Сердце рядом с тобою моё замирает, Коснёшься меня - боюсь, и вовсе растает, Злобу держать на тебя невозможно, Сказать что-то в упрёк - уже немыслимо сложно. Твои глаза - это космос бездонный, бескрайний, Ты красив, как инкуб, как восход солнца ранний, Не идеален никто - это стоит учесть, Но нравишься мне ты таким, какой есть.
Тогда, в гостях у Джотаро с Цезарем, голубоглазый брюнет снился Нориаки в первый раз. С тех пор это начало повторяться с завидной регулярностью. Иногда во снах рыжего появлялись из неоткуда все участники Star Platinum, и тогда всё происходило прямо как в реальности: они вместе гуляли, зависали друг у друга в гостях, шутили и веселились; но через какое-то время омега всё равно, вне зависимости от предыдущего варианта развития событий, оставался один на один с пахнущем морем гитаристом. Тогда они мило беседовали обо всём на свете и ни о чём одновременно, по крайней мере, Какёину так казалось, ведь он редко мог или хотел вслушаться в слова собеседника, будучи слишком увлечённым его чертовски красивыми лазурными глазами, или лежали на мягкой изумрудной траве на каком-нибудь абстрактном склоне и наблюдали за проплывающими в небе облаками, стараясь предположить, какие знакомые объекты они напоминали, или, реже, вместе любовались звёздным небом, держась за руки. В такие моменты рыжий обращал куда больше внимания на то, как бережно альфа сжимает его тощую руку в своей, тёплой и сильной, чем на то, как завораживающе мерцали красавицы-звёзды над головой. Подобные сны частенько бывали размытыми, в них никогда не присутствовала какая-либо хронологическая последовательность, но всё равно после пробуждения на душе Нориаки каждый раз становилось светло и легко, так, будто один яркий сон мог позволить ему отоспаться за все те бессонные ночи, в которые приходилось корпеть над многочисленными заказами. А иногда, погрузившись в мир Морфея, Какёин видел лишь очертания друга, порой нечёткие, порой вообще эфемерные, едва уловимые, и такого рода сны становились для юноши худшей пыткой: достаточно ясные контуры, чтобы захотеть нарисовать, но недостаточно для того, чтобы это сделать. Кстати, рисовал омега грозного альфу со времён прогулки в парке тоже не раз. Чаще всего, одновременно к своему стыду и бесстыдству, рыжий не спрашивал разрешения и просто делал быстрые скетчи, наблюдая за Джотаро, пока тот проводил время с банкой пива в руках на балконе перед сном или настраивал гитару в гараже до начала репетиции. Последнее, стоит отметить, сделать всегда было гораздо труднее, потому что приходилось брать в расчёт постоянно ошивающихся рядом Джозефа с Цезарем. Нет, конечно же Кекс не имел ничего против остальных своих новых друзей, наоборот, с каждым днём всё больше привыкал к ним, но они оказались теми ещё двумя болтушками-шпионками, и скрыть «что-то интересненькое» от их взора представлялось едва ли выполнимой задачей. А потому, чтобы прикрыть свою подпольную деятельность, приходилось временами делать наброски всех участников Star Platinum: так и подозрений меньше, и вопросы лишние тут же отпадают. Уже будучи дома, некоторые особенно хорошо получившиеся скетчи парень обводил и красил. К концу месяца у него набралось много работ, а особенно работ с Джотаро, поэтому для них пришлось завести отдельный скетчбук: красивый, с крафт-бумагой и журавлями на обложке. Задумываться над всей серьёзностью происходящего Кекс начал после одного интересного инцидента. Как-то на практическом занятии его группе предложили модель с довольно нестандартной внешностью: это был высокий, но крайне худощавый парнишка, с радостью купившийся на небольшую наживу, что ему сулила разовая подработка. Кстати, раздеваться догола не было обязательным условием, а потому скромный бета решил остаться в коротких шортах, но даже так Нориаки жаловаться не стал, чуть ли не впервые, ведь опыт обещал быть и правда интересным. Однако проблема подстерегала с той стороны, с которой юноша вообще её не ждал. Начал Какёин, как и всегда, с едва заметного скетча общих очертаний тела, а потому сразу про себя отметил, что парнишка был просто аномально высоким для беты; может даже не уступал в росте Джотаро. Джотаро… Стоило только вспомнить молчаливого альфу, как мысли бескомпромиссно закружились вокруг него одного. Вот бы гитарист как-нибудь захотел побыть моделью во время практического занятия! Он замечательно смотрелся бы в такой же задумчивой и расслабленной позе, которую принял бета напротив, только длинные смоляно-чёрные волосы каскадом спадали бы на мощные плечи, подобно прекрасному водопаду, а кончики ушей скорее всего опалил бы очаровательный огонь смущения; вместо плоского живота можно было бы сейчас оттенять выступающие кубики пресса, а вместо неоправданно широкой улыбки в очередной раз рисовать сердитое лицо с добрыми, блестящими, как спокойное море в лучах закатного солнца, глазами и прекрасными густыми бровями, по которым так и хотелось каждый раз провести пальцами. Интересно, Джотаро возмутился бы? Может, забавно поморщился бы и поспешно отвернулся? А может, нежно коснулся бы лица омеги в ответ, улыбаясь… Ко внешности альфы оказалось легко привыкнуть, и теперь даже его причёска не казалась омеге такой уж противоречащей на общем фоне агрессивного образа матёрого металлиста. — Нориаки. Это кто? — одновременно строгий и удивлённый голос преподавательницы мигом вывел парня из раздумий, и он сначала с опаской обернулся, а потом, убедившись, что она и правда стоит у него за спиной, взглянул на собственный рисунок. Омега моргнул пару раз, не в силах поверить собственным глазам, которые тут же расширились и стали круглыми, как монетки. На холсте стоял, подбоченившись, не скромный бета, а Джотаро, мать его, Куджо. И как такое вообще могло произойти? — Я… — слова застряли комом в горле. Оправдаться омеге было абсолютно нечем: он смутно помнил, как настолько сильно отвлёкся на появившиеся в сознании образы и провёл почти час, аккуратно вырисовывая знакомые формы, но факт остаётся фактом — он отвлёкся и выполнил совершенно не то задание, которое нужно было. — Извините, я… Я сейчас переделаю, — протараторил в конце концов рыжий, быстро отставляя холст в сторону, и выставил на мольберт новый, чистый, трясущимися от лёгкой подкрадывающейся паники руками. Внутренне юноша поблагодарил всех известных ему богов за то, что одногуппникам по большому счёту было всё равно: кто-то хихикнул, переглянувшись, а потом вновь занялся своим делом, кто-то с интересом пытался разглядеть, что такого сотворил Нориаки, но в конце концов вернулся к своему рисунку; главное — никто не отпустил едких комментариев вслух и не начал смеяться, остальное не важно. — Осталось всего полчаса, — тактично напомнила преподавательница, вновь косясь на вполне качественную, хотя и сделанную не совсем по теме, работу. — Ничего, успею, — заверил Кекс, оперативно беря себя в руки и порядком оживляясь, после чего закатал рукава толстовки ещё выше, чем они