***
Воскресенье у музыкантов прошло очень лениво. Джозеф в принципе проснулся только тогда, когда друзья оповестили его о том, что, мягко говоря, засиделись в гостях, и к трём часам дня не плохо было бы хоть раз показаться на глаза матерям. Да что уж там, Лиза-Лиза собственной персоной застала поспешно выскакивающих из её квартиры парней и, сдержанно поздоровавшись с ними и проводив относительно холодным взглядом, хотела было отчитать сыночка за погром, но, к счастью, отчитывать было не за что: гостиная находилась в приличном виде; Джозеф даже порадовался, что не зря заранее прибирался на пару с Цезарем. Хотя, даже будь гостиная похожа на искалеченную жертву ядерной войны, сильно Лиза-Лиза злиться всё равно бы не стала: у самой виски раскалывались с похмелья после незапланированного девичника, на котором сначала в ход пошло вино, а потом и будоражащие разум алкогольные коктейли. А что, надо же и будучи уже в возрасте уметь себя иногда побаловать! Тем более, прошло всё довольно цивильно, за исключением разве что того, что им с Холи стало жалко Мистера Томаса, которого Сакура в гости не взяла и который вынужден был смиренно дожидаться её возвращения дома. Именно поэтому отец встретил Нориаки в меланхоличном настроении; мать же как обычно с порога завалила сыночка расспросами о том, что он пил, много ли выпивали остальные, где кому пришлось улечься на ночь. Юноша сперва лишь закатывал на это глаза, но в какой-то момент ему стало интересно, неподдельное ли беспокойство преобладало в голосе Сакуры или, всё-таки, ни пойми откуда взявшаяся толика надежды? Эта хитрая женщина уже не однократно подшучивала над ними с Джотаро, так, может, это всё были вовсе и не шутки? В любом случае, ни Цезарь, у которого волшебным образом не болела особо голова после тонны высосанного в одно горло алкоголя, ни Джозеф, который благодаря милосердию Лизы-Лизы сладко проспал до самого обеда, ни Кекс, у которого дома, в принципе, всё было как обычно, даже близко не пережили того, что пришлось пережить Куджо. Первым делом по возвращению домой он предпочёл не спеша осушить стакан воды на балконе, чтобы компенсировать ужасное обезвоживание и узнать, не сильно ли заругают Какёина за столь позднее возвращение, и только понаблюдав за тем, как омега в своей обычной манере плюхается на стул и принимается за очередной заказ, альфа почувствовал странное облегчение, будто только что выполнил важную миссию, которая под силу была из всех людей на планете ему одному. А потом он задумался: почему вообще состояние друга его так беспокоило? Почему это постоянное беспокойство медленно, но верно крепло, становилось безотчётным, мучительно тоскливым, заставляло желание увидеть Нориаки разгораться неистовым пожаром? Почему недавнее желание спать вдруг отступило, стоило юноше засмотреться на то, как забавно и совершенно неосознанно Нориаки скорчил рожицу, жутко похожую на ту, что рисовал, как опрометчиво скривился на стуле и подмял под себя одну ногу, хотя прекрасно знал, что после такого совершенно точно заболит спина, как уверенно качалась из стороны в сторону его изящная рука с пером от графического планшета, выводя отрывистые, но ровные линии на экране. Почему наблюдать за Кексом было интереснее, чем идти спать? Почему с каждым проходящим днём он неумолимо казался всё красивее, несмотря на множественные его недостатки, а его всегда чересчур громкий, страшненький смех теперь не просто завораживал, а заставлял бешено колотиться сердце в груди? - Братишка, ты бы это, поспал бы, а то совсем никакой завтра будешь, а день всё-таки рабочий, - внезапно вывел Джотаро из раздумий знакомый голос, и спустя мгновение его обладатель уже стоял совсем рядом с излюбленным креслом гитариста, потягивая кофе. Уже второй раз за день, между прочим, и снова настолько крепкий, что один глоток слона убить бы мог. – Слушай, мне кажется, или мамка Джозефа меня ненавидит? – возмущённо продолжил Цезарь, вспоминая, каким взглядом женщина буравила его, после того, как он вылетел из её квартиры и кинул обольстительное «здравствуйте, Миссис Джостар, Вы сегодня как всегда прекрасны». Парень вообще не понял, на что хотя бы в теории она могла тогда разозлиться, ибо он вёл себя на все сто процентов галантно и даже руку хотел ей поцеловать, а она, очевидно, этого не оценила и подавать руки не стала. – А если она увидит меня как-нибудь так у себя в квартире и застрелит нахер? А что, я бы не удивился, сам бы себя застрелил, будь я на её месте, - итальянец как ни в чём не бывало сделал ещё глоток кофе, а потом проследил за взглядом младшего брата и, внутренне ни капли не удивившись, с хитрым прищуром спросил очевидную вещь, - погоди-ка… Ты чё, снова за Кексиком сталкеришь? Куджо не ответил. Он по-прежнему наблюдал за омегой в квартире напротив так пристально, что даже не двигался: застыл, как мраморное изваяние, со взглядом таким печальным, будто пред взором представал не симпатичный рыжий парень, а поле боя, усеянное мятыми доспехами, погнутыми мечами, едва живыми лошадьми и хладными трупами. Такая ассоциация Цезаря была не далека от правды: эта война с собственными нежелательными чувствами альфы была проиграна, всё сопротивление с крахом разгромлено, а все старые убеждения – гнусно втоптаны в грязь. И всё же вместе со вселенской печалью во взгляде прекрасных лазурных глаз читалось обожание, глубокое, нежное, прямо как в те моменты, когда Джотаро протирал свою Матовую Малышку от пыли; как у самого Цезаря, когда он вскрывал новенькую пачку сигарет или дорогущий коньяк. Такой взгляд итальянец ни с чем на свете бы не спутал, а потому сказал серьёзно, и в то же время – абсолютно спокойно: - Братишка, да ты по уши в него втрескался. Джотаро не отреагировал, будто и правда окаменел, и хоть как-то шевельнулся только тогда, когда Нориаки внезапно разозлился на какие-то свои помарки и уверенно выбежал из спальни. Тогда альфа проморгался, как после глубокого сна и, пару секунд переваривая сказанную братом фразу, перевёл, наконец, на него взгляд. Взгляд, из-за которого у Цезаря сердце сжалось в груди, ибо там читалась целая палитра чувств: неуверенность, страх, надежда, печаль... Беззаветная любовь. Глаза гитариста, похожие на два бескрайних океана, всегда выражали то, что вслух сказать он бы никогда не смог, даже если бы знал английский в совершенстве. - Джотаро, ты… - Что мне теперь делать? – тихий бас альфы прозвучал непривычно мягко, словно это был не его голос вовсе. Как и всегда, Цезарь оказался прав. Правда Цеппели сперва думал, что его как громом среди ясного неба такая новость поразит, но почему-то это звучало так ожидаемо и так правильно, что он едва ил удивился. - Как «что»? – блондин попытался вложить в свои слова уверенность и радость, а не бесполезное сочувствие, - признайся ему! Пару секунд Куджо вместо ответа вновь пялился в окно напротив, словно там могло волшебным образом нарисоваться решение всех его проблем, однако там было пусто: всё та же гиковская комната, целиком и полностью увешанная плакатами и ещё какой-то непонятной дрянью, как и всегда, как и каждый день. Вглядываясь туда каждый вечер, Куджо запомнил эту комнату в деталях, не хуже своей собственной. - Нет, Цез, - чересчур уверенная интонация гитариста странно контрастировала с тем, каким задумчивым выглядел её обладатель. - Я не могу. - Да почему не можешь-то, Джут? – в неверии спросил певец, всё ещё стараясь звучать максимально ненавязчиво, чтобы не вышло, как в прошлый раз. - Просто возьми и скажи ему, потому что своими тупыми сомнениями ты мучаешь и себя, и его. Знаешь, я уверен, ты ему тоже нравишься. Это же так просто! - Это не «просто», - слова старшего брата точно так же удивили Джотаро, ведь сначала он сомневался в том, что вообще за новые чувства испытывает к другу, а потом героически решился хотя бы допустить возможную симпатию, и всё стало ещё запутаннее, но итальянец почему-то по-прежнему считал, что ничего страшного или сверхъестественного не произошло. - И я ему не нравлюсь. Посмотри на меня, - Куджо метнул в собеседника такой взгляд, будто это он был виноват во всех горестных несовершенствах гитариста. Конечно, альфе