Чем мерить себя, свою жизнь и судьбу? Горстями? Ночами? Людьми? Ветрами, что помнят твой запах? Следами на лентах дорог? На лес променявши родную избу, Свободу найдешь за дверьми? Отыщешь ответы на трактах, Стоптав свою сотню сапог? _ Я многое видел, бродя по «луне». _ Не видел лишь край, где родился, _ Да место, где буду лежать в тишине. _ Я многое видел, бродя по «луне». _ Лишь к счастью в пути заблудился. Что — я? Чем себя представлять самому? Я — нить между тем, кто почил, И тем, кто еще не родился? В цепи бесконечной звено? Зачем я привязан судьбой к ничему? Мне путь этот вовсе не мил — Я с прошлым навеки простился, Грядущего мне не дано. _ Я многое видел, бродя по «луне». _ Не видел лишь край, где родился, _ Да место, где буду лежать в тишине. _ Я многое видел, бродя по «луне». _ Лишь к счастью в пути заблудился. Что — я? Вереница поступков и дум, Что тащат хвостом пересуд? Дела, что не сделал когда-то? Слова, что не тем говорил? За них приговор выдают наобум. Меняется время — уйдут Все взгляды, что чтили вы свято. Осудите тех, кто судил. _ Я многое видел, бродя по «луне». _ Не видел лишь край, где родился, _ Да место, где буду лежать в тишине. _ Я многое видел, бродя по «луне». _ Лишь к счастью в пути заблудился. Желания, страсти и чувства мои — Те вспышки в усталой груди? Мечты, что зовут меня дальше, От лекаря вновь к палачу? Сокрытые глубже от мира слои? Всё это давно позади. И, чтобы не чувствовать фальши, Я мерить себя не хочу. _ Я многое видел, бродя по «луне». _ Не видел лишь край, где родился, _ Да место, где буду лежать в тишине. _ Я многое видел, бродя по «луне». _ Лишь к счастью в пути заблудился.
***
— У тебя губы ледяные, — прошептал Чонгук. — Это только на первом поцелуе, — усмехнулся в ответ Юнги. — А ты не останавливайся, и они скоро согреются, вот увидишь. Точнее — почувствуешь. Чонгук с улыбкой покатил лежащий под ладонью камушек вдоль края постели к его брату. Оба камня слегка засветились, очерчивая серебристыми бликами скрытые в темноте фигуры. Юнги смотрел на него. Прямо, спокойно и так непривычно мягко, что в груди щемило от восторга. Чонгук потянулся навстречу. — Да я же пошутил, — тихонько усмехнулся Юнги. — Ты уж определись! Только днем изнывал, хотел, чтобы тебя кто-нибудь полюбил! — Неправда, не было такого. Зачем мне какой-то «кто-нибудь»? Мне ты нужен. — Юнги с улыбкой поддел его подбородок пальцами, и по спине у Чонгука мурашки побежали. — Но ты мешаешь сосредоточиться на колдовстве. Подожди, чуть-чуть осталось, наблюдающие чары очень важно поставить правильно, иначе огромное количество сил пойдет клыкачу под хвост. Чонгук вздохнул, послушно притихая. Подсев еще ближе, он осторожно приобнял и уткнулся лбом в чужое плечо. Мягкая старая рубашка сладковато пахла лечебными травами и медовой настойкой с клюквой, которая немного капнула через край переполненной редьки. Чонгуку нравился этот запах. Он не вызывал мыслей о лекарствах и болезнях, нет, только о лесе, лете и увлеченном своими зельями колдуне. Юнги часто пользовался возможностью убежать из деревни под укрытие могучих и спокойных зеленых крон, а Чонгук каждый раз в такие дни был готов бросить что угодно, чтобы хоть самую малость понаблюдать за в кои-то веки искренне и нежно улыбающимся ворчуном. Юнги обожал возиться с растениями для своих зелий. А маленький огонек обожал любоваться им, укрывшись в густой траве между корнями деревьев. Особенно — когда Юнги начинал тихонько напевать. Совсем как мама, перебирающая орешки лещины для именинного пирога или заплетавшая пестрые нитки в браслетики-обереги для соседских девчонок. Увлеченность, вдохновение и самое настоящее умиротворение. И хоть Юнги не хотел ассоциироваться с мамой, самому Чонгуку это казалось милым. Ведь раньше он был уверен, что никогда и никого не полюбит больше, чем самую добрую и заботливую огневушку во всем Полумесяце… А сейчас, сидя на постели из тонкой перинки и шуб, он думал, что для чувств, наверное, нет ничего невозможного, нет никаких границ. Они творят всё, что захотят, не считаясь с мнением и принципами человека. Чуть повернув голову, Чонгук улыбнулся, наблюдая за шумным кошачьим семейством у глиняной стенки печи. Пока Сокджин, дорогой родственник, ночевал с хозяйками в спальне, а остальные вчетвером кое-как делили гостевую, им с Юнги разрешили остаться прямо в мастерской. Доверие оказали. Дами, похоже, сразу прониклась симпатией к Юнги, то ли колдовская солидарность, то ли в людях она разбиралась получше, чем деревенские простаки… но теперь в их распоряжении была отдельная просторная комната, целый выводок милых и ласковых котят и остатки той самой настойки в кувшинчике. — Я закончил, — шепнул Юнги, перебив тихие стуки станка. — Можем продолжить прерванное. — Слушай… — спросил Чонгук, не поворачиваясь, чтобы не засмущаться снова. — Научишь меня правильно целоваться? — Правильно? — Юнги усмехнулся, одной рукой перебирая его волосы. — В этом нет никаких «правильно» и «неправильно». Просто делай всё так, как тебе нравится, и наслаждайся. — Тогда… научишь… — Он всё же выпрямился, с улыбкой заглядывая в лицо. — Так, как нравится тебе? — А это можно. Для начала закрой глаза. — Сглотнув от волнения, Чонгук выполнил маленькую просьбу. В уютном мирке остались лишь размеренное шуршание, дурманящий запах трав и невесомое прикосновение пальцев, скользящее по щеке. Вскоре Юнги снова зашептал: — Весь фокус в том, чтобы немного приоткрыть рот, когда почувствуешь мои губы. Понял? Чонгук кивнул, чуть не полыхая от нетерпения. Он готов был поспорить, что по волосам не то что искорки, целые языки пламени пробегают. Через несколько мгновений на горячую шею легла холодная рука, Чонгук невольно содрогнулся, всхлипнув от неожиданности. А после прохлада коснулась и губ. Очень мягкая и осторожная. Юнги был магом