уже были закатаны, и уверенно улыбнулся, демонстрируя преподавательнице весь свой боевой настрой. Конечно, потерянного времени было уже не воротить, и Нориаки сам не верил в собственные слова, но всё ещё можно было попытаться хотя бы начать новую работу. Стоило рыжему вновь взять в руки карандаш, как он вздрогнул из-за неожиданного вопроса одногруппницы, тихой готки-омеги, которая все свои работы умудрялась делать гораздо более мрачными, чем они на самом деле были: — Псс, Кекс, — девушка окликнула художника тихо, почти шёпотом, пока преподавательница увлечённо комментировала чью-то работу, — а кого ты нарисовал-то? Это тот самый Джотаро, о котором ты рассказывал? — а потом добавила с хитрой, но при этом доброй улыбкой, — так он всё-таки тебе нравится, да? — Н-нет, — тут же запротестовал Нориаки, мгновенно заливаясь краской, хотя и сам не до конца понимал, почему первым делом начал отрицать это предположение, — я же говорил, мы просто друзья, — глупо было надеяться, что девушка поверит. Омега слишком явно запнулся и покраснел. — Неужели? А почему тогда ты постоянно его рисуешь? — как бы невзначай продолжила омега, параллельно возвращаясь к собственному холсту, чтобы вылить на него побольше чёрной краски. — Не важно! — было первым, что пришло Какёину на ум, но только слепой не заметил бы, как он заволновался от такого простого и банального, казалось бы, вопроса, как чуть не выронил из рук карандаш, которым обычно всегда очень ловко управлялся. — И вообще, не твоё дело! — когда кончались аргументы, оставалось пустить в ход только агрессию. Нориаки пытался отрицать, что гитарист нравится ему, но иногда это казалось абсолютно бесполезным и до смешного глупым занятием: что толку убеждать себя в обратном, если от этого всё равно ничего не изменится? Да и что в этом, по большому счёту, плохого? Да, юноша мечтал о полном, пожалуй, даже утопическом равенстве омег и альф когда-нибудь в далёком будущем, однако это совсем не означало, что всех альф он ненавидел. Как, например, его босс, которая взяла их с Полнареффом на работу без какого-либо опыта только потому, что «все альфы одинаковые», и вообще муж-козёл от неё ушёл. С другой стороны, огромный минус во всех этих бестолковых чувствах всё же имелся: Джотаро совершенно точно это было не нужно. Ему никогда не нужна была чья-то привязанность и чья-то симпатия; возможно, он просто родился аромантиком, в чём не было его вины, а возможно, просто настолько ненавидел людей или, как минимум, шумных омег, что даже не допускал возможности когда-нибудь влюбиться. За примером второго варианта далеко ходить бы не пришлось: когда в «Рок Бункер» заглядывали миловидные омеги и даже беты просто для того, чтобы глупо помяться и поглазеть на красавца-продавца, что случалось, впрочем, крайне редко, тот не сдерживал раздражения и от души рявкал на них так, что и приходить им больше не хотелось. Чем чаще Нориаки задумывался над своими чувствами, чем лучше осознавал, что им навсегда суждено остаться неразделёнными, чем отчётливее понимал, что им не стоило давать возможности зародиться, тем сильнее цепи металлического одиночества сковывали сердце. Почему всё должно было случиться именно так? Почему из всех участников Star Platinum ему должен был приглянуться именно тот, кто презирает чувства? Ответ казался одновременно сложным, запутанным и в то же время — очевидным. Куджо точно так же, как и художник, одинок, и точно так же не стремится намеренно найти любви; с ним приятно болтать, несмотря на забавную немногословность, и просто проводить время. Он не задаёт лишних вопросов и чуть ли не единственный относится к Какёину с абсолютными уважением и пониманием; он молчит, когда стоит промолчать, и встревает, когда нужна моральная поддержка. Они с Нориаки отлично понимают друг друга, но при этом остаются очень разными, и это заставляет омегу желать узнать Джотаро ещё лучше, ещё ближе. Весь остаток рабочего дня рыжий омега думал о своём новом лучшем друге, и всё это время в груди что-то предательски ныло от осознания собственной беспомощности, потому что он был не в силах заставить Куджо относиться к себе как-то иначе, не в силах был заставить его ответить взаимностью. А значит, нужно было либо отказаться от этой затеи, либо поставить на кон всё и идти до конца.***
Сказать, что Какёин удивился, когда увидел птицей вылетающего из подъезда Цезаря, запыхавшегося, словно за ним уже несколько километров маньяк по пятам гонится, значит не сказать ничего. Таким взвинченным итальянца омега ещё не видел: он тяжело дышал, его салатовые глаза беспорядочно бегали из стороны в сторону, не находя ничего, за что можно было бы зацепиться, и, ко всему прочему, он даже забыл завязать один кроссовок, что его ни капли не беспокоило. Но больше всего вместе взятого пугал неподдельный тихий ужас, застывший бетонной гримасой на его лице. — Цез, ты чего? Куда так спешишь? — рыжему повезло, что они разминулись, иначе бы порядком обеспокоенного альфу он бы в жизни не догнал. Последний, кстати, скорость всё же сбавил, вынуждая собеседника следовать за ним быстрым шагом. — Джотаро походу снова забрали в обезьянник, — выпалил Цезарь на одном дыхании, мимолётно оборачиваясь к собеседнику, и голос его прозвучал так серьёзно, что Какёин на мгновение даже засомневался, тот ли перед ним пропитанный сарказмом насквозь блондин, которого он знал, или злостный шпион, которого послали его подменить. — Что?! — омега поверить своим ушам не мог. Сегодня должна была состояться первая генеральная репетиция, где парни прогнали бы наконец все песни подряд вместо того, чтобы оттачивать каждую по отдельности, и это должно было стать для всех участников Star Platinum довольно крупным событием, а теперь всё это находилось под угрозой из-за вспыльчивости и упрямства Джотаро! Осознав это, Какёин не на шутку разозлился, но гнев в его душе угас так же быстро, как начал закипать, ведь, по факту, он и сам всегда был не менее упрямым, чем гитарист, и винить его непонятно в чём, не разобравшись в вопросе, было бы неправильно. На смену раздражению мгновенно пришла лёгкая паника: омега отлично помнил, что голубоглазый альфа всегда обожал перепалки и частенько встревал в них, из-за чего пару раз уже отсиживал за различные мелкие хулиганства, но в последнее время, по крайней мере с момента их знакомства, таких случаев не повторялось. Почему тогда Джотаро вновь сорвался? Что с ним случилось? А самое главное — в порядке ли он? — Но почему? — Я не знаю, — честно признался Цезарь, утирая со лба проступившие мутные капли пота, — но я видел с балкона, как Джотаро заворачивает за угол, а потом услышал с той стороны полицейскую сирену. Ну и домой братишка, естественно, не вернулся, — альфа звучал отчасти разъярённо, не был в силах даже расслабить плотно сжатые кулаки, но куда в большей степени — напугано, что вовсе не удивительно, учитывая то, каким заботливым он умел быть, когда дело доходило до его младшего