Смертельное влечение

      Дазай смеялся очень громко. Эта сука, услышав выстрел, отпрянула от Чуи так быстро, будто ей действительно была дорога жизнь. Накахара же шутку не оценил. Он, еще мало соображая, выпроводил Хигучи за пределы школы и направился прямиком к знакомому силуэту. Маленький смурф был зол. — Ты носишь с собой ствол?! — крикнул он, толкая в плечо. — Да ладно тебе, это же смешно. — Нет, это не смешно! Ничего из этого не смешно! Ты носишь с собой заряженное оружие! — Это опасный мир, — Осаму развел руками, из-за чего плащ спал на его предплечья, и сделал шаг к Чуе. — Да. Из-за тебя, — шаг назад, — Знаешь что? — он смотрит почти напугано, пытаясь найти в облике Осаму хоть одну знакомую черту, — Не звони мне больше. — Чуя… — Нет. Ты не понимаешь разницу между «правильно» и «неправильно», — он развернулся, собираясь уйти домой прямо сейчас. — Да лааадно тебе! Вернись. — Нет, все кончено! — Накахара останавливается и выдыхает. Нужно закончить это сейчас, — Ты наркотик. Ты отравленная таблетка. Я должен бросить эту привычку сейчас, иначе не сделаю этого никогда, — он резко развернулся на пятках, чтобы обнаружить Дазая непозволительно близко, — Оставь меня в покое! Позволь мне…уйти. Тебе нужна помощь, которую я не могу оказать. Как бы не хотел — не могу. Этот трудный подросток, — рыжий без стеснения показывает на всего себя, — завязывает. — Чуя, но кто еще будет…?! — Нет, нет, нет! — Накахара ожесточенно сбрасывает чужие руки с собственного тела, — Молчи. Я постоянно сдаюсь под твоим напором. Ты снова извратишь правду, проникнешь глубоко под мою кожу. Ты говорил, что изменишься! — парень отходит все дальше, выставляя руки вперед как еще одну преграду между ними, — Но продолжаешь использовать меня, чтобы оправдать все то зло, что творишь. — Ооо. Серьезно? — Осаму раздвинул полы плаща, показывая пистолет словно какую-то безделушку. — Вот оно! — вновь взорвался Накахара, — Можешь… можешь назвать это моей ошибкой. Только позволь мне уйти. Я не Бонни, ты не Клайд. Пока еще не слишком поздно, я завязываю с этим. Вини свое детство, вини отца, жизнь, которой у тебя никогда не было… — вновь приблизился, то ли желая утешить, то ли толкнуть сильнее, — Но причинять людям боль только твой выбор, друг мой. Любовь возносит, а ненависть тебя уничтожит, ничего не дав взамен, — Чуя положил ладони на грудь Осаму, слушая как бьется чужое сердца. Он собирался сказать это еще раз. И то ли от шока, то ли от понимания — его не перебивали. Вдохнуть, заглянуть в глаза и произнести: Это конец. — Но я люблю тебя! — вскрикнул Дазай, перехватывая чужие ладони. — Чувак, — Чуя лишь грустно усмехнулся, аккуратно выпутываясь, — Теперь я, знаешь, буду держаться подальше от таких крутых парней вроде тебя. Так что прощай.