воды, его губы совсем не обветривались на морозе, и в тот момент Чонгук растворялся в этой нежности. Грудь стискивало от восторга, сердце дрожало, забыв, как биться, а магия сбегала сама собой… Чонгук был готов отдать ее всю без остатка, чтобы продлить это маленькое удовольствие. А стоило только приоткрыть губы, в рот потек обжигающий сладостью жар. Чонгук дернулся, удивленно распахнув глаза и зажав рот ладонью. Юнги тихо рассмеялся, запястьем вытирая потекшую по подбородку настойку. В руке был зажат кувшинчик, а в глазах плясали озорные огоньки. Сглотнув, Чонгук поморщился от горького послевкусия. — Ну это уже перебооор, — наигранно-возмущенно протянул он, облизнув влажные губы. — Я тебе доверился, открылся, а ты меня напоить хочешь? Воспользоваться мной вздумал?! — Да нет, — улыбнулся Юнги, покрывая его щеку неспешными поцелуями. — Просто побоялся, что без этого… ты сам так и не решишься… воспользоваться мной. — Ну тогда маловато, — пробормотал Чонгук, выуживая из его рук кувшинчик. Несколько больших глотков, и жгучей настойки осталось на самом дне. И от этого только еще больше захлестнуло смущением. Должно быть, глупо это было и даже немного грубо. — Обычно я так не делаю. — Когда это «обычно»? — усмехнулся Юнги, снова забирая кувшинчик. Допив остатки, он довольно облизнул губы и причмокнул. — Отличная настойка. Что ж Дами туда добавляет? Никак не пойму… — Кажется, веточки и листья черной смородины, — тихонько пробормотал Чонгук, — и немного гвоздики. Я делал похожую этой зимой. — Смородиновую? Я думал, ты славишься вишневой наливкой. — Славлюсь? — потупил взгляд Чонгук. — Скажешь тоже. Всего разок Чану отвез ящик моей наливки в город на торжище, а вся деревня уже подшучивает. Ну что за люди. — Не со зла же. — Отставив кувшин, Юнги взбил тощую подушку, улегся и похлопал по меху, приглашая. — Они же все и правда любят твою наливку. Да и я тоже, что греха таить. Очень необычная. Поделись секретом, как ты ее делаешь? — Да ничего особенного, — ответил Чонгук, подсаживаясь ближе, но пока не укладываясь. — Томлю вишневый сок с кардамоном, гвоздикой, мускатным орехом и корицей. А потом мед добавляю и заливаю им рисовое вино. Но… ты-то откуда знаешь, какая она на вкус? Ты ни разу у меня ничего не покупал. — А меня хозяйка дома угощала. Кстати, когда мы с ней выпивали, она тебя очень нахваливала, чудесным парнишкой называла. Желала, чтоб скорее повезло найти такую же пригожую девчонку. — Спасибо за добрые пожелания, конечно. Чонгук хмыкнул, ловя потянувшуюся к нему ладонь. Пальцы тут же переплелись, связывая холод и жар воедино. Светящиеся камушки у края постели мягко очерчивали пряди светлых волос и широкие скулы, разукрашивали бликами три серебряных сережки, но прищуренные от улыбки глаза оставались в тени, превращаясь в манящие бездонно-черные черточки густых чернил, как на портретиках богинь. Аккуратные губы блестели от настойки, по щекам уже разлился румянец от огненной магии. Сложно было оторвать взгляд. — А мне желала хорошего мужика найти, — усмехнулся Юнги, чуть поворачивая голову. Глаза блеснули. — Проницательная она женщина, приятная. Надеюсь, когда мою комнату переворачивали вверх дном, заначку из-за сундука ей оставили. Она мне в тот раз узелок на удачу завязала. Сказала, что найду свое счастье, когда узелок порвется. Угадаешь с одной попытки, кто мне его сорвал? Чонгук опустил взгляд на выуженную из кармана ниточку с крохотным бантиком на одном конце. Знакомой она совсем не казалась. Не видел он ничего такого у Юнги. Но подсказок не требовалось, чтобы догадаться. — Когда мы сбегали из дома, — пояснил Юнги, рассеянно завязывая ниточку Чонгуку на палец. — Я и не заметил. Она чудом со мной осталась, в рукаве рубашки застряла. Я в такие суеверия и ложную магию не верю, но до чего же иногда забавно одно к другому сходится… — Я раньше тоже во многое не верил, — тихо ответил Чонгук. — Например, в то, что человеку, который мне нравится, я тоже могу нравиться. Особенно, если речь о мужчине. Какой шанс в нашем мире таким людям встретиться друг с другом и найти силы признаться?.. — Казалось бы, да. Согласен. Но… — Но? — В этом доме три такие пары, — усмехнулся Юнги, потянув его за ворот и заставляя наконец улечься рядом. — Магия очень помогает своим носителям даже в любви. Ведет к нужному человеку… или фейри. Так что, если думаешь, что влюбляешься, не сомневайся, огневушки не ошибаются с выбором. — Ну опять врешь ведь. — Но душа-то твоя поверила. Убедилась. Чонгук зажмурился, сглатывая ком в горле. Ну откуда этот колдун всегда знает его самые потаенные мысли? Неужели они все так ясно на лице написаны? Или опять хитрит, пользуясь магией? Впрочем, что бы ни было на самом деле, его это устраивало. Это облегчало жизнь. Когда щеку снова тронул поцелуй, Чонгук вздохнул, отпуская все лишние переживания. Тягучие бархатисто-мягкие поцелуи больше не сдерживала никакая робость. Всё еще прохладные руки касались его осторожно, и в этот раз было особенно волнительно чувствовать их под рубашкой, кожу приятно покалывало от ласковой водной магии. Тело отзывалось нарастающим возбуждением. Отбросив в сторону один из камушков у своей головы, Чонгук потушил их свечение, — лицо нависшего над ним Юнги озарило жарким светом от россыпи искорок-конопушек, появлявшихся иногда у огневушек вместе с румянцем. И в этом свете он выглядел еще милее. Было так прекрасно не сдерживать свою магию, позволять ей откликаться горячими всполохами под пальцами, скользящими вдоль боков, всласть разгораться под всё новыми поцелуями и разливаться жидким огнем по жилам от ощущения тяжести чужого тела на своей груди. Это было естественно. Искренность эмоций, ощущений и движений. Чонгук уже не понимал, как мог бояться и думать, что так неправильно. Нет, только так и должно было сложиться всё между ними. И