брата. Какёин каждый раз убеждался в его искренней любви к Джотаро всё больше и, в то же время, всё больше сочувствовал тому, как наплевательски Джотаро мог порой относиться к его чувствам в ответ, совершая такие вот опрометчивые поступки. — Я же столько раз говорил ему не лезть в драку… По крайней мере, пока меня нет рядом, — слова давались итальянцу с трудом: он был почти уверен, что опоздай ещё хоть на минуту, и непутёвый братишка полезет в драку хоть с самим полицейским, благодаря чему выкупить его будет уже ой как непросто. — Мы найдём его, — Нориаки пытался звучать уверенно, утешающе, но голос предательски дрогнул. Он и сам прекрасно понимал, что Джотаро является как раз тем человеком, который может усугубить положение собственной импульсивностью. А что, если его задержат на неделю? Или даже на целый месяц? — Спасибо, Кекс, — альфа резко остановился. Омеге показалось, или Цезарь впервые искренне поблагодарил кого-то? — Тогда разделимся. Сейчас скину тебе адреса ближайших участков. Сердце бешено застучало помимо воли Нориаки. Он пытался убедить себя, что всё нормально, и переживать ещё рано, но всё же беспокойство за Джотаро необъяснимым образом росло в геометрической прогрессии, а потому омега сорвался с места, как только получил нужное сообщение, подобно напуганной лани. Какёин потерял счёт времени, мысленно перебирая все возможные варианты событий, а потому не знал, сколько бежал, но дыхание успело сбиться, и теперь сердце готово было выпрыгнуть из груди: внутри всё опалило огнём, лёгкие словно крепко сжали в кулак, и рыжий почти задыхался, но скорости всё равно не сбавлял. Нет, нужно продержаться. А ещё лучше — быть быстрее. Сейчас не важно, как он себя чувствует, не важно, что вот-вот начнёт задыхаться, сейчас главное — найти Куджо и убедиться, что с ним всё в порядке, что он не получил ножевых ранений, что сам не пырнул кого-нибудь ненароком. Не важно, прольются ли краски в сумке, неистово болтающейся на плече; не важно, что от нависающего тёмной тенью беспокойства ноги почти не слушаются и кажется, что вот-вот заплетутся. Всё остальное не важно. Вот он, полицейский участок. Отлично, теперь нужно перевести дыхание, заставить чёртовы колени перестать трястись, как неисправная стиральная машинка, глубоко вздохнуть пару раз, зайти уверенно, спокойно, лаконично и чётко описать внешность гитариста, чтобы его точно ни с кем не перепутали. Результат нулевой. Таких к ним не привозили. Когда Нориаки дошёл быстрым шагом до второго участка, то уже настолько выбился из сил физически и морально, что, казалось, ещё одна неудача, и его клокочущее запуганной бабочкой в груди сердце попросту откажет, и придётся искать не Джотаро, сидящего где-то за решёткой, а окоченевший труп несостоявшегося басиста. Даже открыть тяжёлую дверь после нешуточного забега на дальние дистанции было для омеги теперь сродни подвигу. — К вам не приводили альфу, высокого такого, с длинными чёрными волосами? — расторопно, с нескрываемым беспокойством в голосе, но всё же весьма успешно контролируя избыточные эмоции описал Какёин друга сотруднику полиции, попивающего кофе за стойкой информации. «В этот раз должно повезти, пожалуйста, пусть в этот раз повезёт». — Да, был у нас такой, — пожилой альфа задумчиво почесал бороду, с толикой сочувствия окидывая измученного омегу взглядом. — А он кем Вам приходится? — Он мой друг, — с готовностью пояснил Нориаки, тут же оживившись, и, даже если он пока не знал, в каком состоянии Джотаро прибыл сюда, облегчение будто окатило его тёплой волной, позволяя хотя бы немного расслабиться. Он нашёл Куджо — значит, полдела сделано. Осталось узнать, что с ним, поговорить, возможно, попытаться достучаться до совести, если таковая у него имелась. Рыжий ловко проигнорировал лёгкий оттенок тупой боли, появившийся при упоминании слова «друг» — сейчас не время думать об этом. Сейчас важен лишь Джотаро и его состояние, ничто другое. — Понятно, — пожилой альфа порылся в столе и, выудив оттуда ключи, предложил — пойдём, отведу тебя к нему, — очевидно, поверив на слово омеге, глядящему на него щенячьими глазами, полными одновременно удушающей тревоги и успокаивающей надежды. — Спасибо большое! — рыжий свято верил, что мужчине полагаются настоящий нимб и белоснежные крылья на небесах, а ещё верил в то, что успел вовремя, ведь в противном случае его просто не пустили бы к виновнику торжества. По крайней мере, судя по спокойной реакции полицейского, дел натворить гитарист ещё не успел. Мужчина не без усилий отворил внушительную дверь, за которой располагались несколько изоляторов временного задержания, и кивнул на самую дальнюю решётку: — Он? Рыжий моргнул пару раз, пытаясь привыкнуть к приглушённому освещению, а потом застыл, как вкопанный, поглощённый водоворотом противоречивых чувств. Это был и правда Джотаро, и первые мгновения Нориаки хотелось кинуться к нему на шею, расплакаться от радости, прижимаясь всем телом, вновь вдохнуть его дурманящий морской запах, но почти сразу же к этому мимолётному триумфу примешалась бурлящая ярость. Куджо развалился на койке, почти единственном предмете мебели, что вообще был в изоляторе, и с абсолютно скучающим лицом, не выражающим никаких эмоций, пялился в белый потолок пустым потухшим взглядом. Ладно, спокойный Джотаро лучше злого, это омега по их частым перепалкам с Цезарем понял, но всё равно он выглядел слишком спокойно для кого-то, попавшего в отделение полиции за драку. — Да. Я внесу за него залог. Только дайте мне минуту, — стальные нотки в этот раз прозвучали в холодном голосе юноши. Нет, сюсюкаться с Джотаро, из-за которого придётся перенести важную репетицию, юноша был точно не намерен. Полицейский понимающе кивнул и великодушно оставил парней наедине; почти наедине, если не считать, конечно, компанию каких-то оборванцев в соседней камере. И они, и сам Джотаро, стоит отметить, выглядели помято; первые с головы до ног были усыпали синяками и ссадинами, последний так вообще стал красавцем, каких Земля не видывала: с фингалом, наливающимся вокруг глаза, со следами подсохшей крови на кулаках. Выводы напрашивались сами собой. — Нори? — дверь закрылась достаточно громко для того, чтобы Джотаро повернулся к источнику звука, и Какёин, видимо, своим внезапным появлением, мягко говоря, застал его врасплох. Зачем он пришёл? А главное, как узнал, где искать? Рыжий нарочито медленно подошёл к решётке, недовольно скрестив руки на груди, всё ещё пытаясь отдышаться и унять лёгкую дрожь во всём теле после марафонского забега, и остановился только перед самой лавкой, неподвижно, словно статуя в каком-нибудь красивом роскошном саду. Множество взаимных вопросов натянутой струной повисло между парнями в воздухе, и Джотаро от одной этой давящей, почти удушающей тишины уже сквозь землю захотелось провалиться. Он хотел взглянуть на Нориаки ещё раз, но просто не смог; его многозначительное молчание давило на совесть куда сильнее самых красноречивых