет, и однажды даже стреляла! Мама меня наказала, мы тебе не говорили. Мы тогда боялись, что ты нас выгонишь, если узнаешь, что я натворила. — Аманда! Если я говорю, что ты не смогла бы его убить, так оно и есть! И если я говорю, что это моя вина, то… — Мы живем в ужасном мире. Зачем нам вся эта полиция, зачем нам все вот это — оружие, армия, короли, если никто тебе не поможет? Только на себя и остается надеяться, верно? Почему она тебе не сказала, что у нее проблемы? Ты бы помог, я знаю, даже если бы она позвонила тебе, ты бы кого-то попросил, и дома была бы охрана. А она ничего не делала. Будто хотела умереть! На возгласы девочки пришел Вагнер. Аманда, опустив голову, закрыла лицо руками. Грелль понимал, в чем-то девочка была права. Пусть и рассуждала резко, но действительно, он звонил Мари и просил говорить, если Уильям будет вести себя хуже некуда. Он оставил достаточно денег, Мари могла, в конце концов, на время уйти. Но, с другой стороны, женщина явно боялась его огорчать. Она верила, что вот ее билет, будущее для дочки, и лучше бы не злить такого покровителя. Какая же жуткая история. Как ни крути, виноваты все. А пострадал ни в чем неповинный ребенок, который лишился последнего родного человека. — Сейчас можно говорить что угодно. Но мы ничего не изменим. Не суди свою мать, люди часто от страха за близких забывают о здравом смысле. Все виноваты, даже я. Мне нужно было с поезда сразу прийти к вам в дом, я уверен, я смог бы помочь, — вмешался Филлип. — Действительно, ничего не изменим. Я поэтому в Бога и не верю, бесполезно о чем-то просить. Делает все как будто бы назло, — сдалась Аманда к удивлению остальных. Истерика прошла, но Грелль понял, скорее всего до девочки еще не дошло осознание. Такое приходит не сразу. — Знаешь, я могу поручиться за двоих в этой комнате — они ангелов терпеть не могут, — намекая на себя с Вагнером, сказал Сатклифф. — За троих. Высокомерные святые твари, а мы за них работай, — хмыкнул Слингби. — Вы такие циники. На самом деле, они и не обязаны сопли за людьми подтирать. Судьбы-то не они вершат… Но порой они перегибают палку со своим «счастье в смирении». ************** Гробовщик вместе с Берштейном второй час не выходили из кабинета. Беседа затянулась. Ситуация была той еще — ничего не скажешь. Ученики злополучного Мотси после смерти Гордона решили действовать, понимая, что злополучный, прежде считавшийся пропавшим Легендарный жнец, вышел из тени. Все считали что он давно исчез — та ситуация с Атлантикой, достаточно нашумевшая, почти навела некоторых жнецов на след Гробовщика, но, как обычно, он вышел сухим из воды. Более того, в спокойном Франсуа Эдлере, проживавшем в Австрии, про которого что и известно — близкий друг великолепного оперного исполнителя — никто бы не узнал Легенду. Да и в самом Сатклиффе трудно опознать жнеца. Обычно они скрытные, люди знают о них крайне мало, а Грелль же, напротив, у многих на виду. К тому же, несмотря на приличное количество недоброжелателей, австрийские жнецы хранили тайну, с чьей помощью спаслись от Бафомета, так что в Вене никто и никогда бы не искал Легендарного отступника. Так по следам Гробовщика, засветившегося в Лондоне и убившего Джеймса Гордона, несколько человек успели пронюхать не только как выглядит Легенда, но и за кем он однажды следил. И, разумеется, устроить скрытую охоту не только за Гробовщиком, но и Греллем. — Ты невнимателен. Кофе налить? — хмыкнул Берштейн, просматривая длинные списки погибших за последнее время жнецов. Сегодня он был абсолютно серьезен и даже угрюм. — Нет. Флориан покосился на старого знакомого, но проигнорировал его мрачный вид. Плевать на какие-то заморочки, сейчас важно было понять, кто жив из учеников Мотси и кого следует опасаться. — Так. Выходит, семеро. И три из них — главы департаментов. Успешные ученики, учителя превзошли, — хмыкнул Флориан, откладывая списки. — Не валяй дурака, Мотси давно бы стал главой итальянцев, он просто не любил показывать, насколько