больше он не стыдился своих чувств и желаний. Как и хотел, обнимал, крепко прижимая к себе, стискивая пальцами ткань рубахи, как и хотел, шептал Юнги все мысли, что так долго прятал в глубине. Как и хотел, беспрекословно позволял делать с собой всё, чего толком не осознавал. Лишь слегка потерянно нахмурился, когда Юнги отстранился, передвинулся, принявшись целовать его живот, опускаясь всё ниже. Но тут же дрожаще выдохнул, прикрывая глаза и закусив губу. Пальцы сжимали уголки подушки, а по ногам бежали мурашки от каждого касания влажных губ. Всё это тоже было правильно. Поэтому Чонгук ничуть не сомневался, когда Юнги потянул его штаны вниз. Лишь приподнял бедра, нетерпеливо помогая. Пальцы Юнги сжимали его член, двигаясь то плавно и медленно, то почти резко и грубо, и Чонгук захлебывался короткими суетливыми вздохами. Прохладный язык ласкал чувствительную кожу, слизывая выступающие капли смазки, и Чонгук тихо постанывал, не в силах совладать с собственным голосом. Всё это было правильно. Юнги держал его за руку, позволяя с силой стискивать пальцы, когда пробегала по телу особенно горячая волна. Заставлял волшебные капли скользить по ребрам, будоражаще щекоча и быстро испаряясь от жгучей огненной магии. Нежно смотрел из-под светлой челки, упиваясь видом возбужденного и ерзающего от удовольствия парня, совершенно не знающего, куда себя деть. И без слов понял, когда пришло время снова «вернуться» — на последних рваных от волнения движениях навис прямо над ним и пылко поцеловал, заглушая громкий томный стон. Чонгук почти неосознанно накрыл его руку своими, по пальцам тут же потекло. Чонгук жадно вздохнул, глядя на отражения собственных искорок в глубоких черных глазах. От частого дыхания голова немного кружилась, но восхитительные новые ощущения окупали любые неудобства. Мимолетные и подобные вспышкам ощущения, которые уже хотелось испытать снова. — Для первого раза было неплохо, — улыбнулся Юнги, мазнув по щеке носом... взбудоражив застывшую пустоту внутри и заставив побороть восторженное оцепенение, наполнив душу нежностью до самого края. — Было? — выдавил Чонгук слабым голосом. — Но ты еще не… — Я уже. — Юнги тихо рассмеялся, наваливаясь и утыкаясь лицом в подушку. Чонгук почувствовал дрожь его тела, потому лишь обнял, хотя и было ужасно неудобно в такой позе. — Да уж. Слишком сильно тебя хотел в последнее время. Не заметил, как кончил. — Зато я, кажется, заметил, — мягко ответил Чонгук, успокаивающе поглаживая по спине. — В тот момент, когда ты меня… укусил, да? — Прости. — Не переживай, это только добавило перчинки. Вздохнув, Юнги перевернулся, укладываясь рядом. Нащупал в темноте и подкатил друг к другу сияющие камушки, возвращая в комнату свет, и посмотрел на парня. Чонгук прикусил губу, не зная, что делать и говорить теперь. Суматошно натянул штаны, чтобы хоть прикрыться, и тут же пожалел, разглядывая испачканные в белесой жидкости пальцы с унылой мокрой ниточкой-талисманом на безымянном пальце. Юнги снова дернул плечами от смеха, видя его досаду. — Пойдем, — сказал он, тяжело садясь в постели. — Займемся стиркой перед сном. Ничто так не усыпляет, как бултыхание в ушате с теплой водой штанцов, испачканных в сперме. — Интересные у тебя снотворные зелья, колдун, — хмыкнул Чонгук, но всё же тоже сел, стараясь ни к чему не прикасаться руками. — Впрочем, ты прав, так это оставлять нельзя.***
Утро, как обычно, началось с дикой усталости. Сокджин уже и не помнил, когда в последний раз просыпался и не хотел тут же заснуть снова, желательно — на парочку недель, а то и месяцев. В какой-то степени он завидовал водным колдунам, впадающим в спячку. Но то утро было еще и странным. Когда он сходил привести себя в порядок и вернулся, всё уже изменилось, гостеприимный дом превратился в обитель совсем чужих духов. — Прости, у нас тут женские разговоры, — мягко улыбнулся Микото, выпроваживая лишнего гостя из спальни. — Ты не женщина! — возмутился Сокджин, глядя на захлопнувшуюся перед носом дверь с искренним удивлением. — Я ею много раз был! — послышалось из-за двери. Сокджин вздохнул. Он не был так уж сильно близок с девчонками, но всё равно немного раздосадовался, поняв, что те предпочли ему общество странного фейри, которого видят в первый раз в жизни. Что за разговоры они там вели?.. Впрочем, были у него догадки. Мотнув головой, он засунул руки поглубже в карманы, напустил на себя беззаботный вид и спустился, присвистывая, на первый этаж. Юнги был во дворе — возился со своей снежной кобылой. А Чонгук сидел у окошка, магией подсушивая с какой-то стати сырые штаны, и то и дело поглядывал, что там творится на улице. — Да ты посмотри на них… — пробормотал Сокджин, заглянув в знакомый кувшин и не найдя ни капли настойки, на которую была последняя надежда спасти настроение. — Вы что ночью натворили, бесстыдники?! — Ч-что? Мы… ничего такого! — затараторил Чонгук, моментально заалев от смущения. Схватился за свои штаны и заозирался. — Неправда, не было у нас ничего! — Я не про ваш обмен слюнями и прочими прелестями… — скривился Сокджин, скептически подняв бровь. — Прелестями? — прямо-таки подавился воздухом Чонгук. — Так ты слышал? — Значит, всё же было, — хмыкнул Сокджин, упирая руки в бока. — В доме моих правнучек. Да чтоб вам обоим черти болотные в пиво плевали каждый раз, как за кружку возьметесь. Совсем никакой совести у людей. Я про настойку вообще-то говорил! Как вы могли всё выжрать, ни глоточка не оставить мне?! — Так ты же сам сказал, что не хочешь! — То вчера было! А сегодня хочу! Я свою долю на потом оставил, а эти неблагодарные вылакали всё. Неплохо ночку провели, ничего не скажешь. Чонгук тихо усмехнулся и расплылся в такой довольной улыбке, что Сокджин моментально остыл, лишь по-отцовски потрепав парня по волнистым волосам. По роже видно было, что это его первая