слов. Лишь спустя пару секунд рыжий решился нарушить тишину. — Только не говори, что ты подрался с какими-то рэперами, потому что они назвали рок говном, — шутка вышла смешная, ситуация — страшная, потому что омега хмурился, а не улыбался, потому что сказал это с прямым упрёком, с явным неверием, потому что допускал, что даже такое первое попавшееся под руку предположение могло оказаться правдой. Куджо было горько разочаровывать Нориаки, и всё же именно к этому всё и шло, а потому он продолжал молчать, заставляя себя сверлить потолок взглядом, ведь точно знал: стоит ему взглянуть в аметистовые глаза, и давление совести станет слишком большим, чтобы его с достоинством выдержать. — Я думал, ты выше этого, — омега почти плюнул эти слова, резко, жестоко, будто ножом по сердцу. Зачем он говорит ему всё это? Он ведь и сам понимает, что Джотаро вполне мог до такого опуститься, что у него кулаки без причины постоянно чешутся, понимает, что Джотаро — импульсивный придурок, которого пальцем в драку помани, и он полезет. Куджо так и не смог ответить — стыдливо отвернулся, сжимая челюсть, поддаваясь юношескому упрямству, и молчал долго, упорно. Это была немая битва, искрящее столкновение двух людей, твёрдо стоящих на своём. Если бы не поднявшийся бубнёж тех горе-рэперов позади, стало бы совсем душно. Слишком давящая атмосфера, слишком сверлящий взгляд сиреневых разочарованных глаз. В конце концов Джотаро сдался — не мог так мучить омегу, смахивающего прилипшие ко лбу от пота пряди, не мог ждать весь вечер, пока Нориаки уйдёт и оставит его наедине со своими проблемами, потому что понимал, что не уйдёт, не оставит его одного. Гитарист буркнул едва слышно, но резко, чтобы не осталось вопросов: — Они первые начали. — Боже, Джотаро, да ты не лучше ребёнка! Серьёзно? — рыжий в очередной раз за вечер ушам своим поверить не мог. Неужели, альфа и правда полез в драку под таким глупым предлогом? Неужели, его выдержка была настолько никчёмной? Это не укладывалось в голове: он ведь так гитаристом восхищался, а теперь оказывается, что тот даже обычное глупое высказывание мимо ушей пропустить спокойно не может. — Чего?! Да мы вообще ничё не делали, — вклинился вдруг один из альф, что всё это время наблюдали за происходящим, да с такой интонацией, будто все вокруг ему должны. — Хорош пацана пилить, лучше к нам подойди, — главный, судя по одобрительной реакции остальных двоих, альфа широко улыбнулся, обнажая ряд кривых зубов, — пообщаемся, — и от того, как мерзко он покачал бёдрами и поиграл бровями, инстинктивно обернувшегося Какёина чуть не передёрнуло. На душе мгновенно стало противно, словно в болото с головой окунули, только изнутри, а вдоль позвоночника пробежали мурашки, даже несмотря на то, что альфы не имели возможности подойти ближе. Как же Нориаки устал жить в бесконечном страхе, пока по улицам ходят беспризорно такие отбросы общества; как устал от бесконечных шуток и унижения, словно он — безжизненная вещь, а не человек, словно он игрушка для удовлетворения, а не омега. У Какёина была, чёрт возьми, гордость, слишком большая, чтобы это стерпеть; однако только он повернулся к нахалам и хотел было ответить что-нибудь максимально едкое, как вздрогнул из-за оглушительного удара обеих рук Джотаро о решётку: гитарист буквально навалился на неё всем своим весом, яростно, точно разъярённый хищник, запертый в клетке и отчаянно рвущийся в смертельную схватку с глупцом, который его запер. — Заткнись! Не смей так говорить с ним! — низкий бас вышел злобным рыком из самых недр груди, таким, что волосы вставали дыбом, а сердце уходило в пятки. Галдящие альфы тут же умолкли. Впервые Куджо ощутил столь яростное, почти животное желание разорвать кого-то в клочья, избить до потери сознания, может, даже убить. — Помолчи, Джотаро! Я сам разберусь! — Какёин и сам практически сорвался на крик. Это было слишком. Его разрывало от смешавшихся в коктейле эмоций: облегчения от того, что Джотаро с хулиганами не поубивали друг друга, смущения от того, что альфа так рьяно пытался его защитить, и по этой же причине — глухого гнева и тягучей обиды. Почему Джотаро иногда думал, что омеге на каждом шагу обязательно нужна помощь? Почему иногда пытался сделать что-то за него? Неужели настолько не верил в него? Может, ни капли не доверял? Считал настолько чертовски слабым? Об этом даже думать не хотелось, и всё же назойливые мысли неумолимым ураганом кружились в голове, которая шла из-за этого кругом. — Это с вами-то Джотаро подрался? — рыжий вновь обернулся к обидчикам и одной интонацией поумерил их спесь, полностью обесценивая предшествующую этой ситуации драку. — Тогда не удивительно, что он выиграл. — Нориаки не знал наверняка, выиграл ли гитарист, но почему-то был уверен в этом, и это давало ему сил выглядеть достаточно надменно, чтобы вывести альф из себя. — Чё ты сказал? Не выигрывал он, нас копы растащили! — у парней чуть пена изо рта не пошла от того, как колко уязвили их самолюбие, но Какёин уже не слушал. Он лишь тяжело вздохнул и снова повернулся к Джотаро, старательно сдавливающему стальные прутья в руках, будто это могло помочь избавиться от них, и выражение его хмурого лица при виде омеги рядом тут же приобрело мягкость, сожаление. Нориаки глубоко, вымотано вдохнул, когда в очередной раз так и не смог поймать взгляд человека, дарившему одновременно утешение и боль, чувство защищённости и полную неуверенность. Человека, чьи пальцы играли на струнах души омеги виртуознее, чем на любой гитаре. — Ты хоть представляешь, сколько я тебя искал? Сколько километров пробежал за сегодня? Как сильно Цезарь волновался? — рыжему удалось пристыдить альфу уже тысячу раз, и он лишь снова потупил взгляд, опустил голову, но останавливаться на этом омега не собирался. Ещё немного, буквально чуть-чуть, и, может, хоть что-нибудь в этой красивой голове да останется. И снова тишина на добрую минуту; и снова Джотаро молчит, как партизан. Как же с ним иногда тяжело… Да так, что бросить всё порой хочется. — Снова молчишь? Что, сказать нечего? — Прости, Нори, — выдохнул альфа, грузно присаживаясь на край койки, так и не найдя в себе сил взглянуть в аметистовые глаза. Стыдно. Страшно. Потому что поступил как придурок. Потому что рыжий больше не будет им восхищаться, и от этого сердце почему-то неприятно ноет. Потому что теперь Кекс в полной мере узнал и такую сторону Джотаро: упрямого барана, который скорее язык в задницу засунет, чем нормально объяснит ситуацию. — Что ты всё «Нори» да «Нори», — покачал головой Кекс, словно уставшая мать, готовая вот-вот простить непутёвого нашкодившего сына, и действительно звучал теперь не обиженно, а измученно; даже перестал пытаться взглядом в альфе дыру прожечь. — Вставай. Пора домой, — с этими словами юноша не спеша удалился, а вернулся лишь через пару минут уже с тем самым добродушным полицейским, у которого в руках сверкала связка ключей. Но даже когда Джотаро выпустили на свободу, на душе