***
На похоронах Мотоджиро и Акутагавы прихожанам зачитывали их предсмертные записки. Очень серьезные для двух сосредоточенных лишь на футболе парней. В них были и переживания из-за смерти Гин, и анализ собственных жизней, чувств. Рюноске высказал на бумагу все то, что не смог вымолвить за всю жизнь. В тот день Ацуши нервно мял в руках копию предсмертной записки, прокручивая в голове слова, посвященные ему: «этот странный парень постоянно находится рядом, несмотря на все издевки. Странное чувство внутри не дает мне покоя». Он уверен, что Акутагава испытывал симпатию к нему, но никак не смог этого принять. — Я тоже виноват в его смерти, — мучился Накаджима. — Бред, — строго возразил тогда Чуя, — В записках обоих есть этот гейский подтекст. Возможно у них вся жизнь пронеслась перед глазами. А в ней было очень много обнаженных мужских тел. — Ты слишком груб к ним. — Я просто пытаюсь донести до тебя, что себя винить — последнее дело! — не выдержал рыжий. В тот вечер они много говорили, словно пытаясь возместить все пропущенные из-за Осаму встречи или наговориться на годы вперед. Накахара постоянно поддерживал тактильный контакт, то держа друга за руку, то приобнимая за плечи. Они обсуждали и школу, и родителей, и своих одноклассников. Медленно диалог вновь повернул к прошедшим похоронам, словам отцов мальчиков и предсмертным запискам. Как-то слишком резко все вокруг стали такими внимательными друг к другу и понимающими, словно они попали в утопию. Но Накахара хорошо знал, что обычно следует за этим странным жанром. — Что же это? Вот, витает в воздухе, — Осаму круговыми движениями кистей направлял воздух себе в лицо, — Неужели это толерантность? Инклюзивность, любовь. Как часто ты можешь сказать, что это хороший день, чтобы жить в Шервурде, в Огайо? Всегда пожалуйста, город! — он салютовал двумя пальцами от виска. — Тебе не стоит так гордиться этим. — От тебя пахнет тем мальчишкой со странной челкой, — Дазай схватил Чую за подбородок, отклоняя лицо чуть в сторону, чтобы вдохнуть поглубже запах с шеи любовника, — Твоя любовь делает меня смиренным. Я даже позволил вам проводить время вместе. То, с какой улыбкой произносил эти слова Осаму заставляло переживать за лучшего друга в два раза сильнее. Однако шатен, едва только заметив эту искру паники в голубых глазах, снова безраздельно завладел чуиным вниманием, а заодно и губами. Кажется, не стоит говорить, что он слегка пошаманил над томиком Моби Дика, принадлежащим той любительнице слухов, Хигучи. Пара многозначительных пассажей должны натолкнуть ее на верные мысли. И больше в этой школе никто не навредит Накахаре ни словом, ни делом. — А ты зачем-то общаешься с Мичизу, — отвернулся Чуя, разорвав поцелуй. — Хочешь, чтобы я убил его тоже? — Нет! Мы и так убили троих. Нужно прекратить это, а иначе… — Что?! — Я порву с тобой. — Ты предпочтешь сесть в тюрьму? И развязать руки палачам. Злобным палачам, которые делают жизнь настолько невыносимой, что больше не можешь продолжать жить?! Ты и сам писал об этом, не думай, что я мог оставить без внимания подобное. Я…! — Дазай, — Чуя был серьезен, но не мог посмотреть своему парню в глаза, — Как умерла твоя мама? Осаму явно был сбит с толку подобной темой. Честно сказать, они не поднимали ее даже после той сцены с его отцом. Шестеренки в голове начали крутиться в разные стороны, застопорив весь механизм. Он закусил нижнюю губу, словно запирая собственный рот на какое-то время. — Ты правда хочешь знать? — Да. — Мой отец сказал, что это была случайность. Но я уверен, она знала, что делает, — теперь уже Дазай был не в состоянии смотреть на своего собеседника, — Она пошла в то здание