любовь. Против такого Джин оказался бессилен — слишком хорошо помнил собственную. И робость, и нежность, и совершеннейшее бесстыдство, не знающее границ. — Ладно, хрен с вами, — махнул рукой Сокджин, тоже присаживаясь за стол и сонными глазами разглядывая узоры инея на слюде. — Хосок-то куда запропал? — К Пятнышку пошел, — промурлыкал Чонгук, складывая и сворачивая рулетиком досушившиеся штаны. — Сказал, что он ласку любит, так что его нужно накормить, почистить хорошенько, причесать да поговорить, пока возможность есть. А ты со своим конем почему не общаешься? — А он у меня необщительный, — усмехнулся Сокджин. Из кухни, болтая о своем, показались оборотни. Тэхён расправлял закатанный рукав на по-новой перевязанной руке, Чимин топил старую повязку в прижатом к груди маленьком деревянном ведерке, а следом за ними трусил довольно подпрыгивающий на ходу щенок. — Надо же, как он быстро привязался… — Да, смешной малец, — с нежностью в голосе улыбнулся Чимин, глядя себе под ноги. — Уже подумываю дать ему имя. — Имя? Имена бывают у людей, собакам клички дают. Чимин поднял на Сокджина растерянный взгляд. Наверное, просто впервые такое услышал из-за того, что не в человеческой деревне жил. Но выглядело забавно, как будто призадумался, припомнив недавние слова Юнги про мамок-папок. — О, не суть, — тряхнул головой Чимин, ставя ведро в уголок рядом с печью и натягивая свой куцый полушубок. — Главное — я понял, что не зря согласился взять его. Он здорово воодушевляет. — Ухаживая за щенком, сильнее чувствуешь себя человеком, — философски объяснил Тэхён, подвязывая переливающуюся шелковистым мехом шубу. Из-за столь разной одежки они с Чимином привлекали внимание. Как сынок городских богатеев и деревенский простачок, всюду ходящие слипшейся парочкой. Честно говоря, Сокджин и сам бы за них взглядом зацепился, встреть в городе. Когда-то он слышал, что зимние шубы оборотней — их собственные шкуры, ловко преобразованные мудреной магией. Похоже было на то. Волчий полушубок у волка, лисья шуба у лиса… а у лани, должно быть, восхитительные сапоги из светлого-светлого оленьего меха. Кто-то говорил ему, что, если забрать у оборотня его шубу, тот не сможет превратиться в зверя. Но Джин уже успел убедиться в обратном — еще как сможет, только шуба при этом исчезнет, где бы ни была. Восхитительное и по-своему смешное свойство. — Вы куда это собрались? — весело спросил голос Чонгука, и Сокджин отвлекся от собственных мыслей. Чимин с Тэхёном уже были в дверях. На плечах висели рюкзаки-сумки, под ногами вертелся нетерпеливый щенок. — Далеко? Надолго? — Мы отдельно сегодня побродим, раз к нам дел нет, — объяснил Чимин, расправляя и приподнимая Тэхёну шарф. — Позавтракаем где-нибудь в другой кормильне, а потом походим по городу и осмотримся. К вечеру вернемся. — Или раньше, если что-то случится, — добавил Тэхён, дергая ручку и первым выскальзывая за дверь. — Но, надеюсь, ничего такого всё же не случится, — тихо пробормотал Чимин. Кивнул на прощание и тут же тоже исчез. — Надеюсь, у них всё будет в порядке. — Чонгук нахмурился, вытягивая шею, чтобы увидеть через окошко крылечко и только-только вышедших на улицу оборотней. — Они много не понимают о людях и человеческих поселениях. Даже Чимин. — Да не переживай ты! Только глянь на Тэхёна, если что случится, за обычных дурачков сойдут. Лучше побеспокойся, как бы у нас ничего не случилось. — А что у нас-то случится? — отозвался парень. — Не думаю, что с местным помощником Урассаи могут проблемы возникнуть. Мы же не станем ничего странного спрашивать. Ведь не станем же?.. Он поднял на собеседника намекающе-вопросительный взгляд. Сокджин только плечами пожал. Он и сам не представлял, что и как говорить помощнику палача, о чем спрашивать, а какие темы лучше даже и не затрагивать. Может, вообще не стоило к нему идти. Но Юнги с Дами на удивление дружным хором заявляли, что стоит. Джину оставалось только сдаться и согласиться, надеясь, что это колдовская интуиция их зовет. А заодно присмотреть, чтобы уж слишком далеко эта интуиция не завела в непроходимые дебри.***
Крохотная хатка палача была втиснута между двумя огромными соседними домами, как пятилетняя девочка между защищающими ее старшими братьями-амбалами, грозно смотрящими на всех прохожих сверху вниз своими квадратными окошками-глазами. Подходить совсем не хотелось. Разум так и кричал: «Прочь отсюда! Прочь! Незачем тебе идти в такое месте, а огневушку в него тащить — тем более!» Но чутье яростно спорило, требовало постучаться в крепкую низенькую дверку, так что он собрался с силами и таки постучался. Через несколько секунд им открыл такой же невысокий и крепко сбитый мужичок в овчинной безрукавке. — Проходите, проходите, — затараторил он, оглядев компанию и отходя, чтобы пропустить внутрь. — Вовремя вы, я только-только пришел, едва открылся. Люблю ранних пташек — с утречка в голове ясность, а настроение еще не успевает испортиться всякой рабочей гадостью. — Понимаю, — притворно покивал Юнги, распуская ворот плаща и осматриваясь. Комната эта больше походила на мастерскую. Вдоль одной стены тянулись многочисленные полки, уставленные мешками, коробочками, мотками ниток. А вторая была сплошь увешена уже готовыми к продаже амулетами-ловушками разной сложности. — Столько, должно быть, возни и грязной работы у помощника палача… — Многие это любят, — с готовностью разливался мужик, доставая из ящичка на замке толстые книги, футляр с облезлым гусиным пером и специальный коробок с рассортированными монетами. — Нравится им избавлять мир от мерзопакости. Но, я вам так скажу, ничего в этом приятного нет. Хоть и понимаешь, что хорошее дело делаешь, а у доброго человека всё равно душа не на месте будет от всего этого. Жестоко мир устроен. И почему богини не сотворили всех тварей добрыми и дружными? — Как