непросто было жить с трудным характером и абсолютным неумением общаться с людьми, но только сейчас вся глубина отчаяния накрыла его с головой. Нориаки же был весёлым, всегда классно шутил, а ещё был чертовски талантливым и красивым, и причёска его была ему к лицу; он был добрым и милым, и только полный дурак не хотел бы проводить с ним как можно больше свободного времени. А что Джотаро? А Джотаро двух слов связать в магазине перед консультантом не мог, а ещё постоянно огрызался на собственную семью – единственных близких людей, что у него были, и совершенно не умел проявлять эмоции. - Нет, знаешь, это всё неправильно, - осознание собственной никчёмности резало душу, как острые ножницы плавно разрезают шёлковое полотно, - я не хочу, чтобы он мне нравился. Всё же было нормально... – юноша откинулся на спинку кресла и, задрав голову, щурясь от яркого дневного солнца, обратился в никуда с такой надеждой, с какой обычно обращаются к тому, в кого гитарист никогда особо не верил. - Почему так вообще произошло? - Ой, Джотаро, хватит ныть! – вспылил наконец итальянец, просто поражаясь тому, как бесформенной массой расплылся его брат, человек, с которым они плечом к плечу прошли огонь, воду и медные трубы. Да он сейчас ныл и драматизировал больше, чем когда допускал во время выступлений несколько серьёзных ошибок! Но даже после допущенных ошибок он просто брал и повторял чёртово сложное соло снова и снова, кровью добивался полного контроля над струнами, чтобы в следующий раз поразить весь зрительских зал, но стоило ему впервые столкнуться с душевными проблемами, и всё? Он просто сидел и жалел себя? Этого просто не может быть. - Знаешь, мне кажется, ты ничего уже не сможешь изменить, потому что он тебе не сможет просто взять и разонравиться, а значит ты просто должен принять это и признаться, - Цезарь понимал, что братишка ему не ответит, будучи слишком гордым для того, чтобы вслух признать эту простую истину, но итальянец и не ждал сиюминутного ответа. После любого душевного разговора Джотаро нужно было дать время всё обдумать. Только в тишине и одиночестве, абстрагировавшись от всего мира вокруг, альфа сможет спокойно обдумать всё, покопаться в себе и понять, чего именно хочет. Итальянец устало покачал головой, ибо с братом порой и правда бывало тяжело разговаривать, и развернулся на пятках в сторону выхода. - Разбирайся сам тут короче. Я пойду, а то слишком душно стало, - прозвучало наполовину насмешливо, наполовину обиженно. - Как тебе стало душно, если ты на балконе? – тут же кинул Куджо, поджигая сигарету, и итальянец почему-то был уверен, что гитарист улыбнулся. Хорошо. Значит, всё не так плохо, как могло показаться на первый взгляд; значит, и средний палец несчастная ранимая душа пережить сможет. - Ой, да пошёл ты!***
Джотаро сидит в горячей воде, и она обволакивает его тело, как уютный тёплый плед холодным зимним вечером. Юноша прижимается спиной к большому камню позади, и тот также встречает его почти обжигающим жаром вместо ожидаемой контрастной прохлады. Альфа от неожиданности плавно выдыхает весь воздух из лёгких, а затем плавно вдыхает пары горячих источников, внутренне желая, чтобы эти мгновения длились вечно. На горе, в непрозрачной, будто подсвечиваемой изнутри, воде, окружённый облаком белого пара и раскидистыми кустарниками с вкраплениями редких бледных цветов, под звёздным небом, в котором отчётливо сверкали тысячи звёзд, гитарист сидит один, а вокруг – пустота; лишь вдалеке виднеются размытые очертания безымянного японского городка и горного хребта за ним. Кажется, впервые за целую вечность напряжение совсем уходит из мышц: опасности нет, есть лишь умиротворяющее одиночество, такое приветливое, что даже не хочется заполнить его привычной музыкой. Альфа позволяет себе прикрыть глаза и закинуть обе руки на каменные глыбы за спиной, и тут слышит сбоку шелест, громкий, будто кто-то копошится в цветущих кустарниках. Открывает глаза, но видит рядом, на камне, лишь деревянную тарелку ягод и фруктов: несколько спелых персиков, щедрую горсть винограда и много-много спелых вишен. Уголки губ сами собой приподнимаются: Нори понравилось бы, будь он здесь. Но это невозможно, Джотаро ведь здесь один? Да, точно, совершенно один, на отдыхе, после напряжённого семестра и сданных экзаменов. А были ли экзамены сложными? Какие оценки юноша за них получил? И почему полетел отдыхать в Японию один? Все уточняющие воспоминания такие же смутные, как очертания местности, и, смешиваясь, покидают мысли так же быстро, как туда приходят. И ладно. Это сейчас совсем не важно. Стоит альфе вновь расслабиться и смириться со спокойным одиночеством, как он вновь слышит шорох, уже с другой стороны, и в этот раз упустить его причину из виду стало бы греховно: парень открывает глаза и поворачивается к источнику шума, но всё это происходит недостаточно быстро: взгляд лазурных глаз успевает заметить лишь что-то маленькое и блестящее, юркающее в кусты быстрее испуганного зайца. Джотаро хмурится, очень медленно берёт с тарелки вишенку и раскрывает с ней ладонь совсем рядом с кустами. Сочные изумрудные листья постепенно раздвигаются, и между ними показывается маленькая голова Нориаки, а затем и всё его маленькое тельце, одетое в красивый костюм из тех же изумрудных листьев, да такое маленькое, что могло бы в ладони уместиться. Фей недоверчиво прижимает руки к груди, пугливо дергает блестящими полупрозрачными крылышками за спиной, а потом с опаской смотрит на Джотаро и лучезарно улыбается. - Выходите! Это же Джотаро, он нас не обидит, - зовёт тонкий голосочек, и из кустов выползают ещё четыре маленьких Какёина, различающихся между собой лишь цветом глаз и волос. У кого-то были короткие шортики и топики из листьев, у кого-то – такие же короткие платья. - Смотрите, он угощает нас вишней! – обрадованно кричит Нориаки с белыми волосами, с одёжкой на несколько тонов темнее, чем у остальных, и первый хватает слишком большую для него ягоду с мозолистой ладони. Для него одна лишь вишня - как большой мяч, но это не останавливает его от того, чтобы впиться в неё крохотными зубками и на грани разборчивости промычать, - вишня, которую даёт Джотаро, самая вкусная! - Мы тоже хотим! Дай нам тоже! – начинают кричать остальные феи, и Куджо, ещё не оправившись от шока, бессознательно берёт ещё несколько красных ягод с тарелки и раздаёт волшебным существам прямо в руки. Те улыбаются, смеются, перешёптываются, и от такого милого зрелища альфа широко улыбается помимо своей воли. Может, это не так уж и удивительно? Ну стал Нориаки пятью маленькими феями, с кем не бывает. - Спасибо, Джотаро! - Джотаро такой добрый! - Ты нам нравишься, Джотаро! - Да, очень нравишься! Феи кричат строго по очереди, словно сговорившись, и смотрят на Куджо такими восхищёнными блестящими глазками, что в душе широкой рекой разливается тепло, но сказать ничего юноша всё равно не в силах: лишь глупо улыбается и любуется тем, как его новые друзья неловко вырывают друг у друга в порыве жадности ягоды и уплетают их за обе щёки. - Было так вкусно! Ребята, нужно отблагодарить Джотаро! Давайте, все вместе, - призывно кричит фей, больше всего похожий на оригинального Нориаки, и остальные слушают – мигом бросают косточки, плавно взлетают, подобно бабочкам, аккуратно садятся на альфу с разных сторон, на мускулистые руки и плечи, и мило смеются, как подружки-сплетницы. Рыжий фей дольше всех парит в воздухе, а потом прикладывается прямо между грудей альфы, тянется там, словно довольный кот, и вопросительно склоняет голову, поймав на себе растерянный взгляд Куджо. - Нори, что ты… - Мы любим Джотаро! – поясняет наглый фей так, словно это действительно объясняет его странное, чересчур милое поведение. - Да, мы тебя любим! Очень-очень! – вторят ему остальные, припадая маленькими телами к мышцам и обнимая их, как большие подушки. Альфа удивлённо смотрит на них, а как только вновь переводит взгляд вниз, на собственную грудь, рыжий фей привстаёт на руках и кротко чмокает огромные потрескавшиеся губы. И хотя Джотаро широко распахивает глаза от удивления, очертания Нориаки начинают расплываться, а писки фей становятся тише, отдалённее, словно доносятся откуда-то из чащи леса, а не прямо у юноши над ухом. Свет постепенно меркнет, пока всё вокруг не погружается в беспросветную тьму, и Куджо только успевает прошептать: - Не улетайте…***