силен. У меня шок был, когда его Грелль без подготовки, так, играючи, на моих глазах распилил. И это еще той, своей старой косой. Берштейн добавил в кофе корицу. Перспективный жнец, талантливый, ничего не скажешь. Хотя и характер у него сложный. Главное, чтобы вовремя брал себя в руки, а то эти сердечные перипетии сильно отвлекают от работы. — Они перенесли мировой сбор. Когда у меня самая сильная команда за все годы! Твари, подозревают, что я тебе помогаю. Займись ими, Эдлер. Иначе я отправлю за ними пятый отдел с твоим преподобным… — Тише, Флориан. Не надо пустых угроз. Отправишь пятый отдел на верную смерть — никогда больше не победишь. Пустая трата ресурса, не так ли ты говоришь в подобных случаях? Такой талантливой команды у тебя еще не было, ты Грелля на руках таскать будешь, чтобы он волчат натаскивал, а все остальные от зависти зубами скрипели. Берштейну очень хотелось достать косу и проткнуть этого гада. Но он был прав. И он был единственным, кто мог бы уничтожить учеников Мотси раз и навсегда, скрыв все концы в воду о старом эксперименте. Информация о старых проделках могла бы не просто лишить его любимой и удобной должности главы департамента, но и вовсе лишить косы — старейшины бы не простили подобного. — Повежливей. Все, вот список тех, кто жив. Это все, что я могу достать по чистым каналам, с незаконной шушерой мне сейчас опасно связываться. — И на том спасибо, — кивнул Эдлер. В кабинет, постучавшись, вошел Кински. Глава департамента быстро кивнул Гробовщику, тот начертил руну невидимости. — Ну что там вам надо от старого больного жнеца? Берштейн удивился, увидев на пороге кабинета Сатклиффа. Грелль, слегка улыбаясь, поправил волосы. По нему трудно было сказать, что вчера с ним произошло нечто жуткое. — О, вы решили почтить меня визитом? — Я хотел спросить у вас лично. Это правда, что в Риме все отменили? Неужели такой важный праздник — и решили перенести? — Да, правда. Мне кажется, итальянцы не уверены в своих силах и тянут время. Меня это тоже порядком злит, но есть и плюсы. Сможете подготовиться на порядок лучше. Сатклифф хмыкнул. Натянутое оправдание. Нет, судя по всему, случилось что-то другое. Наверное, все-таки ученики Мотси ставят палки в колеса. Что же там такого случилось, что Гробовщика тогда убить были готовы, а теперь еще и отделу мешают? — Герр Берштейн, я хочу знать, вы уверены, что моему отделу не грозит опасность? Ходит глупый слух, что на последнем собрании глав департаментов некто Аулор Миросси задавал обо мне много вопросов. Поговаривают, он был учеником того самого Мотси, которого я имел удовольствие убить. Флориан с недобрым прищуром развел руками. Кто бы ни был информатором Грелля, остается шляпу снять, ведь это правда. — А вы чего-то боитесь? Считаете себя и свой отдел уязвимыми, надеетесь, что я вас буду как песик оборонять? — Я хочу знать, готовы ли вы нести ответственность, если мы во время обороны кого-то прикончим. И это уже не будет рядовой жнец, а более весомая шишка, — так же язвительно ответил Грелль. Глава департамента хмыкнул. Возвращается Сатклифф на круги своя. — Если ситуация сложится так, что иного выхода не будет, конечно убивайте, кто же вам запретит. — Нет, глава, я говорю о вашей ответственности. — Полагаю, вы знаете, что я всегда на стороне своих подчиненных. — Вот и славно, — Грелль улыбнулся, — Кстати, мне удалось заставить Вагнера устроиться со мной в оперный театр. Пока будет мне аккомпанировать, но потом мы обязательно споем дуэтом. Так что ждите контрамарки. — Буду счастлив поздравить вас с очередным успехом, — ухмыльнулся Берштейн. Сатклифф вышел из кабинета, весьма довольный собой. Гробовщик стер руну. Странно. Нет, очень подозрительно. Грелль не любил ходить к начальству, а тут как бы и особого повода не было. Все равно бы Сатклиффу вручили официальное письмо, что мировые сборы перенесли. — Тебе не показалось, что это не простой визит? Берштейн пожал плечами. Его тоже смутило поведение Грелля.