же я с вами согласен, — вздохнул Юнги, а между тем незаметно пихнул локтем засмотревшегося на картинки с разными фейри Сокджина. Тот спохватился, расторопно выудив из-за пазухи заранее подготовленные амулеты. — Но делать-то нечего. Приходится жить по установленным для нас правилам. — В самом деле, — кивнул мужичок, на мгновение оторвав взгляд от книги, в которой старательно выводил чернилами строчку с информацией о новой сделке. — Но не всегда. Я вот, например, дождусь зимы, и брошу это. Не стоит оно того, даже хорошие деньги не стоят этих переживаний. Я из лавки мясника ушел, потому что животинок жалко было. А в итоге почти тем же самым и занялся взамен. Точно уйду. — А что, деньги и правда хорошие? — спросил Сокджин, выкладывая на стол ловушки. В одной из них был заперт всего-навсего крыс, душивший кур у Дами, а в другом и вовсе таракан, ради поимки которого Микото на карачках облазил весь пол в кухне, выискивая хоть одну насекомую рожу. Но, конечно же, оба были тщательно замаскированы магией. — Я, знаете, уже несколько лет в егерях хожу. Как раз подумывал, может, пора уже и осесть, за новое дело взяться. — На бедность не жалуюсь, — честно ответил мужчина, поставив жирную точку и отложив перо. — Могу детям свежайшее мясо покупать да разные сладости столичные. Недавно жене платье купил из самого Хинда. Да только чистая совесть дороже. Ну, что тут у нас? Он за ниточки поднял амулеты, разглядывая. Чонгук, всё это время бывший тише воды, ниже травы, шумно вздохнул, явно волнуясь. — Клыкач и огневой фазан, — деловито ответил Сокджин, поочередно указывая на разукрашенные разных цветов отблесками камушки. — Мелочь, да, но не хочется с собой таскать, так что зашли в ближайший город, чтобы избавиться. Говорят, огневые фазаны жутко строптивые твари, могут и на волю вырваться. — Слыхал я пару таких историй, — со знанием дела покивал мужичок, разглядывая камушки через волшебное увеличивающее стеклышко и внимательно сравнивая узоры на камнях с рисунками в одной из своих книг. Листая страницу за страницей, он то и дело задумчиво хмыкал и в конце концов остановился на странице с красными точечками и завитками на черном фоне. — Вот оно, — пробормотал мужичок, пробегая пальцем вдоль написанного под рисунком текста. — Волшебные животные огненной магии, размер — средний, класс — птицы. Представители: алый филин, искрящаяся куропатка и огневой фазан. Отлично. Впервые такое принимаю! Он отложил амулеты, принявшись отсчитывать монетки. Юнги с Сокджином с улыбками переглянулись — будь на месте помощника настоящий палач, могли бы и заминки возникнуть, ведь в палачи брали магов. — Прошу, господа егеря, ваши честно заработанные, — улыбнулся мужик, демонстративно пересчитав монеты вслух и выложив низёхонькой башенкой. — А если работа всерьез заинтересует, заглядывайте в конце зимы, я как раз манатки собирать буду. И, как только Сокджин смахнул в карман скромный заработок, мужичок тут же открыл один из шкафчиков за своей спиной и закинул один из амулетов в мудреный аппарат, похожий на чугунное ведро с плоской крышкой. Из ведра послышалось странное гудение, пошел белесый дымок. Через пару секунд мужичок потянул вытаскивающееся дно и высыпал в сундук горстку пепла, оставшуюся от амулета с тараканом, а из-под крышки достал магический камушек, который позже будет пущен на новую ловушку. — Так вы тоже маг?! — спросил Сокджин, явно пытаясь выдать свой испуг за восхищенное удивление. — Нет, что вы, — отмахнулся мужичок, вешая второй амулет в другой шкафчик. — Это только поначалу с уничтожателями лишь маги работать могли. А у нас, в Белых Пиках, Урассая новый поставила, чтобы я мог сам всё делать. Она только за крупной добычей и клыкачами лично приезжает. Потому-то я на плату и не жалуюсь… — За крупными и клыкачами, — покивал Юнги, старательно выбирая слова для продолжения разговора. — Всё меняется, идет вперед. И что же, палачи больше амулеты не вскрывают перед уничтожением? — Да в первый же год и перестали! Сразу уничтожать — надежнее и безопаснее. А ну как вырвется какая гадость? Не-е-е, никто их не станет открывать, раз уж легко можно определить и без этого, кто там внутри спрятан. — А крупных тварей и клыкачей так нельзя уничтожить? Или почему Урассая их отдельно забирает? — Выделяющаяся энергия отличается, — неуверенно пожал плечами мужик, почесав щетинистый подбородок. — Чегой-то там с магией у них иначе. Говорит, эту энергию можно запечатывать и после использовать, амулеты вроде как делает. Ну да в этих штуках я уже не понимаю. — Ааа, — улыбнулся Юнги, махнув рукой, — ясно, мудреные колдовские делишки, нам не понять. Ну, спасибо за сделку. Успехов вам в поиске нового призвания, может, и правда заглянем в конце зимы. До встречи. — До скорого, — добродушно улыбнулся мужичок, складывая книги в тот самый ящичек на замке. — И вам всего доброго. Приносите добычу, если будете поблизости. Путники вежливо раскланялись и вышли. До самого двора Дами шли молча, даже не переглядывались, угрюмо смотрели себе под ноги, погруженные в собственные мысли. И лишь под укрытием высокого забора снова заговорили. — Очень надеюсь, ты понял больше, чем я, — прохрипел Сокджин, стягивая с себя шарф. — Возможно, — тихо протянул Юнги. Возившиеся с Пятнышком Хосок и Микото уже спешили к ним. — Но не уверен. Наверняка ясно только одно — того клыкача отпустила Урассая. И, похоже, она и правда как-то использует отнятую у фейри магию. Вот только в момент смерти магия умирает вместе с носителем, так что делает она это точно не через казнь… что подтверждает и сам факт существования клыкача. Мужчины переглянулись. Сокджин принялся нервно выхаживать вдоль забора, рыхля ногами сугробы, Юнги нахмурился пуще прежнего, с силой потирая пальцы. — Но отнять магию у носителя — всё равно что вырвать сердце. После такого не