за две минуты до того как отец взорвет его. Поднялась на второй этаж и помахала мне из окна. Я никогда еще не видел ее такой счастливой. А затем… бум, — он говорил абсолютно ровно, почти шептал, — Она оставила меня. Но все в порядке! Боль дала мне ясно мыслить, — теперь же он говорил на порядок громче, подбежал к Накахаре, хватая того за ладони, — Ты и я особенные. Нам нужно столько всего сделать. — Что сделать? — Превратить мир в порядочное место для порядочных людей! — И когда это кончится? — все еще не понимал Чуя. — Когда все ублюдки сдохнут! — Да послушай себя! Мы не особенные, мы не другие! Не нам решать, кому жить, а кому умирать! — сорвался Чуя, сильнее сжимая ладони чуть не вырвавшегося Дазая, — Нам всего семнадцать. Ты не можешь считать себя Богом! Если бы ты открылся мне, мы бы смогли жить нормально. Вдвоем. Да, люди причиняют нам боль. — Или исчезают, — дополнил Осаму, закрыв жгущие от рвущихся наружу эмоций глаза. — И ты прав, это действительно хреново. Но мы сможем это отпустить. — Сделаем глубокий вдох… — Сможем жить нормальной жизнью. С походами, брауни по выходным. Плохими фильмами, пляжем. — Ненавижу пляж, — произнес на выдохе, слегка дернув уголком губ. — Поедим картошки фри с острым соусом, чтобы губы горели. Сходим на выпускной. — Потанцуем? — Разве нам не может быть просто семнадцать лет? Если позволишь мне понять… Я останусь с тобой, Дазай. Ты слишком дорог мне. Осаму сгреб парня в свои объятья, и это был лучший ответ. Еще ближе, будто слились воедино. Его руки так удобно обхватили талию, а дазаевы обрушились на спрятанные в бежевую рубашку плечи, касаясь спины. Если у них все еще есть шанс…***
— Чуя, мне нужна твоя помощь! Взмыленный, стоящий на накахаровском крыльце Ацуши напоминает самого Чую неделей ранее. Он тяжело дышит и тычет удивленному хозяину дома в лицо свои записи. Пришлось почти силой заставить Накаджиму пройти в комнату друга и выпить воды, чтобы рассказать все спокойно. В прочем, Чуя справился. — Что-то это все не сходится, — возобновил свою речь Ацуши, распрямляя немного помятый листок на поверхности стола, — Мне кажется, Акутагава и Каджи были убиты. «Да в тебе живет Нэнси Дрю» — раздалось позади от необычайно реалистичной галлюцинации Гин. Только тот факт, что Чуя видит ее каждый раз, когда нервничает, позволил ему держать лицо. — С чего ты взял? Ведь нашли их предсмертные записки. — Их могли подделать. Ты же постоянно подделываешь подчерки учителей, правильно? «Да я просто влюблена в этого парня. Где он раньше был?» — Да это же смешно, — немного дергано отозвался Чуя, так как теперь Гин находилась прямо возле его друга, все еще оставаясь слишком реальной для галлюцинации, — Кто вообще мог хотеть их смерти? — Я думаю, это был твой друг Дазай. Ты же сам видел ту драку в столовой, и перепалки в рекреации, и… — До нас они тоже докапывались. — Я хочу заглянуть в шкафчик Осаму, — Ацуши даже слегка покраснел от натуги, так тяжело далось ему это признание, — Подумал, ты сможешь подсказать мне код. «Могу поспорить, там много интересных вещиц. Может даже немного «Ich Luge» пуль?» — И Акутагава не гей. Я по личному опыту знаю. — Да откуда? Вы же с ним толком и не общались! — сорвался на крик Накахара, — Говоришь так, будто хоть на каплю разбираешься в людях! Он был мудаком. И он мертв, Ацу. «Чтоооо? И так ты разговариваешь со своим лучшим и единственным другом? Думаешь, Дазай убьет его, если тот зайдет слишком далеко?» Провожая взглядом убегающего и явно разочарованного Ацуши, Чуя понимал, что поступил правильно. Он действительно боится, что Осаму избавится от любой помехи на своем пути. И только Накахара может его изменить.