Джотаро резко распахнул глаза и, тяжело хватая ртом воздух, будто только что вынырнул из-под толщи воды, какое-то время просто неподвижно лежал и смотрел в неопределённую точку на потолке. Гитарист отчётливо чувствовал грёбаное одеяло, из-за которого снова с утра стало жарко, но уж точно не обволакивающую горячую воду источников. Дружелюбных феечек тоже видно нигде не было, к сожалению или к счастью, и трудно сказать, насколько удручающим показался Куджо этот факт. «Снова…» - было единственной отчётливой мыслью, что мелькнула в голове альфы, и он поспешно сел в кровати, привычно проводя рукой по волосам, откидывая их с лица. Они теперь почти доставали до лопаток, и Джотаро очень обрадовался бы этому факту, если бы всё его внимание не привлекли внезапные дискомфорт и теснота в районе спальных шортов; довольно грубая дешёвая ткань неприятно прошлась по нежной плоти, и только теперь юноша в полной мере ощутил свой чрезмерно напряжённый стояк. Пришлось сжать зубы и замереть на мгновение, чтобы не издать сдавленного стона. Позже парень измученно выдохнул и лаконично выругался. - Блядь. Чаще всего Джотаро вообще не видел снов, что уже говорить о таких ярких и правдоподобных, как сегодняшний. Собственно, в этом и была проблема: раньше он видел их нечасто, теперь же они приходили с завидной регулярностью, порой сладкие, как тонкий цветочный аромат, а порой горячие, как само пламя. И во всех без исключения Нориаки выступал в роли главного героя. В основном в своём обычном облике, реже – в виде диковинных фэнтезийных созданий. Конечно, такое происходило далеко не каждый день, но всё равно порядком беспокоило Куджо, тем более учитывая тот факт, что он изо всех сил пытался похоронить свою симпатию к лучшему другу, желательно навсегда. Потому что понимал, что с каждым днём она крепнет, как жадное пламя, в которое обильно подкидывают сухих дров; что каждый раз хочется подольше задержаться на балконе, болтая с рыжим омегой или наблюдая за тем, как он покачивает головой в такт музыке, пока рисует; что слишком часто перед сном в голову лезли не витиеватые соло, а то, как они с Нориаки снова будут играть в майнкрафт на работе. Впрочем, пока что отвлечься от подобных мыслей Джотаро ещё был в силах, а значит, не всё потеряно. Как он сам, по крайней мере, хотел верить.***
- Не смотри на меня так. Мешаешь сконцентрироваться, - с нескрываемой угрозой в голосе процедил Джотаро, исподлобья бросая на маленький скелет сердитый взгляд. Джек сидел у кассы теперь не вразвалочку, как обычно, а самоуверенно закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди. Оно и ясно: он превратился в настоящего модника. На нём теперь красовался импровизированный шипастый пояс, что альфа смастерил из кожаного браслета, а ещё джинсовый жилет, правда, без нашивок, а то совсем на кассира «Рок Бункера» стал бы похож, и модная ковбойская шляпа для кукол из магазина игрушек. Только сигареты в зубах не хватало для завершения идеального образа плохого парня. Цезарь, кстати, часто подстёбывал младшего брата по поводу того, как сильно он запарился над гардеробом своего молчаливого приятеля пару дней назад, но в глубине души умилялся тому, как Джотаро действиями и вниманию к мельчайшим деталям может проявлять заботу, которую не в силах передать словами. - Ну вот, это всё из-за тебя… - разочарованно прошипел альфа, старательно вытирая ватной палочкой чёрный лак, неровно лёгший на короткий ноготь. Красить ногти было их с Цезарем общей страстью, только если второй предпочитал максимально экстравагантные оттенки и обилие блёсток, чтобы при одном взгляде глаза слепило, и обычно ходил в салон, чтобы аккуратную форму настоящих кошачьих когтей придали, то Куджо делал всё исключительно сам, хотя в любой момент из-за трясущихся порой рук мог взбеситься, словно из него беса изгоняют, а цвет на любой сезон предпочитал один – матовый чёрный. Когда бесплатно играть на дорогих гитарах у Джотаро настроения не было, он частенько позволял себе некоторые вольности, как сейчас, когда решился сделать фоновую музыку громче обычного и совершенно бессовестно красить ногти прямо за кассой, параллельно перекидываясь с Кексом мемами. И хотя промахивался лаком он именно из-за накатывающего порой смеха, винить во всём предпочитал всё равно Джека, а не Нори. Куджо так увлёкся своим занятием, что не заметил вошедшего блондинистого омегу, который грациозно, с высоко поднятой головой прошёлся к стенду с браслетами и задержался там, бормоча под нос что-то о том, какие «до жути однообразные» они все там были. Как будто можно ожидать чего-то другого от такого специфического места. - Привет, Джотаро, - со странной заинтересованностью в голосе протянул блондин, манерно перебирая несколько понравившихся браслетов тонкими бледными пальцами, и улыбнулся кассиру широко, почти нахально. За пару месяцев англичанину удалось лишь украдкой увидеть младшего брата своего надоедливого коллеги, ведь после работы он предпочитал сразу же уходить в полном одиночестве домой, ни с кем не прощаясь и уж тем более ни к кому не заглядывая. Ну, может иногда позволял Джонатану догнать и проводить до выхода из торгового центра, но не более. Джотаро либо попросту не услышал, либо пропустил мимо ушей слова Брандо, потому что даже не взглянул на него, зато включил видео, что прислал Кекс, и оно случайно заорало на полной громкости: «Ты бредишь, что-ли? Ты чё бредишь, блядь?» Куджо не знал, что случайно забыл сбавить громкость ещё накануне вечером, во время просмотра очередного смешного видео от Нориаки, а потому они с Дио вздрогнули одновременно. Альфа стремительно убавил громкость до минимума, а затем, посмотрев на нежданного посетителя почти испуганно, просто моргнул пару раз и вновь уставился в телефон. Он не видел никакого смысла в том, чтобы здороваться с неприятными людьми, даже будучи на рабочем месте, и хотя о «блондинистом наглом мажоре», работавшем с его братом, он точно так же знал лишь понаслышке, знать больше не хотелось: всё самое необходимое Цезарь в красках поведал ещё в первую рабочую неделю. - А миленько тут у тебя, - опешив, протянул омега, не оставляя попыток привлечь внимание кассира, и тот, наконец, вновь взглянул на непрошенного гостя. - Дио? Ты что здесь вообще делаешь? - Да так, присмотреть кое-что надо, на концерт иду, - с чувством полного достоинства уточнил Брандо, с такой напускной скромностью, будто кассир сказал ему что-то неприличное. Дио вообще с самого начала показался Джотаро сомнительной тёмной лошадкой: на рабочем месте он обычно выглядел перманентно раздражённым, и такое поведение все, кто его знал, приняли со временем за аксиому, но бывали и странные редкие исключения, когда омега начинал вести себя резко по-другому. Например, когда становился не в меру наглым и самоуверенным, стоило их с Цезарем очередной перепалке разгореться чуть ли не до яростной драки, или когда почему-то стеснялся, стоило в алкомаркет «совершенно случайно» забрести Джонатану, который, вообще-то, не пил, но каждый раз искусно придумывал новую причину купить что-нибудь лёгкое: то «не себе вовсе, а друзьям на вечеринку», то фантомному деду на юбилей, то «просто попробовать захотелось»; в общем, по части отмазок высоченный альфа прокачался круче Цезаря, который вынужден был перед каждой новой подружкой виртуозно оправдываться за все свои косяки, ну или перед Холи накрайняк за то, что в очередной раз вернулся домой под утро пьяным. – Тут в одном клубе через неделю какая-то группа Star Platinum выступает, не знаешь такую? – губы Дио расплылись в заинтригованной улыбке, а увидев явное замешательство Куджо, юноша вдруг рассмеялся. Видимо, он рассчитывал, что Куджо посмеётся вместе с ним, - не удивляйся так, у меня на то свои причины. - Ну и ну, - альфа совершенно не желал продолжать диалог и разбираться в столь неожиданном желании омеги пойти на концерт его группы, а