выживают. И поэтому я не понимаю. Как такое может быть? — Наверное, всякое может быть, — пожал плечами Микото. — Если Урассая смогла оживить подстреленную лань, что ей стоит оживить и клыкача? — Это под силу лику, — мотнул головой Юнги. — Но не обычной колдунье, которой она должна была стать, если верить Лалисе. Амулетами-накопителями, силы которых хватило бы для оживления клыкача, можно завалить мастерскую Дами от пола до потолка. Чудовищно много сил. Здесь что-то не так. Клыкач жив, но лишен своей магии. Как она это делает?.. — Мне кажется, еще важнее вопрос — зачем она это делает, — тяжело вздохнул Хосок. Юнги кивнул, поднимая на него взгляд, и замер, заледенев от страха. Прямо у него за спиной, на крыше невысокого курятника, стоял тот самый однорогий клыкач. Пригнувшись и приготовившись к броску. Оборотней с ними не было, а потому никто не почуял на морозе тошнотворный душок, и хищник смог подобраться совсем близко. Юнги спешно вскинул руку, но взметнувшийся снег не остановил псину, лишь немного сбил с курса. Клыкач встряхнулся, тут же оттолкнувшись лапами от земли и кинувшись на ближайшую цель. Хосок запнулся, упав на спину. А не успел Юнги собрать хоть каплю магии для новой атаки, на крепкой шее клыкача сомкнулись тесные объятия. Казалось, Микото и сам не понял, что сделал, просто оттащил огромную яростную зверюгу, опрокинув на себя. Клыкач с рычанием дернулся, легко разворачиваясь и вгрызаясь в шею, а всего через мгновение визгливо заскулил, барахтаясь в сугробе с вогнанным между ребрами мечем. Сокджин со злостью отпихнул его ногой, наступил на рукоять меча, проломив грудную клетку от бока до бока, и за лапы потащил почти располовиненную дрыгающуюся тушу прочь. В снегу осталась борозда с частыми бурыми каплями и пятнами. У Микото же под спиной была уже целая алая лужа. Не глядя схватив Чонгука за шиворот, Юнги кинулся к нему, осматривая рану и с ужасом понимая, что вряд ли чем-то сможет помочь. Развороченная клыками шея зияла рваной дырой, обнажая в разрывах розовых мышц белеющие смещенные позвонки. Микото хватался дрожащими руками за шею, бесполезно пытаясь прикрыть рану, и шевелил губами, силясь что-то сказать, но из глотки вырывалось только хрипение и пугающее бульканье. Кровь текла между пальцами ручьями, Юнги старался хоть немного ее сдержать, отчаянно пытался срастить жуткую рану. Но через несколько мгновений побелевшие губы замерли, руки обессиленно упали в алый снег. Спасать стало поздно. — Нет, — услышал Юнги позади слабый от душащих слез голос и поджал плечи, отсаживаясь, отодвигаясь подальше. — Это не может быть так. Хосок почти упал на колени у самой алой кромки. Его рука едва-едва коснулась бледной щеки, и голова Микото чуть перекатилась набок. Будто он отвернулся, не желая смотреть в лицо покинутому любимому человеку. Юнги скривился, сглатывая вязкий ком в горле. Ему доводилось и раньше видеть смерть людей и фейри, но еще никогда они не умирали так… за считанные секунды, как будто по глупой ошибке, нелепой случайности, которой можно было бы избежать, не случись всё слишком быстро. Можно было бы. Но, увы, жизнь почти полностью состоит из случайностей и ошибок, которых избежать не удалось. Вздохнув, Юнги хотел было отвести взгляд, но замер, даже не осознавая, что именно его заворожило, моментально заставив забыться. Глаза Микото мерцали и переливались странными огоньками. И очень скоро огоньки эти будто разбежались по всему телу, светясь под кожей. Хосок сквозь слезы и всхлипывания смотрел на искрящийся мех шубы, похоже, ничего не понимая. А Юнги уже с интересом потянулся поближе. Всё тело Микото быстро наполнялось магией и сиянием. И, не успел Юнги опомниться, как оно будто бы растворилось в собственном свечении. Завитки магического тумана растекались в разные стороны, исчезая в морозном воздухе. На снегу осталась лишь груда испачканной кровью одежды. Хосок поднял затерявшийся в ней серебряный кулон с причудливым кусочком янтаря. Юнги вытянул шею, присматриваясь. В янтаре виднелся какой-то узор, казалось, будто в нем просто-напросто застыл пучок короткой белой шерсти. А стоило только Юнги охнуть от озарившей догадки, Хосок вскрикнул, выронив завертевшийся волчком кулон. Камушек треснул, а из разлома будто хлынул волной золотистый мед. Он плескался, бурлил, сгущался и собирался в крепкую массу, из которой вскоре получилась самая настоящая лань. Лежа на расстеленной шубе, лань встряхнулась — последние капельки магии испарились. Круп часто вздымался, ноги с аккуратными копытцами дергались, а короткий хвостик дрожал. Лань осторожно двигала головой и осматривалась. — Микото? — севшим голосом тихо спросил Хосок. Лань снова встрепенулась, уставившись на него огромными черными глазами. — Это ты?.. Лань покивала. — Ты меня узнаешь? — спросил Хосок еще тише, боясь то ли напугать, то ли получить ответ. Лань закивала чаще и увереннее. — И ты… не умер… Лань не ответила. Медленно встала на подрагивающие тонкие ноги, осмотрела ошарашенных людей вокруг и, вцепившись зубами в шубу из драконьих шкурок, потащила ее за угол. Хосок опустил плечи. Кажется, он совсем отчаялся понять реальность. Впрочем, не только он. Все во дворе были сбиты с толку. Новое перерождение Микото означало, что всё идет не так, как они ожидали. Заклятие богини не было снято. Это заставляло задуматься. И, судя по наполненному отчаянием сдавленному вою за домом, больше всего поводов задуматься было у самого повода задуматься. Секунды тянулись. Из-за угла слышались глухие всхлипывания и рыдания, а все лишь переглядывались, не решаясь сдвинуться с места, пока не двигался Хосок. — Может, проверить, как он там? — осторожно предложил Чонгук, рискнув первым коснуться плеча Хосока. Тот слабо кивнул, как заколдованный, и поднялся на ноги. Поплелся, пошатываясь, по притоптанному снегу, оставляя