у него всё равно было по-прежнему паршиво: Какёин мало того, что в нём разочаровался, так ему ещё и пришлось внести залог из своих денег. Вина подобно кислоте сжигала Куджо изнутри с каждым новым шагом. — Джотаро, пожалуйста, не делай так больше, — начал Нориаки по дороге из участка, — я не знаю, что там у вас произошло, но неужели ты не мог просто проигнорировать их? — теперь омега не упрекал, но умолял, хватаясь за тонкую ниточку надежды на то, что здравый смысл взыграет в друге. А ещё ему и самому стало немного неловко: не слишком ли сильно он наседал? Конечно, он хотел устроить воспитательный момент, но ни в коем случае не хотел Джотаро таким поведением унизить или оскорбить. Возможно, мягкой интонацией омега хотел попытаться негласно извиниться; а что, альфа и сам в словах не силён, значит, намёк понять должен. — Мог, — коротко бросил Куджо, не спеша следуя за басистом в сторону дома, но не нашёлся, что ещё добавить, а потому на этом разговор на ближайшие несколько минут был окончен. По факту, гитарист не знал, сумел бы он проигнорировать очередную провокацию со стороны каких-нибудь идиотов, поэтому и не стал давать пустых обещаний и вообще хоть как-то отвечать на просьбу друга, но, стоило только подумать об этом, как вдруг Нориаки обогнал его и резко остановился прямо перед ним, как он обычно делал, когда Джотаро пытался избежать неудобной коммуникации. — Тогда обещай мне. — Нори, я… — начал было Джотаро, судорожно пытаясь подобрать хоть какое-то адекватное оправдание тому, что не может дать обещания, которое возможно не сдержит, но рыжий вновь его перебил. — Обещай, — и лицо его приобрело какое-то несчастное, почти обречённое выражение, а руки сжались в кулачки, будто за эти заветные слова он готов был полезть с самим Джотаро в драку. Он боялся, по-настоящему боялся, что альфа не сможет пообещать ему этого, а потому становилось ещё больнее смотреть на синяки и царапины на его побитом лице, думать о том, что он может легко получить их в ближайшем будущем снова. Нориаки не простил бы себе, если хотя бы не попытался образумить человека, ставшего ему по-настоящему дорогим за время их знакомства. — Я постараюсь, — мягко ответил Куджо, найдя подходящий компромисс, и набрался смелости взглянуть другу в глаза, с облегчением наблюдая, как постепенно расслабляются мышцы его милого обеспокоенного лица. Такой вариант устроил обоих. — Спасибо, — Нориаки впервые за вечер улыбнулся — искренне, с неподдельным облегчением, и странное тепло разлилось у Джотаро по телу от этой слабой, красивой улыбки. Только сейчас он понял, как ему этого не хватало; не хватало видеть такую улыбку Какёина, которую он больше не показывал никому на свете, не хватало видеть его вновь спокойным, счастливым. Вдруг альфе показалось, словно таким рыжего он не видел не один вечер, а целую вечность, обратившуюся бесконечной пыткой. — И позвони Цезарю, он правда очень волнуется, — добавил басист, вновь зашагав в сторону дома, ведь из-за того, что не на шутку завёлся, и сам чуть не забыл об итальянце, который, должно быть, места себе сейчас не находил.***
— Пойдём ко мне, я помогу обработать раны, — предложил омега, когда парни, наконец, достигли лестничной клетки. Дома у Джотаро никого пока не было, потому что Холи всё ещё работала в счастливом неведении, а Цезарь вообще успел добраться до самого дальнего полицейского участка, а потому Нориаки постарался всем своим видом показать то, как твёрд был в своих намерениях, а также то, что возражений в свой адрес не потерпит. — Не надо. Я сам, — ожидаемо ответил Куджо, ведь ему и так было ужасно неловко из-за всей этой ситуации, а ещё больше нагружать омегу точно не хотелось. Даже если в глубине души он и признался себе, что, может, хотел бы почувствовать, как заботливые руки басиста касаются его лица. — Ты и так за меня залог внёс. — Ну так потом вернёшь, — предложил Какёин на удивление задорно, заставляя груз вины хоть немного сдвинуться с плеч альфы, — а теперь заходи. И возражения не принимаются! — с этими словами юноша открыл дверь своей квартиры, и Джотаро с тихим «ну и ну» всё-таки проследовал за ним, послушно, не пытаясь больше сбежать под неубедительным предлогом. Может, любопытство взяло верх, поскольку в гостях у Нориаки гитарист никогда не был, а может, с омегой просто не хотелось пока расставаться. На самом деле, будь его воля, он предпочёл бы, наверное, жить с ним, а не с Цезарем; живи они с Кексом вдвоём, могли бы рассесться по углам, Джотаро — с гитарой, Нори — с графическим планшетом, и заниматься своими делами, изредка перекидываясь мемами или заводя разговор. Вот это была бы мечта, а не жизнь. Впрочем, Куджо порядком удивился, как ему вообще удалось так красочно представить их с омегой совместную жизнь, не говоря уже о том, что представил он её почему-то без участия чьих-либо родителей. Квартира Нориаки оказалась небольшой, но уютной, а его комната стояла отдельным особняком, его личной крепостью, где он мог запереться от любых невзгод. Ну, или почти любых: миссис Какёин не особенно жаловала запертые двери, хотя и не запрещала запирать их, потому что уважала личное пространство сына и не хотела снова видеть то, чего не должна была, из-за его не вовремя взыгравшихся юношеских гормонов. В связи с этим и некоторыми другими факторами Нориаки больше любил ходить в гости, чем звать гостей к себе, но Джотаро был исключением — ему показать свою комнату поближе омеге хотелось. Иногда он даже думал, что Джотаро вообще слишком часто становится золотым исключением из любых его правил, но осознавать этот факт, впрочем, было вовсе не горестно. — Посиди пока здесь, я принесу кое-что и вернусь, — предложил рыжий, заведя друга в своё гиковское царство, на что гитарист согласно кивнул, поспешно устраиваясь на мягкой кровати, и принялся беспардонно озираться по сторонам. В спальне Кекса было много зелёного, что неудивительно, учитывая его исключительную любовь к изумрудному цвету, а на стенах висела куча постеров, причём не только с рок группами, но и с персонажами из видеоигр. Первым делом взгляд Джотаро привлекли не плакаты, а рабочее место друга, с большим стационарным компьютером, ноутбуком, мирно лежавшим неподалёку, огромной, почти устрашающей этажеркой с многочисленными дисками и геймерским креслом, таким, которые доселе альфе приходилось видеть разве что в фильмах про киберпанк. Помимо всего этого в личной спальне Нориаки имелись и небольшая плазма с дорогой приставкой, а также завалы из коллекционных фигурок, красок и других вещей на полках и вообще всех плоских поверхностях. Но тем, что рассматривал Куджо дольше всего, стали вишни. Они мягкой горой лежали у спинки кровати, и среди них совершенно точно невозможно было найти хотя бы две одинаковых. Юноша не сдержал улыбки, представив, как омега приходит после работы домой, уставший, и плюхается с разбегу в эту гору, зарываясь в ней подальше от внешнего мира. — Да у тебя нос разбит! — испуганно