потому, прыснув с очередного прилетевшего от Кекса мема, вернулся к нанесению второго слоя лака. - Неплохие тут у вас браслетики, - вновь начал Дио, практически оскорблённый отсутствием внимания к его персоне, будто действительно не понимая, что проворачивать такой трюк с Джотаро – гиблое дело, ведь гитарист лучше простоит перед полкой с косметикой весь день, внимательно читая состав каждого карандаша для глаз, чем напрямую спросит консультанта, какой лучше. - Возьму, пожалуй, этот, к серьгам подойдёт, - альфа серьёзно не понимал, любит ли омега просто рассуждать вслух обо всём подряд, или просто пытается привлечь внимание; в любом случае, и то, и другое казалось таким себе удовольствием, а потому Джотаро упорно не реагировал. - Или, может, этот… - Брандо в задумчивости приложил к губам палец, и даже это выглядело жутко наигранно. Пожалуй, в актёрском мастерстве его мог одолеть разве только Цезарь, но даже у того выходили подобные жесты гораздо гармоничнее. - Как думаешь, какой лучше? - Возьми уже какой-нибудь, - небрежно бросил в ответ Куджо, всем своим видом стараясь показать, насколько ему плевать, и начал печатать что-то Кексу в ответ. Его начало порядком раздражать внезапное дружелюбие Дио, ведь это всё больше походило на попытку втереться в доверие, хотя у Джотаро и не было ровном счётом ничего, что могло бы омеге пригодиться. - Джотаро, ну зачем ты так грубо, я же просто спросил совета, - блондин медленно подошёл к кассе, параллельно озираясь по сторонам, а потом опёрся на прилавок обеими руками и продолжил, открыто скользя по кассиру оценивающим взглядом, - классная татуировка кстати, всегда сказать хотел. Только Джотаро глубоко вздохнул, чтобы как-нибудь погалантнее намекнуть Брандо купить уже поскорее что-нибудь и свалить, как и без того открытые двери «Рок Бункера» распахнулись ещё шире с таким звенящим звуком, что ударь ещё чуть сильнее – на осколки разлетелись бы, и на пороге появился Кекс с истошным криком: - Ёбаный Майнкрафт, сука! – а увидев шокированно уставившихся на него парней, выкрикнул уже значительно тише, с явным удивлением в голосе, - Дио! - следующий вопрос сквозил подозрением и даже возмущением, - а ты что тут делаешь? - Ты бы ещё с ноги дверь вынес, - с упрёком заметил Джотаро, еле сдерживая, впрочем, смех от комичности такого эффектного появления. Да рыжий прямо чёртов Такседо Маск: появляется эпично, толком ничем не помогает и улетает в закат, довольный собой. - Кекс, - констатировал факт Брандо вместо приветствия, после чего окинул Нориаки всё тем же оценивающим взглядом, из-за которого Кексу аж противно стало, а потом промурлыкал так манерно, словно единственной его целью было вывести из себя всех присутствующих, - я здесь с Джотаро болтаю, вот и всё. А что, нельзя? - Никогда не видел, чтобы ты сюда заходил, - подозрительно прищурившись ответил Нориаки, мгновенно растеряв всю свою злость на баги пиксельной игры, после чего зашёл в магазин аккуратно, как охотники окружают огромного зверя, готового в любой момент наброситься на них и разорвать в клочья. - Повода не было, - выдавил Брандо ещё более ядовито, а на тонких губах расплылась довольная, как у сытого кота, улыбка. - Неужели? А сейчас, что ли, появился? – рыжий и сам не понимал, отчего вдруг все внутренности сковало ледяное плохое предчувствие, но что-то подсказывало ему, что с англичанином стоит вести себя аккуратно и из виду не упускать, а потому, не сводя с него взгляд, юноша подошёл ближе к кассе и практически встал между альфой и омегой, хмурясь в сторону последнего, точно заботливая волчица, пытающаяся огородить своих детёнышей от хищника крупнее; словно изящный, но опасный дракон, всеми силами пытающийся защитить своё золото. Он не знал, что точно Дио мог сказать или сделать, но порыв хоть как-то разделить их с Джотаро был практически инстинктивным, неконтролируемым, но при этом – необходимым. Ведь порой Дио бывал совершенно непредсказуемым. Например, отобрал один раз у Цезаря пластиковую бутылку яблочного сока, в которой на самом деле был коньяк, и ушёл с ней куда-то, после чего вернул уже пустую. - Как видишь, - ещё более нахально подтвердил Дио, хотя нахальнее, казалось, быть уже не могло, и у Какёина зачесались кулаки: давненько ему так не хотелось кому-то врезать. Однако в то же время душу острыми когтями скребло какое-то странное чувство, может тревожность? Хотя нет, что-то, больше похожее на страх или может быть… Совершенно ни капельки не обоснованную ревность? - Нори, всё в порядке, - вдруг мягко вклинился Куджо, буквально физически почувствовав, как неуютно другу было находиться рядом с внезапным посетителем, - он просто браслеты покупает, - что-то подсказывало альфе, что стоит как можно быстрее успокоить Кекса, прояснить ситуацию, заверить его, что Дио здесь – гость нежеланный, и что гитарист обязательно выгнал бы его, будь он не на рабочем месте. Куджо хотел было сказать что-то ещё, но тут же осёкся, внезапно осознав, что назвал Какёина так, как не стоило называть при посторонних. Впрочем, рыжий так отвлёкся на Дио, что, видимо, даже этого не заметил; в обычной ситуации точно шикнул бы или ткнул локтем в бок. - Не говори с ним больше… - тихо, практически полушёпотом процедил Нориаки, пододвигаясь ещё ближе к кассе, будто желая и вовсе перелезть через прилавок и встать к альфе вплотную, чтобы огородить их обоих от вредоносного непредсказуемого Брандо. - Что? – Джотаро в ответ удивлённо моргнул, - но почему? - Просто не говори и всё… - рыжий наконец отвёл взгляд от виновника своего испортившегося настроения, но от этого стал выглядеть ещё милее: насупился, точно ёжик, но при этом говорил так, словно отдаёт настоящий приказ огромному альфе напротив. Дио наблюдал за всем этим зрелищем с привычной самодовольной ухмылкой; в этом и была его цель – смутить Кекса, заставить ревновать, заставить чувствовать себя неловко и неуютно. Ведь с чувствами людей так забавно порой было играть, а Цезарь, упрямец, этого не позволяет, ибо крепкий, как орешек; ну хоть здесь омега мог вдоволь повеселиться.***
От перерыва парней прошло уже добрых пятнадцать минут, и всё это время Джозеф с пламенной надеждой вглядывался в конец коридора, чтобы застать их долгожданное появление. Однако, к глубочайшему расстройству юноши, никто на горизонте всё ещё не показывался. Обычно к нему в гости наведывались если не все трое, то хотя бы Кекс с Джотаро, которые чаще всего заказывали одно и то же, а потом садились за самый удалённый столик и над чем-то увлечённо смеялись. Ну, как смеялись, Джотаро изредка издавал страшный смех, схожий со смехом Бэтмена, а Какёин скорее задыхался и бился в конвульсиях, как умирающий дряхлый дед, но именно этим парни друг друга гармонично дополняли. А вот Цезарь являлся редкой певчей пташкой в этих краях, так что чаще Джозеф самолично приходил навестить его в алкомаркет, и теперь из-за сомнительного затишья это желание усилилось стократно. С горечью вспомнив объект своих грёз, ударник тяжело вздохнул: - Ну вот, вроде перерыв, а вроде никто не приходит… - К тебе-то может никто, а вот ко мне ещё как! – в ужасе воскликнул рядом Авдол, делая непонятное резкое движение, словно намереваясь спрятаться за кассой, как в надёжных окопах, но потом передумал, и это стало роковой ошибкой; было слишком поздно. Вдалеке неумолимой французской бурей радостно скакал Полнарефф, да так энергично, что казалось вот-вот, и взлетит, окрылённый пламенной любовью. - Джозеф, я на кухню, меняемся! – беспомощно пролепетал Авдол, и его лицо исказило так, будто он только что взглянул в глаза собственной смерти. - Авдол, успокойся, вы же с Жаном вместе теперь. Ты сам рассказывал, - аккуратно, без резких движений напомнил Джостар, в попытке унять неоправданную панику коллеги. Да уж, что-то в этом мире неумолимо меняется, а что-то, вроде страха перед гиперактивными французами, остаётся вечным. - Ой, ну точно, - удивлённо моргнув вспомнил Авдол и постепенно расслабился, облегчённо улыбаясь, - как неловко, совсем запамятовал… - видимо, выработанные месяцами рефлексы в этот раз взяли над альфой верх, и от этого Джозеф даже испытал толику