кровавые пятна. Юнги тут же пошел следом. Когда он неуверенно выглянул из-за угла, Хосок сидел на коленях, протянув руку к бело-красной шубе, едва укрывающей навалившегося на стену обнаженного человека. Под прядями вновь длинных черных волос явно проглядывали очертания аккуратной женской груди. Это была девушка. Она сидела в сугробе и давилась слезами. Заметив пришедших, Хосок подтянул ее к себе, обнимая и плотнее укрывая. — Вот оно, значит, как бывает, — протянул Юнги, когда молчание сильно затянулось, и оглянулся на стоящих позади. Чонгук с Сокджином неловко мялись, похоже разрываясь между желанием расспросить всё в мельчайших подробностях и желанием поскорее сбежать. — Поздравляю с перерождением, что ли… — Я не хочу снова быть женщиной, — глухо отозвалась Микото, стискивая руками белый мех. А после вдруг вперилась полным ужаса взглядом куда-то в пустоту перед собой. — Я не стану рожать тебе детей! Я уже рожал и знаю, что это вовсе не счастье и не предназначение женщин… это не мое! У нас не будет детей! Микото яростно вырвалась из объятий и, кое-как придерживая шубу, засеменила прочь, что-то бормоча под нос. «Но… я не просил», — пришибленно выдавил Хосок и тут же помчался следом. Чонгук тихо присвистнул. — Странный этот фейри, — как-то слегка нервно посмеялся Сокджин, пряча руки в карманы и оглядываясь за спину, на следы всего произошедшего бардака. — Давайте-ка немного приберемся тут, — вместо ответа предложил Юнги, магией собирая окровавленный снег в ком. Сокджин поплелся к лежащему у курятника перерубленному трупу клыкача, Чонгук принялся собирать одежду Микото. Юнги продолжил, глядя на растущий красный шар: — И пойдем поесть в какой-нибудь дальний трактир. Им, похоже, многое нужно обсудить без лишних слушателей.***
— Я знаю, что вы не просто охотитесь, а разнюхиваете что-то секретное про охоту на фейри. — Джунсу очень выразительно посмотрел на Чонгука, как будто объявляя именно его главной причиной своих догадок. Чонгук неуютно поерзал на скамье, опустив взгляд к тарелке с заказанным супом. — Творится что-то странное, и вы явно этим заинтересовались. Так? — Может быть, — пожал плечами Сокджин. — А тебе-то какая разница, чем мы заинтересовались и что разнюхиваем? Думаешь, помешать нам сможешь? — Думаю, помочь смогу, — ответил Джунсу сухо и резко. Всё желание перечить ему моментально исчезло. Чонгук с опаской оглянулся. Большая часть столов в «Рыбьем хвостике» была занята, но никто из посетителей и работников не обращал внимания на компанию, сидящую на краю дальнего длинного стола, у самого окошка. Все были слишком увлечены собственными разговорами. — Я знаю про многих егерей, но не многие вызывают у меня доверие. — А я прям так и вызываю? — усмехнулся Сокджин. — У тебя есть твердые принципы в выборе добычи, но при этом ты не закостенелый упрямый пень, ты открыт для новых взглядов. — Экая неожиданность, — пробурчал Юнги, отворачиваясь к окошку, как будто окончательно потеряв интерес. — И ты, получается, тоже для новых взглядов открыт, раз завел разговор? — С фейри я пока дружбу не водил, но встречая их снова и снова в человечьем обличье, не могу не задумываться. Ты ведь не фейри-помощник, правильно? Кто ты? — Правильно, — кивнул Чонгук. Он в который раз зачерпнул немного супа, но так и не попробовал. От волнения из-за всего творящегося желудок сводило голодом, и он бы с радостью набросился на свой обед, но завязавшаяся беседа требовала сосредоточенности. — Я огневушка. — Ясно. — Джунсу развел руками с выражением «Вот вам и объяснение» на лице, хотя не было ясно, что и кому это признание объяснило. — Я должен сообщить кому-то о том, что знаю. Но сообщить некому, кроме вас. По пути в Белые Пики я остановился в небольшой деревне под городом и увидел там кое-что странное. Клыкачей. Юнги медленно перевел на рассказывающего взгляд. Сокджин подобрался, нахмурившись. Чонгук сильнее сжал черенок, уткнувшись ложкой в дно глиняной посуды. Всё же этот егерь, похоже, обратился к правильным людям. — Я всегда ненавидел клыкачей — моего брата растерзала оголодавшая стая, когда нам было лет по тринадцать. После объявления охоты на магических тварей сразу решил, что буду ловить всех до одного, что попадутся на пути. И со временем заметил, насколько озлобились клыкачи. — Озлобились? — заинтересованно переспросил Юнги, даже подаваясь немного навстречу. — Что ты имеешь в виду? — Что они перестали быть обычными хищниками, живущими своей жизнью в лесах, как волки. Они как будто больше не упускают шанса напасть на человека. Уже пару лет я не снимаю с руки поисковый амулет, реагирующий только на их магию. — Джунсу задрал рукав, демонстрируя крепко обнимающий запястье широкий кожаный браслет с похожим на монетку круглым то ли камнем, то ли кусочком металла. — Браслет нагревается, если клыкач появляется в радиусе сотни шагов, и я предупрежден об опасности. Без него приходилось быть начеку каждую секунду, ведь клыкачи перестали обходить людей стороной. Нападают при каждом удобном случае. Глядишь, скоро и в поселения начнут приходить на охоту. Думаю, дело в том, что исчезло их любимое лакомство — длиннохвостые кроли и скакунки. Клыкачи перешли на новый корм. — Да, — с удивлением и уважением покивал Чонгук. — Не только ты так думаешь. — И что же? Что странного стряслось, что заставило тебя к нам подойти? — В деревне под Белыми Пиками на меня не напали сразу два клыкача. Накинулись на моего крылатку, шедшего немного впереди, но даже не обратили внимания на меня. Но самое странное — крылатка клялся, что не почувствовал их приближение, как будто не было никакой магии поблизости. Я поймал обоих. — Джунсу выудил из-за пазухи пару маленьких амулетов на нитках. — Но на камнях и правда нет никаких магических пятен, только точка, означающая наполненность ловушки. Как будто там обычный