пролепетал Нориаки, когда вернулся с небольшой аптечкой в руках, и, оперативно устроившись рядом с альфой, незамедлительно принялся протирать обеззараживающим средством синяки и ссадины на обветренной коже. Джотаро, кстати, даже не зашипел ни разу, хотя рыжий заметил, как сжались его кулаки: было больно, и Нориаки это понимал, а потому положил ладонь свободной руки на один из кулаков альфы, чтобы хоть как-то оказать малейшую поддержку, и тот, как ни странно, медленно разжался, словно доверившись мягкому прикосновению; более того, гитарист аккуратно взял потом руку Кекса в свою, трепетно, словно та была хрустальной, взглянул на неё, такую маленькую по сравнению с его собственной огромной лапищей, и с нежностью огладил большим пальцем, словно это Какёину нужна была поддержка, а не ему самому; словно в этот жест он попытался вложить извинения красноречивее, чем те, которые мог произнести вслух. Всего пара простых движений, но почему-то они казались крайне заботливыми, очень личными, возможно даже интимными. В этот момент рыжий уже накладывал заживляющую мазь на синяк под глазом Куджо, но от мимолётного прикосновения замер, заглянул в глубокие, словно сам океан, глаза напротив, и оба парня зависли, прямо как видеоигра при плохом интернет соединении, выпали на несколько секунд из мира, забыли, как дышать. Но даже со странной недосказанностью, витающей в воздухе, тишина, повисшая между ними, в этот раз была по-своему уютной, совсем не такой, какой была в изоляторе ещё полчаса назад. Теперь они просто открыто любовались друг другом, не в силах вовремя одёрнуть себя и взять в руки, не замечая, как странно это может выглядеть со стороны, не пытаясь размышлять сейчас над тем, почему какое-то время взгляд отвести было невозможно. Наконец, Нориаки улыбнулся и, Джотаро готов был поклясться, склонился к альфе чуть ближе, возможно, чтобы рассмотреть получше раны, но вместо того, чтобы позволить умиротворяющей тишине задержаться в спальне доброй гостьей ещё хотя бы на мгновение, тихо похвалил: — Всё. Ты мужественно терпел, хороший мальчик, — в потом тихо хихикнул и прикрыл глаза, так невинно, как хихикают обычно дети, не сдержавшие мимолётной радости от внезапного подарка. Альфе же было не до смеха: он неловко отвёл взгляд и почти разозлился на странное щекочущее чувству внутри, на незваное смущение, которое вдруг овладело им с головой, как незримые лески овладевают марионеткой. — Хочешь со мной в приставку немного поиграть? А потом как Цезарь придёт, пойдёшь домой, — предложил омега, заметив замешательство друга, и наклонился к Джотаро вновь с такой милой улыбкой, чтобы поймать его взгляд, что тот просто физически не смог отказать.***
Джотаро заранее приготовился к тому, что в "Mario Galaxy" он будет исполнять роль звёздочки-помощника, а не Марио, поэтому не стал даже пытаться оспорить выбор друга. На самом деле, такая второстепенная роль предлагала ряд неоспоримых плюсов: чем меньше функций нужно выполнять в игре, тем проще, а альфа был всё-таки тем ещё игроком, так что просто летать вокруг и собирать для омеги монетки и другие бонусы казалось пределом совершенства. Даже несмотря на то, что и с этим юноша справлялся далеко не на сто процентов. — Джотаро, ты снова пропустил монетку! Сконцентрируйся, — ругался время от времени Кекс, стараясь, однако, звучать не слишком категорично. Когда они играли наедине, рыжий даже почти не обзывался и не язвил, в то время как в компании не упускал возможности назвать друзей «ослами» или заметить, что у них «руки из жопы растут». — Я пытаюсь… — сдержанно отвечал тогда Куджо, и правда прилагая максимум усилий, чтобы не пропустить вновь злосчастную монетку, но потом всё равно где-нибудь лажал или не успевал среагировать на очередную просьбу Кекса, и тот вновь начинал злиться, и так по кругу. Будь остальные участники Star Platinum здесь, может, юноша запустил бы геймпадом в кого-то из них со злости, но с басистом наедине он часто старался быть сдержанным. Это казалось странным и ему самому, и всем в его компании. Почему так происходило? Возможно, Джотаро неосознанно хотел показать омеге, что не все альфы одинаковые, хотя тот и так это прекрасно знал, а возможно рыжий просто оказался единственным не раздражающим омегой во всём белом свете, даже если пытался порой съязвить или подколоть. — Джотаро, хватит отвлекаться! — Какёин начал фразу с недовольством, а закончил с тихим смешком, когда мельком взглянул на Джотаро и понял, что тот почему-то смотрит на него в ответ, а не на экран телевизора, куда по идее должен был. — Эй, у меня что, что-то с лицом? — Нет. Извини, — буркнул альфа в ответ и уставился на бегающего в экране Марио. Справедливости ради, претензии Нориаки не были безосновательными: Куджо и правда много отвлекался, ведь наблюдать за лицом Кекса и малейшим изменением его выражения оказалось гораздо интереснее, чем за однообразными полётами звёздочки: рыжий смешно морщил веснушчатый нос, когда очень концентрировался на чём-то, прикусывал губу, когда не мог пройти особенно сложное место, радостно улыбался, когда бил собственные рекорды. Это завораживало, как профессиональный сеанс гипноза. Через какое-то время мир был пройден, и Кекс устало плюхнулся на кровать, бормоча что-то про то, как долго придётся перепроходить теперь всё ради достижения лучшего результата. Джотаро почти чувствовал вину, падая на спину рядом с другом: его комната всегда была его крепостью, тем местом, где он мог расслабиться вдали от социума, запереться в любой момент и быть собой, играть на Матовой Малышке ночами напролёт и просто огородиться от всего внешнего мира, для него не существовало места в мире лучше; и всё же лежать вот так в гостях рядом с Нориаки было почти так же естественно и уютно, как дома. Джотаро лениво повернул голову к басисту, но не решился пока снова заговорить: забавно было молча наблюдать за тем, как юноша с раздражением потирает уставшие глаза, потому что каждый раз, когда омега сердился или грустил, он всё равно оставался красивым. Цезарь как-то назвал его «стрёмненьким», акцентируя внимание на чересчур уж стройной фигуре и множественных неровностях лица, но Куджо не понимал, чем это может портить общую картину. Омега такой, какой есть, и не становится из-за этого хуже. Его несовершенства идут именно ему, так, как не пошли бы никому другому; его несовершенства делают его идеальным. Да и к тому же, гораздо лучше смириться со своими недостатками, чем бесцельно оплакивать их, не так ли? — Ты не поверишь, что я нарисовал Джозефу, — посмеялся вдруг Какёин, тоже поворачиваясь к гитаристу и явно пытаясь заинтриговать его своей лисьей ухмылкой. Праздник и правда стремительно приближался — оставалась всего пара дней, и именинник, стоит отметить, тщательно готовился: спрашивал периодически в общей беседе, какую музыку добавить в плейлист, каких закусок купить побольше к столу и каким алкоголем запастись. Насчёт последнего, кстати, ударник