сочувствия. Ведь если бы жизнь в одной квартире с Жаном была лёгкой и беззаботной, Мохаммед так бурно реагировать на неожиданное появление своего, на секундочку, парня перестал бы. - Привет, моя шоколадочка! – звонкой птицей пропел омега, чувственно прикладывая руки к груди, как влюблённая школьница, - что у вас сегодня подают? Если в меню нет тебя, можешь даже не предлагать! - широкая улыбка и кокетливое поигрывание местом, предназначенным для бровей, лично Джозефа скорее отталкивало, чем привлекало, но он прекрасно знал, что о вкусах не спорят, и был ни смотря ни на что безумно рад за друзей. Иногда разговоры этих влюблённых голубков проходили даже весьма мило: Жан Пьер порой шептал возлюбленному на ушко что-то на французском и мило смеялся, а Мохаммед в ответ краснел и смотрел в ясные голубые глаза с нескрываемым обожанием. Вообще-то, в такие моменты Джостар даже чуть-чуть завидовал. - Тогда мне нечего тебе сегодня предложить, Жан Пьер, - посмеялся альфа, игнорируя последующие возмущения Полнареффа о том, как его бойфренд жесток, и на этой драматичной ноте Джозеф вдруг заметил, что никого из друзей уже чересчур подозрительно долго нет. Прошла ещё минута, и, как только начался его перерыв, ударник пулей вылетел из забегаловки, оставляя воркующую парочку позади.***
- Братишка, я надеюсь, тебе сюда завезли новые браслеты, - Джотаро услышал знакомый голос и, конечно же, его обладателем оказался ввалившийся в магазин сам Цезарь, мать его, Цеппели. И что все как один помешались на этих клятых браслетах, что б им пусто было! - О, Дио, ты как раз вовремя! Джонатан тебя везде ищет. - Джонатан? – с полным пренебрежением процедил Дио так, как обычно самовлюблённые короли произносят имена рабов, - ну и что? Мне-то какое до этого дело? – Джотаро показалось, или омега вдруг стал выглядеть немного обеспокоенно? Впрочем, неудивительно: перемену в его выражении лица при упоминании Джонатана мог заметить каждый третий невооружённым глазом. - А такое, что ты должен хотя бы раз в жизни не обосраться и согласиться пойти с ним на прогулку! – на полном серьёзе посоветовал Цезарь, которому уже порядком поднадоело постоянно подстраивать этим двоим встречи, а в итоге получать вместо ангельской благодарности и земного поклона ворчание капризного ребёнка, который совершенно не умеет ценить помощь. - Чего? – в неверии ахнул Брандо, - да не буду я… Дальше произошло что-то немыслимое: в «Рок Бункер» поспешно ввалились Джонатан с Джозефом, почти одновременно, словно стараясь успеть запрыгнуть в закрывающиеся двери вагона метро, и все присутствующие заорали по очереди: - Дио! - Цезарино! - Дебилозеф! Тише всех вклинился Кекс с неожиданным: - Салам алейкум! - Эй, что ещё за дебилозеф?! - Валите все нахер отсюда, здесь стало слишком людно! – прорычал в этом балагане Джотаро, да так яростно, что на мгновение все на него обернулись. «Устроили какой-то цыганский табор», - раздражённо думал Куджо, обводя всех присутствующих ненавидящим взглядом и проклиная всех подряд, а прежде всего Дио, с которого этот цирк и начался. Когда у кассы толпятся многочисленные преданные фанаты хеви метала или просто ценители хорошей музыки – это одно дело, но кричащие друзья, от которых в небольшом помещении голова иногда раскалываться начинала – совсем другое. Будь воля альфы, он бы всех силой вытолкнул за дверь, кроме, разве что, Нориаки; его бы оставил и, укутав в тёплый плед, усадил бы себе на колени до конца рабочего дня. А что, на улице уже не лето, как-никак, да и нет в этом ничего необычного. Просто нормальный дружеский поступок. - Наконец-то я тебя нашёл, - наконец продолжил Джонатан, которого совершенно беспардонно перебили, и немного неуверенно взглянул на скрестившего руки англичанина, ожидая какого-либо ответа с его стороны как смертного приговора. – Давай, Дио, это твой шанс! – одними губами шепнул Цезарь, когда убедился, что Дио в смятении на него взглянул, неосознанно выискивая поддержку. - Ты же львица, по натуре победительница! – Джотаро давно не слышал, чтобы его старший брат звучал так вообушевляюще и так искренне. Кекс в это время прикрыл рот рукой, чтобы не рассмеяться в такой ответственный момент ненароком, Джозеф же просто наблюдал за разворачивающейся мыльной оперой с широко распахнутыми глазами. - Слушай, у меня вот вечер тут свободный, и я подумал, может… - начал Джонатан ещё более растерянно, глупо почёсывая затылок, уже почти готовый смириться с неожиданным отказом. - Рад за тебя, потому что у меня, Дио, вечер… - Дио! – шёпотом перебил Цезарь, но, похоже, Джонатан и правда чудом ничего не услышал, ибо на итальянца не обернулся. - Давай же, ну! Брандо мимолётно кинул на советчика сбитый с толку взгляд и на секунду глубоко задумался. С одной стороны, если отбросить всё напускное величие, он и правда хотел прогуляться с Джонатаном, ибо он был единственным, кому омега не был противен, несмотря на свой прескверный характер, и это действительно было чем-то очень ценным, а с другой стояли строгие самовлюблённые родители и собственная гордость. Но Цезарь, мать его, Цеппели, так долго старался для него… Слабая искра остаточной порядочности всколыхнула холодной сердце англичанина, и он сдался, решив, что кто не рискует, тот, всё-таки, не пьёт шампанского, а шампанское омега любил: - У меня вечер тоже совершенно свободный. - Боже, мой старший брат серьёзно сейчас устраивает личную жизнь Дио прямо у меня в магазине? – тихо заметил в это время Джотаро, грузно облокачиваясь на прилавок и рассматривая проделанную с собственными ногтями работу. - Нет, мне кажется, мы спим, и это просто наш один общий кошмар, - с усмешкой ответил Нориаки, а потом вспомнил крайне важную вещь, - кстати, про Майнкрафт, я же не просто так сюда зашёл… - О, здорово! – радовался тем временем Джонатан, буквально засияв изнутри от счастья, подобно маленькому солнышку, - может, тогда мы могли бы… Ну, знаешь… Пойти в парк после работы? - Да как ты… - в Дио на секунду вновь взыгралась ярость, но Цезарь был к этому готов, а потому вовремя смерил его укоряющим взглядом. Он отчасти понимал раздражение Дио из-за нежелательных и порой откровенно глупых подкатов в его сторону, ведь достаточно плотно общался с Джозефом, и возможно именно поэтому так отчаянно пытался помочь блондинистому засранцу. Англичанин опомнился и вновь сделал над собой похвальное усилие. - Да, могли бы. - Ура! Спасибо, - Джонатан смекнул, что не стоит надолго задерживаться в компании Дио, чтобы не давать ему лишней возможности передумать и, удаляясь, с лучезарной улыбкой помахал объекту обожания рукой на прощание, - тогда увидимся! Буду ждать тебя у выхода! - Молодец, Дио, я горжусь тобой! – воскликнул Цезарь, как только Джонатан пропал из виду, победно сжимая при этом кулаки, словно это он только что согласился пойти на свидание с высоченным накаченным красавцем. - Молодец, Дио, - угрюмо передразнил Куджо, - а теперь покупай, что хотел, и выметайся отсюда. - Кстати, ребята, а почему вы вообще тут все собрались и меня не позвали? – вдруг кинул претензию стоявший до этого в немом удивлении Джостар, - да как вы посмели? Я что, для вас… - Шутка? – тактично вклинился Кекс. - Ну, типа, - ответил за ударника Цезарь. - Сори, Джус, ты просто работаешь у чёрта на куличиках. Вот работал бы в ближайшем алкомаркете… - мечтательно протянул рыжий, играя бровями и хитрым лисом кивая на итальянца. - Только не в моём! – выкрикнул тогда Цеппели, охваченный ужасом. - Так, а ну выметайтесь все нахер отсюда! Вы мне сейчас всех посетителей распугаете! – рявкнул уже в очередной раз за вечер Джотаро, после чего на какое-то время повисло неловкое молчание. - Не припомню что-то, чтобы ты очереди любил, братишка, - только начал Цезарь, как гитарист острым ножом метнул в него такой взгляд, что мурашки вдоль позвоночника прошли, отчего альфа вскинул руки в принимающим поражение жесте. - Ладно, выметаюсь, понял - принял.***