***

      Вместо дополнительных по литературе Хигучи научила Накахару играть в крокет за футбольным полем. Она оказалась не такой уж неприятной особой, просто очень подверженной общественному мнению. Ведомого можно винить лишь в неправильном выборе поводыря. Чуя невольно применял это правило и к себе, и это еще больше сближало парочку. Дазай, что странно, отстал, но как бы не было это затишьем перед бурей. — Как я соскучился по вам после восьми уроков, — с улыбкой до ушей проговорил Тачихара, подходя ближе. Глаза его не улыбались. — А мы игнорируем тебя, — фыркнул Чуя, наконец попадая мячом в «воротца». — Ранен в самое сердце. Подпишите, — он протянул парочке планшет и ручку. — Что это? — Накахара чуял подвох. — Это петиция губернатору, для учреждения дня скорби в память о жертвах суицида. Нужно, чтобы все подписали. Даже слабаки и лузеры, — он посмотрел поочередно на собеседников, — Это, кстати, твой парень придумал. Сделал лист для подписей и все такое.       Хигучи, уже выводившая свое имя рядом со всеми одноклассниками, взвизгнула, когда Чуя вырвал из ее рук планшет. «Мы не будем участвовать в этом цирке!» — вспылил он, возвращая подписной лист Мичизо. — Тогда я просто подделаю твою подпись, как сделал это с Накаджимой Ацуши. Сегодня он уже ничего не сможет подписать. — Что? Почему нет? — опешил Накахара. Он не виделся с лучшим другом с той самой сцены у него дома. — Оооу. Ты не знаешь? Это передавали по радио: Накаджима Ацуши сбросился с моста Олд Мил прошлой ночью с предсмертной запиской в руках.       Чую не удержали ноги, хотя он и опирался на этот странный молоток для игры в крикет. Неужели Ацу мог… Это из-за него? Из-за того, что оставил на произвол судьбы ради мнимой попытки защитить от собственного парня?! — Спокойно. Он просто переломал пару костей, — в голосе Мичизо слышалась откровенная издевка. Накахара выглядел жалко, — Просто еще один гик, пытающийся подражать популярным людям и успешно провалившийся.       Чуя не верил в случайности. Не тогда, когда он познакомился с Осаму Дазаем. Нужно бежать, бежать, пока тебя не съели с потрохами. Пока все, кто тебе дороги, еще живы! Пот лился ручьем, челка прилипла ко лбу, мешая обзору, но никогда в жизни Накахара так быстро не оказывался дома. «Прости, Ацуши! Больше ты не пострадаешь по моей вине» — Где ты был? — беспокойно спросил отец, когда Чуя уже поднимался к себе в комнату. — Мы так волновались! Твой друг Дазай приходил, он нам все рассказал, — подхватила мама. — Все? — О твоей депрессии, мыслях о суициде, — перечислял отец. — Он показал твою копию Моби Дика!       «Не ты один умеешь подделывать подчерк. Вот это сюрприз!» — издевательски проговорила Акутагава, стоя за спинами паникующих родителей. — Родной, поговори с нами! Мы тоже были подростками и можем попытаться понять.       «Угадай, кто стоит внизу?» — Я уверяю вас, все не так! — убеждает Чуя, прижимая испорченную книгу к себе.       «Угадай, кто вскрывает замок?» — Твои проблемы похожи на жизнь и смерть, но…       «Время вышло!» — Вы не знаете, как выглядят мои проблемы! — кричит парень, сбегая.       Чуя бежит, задыхаясь. Он напуган. Закрывается на все замки, думая, что сможет спрятаться. Чуе пришел конец, в этом нет сомнений. Предупреди своих близких! Чуя пытается задержать его стулом, приставленным к двери. Слишком поздно! Он внутри. — Тук-тук! Прости, что зашел через окно, — слышится почти сумасшедший голос по ту сторону кладовки, — Дурной тон, я знаю. — Пошел прочь из моего дома! — не выдержал напряжения Накахара. — Прячешься в шкафу? Да ладно тебе. Все и так знают, что ты гей — выходи. — Я закричу, а родители вызовут полицию. — Я все простил, детка! Давай, одевайся. У нас свидание на очень горячей вечеринке! Ты выбросил меня, словно я был мусором, и за это должен умереть! Но, но, НО! Затем меня осенило вспышкой: что, если вместо этого сгинет старшая школа! — Эти мудаки — ключ, — вещал Дазай из-за двери, явно перемещаясь по комнате, будто поджидавший добычу зверь, — Они тебя удерживают от меня! Они ослепили тебя, затуманили голову, но я могу освободить тебя!       Когда, после ссоры, Осаму вернулся домой не в себе — его боялся даже собственный псих-отец. Он бил в стену и кричал: «Бам! Бам! Бам!» С полки упал подаренный Накахарой дневник (вместе с остальными книгами, но парень все равно увидел в этом знак). Дазая пронзило осознание — Чуя изменил его сердце, впустил внутрь все это правдивое дерьмо. — И поэтому я построил бомбу! Сегодня наша школа — Вьетнам! Эти полудурки, я гарантирую, никогда не увидят свой выпускной бал!       Чуя на ватных ногах метался по кладовой, пытаясь понять, как остановить это безумие. Нужно было лишить Осаму мотивации, нужно… — Я должен быть твоим, — спокойно, почти на распев, гипнотизируя существо за дверью, — Мы должны быть единым целым. Не оставляй меня, закончи то, что мы начали! Я должен быть твоим… Когда в спортзале раздастся БУМ, вместе со всеми, находящимися внутри — пау! пау! пау! На обломках их могилы мы оставим записку, объясняя, почему они умерли.       План был идеальным. Мичизо настолько стыдился своей старой дружбы с Ацуши, что с удовольствием выполнил просьбу и собрал нужные подписи. Петиция, ха! Эти идиоты расписались в собственном реквиеме: «Мы, студенты старшей школы Вестербурга, умрем. Наши сгоревшие тела смогут, наконец, достаться вам. Ваше общество штампует рабов и пустышек, — нет уж, спасибо.

Студенты старшей школы Вестербурга. Прощайте»

— Мы будем смотреть, как дым валит из дверей. Поджарим зефирки на этом костре! Мы можем улыбаться и обниматься, пока ревет пламя, — он непозволительно близко, от его голоса ходят ходуном стены. Как еще родители не ворвались на шум? — Я должен быть твоим! Мы должны быть единым целым! Я не смогу сделать это один! Закончи то, что мы начали! Ты должен быть моим! Я — все, что тебе нужно. Ты вырезал мое сердце, и не можешь просто оставить истекать кровью!       В дверь начали долбить. Осаму был в яростной истерике, кажется, уже выбивая из косяка не особо крепкий кусок дерева. ЧУЯ! — Открой… Открой дверь, пожалуйста! Чуя, открой мне дверь! Чуя, мы можем больше не ругаться. Пожалуйста, мы можем больше не ругаться? Я понимаю, что ты напуган — я здесь, чтобы освободить тебя. Чуя, не заставляй меня врываться туда. Давай, считаю до трех. Один! Два! Нахер-       Последним движением Осаму выбивает дверь кладовой. Тусклая лампочка освещает странный, словно игрушечный силуэт. Если подойти чуть ближе, пересиливая рвотный позыв и трясущиеся ноги, то становится понятно — Накахара покончил с собой, повесившись на ярко-алом шарфе. — О Боже… Нет… Чуя! — Осаму осел в проходе, не отрывая глаз от бледнеющего тела под потолком, — Пожалуйста, не оставляй меня одного. Ты был всем, чему я мог верить… Я не могу сделать это один…       Голова Дазая дернулась, словно от пощечины — в дверь в комнату Накахары постучали. «Чуя, я принесла тебе перекусить,» — мама. Нет, Осаму не должны здесь видеть. — Но я должен, — выдохнул парень, вновь скрываясь в окне. Через несколько секунд он услышал душераздирающий крик матери, что нашла своего ребенка повешенным.