получил множество советов от сами-знаете-кого. — Дай угадаю, — уголки губ альфы поднялись помимо его воли, потому что, зная объём завидной фантазии омеги, предположения в голову лезли самые дикие, — он там в сияющих доспехах летит на побеждённом драконе с прекрасной итальянской принцессой на руках? — Не совсем, но близко, — гордо выдал рыжий, посмеиваясь над такой интересной теорией, а потом эпически вскинул руки, словно рассказывая какую-нибудь древнюю легенду, — он там скачет по джунглям на огромном тигре с прекрасной амазонкой за спиной. — Ещё лучше, — усмехнулся Джотаро, боясь на самом деле даже представить такую картинку, но с удовольствием представляя при этом, какое выражение лица будет у именинника, когда он это увидит. А ещё возникал вопрос: осмелится ли он показать свой подарок Цезарю и получить по лицу, или же предпочтёт упрятать за кровать и унести этот секрет с собой в могилу? Как сделал со своим портретом Куджо, например. В противном случае надоедливый старший брат увидел бы её и обязательно прикопался бы. — Классные серьги, — вдруг заметил юноша, кивая на шарики, свисающие на цепочках и жутко напоминающие вишни. — Тебе идут. — Да, я знаю. Это мои любимые, — гордо заметил Кекс, с сожалением добавляя, — только в них спать неудобно, а похожих найти не могу, — а затем взгляд сиреневых глаз скользнул по лицу друга к его ушам, которые тоже были проколоты, каждое, по скромным наблюдениям омеги, как минимум раз по шесть. — А тебе зачем столько? Думаешь, чем больше, тем круче? — широкий рот скривился в издевательской усмешке. — Заметь, это не я сказал, — подколол Куджо в ответ, — на самом деле, каждый прокол символизирует мою победу в драке, — значит, у Нориаки нет маленьких серёжек-вишен? Это надо запомнить. На лице Нориаки сперва мелькнуло мимолётное удивление, но по тому, как сильно сомкнулись губы альфы в тщетной попытке сдержать смешок, омега понял, что его надули. Что ж, если Джотаро может придумывать совершенно несуразные легенды, то значит, и Нориаки тоже мог это сделать: — А ты знал, что чем больше у альфы серёжек, тем меньше у него член? — Пошёл ты, — посмеялся в ответ Куджо, и омега с возмущённым «Джут, ты придурок» зарядил в собеседника большой вишней. Брюнет не растерялся: поймал отпружинившую от лица игрушку и ответно запустил во владельца. Реакция последнего поражала: он не только отбил атаку, но и ловко соскользнул с кровати, прячась за ней, как в окопах. — Ах вот ты как?! Ну держись, Куджо, — голос омеги стал на удивление низким из-за нескрываемой угрозы. Парень молниеносно вскочил на ноги и понёсся к шкафу, попутно уворачиваясь от новых снарядов, а достигнув цели настежь раскрыл дверцы и достал оттуда две охапки совсем небольших плюшевых вишен. — Думаешь, я тебя не переиграю? Думаешь, не уничтожу? — Нориаки стоял спиной к гитаристу, которому нечего было больше отправить в полёт, и плечи его начали подрагивать от наигранного злодейского смеха. — Я тебя уничтожу, — омега нарочито медленно обернулся к другу, так, чтобы это движение буквально было пропитано чистым пафосом, и встал в необычную, невероятную позу, подготавливаясь взять реванш. — Попытайся, — огрызнулся в ответ Джотаро, всё ещё сидя на кровати, подыгрывая. Даже встать не потрудился, какая спесь! — Эту атаку никому ещё не удавалось отразить, — слишком уж важно прозвучало из уст человека, держащего две горсти плюшевых игрушек, — изумрудный… — омега заметно напрягся, — всплеск! — через мгновение вишни градом посыпались в сторону альфы, и всё, что ему оставалось, это закрыться руками в тщетной попытке защититься. Их было слишком много, чтобы отбить все, а потому ещё через мгновение Нориаки схватил ближайшую вишню внушительных размеров и кинулся на гитариста и, опрокинув на спину, начал душить своим новым оружием. Куджо не сдавался: легко вырвал игрушку из рук противника, а потом схватил того за запястья и подмял под себя, не налегая всем весом, чтобы не раздавить случайно, но и не ослабляя хватки. Теперь басист извивался под ним, как уж на сковородке, кряхтел в попытках вырваться, но большие сильные руки стальной хваткой пригвоздили его тонкие запястья к кровати, не оставляя и малейшей надежды на побег. — Невозможно! Никому ещё не удавалось остаться после этого в живых! — не унимался Какёин, окончательно вошедший в образ, и Джотаро не выдержал — приглушённо, гортанно рассмеялся, ослабляя, наконец, хватку, а потом вдруг поймал взгляд успокоившегося друга и умолк. Нориаки под ним застыл, как бездыханная кукла, оставил попытки выбраться, взглянул в лазурные глаза с непонятными эмоциями: лёгким удивлением, глубоким восхищением, неожиданным смущением. Куджо и сам не мог пошевелиться: вместо того, чтобы, наконец, слезть с омеги и дать немного свободы, продолжал нависать над ним, рассматривая бессчётные созвездия веснушек на бледной коже, приоткрытые тонкие губы, искусанные в клочья за время игры в приставку, едва заметный румянец, словно мелком нарисованный на щеках. Иногда, когда рыжий был особенно близко, его хотелось рассматривать внимательно, долго, чтобы запомнить расположение каждой веснушки, каждой реснички, чтобы поймать каждую улыбку и чтобы улыбнуться в ответ. И вновь это странное, незнакомое, пугающее чувство, сводящее грудь изнутри, и вновь альфа ловит взгляд блестящих, похожих на цветочки сирени, глаз, и вновь атмосфера становится странной, не давящей, но и не менее напряжённой, чем была во время драки. Никто не решался нарушить тишину первым, а потом дверь спальни вдруг распахнулась. — Мам?! — вскрикнул Нориаки в неверии, будто очнувшись от продолжительного сна. На пороге стояла миссис Какёин, и брови её от развернувшейся картины полезли на лоб со скоростью света. Парни так увлеклись, что не услышали ни звука отворяющейся входной двери, ни шагов женщины в коридоре. — Привет, Нори, — порядком опешив, поздоровалась Сакура, а потом удивление в её тоне сменилось на преподавательскую строгость. — А ты Джотаро Куджо, я так понимаю? Альфе сквозь землю хотелось провалиться. Не так он представлял себе знакомство с родителями Нориаки. Да что уж там, он вообще его по какой-то причине ещё никогда не представлял — возможности не выдавалось подходящей. — Здравствуйте, — было единственным, что Джотаро смог из себя выдавить после неоправданного короткого молчания, прежде чем в миг слезть с басиста и медленно встать на ноги рядом с кроватью, аккуратно, наблюдая за реакцией женщины, словно та — хищник, готовый наброситься на него при любом неверном движении. Сакура же в ответ наблюдала за реакцией альфы, оценивающе оглядывала его, небрежно поправляющего одежду, точно королева, что проводит тщательный отбор претендентов на руку драгоценного сына. — Извините, это не то, что вы… — только начал Джотаро, как лицо властной омеги вдруг приобрело гораздо более расслабленный вид. — Нори, ты бы хоть дверь запирал, ну ей богу… а лучше бы вообще в отель поехали. И я надеюсь, у тебя не «эти дни»? — Мама! — одновременно возмущённо и умоляюще вскрикнул Кекс, моментально заливаясь краской, но Сакура пропустила упрёк мимо ушей и развернулась к сыну спиной. — Кстати, Джотаро, за тобой там Цезарь пришёл, — добавила она, вновь окидывая юношу оценивающим взглядом через плечо, — но вы хоть чаю попейте на дорожку, как закончишь тут с Нори, — господи, Какёину давно так не было стыдно: ему хотелось рассыпаться на атомы и улететь в окно, чтобы хоть как-то отмыться от позора, или закрыться одному в комнате минимум на неделю, но, к сожалению, ни один из этих вариантов в жизнь воплотиться не мог, а потому оставалось только закрыться руками и беспомощно простонать, как каторжник стонет от тяжёлой работы. Мать, унижающая перед лучшим другом – это худшее, что рыжий только мог себе представить. Хотя какой там представить, ему такое не снилось даже в ночных кошмарах.***