Остаток дня Джотаро откровенно наслаждался долгожданной тишиной, копаясь в инстаграме любимых музыкантов или пролистывая новые выпуски любимых журналов, пока вдруг не увидел проходящего в сторону выхода из торгового центра Нориаки. - Кекс! – Куджо тут же отложил новый выпуск «Недели Рока» и окликнул друга, ибо до конца рабочего дня оставалось ещё добрых два часа, а омега, всё-таки, был не настолько наглым, чтобы вот так просто уходить с работы, когда вздумается, не говоря уже о том, что это гитарист каждый божий день ждал рыжего после работы и провожал домой. Это быстро из обычной привычки переросло в своего рода традицию, и теперь казалось таким же естественным, как говорить или дышать. Не сделать этого хотя бы раз теперь казалось кощунством. - Ты куда? Рано же ещё. - Да у меня родители в командировку уехали, помнишь, я рассказывал? Они возвращаются завтра вечером, и мама попросила распечатать кое-что в копировальном центре, поэтому я сегодня иду пораньше. - Уверен? – в душу альфы отчего-то закрались сомнения, хотя он бы никогда не посмел обвинить Нориаки во лжи, и он взглянул на омегу исподлобья, но не так грозно и пугающе, не так удушающе, как обычно смотрел на всех вокруг. На рыжего Джотаро посмотрел мягко, осторожно, с толикой обеспокоенности, словно уверенные глаза рыжего могли безмолвно подтвердить, что никаких подвохов в этой ситуации нет и быть не может. - Да, всё в порядке, он рядом с нашим домом, - совершенно уверенно ответил Нориаки, и это заставило Куджо немного расслабиться. Вечер только начинался, в конце концов, а значит людей на улице должно быть много. Или, может, юноша лишь себя так утешал. Почему-то ему не хотелось отпускать друга, и даже не из чистой прихоти; просто не хотелось и всё, и эта навязчивая мысль крутилась в голове немым укором. - Всё... Точно будет нормально? - гитарист сам удивился, как мягко и одновременно с этим глупо прозвучали его слова. Зачем он вообще задаёт такие тупые, почти риторические вопросы, если Нориаки не какой-то провидец, которому подвластно видеть будущее? Но что ещё хуже - зачем ему вообще спрашивать нечто подобное, если басисту нужно было всего лишь, мать его, дойти до копировального центра? - Нет, блядь, меня похитят пришельцы, вон, в окно их уже вижу. Конечно всё будет нормально, Джотаро, хватит беспокоиться из-за ерунды, - гордость Нориаки была почти задета; неужели этот альфа совсем обнаглел из-за своей силушки богатырской? Неужели не верит, что у рыжего, вообще-то, язык неплохо подвешен, да и гибкость имеется, что порой ни капли не хуже физической силы? - Ладно, извини. Удачи, - почти нехотя попрощался Джотаро, на что Какёин лишь мило улыбнулся, забывая мимолётную обиду. - Тебе тоже. Не скучайте тут с Джеком без меня!***
В эту пятницу определённо ничего не предвещало беды, но она подкралась так же незаметно, как грациозная кошка на одних только мягких подушечках лап подкрадывается к ничего не подозревающей мышке, и ударила под дых исподтишка. Какёин энергично шагал мимо излюбленных витрин, чьи экспозиции за долгое время уже успели ему сильно полюбиться, но по факту не особо торопился. Перед магазином с играми даже задержался, ибо вот-вот за стеклом должна была появиться новая игра для Nintendo Switch, на которую юноша уже давно положил глаз, но пока что там всё ещё красовались лишь старые игры, почти все из которых омега успел пройти, а некоторые даже не раз. Конечно, в университете было учиться далеко не легко, и на халтурно слепленное дендро-фекальным способом домашнее задание строгие преподаватели глаз в основном никогда не закрывали, но это не значит, что рыжий тратил на него всё свободное время: обычно он выполнял всё довольно качественно, но не тратил силы, чтобы доводить каждое задание до совершенства. Возможно, даже над заказами Нориаки трудился и то больше, но действительно максимум усилий он всегда вкладывал лишь в работы для себя, ведь они дарили ему вдохновение и способствовали прокачке навыков больше чего-либо другого. Если уж и оценивать способности парня, то рисование всегда явно было тем, что у него лучше всего получалось и приносило наибольший позитивный выхлоп; игрой на басу же омега хоть и искренне увлекался, но всё равно не видел в себе особого таланта, а потому просто старался поддерживать достойный уровень и выкладывался на полную во время репетиций. Играм же оставалось либо ночное время, либо рабочее, тут как повезёт. Ночной образ жизни оказался ещё одной чертой, объединяющей их с Джотаро на ментальном уровне. Вообще, неудивительно, что на хобби у Кекса оставалось много свободного времени, потому что тратить его было, в общем-то, больше и некуда: родители очень много работали и возвращались уже поздним вечером, а иногда вообще уезжали в как минимум недельные командировки, как и в этот раз, а друзей раньше не было, ведь мало кто готов был осмелиться принять Нориаки таким, какой он есть. - Надеюсь, к понедельнику завезут. Или, может, в интернете заказать… - вслух поразмыслил Кекс, после чего, наконец, вышел из торгового центра. К октябрю в городе похолодало, но незначительно, и сегодня погода была, по мнению парня, просто идеальной. Нориаки надел один наушник и направился в сторону дома пешком, чтобы прогуляться, а заодно и насладиться прохладным ветром, без спросу проникающим под огромную джинсовку и до лёгких мурашек ласкающим кожу. Игривое солнце не слепило глаза, будучи заслонённым пушистыми кучевыми облаками, и омега обожал разглядывать их, параллельно размышляя, как бы удачно запечатлеть потом похожий вид на очередном рисунке; фонам юноша всегда уделял такое же серьёзное значение, как и персонажам, на них изображённым. Кучевые облака были у Кекса любимыми, потому что они выглядят объёмными и многогранными, а ещё похожи на густую сахарную вату и кажутся такими близкими, что протяни руку – достанешь; так и хотелось иногда нырнуть в них, чтобы почувствовать нечто близкое к соприкосновению с мягкой периной. Будучи увлечённым оценкой красивого небесного вида своим намётанным художественным взглядом, Нориаки сперва не заметил лёгкой тянущей боли внизу живота. Точнее, какое-то время она едва ли чувствовалась и совсем не отвлекала, и беззвучно подпевающий любимым песням омега почти уже списал её на боль в мышцах, но ещё пара минут, и она скверно усилилась вместо того, чтобы бесследно пройти; Нориаки замедлил шаг, когда внутренности будто постепенно начало стягивать верёвками, крепкими, грубыми, тугими. Джинсовую куртку вдруг захотелось снять и накинуть на плечо, ведь казалось, ещё немного, и юноша вспотеет: до того на улице стремительно становилось теплее; а может, и не на улице вовсе. - Нет, нет, только не сейчас, - тихий голос рыжего предательски дрогнул в медленно, но верно нарастающем волнении, которое теперь кралось сзади по пятам подобно страшному зверю в тёмной чаше леса, но не решалось накинуться на юношу и захватить целиком, потому что надежда всё ещё горела ярким пламенем: «Это только начало, симптомы пока не сильные, нужно просто дойти до ближайшего поворота»... Пачка подавителей валялась где-то на самом дне сумки, увешенной многочисленными значками, и Кекс глубоко вздохнул пару раз, уговаривая себя, что всё хорошо, что ничего критичного не случилось. Ну мало ли, у кого начинается течка на улице, что теперь поделать? Нориаки не идиот, он всегда носит подавители с собой, так что всё хорошо – завернёт за угол, чтобы прямо рядом с гудящей дорогой в недрах сумки не копаться, привлекая нежелательное внимание, и выпьет пару таблеток. И всё совершенно точно будет хорошо. Ещё не стемнело, вокруг гуляют не занятые на работе люди, бояться нечего; разве что глубокого стыда перед прохожими. Главное – не паниковать. И всё же за нарастающим длинной тенью переживанием глубоко внутри начинала скрестись злоба: на себя, на ситуацию в целом, на весь этот грёбаный мир; на то, что Какёин родился чёртовым омегой, что вообще вынужден был терпеть гормональные изменения на чёртовой улице, даже не дома, где можно было спокойно скорчиться от жара и боли на родной постели, пока не подействует лекарство. Парень невольно сжал кулаки до побелевших костяшек, прикусил губу в напряжении, опасаясь сделать каждый новый, мать его, шаг, и изнутри его буквально разрывали два желания: отдаться презренной панике или пожирающей злобе. Омега не учёл двух вещей. Первая – слева