Сакура не обманула — Цезарь и правда был уже здесь, и встретил он любимого братишку не распростёртыми объятиями, а холодным «ты придурок, Джут, ты знал это?». Куджо не растерялся и ответил не менее едким «со мной всё нормально», благодаря чему завязался спор, в ходе которого итальянец давил младшего аргументами о потенциальной реакции Холли, а гитарист пытался защититься громкими просьбами перестать контролировать его жизнь. И как он не понимал, что поскольку он для Цезаря младший, то и останется таким навсегда, не важно, сколько ему будет лет? Сакура в это время спокойно разливала чай на кухне, давно привыкнув к шуму в своей квартире, и выслушивала упрёки сына насчёт того, что «Не надо было заходить без стука, мам! И ничего у нас не было!» — А жаль, мне он понравился, — невозмутимо ответила омега, приступая раскладывать по чашкам сахар, с таким видом, будто её непутёвый сыночек рядом не выпрыгивал из штанов, отчаянно доказывая свою невиновность. Впрочем, теперь Нориаки сказать было нечего, и он просто открывал и закрывал рот, как рыба, судорожно пытаясь придумать очередной остроумный ответ. — Да оставь ты парня в покое, дай ему самому разобраться в своих чувствах, — встрял тогда уставшим голосом отец Нориаки, который вернулся домой в этот раз одновременно с женой и лениво листал теперь какой-то археологический журнал. Он был гораздо меньше похож на сына внешне, будучи шатеном, чьё плохое зрение вынуждало его носить очки, зато сидели за стол они с Кексом в абсолютно одинаковых позах — вразвалочку, словно сидеть ровно сил ни у одного, ни у второго, не осталось. — Вот да! Спасибо, пап, — с готовностью поддержал мужчину омега, утвердительно кивая, на что Сакура лишь закатила глаза, и как раз в этот момент на кухню подоспели Цезарь с Джотаро. — Я приношу свои глубочайшие извинения за то, что мы выясняли отношения у вас дома, — с порога начал Цеппели, злобно косясь на пристыженного уже который раз за день братишку, и склонил голову, как обычно делал в подобных ситуациях в Японии. — Ой, да ладно вам, парни, садитесь уже. Я тут такой пирог купил, — мечтательно протянул мистер Какёин и хотел было незаметно взять себе один кусочек уже нарезанного лакомства, как получил от жены по руке. — Лапы убрал! Я сама разложу, — гордо заявила Сакура, и перечить ей никто не стал. Чаепитие проходило на удивление мирно: омега раздала всем чашки и разложила по блюдечкам пирог, попутно расспрашивая про то, как проходили у Star Platinum репетиции, и рассказала в ответ немного о том, чем занимались они с мужем. Как оказалось, Томаса частенько по нескольку недель не бывало дома, поскольку он был археологом и выезжал на раскопки, в то время как Сакура работала в банке и от работы уже изрядно устала. О деятельности группы рассказывал в основном Цезарь, ведь он единственный, казалось, начал прекрасно себя чувствовать и перестал ощущать хоть какое-то смущение, а Джотаро же молча наблюдал за Кексом и его взаимоотношениями с родителями. В принципе, пока Нориаки не устраивал с матерью перепалок, их семья выглядела очень даже счастливой и дружной. — Mamma mia, никогда бы не поверил, что Вам уже сорок один! Вы так молодо выглядите! — воскликнул Цеппели, хватаясь свободной от чашки рукой за сердце, да так театрально, что Сакуре это, очевидно, весьма польстило. — Да, спасибо, и, может, выглядела бы ещё моложе, если бы эти двое не доставали меня вечными претензиями, — с чувством собственного достоинства заявила женщина, как ни в чём не бывало потягивая чай, пока её сын и муж пытались убедить её в обратном. — Да какие претензии, дорогая? — Да, мам, какие претензии? Мы тебя очень любим! — А ну цыц! Достали уже, — пригрозила Сакура, опасаясь, что за неожиданными комплиментами могут скрываться очередные просьбы заказать на ужин еду, а потому ловко сменила тему. — Так вы скоро на день рождения Джозефа идёте? — Да, — тут же подтвердил Нориаки, словно ждал этого вопроса с самого начала, — кстати, мам, Джозеф предложил остаться у него на ночёвку, так что… — то, как взрослый девятнадцатилетний парень пытался строить глазки собственной матери, выглядело, мягко говоря, уморительно. — Ну конечно иди, я что, запрещать буду, — в своей обычной невозмутимой манере ответила омега, делая глоток горячего напитка, и Нориаки подумал было, что его унижения на сегодня закончены, но Сакура всё же решила его добить, — тем более я уверена, что Джотаро присмотрит за тобой. Только не забудьте взять презер- — Дорогая, а может мы тогда в этот день сходим в кафе? — вовремя перебил жену Томас, с такой же опаской заглядывая ей в глаза, как до этого сделал их сын, и тем самым спас ситуацию, которая вот-вот могла стать непоправимой — избавил бедного веснушчатого парня от самого ужасного позора в его жизни. — Я не ем, — сказала, как отрезала Сакура, делая ещё один глоток чая и вызывая своим ответом волну смешков со стороны парней, — хотя, посмотрим, как вести себя будешь, — добавила она с нажимом, и с тех пор никого больше за столом не подкалывала.***
— Приятно было познакомиться, мальчики, — заключила миссис Какёин уже у входной двери, провожая неожиданных гостей, пока Нориаки выполнял ответственное поручение по помывке посуды. — Встретите Холли, передайте ей, что я приглашаю её в выходные пройтись за покупками. — Взаимно, миледи! Обязательно передам. Уверен, мамочка очень обрадуется, — с тёплой улыбкой пообещал Цезарь, внутренне очень радуясь, что Холи тоже начинает заводить в городе новые знакомства. Не только же ему девчонками и полезными связями обзаводиться, в самом деле. — До свидания, — коротко попрощался Джотаро, который не знал, что теперь и думать: одна Холли – уже плохо, а если ещё и с такими же шумными подружками — так это вообще вешаться сразу можно. — Приходите ещё. Думаю, Нори будет не против, — последнюю фразу женщина адресовала по большей части гитаристу, заглядывая в его лазурные глаза и заставляя его тем самым поспешно отвести взгляд. Что ж, ещё одна её теория безоговорочно подтвердилась. — Кстати, Джотаро, тебе кто-нибудь говорил, что тебе не идут длинные волосы?