от тротуара простиралось что-то вроде аллеи, обрамлённой редкими деревьями, и только в конце этой аллеи красовалась ближайшая высотка; вторая – течка у него длилась недолго, всего дня три, зато проходила очень бурно, а наступала и заканчивалась стремительно, так что цикл юноши был одновременно его даром и проклятьем. «Почему я вообще не следил за календарём? Как я мог о ней забыть? Я просто тупой идиот», - мысли роем шумных пчёл вскружились в голове, заполняли собой всё пространство, отодвигали на второй план все повседневные заботы, заставляли напрочь забыть о маминых документах. Нориаки понимал, что надо только дойти до чёртового дома, и всё будет нормально, но одного понимания было мало, ужасно мало; напряжение стальной хваткой сдавливало горло и заставило крепко сжать челюсть, чтобы не поддаться панике, не дать волю эмоциям. Нет, Какёин должен быть сильным, должен отвлечься на что угодно, лишь бы не зацикливаться на одной лишь сложившейся ситуации, но всё тщетно; волнение росло, неумолимо крепло, а дыхание сбилось, и контролировать его, как юноша ни пытался, он уже не мог. Потому что чем ближе был чёртов дом, за которым можно было спрятаться, тем сильнее хотелось сорваться на бег, но и это было уже Нориаки не под силу, ибо параллельно тому, как кровь будто вскипала изнутри, обдавая всё тело рыжего лихорадочным жаром, быстрее начинало колотиться сердце. Из-за всего этого стало тяжело дышать, словно уровень кислорода в воздухе вдруг упал до минимально пригодного для жизни; омега почти задыхался. Когда он ускорил шаг, то действительно уже хотел сорваться с места, но вдруг живот скрутило с новой силой от взыгравшихся гормонов и от накрывающей волны паники: ноги постепенно становились ватными, и скоро сила должна была их совсем покинуть; тогда они будут заплетаться, как безвольные верёвки на ветру, и риск упасть повысится до предела. Нет, бежать нельзя, лучше просто ускорить шаг, хотя бы, чёрт возьми, ещё немного… Пока Какёин, изо всех сил стараясь сохранять остатки гордости, добирался до злосчастного здания, за которым уже виднелся его собственный дом, его сердце, казалось, охватило огнём. К тому моменту, когда цель была достигнута, мысли в голове совсем спутались, и теперь всё, на чём омега мог сконцентрироваться, были его ощущения: то, как становится жарко, будто в парилке, из-за чего судорожно хочется вздохнуть прохладный воздух, но его каждый раз оказывается невыносимо мало; то, как тяжёлое сердце в панике бьётся так бешено, что отдаёт глухими ударами в ушах, а грудь пронзает колкая боль; то, как к горлу подступает ком, и хочется отчаянно кричать, звать на помощь, выть в бессилии и, наконец, рухнуть на месте, чтобы наконец отдохнуть; то, как с каждым шагом ноги вот-вот начнут подкашиваться, потому что идти становилось совсем трудно. А ещё то, как щекочущая дрожь расплывается от низа живота по всему телу, стремясь забрать с собой любые мысли, все силы и здравый рассудок. Нориаки никогда не нравилось быть омегой, но в обычный дни он стоически это терпел, ведь не мог ничего изменить. Сейчас же, медленно растворяясь в жаре и панике одновременно, он это ненавидел. Каждой клеточкой плавящегося тела, каждой судорожно бегающей в голове мыслью. Если бы он только мог, то непременно вырезал бы свою чёртову матку, а лучше – напился бы подавителей до бессознательного состояния, чтобы заснуть, а проснуться уже обычным собой, не пахнущим за километры вишней, не пытающимся унять во всех конечностях дрожь, не боящемуся лишний раз глубоко вздохнуть, чтобы не издать лишних звуков. Дорога в пятнадцать минут длилась бесконечностью. Еле перебирая ватными ногами, Нориаки дошёл до серого здания, с силой прислонился спиной к стене, награждающей долгожданным объятием неприветливой прохлады и выбивающей тем самым весь воздух из лёгких, и в тщетных попытках успокоить разыгравшиеся нервы начал рыться в сумке, беспорядочно, как в бреду, блуждая в ней руками, словно от того, окажется ли там грёбаная упаковка подавителей, зависела вся его жизнь. Впрочем, практически так оно и было. «Отлично, вот она, вот она, чёрт возьми!» - думал подгоняемый паникой парень, но подступивший к горлу ком помешал озвучить слова. Вдох-выдох. Всё в порядке, всё точно в порядке, вокруг никого, абсолютно никого рядом нет. Небольшая пачка таблеток тряслась в подрагивающих руках юноши, и он буквально заставлял себя дышать максимально глубоко, чтобы не волноваться по пустякам, чтобы открыть, наконец, свой последний оплот надежды. Что, если таблеток там не окажется? Что, если они кончились, и Нориаки забыл положить новые? Нет, этого просто не может быть. Юноша бескомпромиссно прогнал эти мысли прочь, забыл о них навсегда, потому что если такое предположение окажется правдой, дойти до дома он попросту не сможет. Небо постепенно стало пасмурным, и из-за этого казалось, что на город опустились сумерки, хотя на самом деле был ещё даже не поздний вечер. Омега, которого стремительной тягучей волной накрывал жар, возился с пачкой таблеток, прислонившись к холодной бетонной стене, в полном одиночестве: он был в переулке, но детских площадок рядом не было, а все взрослые люди, очевидно, до сих пор отсиживались на работе. И хорошо, так даже лучше. Потому что нет лишних глаз, нет никакой угрозы. И всё же Какёин уже сильно нервничал, а потому успокоить трясущиеся руки был не в силах; оставалось просто попытаться как можно аккуратнее извлечь блистер и сжать его надёжно, крепко, чтобы не уронить. Нориаки с облегчением выдохнул, когда увидел, что блистере осталась одна таблетка, и на секунду застыл, фокусируя на ней блуждающий взгляд. Он спасён, спасён, чёрт возьми. Всё будет хорошо, сейчас он просто проглотит грёбаную таблетку и дойдёт до дома, чтобы выпить там ещё одну, а потом пойдёт в копировальный центр, сделает все запланированные дела, и встретит вечером родителей. И всё точно будет хорошо. Парень тяжело, глубоко дышал, потому что каждый глубокий вдох превращался в героическое усилие, потому что отчего-то остро хотелось разрыдаться и просто поскорее оказаться дома, в своей квартире. Он крайне аккуратно надломил упаковку, словно хирург, проводящий сложную операцию, а сердце помимо воли продолжало биться в груди загнанной птицей. Не трястись, не паниковать, всё нормально. Щелчок – пластик рвётся – таблетка выскакивает из ячейки и падает в люк канализации. Слабое «нет» всплывает в затуманенных сладкой дрожью мыслях, как из-под толщи воды; Какёин делает судорожный выпад вперёд и рефлекторно тянет руку… Слишком поздно. На несколько мгновений омега замирает, и ему кажется, что мир вокруг меркнет, двигается с места, скручивается в калейдоскопе тёмных цветов. Этого просто не может быть. Это не произошло с ним буквально только что. Нет. Рыжий пялится в пустоту, а потом его начинает трясти, как в конвульсиях, не столько от противного животного желания, сколько от страха, разочарования, горечи, ненависти и боли. Что-то внутри обрывается, как тонкая нитка, держащая слишком тяжёлый для неё груз. - Нет, нет, нет, - повторяет юноша одними губами, как загнанный в угол зверёк, а потом неосознанно дёргает бёдрами и вновь прижимается спиной к холодной стене, потому что подкашивающиеся ноги, наконец, совсем отказываются держать хрупкое тело, а сочащаяся вязкой смазкой клоака начинает зудеть так, что отчаянно хочется потереться обо что-то, лишь бы только унять назойливое ощущение. Первые мгновения Нориаки просто отказывается верить в произошедшее. Загнанно дышит, внутренне уверенный, что это всё шутка, что его последний подавитель не улетел сейчас в канализацию вместе с чёртовой безопасностью. Только сейчас, глупо пялясь куда-то перед собой и содрогаясь всем телом, юноша почувствовал в полной мере яркий, сладкий запах вишни, из-за которому даже самому его обладателю стало тошно и душно. Нориаки, как в бреду, думал ни о чём и обо всём одновременно; где-то на задворках сознания возник образ Джотаро, и теперь мысли о нём то и дело лезли в голову – если бы он только сейчас был здесь, то обязательно помог бы, рыжий в этом уверен, на сто процентов уверен. Джотаро бы подхватил его на руки, отнёс бы домой, уложил спать, точно сделал бы это. Имя гитариста отдавало оттенком единственного спасения и вместе с тем – абсолютной обречённости, потому что он точно бы помог. Но его рядом не было. Какёин приложил поистине героические усилия, чтобы встать на непослушные ноги и медленно зашагать вдоль серого здания, жадно цепляясь за любой выступ и практически наваливаясь на пыльную стену всем весом, до пульсирующей боли прикусывая внутреннюю сторону щёк, чтобы не заскулить как грязная дворовая сучка из-за животного возбуждения, болотом затягивающим в бездну инстинктов. Нет, всё не так просто, далеко не так просто. Какёин не сдастся, не признает поражения, не позволит ногам отказать в самый ответственный момент, не упадёт на месте. Нет. Он будет бороться до самого конца, до последнего чёртового вздоха. - Я вам отвечаю, здесь ёбаный течный омега! Нориаки не слышал этого только что, не слышал приближающиеся низкие голоса и тяжёлые шаги. Этого просто не может, блядь, быть. Если до этого бешеное биение сердца отдавало аж в горле, то теперь оно почти остановилось. Какёин хватался за стену настолько крепко, настолько отчаянно, что чуть не сбил пальцы в кровь, а теперь – застыл как вкопанный и судорожно пытался сфокусировать взгляд на углу здания в нескольких шагах от себя. Нет, не сейчас, когда он зашёл настолько далеко, только не сейчас. Он же мог добраться до дома, совершенно точно мог… Или по крайней мере думал так до того, как разум совсем помутнел, а фигуры выскочивших из-за поворота трёх крепких альф не казались размытыми, как в неясном глубоком сне. Омега против воли втянул носом воздух, и по телу мелкими разрядами прошли мурашки, но не от возбуждения, нет; запахи альф были враждебными, пошлыми, отталкивающими, неприятными. На их лицах растянулись голодные нетерпеливые ухмылки, а глаза налились огнём животной похоти; лицо Какёина исказила гримаса ужаса, а внутренности сплющил тупой страх. - Оо, и что же ты делаешь здесь совсем один? Ищешь кого-то, кто поможет с проблемками? – самый высокий из троицы игриво изогнул бровь, а остальные поддержали его гнусным смешком. - Не издевайся над ним! Ты посмотри, его же совсем развезло, - сочувствие звучит наиграно, противно; омегу сковывает ледяная паника. - Не… Подходите… - язык заплетается, и Нориаки звучит так тихо, так слабо, словно заговорил впервые за несколько лет. Он рефлекторно пятится, почти не в силах здраво мыслить, но обмякшее тело предупредительно дёргается, намекая, что ещё один шаг назад – и парень рухнет на потрескавшийся твёрдый асфальт. Внутри от страха всё закручивается вихрем. - Вот это улов, - тот, что молчал всё это время, глубоко вдыхает плотный ягодный запах и сглатывает скопившуюся слюну. - Я же вижу, как ты этого хочешь, - тихо рычит лидер, приближаясь к омеге в несколько широких шагов, и грубо хватает за руку, так, что Нориаки буквально виснет в массивной руке, сдавленно пищит что-то от резкого движения и резкой боли; близость мерзкого альфы предательски посылает по всему телу новую порцию микро разрядов, но рыжий плотно сжимает зубы, рефлекторно зажмуривается, пытается кричать «нет», но выходит сдавленный полушёпот. Лидер оглядывается, пока остальные голодными волками подходят ближе, довольно скалится, а в следующее мгновение с силой вжимает омегу спиной в стену, бесцеремонно сдавливая одной рукой тонкие запястья над рыжей головой, и Какёин издаёт тихий стон боли и делает лишь одну жалкую попытку выбраться – тщетно; хрупкое тело виснет якорем в грубой руке, а на глазах выступают жгучие горькие слёзы. - Нет, пусти, нет, - лихорадочно выдыхает Нориаки едва слышно, и крупные слёзы стекают по щекам; глаза чертовски щиплет, кончик носа неприятно колет, а зубы сжимаются так сильно, что весь рот немеет, а на уголках губ проступает вязкая слюна. – Не хочу, не хочу, - повторяет юноша так, словно это что-то меняет, пересиливая сдавленное приступом истерики горло. Нет, этого не может быть, нужно выбираться, сделать что угодно, абсолютно что угодно, хотя бы что-то – омега пытается брыкаться, вывернуть ослабевшие вспотевшие руки из стального захвата, но по факту лишь трясёт не подчиняющимся телом, забавляя альф вокруг, заставляя их смеяться. Какёин начинает плакать, содрогаться от приступов истерии, беспомощно всхлипывает, жмурится в желании проснуться от этого ночного кошмара. - Не дури, мы ни за что не отпустим течного омегу, да ещё и немеченого, так что будь умницей и обслужи нас без лишних споров, - развратно шепчет лидер, тут же запуская свободную руку под куртку и футболку, с нажимом проводя ей по всему потному торсу, от груди до впалого живота. – А ты хорош. И почему только всё ещё один? – хрупкое тело дёргается от движений, но кожу всё равно покрывают мелкие мурашки, и Какёин себя за это ненавидит; ненавидит свою омежью сущность, ненавидит грязных альф, для которых он – не лучше резиновой куклы, которой можно воспользоваться и выкинуть на обочину. Он что-то мычит, беспорядочно вертится под пытающимися задрать одежду огромными руками, а потом пытается пинаться ногами, но те не слушаются, попадают в цель через раз. - Неужели так не хочешь? Тебе понравится, уж поверь, - мурлычит один из троицы, чуть нагибаясь и резким движением впечатывая одну из ног омеги в стену. Тот вскрикивает, трясёт головой из стороны в сторону, когда один из альф наклоняется к веснушчатому лицу и пытается ухватить его рукой, и тогда лидер не выдерживает – достаёт руку из-под одежды, коротко рычит и со всего размаху бьёт добычу по лицу. - Успокойся нахер! Заебал! Голова Нориаки тут же на мгновение безвольно виснет на плечах, а в ухе отдаёт сводящий с ума звон. Когда рыжий вновь поднимает расфокусированный, замыленный слезами взгляд на альф, из его носа текут сопли, а губы зовут в тихой мольбе: - Помогите… Джотаро! Джотаро… - омега перестаёт себя контролировать и просто жалостливо зовёт гитариста, потому что отчаянно хочет оказаться рядом с ним, потому что хочет упасть к нему в объятия и никогда не отпускать, потому что в полном беспорядке мыслей чётко думает лишь о нём одном, словно он – свет в конце тоннеля, словно он – лекарство от лихорадки. Какёин просто хочет, блядь, быть сейчас с ним, но всё, что его окружает – удушающая смесь запахов и холодный страх. Один из альф зажимает ему ладонью рот, и всё, что остаётся – тихо мычать. - Кого ты зовёшь? Никто не придёт, - кинжалом жестокой реальности мерзкий голос лидера пронзает тьму, сгущающуюся вокруг. - Эй, мы на улице, вообще-то. Переулок не очень людный, но… - Да, ты прав. Придётся кое-что сделать, - лидер вновь улыбается, подло, довольно, а глаза Нориаки округляются в неверии, но для того, чтобы вновь замотать головой, сил просто не осталось, и он ждёт. Ждёт собственной участи, ждёт того, что неизбежно должно было произойти у него на глазах. – Ты уж извини, но иначе люди учуют что-то неладное, - даже отчасти искренне извиняется альфа, а потом прижимается к омеге всем телом, свободной рукой за волосы поворачивает голову жертвы вбок, и следующее, что чувствует Нориаки – опаляющую огнём боль, когда клыки лидера впиваются в тонкую молочную кожу и, прокусывая её, как кожуру винограда, достают до пахучей железы. Струйка крови стекает по светлой шее, когда альфа, облизываясь, отстраняется, а потом он резко разворачивает омегу к себе задом, и тот впечатывается в бетонную стену лицом, содрогается, плачет, в разы сильнее начинает чувствовать отвратительный запах жухлой травы, почти ничего не соображает, пока руки двоих стягивают до колена намокшие джинсы с трясущихся ног. - Хватит реветь уже, сучка! – рычит лидер и с размаху бьёт Какёина по ягодицам, пока другой альфа силится раздвинуть стройные ноги. Какёин ненавидит в этот момент весь грёбаный мир, всё вокруг, бьётся в конвульсиях и истерическом припадке. Он зажмуривает сиреневые глаза так сильно, что под веками рассыпаются цветные искры и замирает, потому что не может избежать очевидного конца, а дальше – слышит два звука, кажущихся в помутнённом сознании слишком чертовски громкими. Один из них – расстёгивающаяся молния. Второй – звук падающего на асфальт тяжёлого тела.