зверь. — Можно? — Юнги неуверенно протянул руку к амулетам. Джунсу снял их через голову и без сомнений отдал колдуну. — Просто поразительно. Амулеты очень чувствительны даже к слабой магии. Два амулета и крылатка не могут чисто случайно все вместе сломаться и потерять чутье. Это клыкачи без магии. — Точно, — горячо закивал Джунсу. — Не могут. Не совпадение это. — Слушай, Юнги, — протянул Чонгук, неуютно потирая плечи. — А не может это быть просто… другой вид? Ну, как бывают обычные фазаны и огневые. Может, мы просто не знаем, но есть в природе и магические клыкачи, и обычные? Изначально без магии… Юнги прикусил губу, покручивая амулеты в руках. Самые простые, состоящие лишь из тонких деревянных палочек, на которые были бусинами нанизаны магические камушки. На каждом виднелась только одна единственная фиолетовая точка. — Именно так я бы и подумал, встреться с двумя подобными тварями, — пробормотал Юнги, стискивая амулеты в ладони, жмурясь и, кажется, пытаясь что-то почувствовать. — Но однорогий рушит эту теорию на корню. — Верно, — кивнул Сокджин. А после, заметив непонимание коллеги, помялся немного, но пояснил: — Мы тоже встретили одного клыкача без магии. Но дело в том, что мы своего узнали — это совершенно точно тот клыкач, которого мы с напарником поймали и продали палачу несколько дней назад. Тогда он был волшебным, но сейчас… — Ты продашь их мне? — перебил Юнги, распахнув глаза. — Я бы очень хотел разобраться, думаю, это поможет. — Забирай так, — махнул рукой Джунсу. — За эту дрянь мне всё равно не заплатили бы, на них нет никаких пятен. Вчера, когда заходил к местному палачу сдать другую добычу, собирался заодно и об этом рассказать, расспросить… но Урассаи не было на месте, а ее помощник вряд ли смог бы толково что-то объяснить. Мужик он неглупый, но не колдун. — Хорошо, что так сложилось, — вздохнул Юнги, надевая на шею ниточки и пряча амулеты под одежду. — Урассае пока не стоит знать, что кто-то обратил внимание на этих безмагийных тварей. Чонгук поерзал на жесткой скамье, переваривая всё услышанное, и наконец попробовал свой суп из репы с фасолью. Даже остывший он был вполне ничего.***
В доме их встретили суета снующих туда-обратно хозяек и мрачный взгляд сидящего за столом Хосока, забившегося в самый угол у печи. В сторону мастерской было даже страшно сунуться, Дами с сестренкой то и дело сновали проворными белками на второй этаж и снова возвращались, таская какие-то сундучки-коробочки. — Как дела у Микото? — нерешительно спросил Чонгук, присаживаясь за стол. Хосок пожал плечами, утыкаясь взглядом в стену. — Ну… он хотя бы жив-здоров? — Она жива, — бесцветно ответил Хосок. — И умоляет убить ее. — Чего? — опешил Чонгук, замерев с пустой кружкой и кувшином воды в руке. — Микото… — Хосок вздохнул и потер лицо ладонями, пытаясь взять себя в руки. Он посмотрел на возящихся у печи Сокджина с Юнги, прислушивающихся к разговору, снова уставился на стену и продолжил: — Микото не хочет быть женщиной, поэтому умолял меня его убить, чтобы переродился снова. Даже хотел сделать всё сам, пытался мой кинжал забрать. — Ничего себе, — протянул Чонгук, чувствуя, как по спине дерет мороз, стоит представить подобное. — У меня колени трясутся от ужаса после таких просьб. И… я хотел бы ему помочь, но боюсь, что это какая-то случайность, недоразумение. Что на самом деле заклятие снято, и он уже не переродится, если умрет еще раз. — Ничто иное не могло повлиять таким образом, заклятие однозначно не снято, — вклинился в разговор Юнги, уже чистивший морковки, купленные для не пошедших обедать. Нарезав первую крупными кусками в стоящий у печи горшок, он поднял взгляд и деловито продолжил: — Если хочешь убедиться, проверь на Сокджине. Бессмертного ведь не убить. Кинжал у тебя? — Я тебе проверю, — беззлобно огрызнулся Сокджин, подавая ему вторую морковку. — Хотя, конечно, в целом этот ехидный гаденыш прав, заклятие явно всё еще в силе. И это наводит на вопрос. А с чего вообще мы взяли, что оно так вот просто спадет при встрече? — Додумали, видимо, — ответил звонкий голосок. Все оглянулись. В дверях, держась за косяк и смущенно отводя взгляд, стояла хрупкая девушка. Рубаха Хосока сидела на ней вполне неплохо, напоминая тунику, подвязанную пояском. Длинные волосы доходили до середины спины. На вид девушке было лет семнадцать-девятнадцать, никак не больше. В лице легко угадывались знакомые черты, и, наверное, не знай Чонгук правды, искренне принял бы ее за младшую сестру Микото. А потому было так странно убеждать собственную голову, что это всё тот же фейри. — Девочки ушли на торжище, — сказала Микото, проходя в кухню и присаживаясь за стол. — Хотят успеть, пока еще не все разошлись. Так что… я решил заглянуть к вам и извиниться. Мне очень стыдно за случившееся. — За кровавую смерть? — хохотнул Юнги. Микото улыбнулась, похоже, почувствовав себя уютнее и спокойнее. — Да, зрелище было еще то. Но не стоит извиняться, мы привычные. — За истерику, — вздохнула Микото, облокачиваясь на стол. — Мне ужасно стыдно, я был не в себе после перерождения. Во второй раз всерьез прощался с жизнью навсегда, но снова ожил. Наговорил много лишнего, за что прошу прощения. Особенно у тебя, Хоби. Прости, что так себя вел. — Неважно, если тебе уже лучше, — через силу улыбнулся Хосок. — Всё это мы обсудим как-нибудь потом, когда будешь готов… ва… готов. Ох, богини, я даже не знаю, как к тебе теперь обращаться. — Продолжай считать меня парнем, — ухмыльнулся Микото. — Скоро я разберусь с этим временным недоразумением. — Кинешься в пасть еще одному клыкачу? — продолжал веселиться Юнги, который, похоже, один видел в этом нечто очень забавное. — Зачем ты вообще это сделал? Рядом были маг и опытный охотник. Ты-то что мог сделать? — Ммм. — Микото потер друг о дружку изящные ладошки и переплел пальцы, сцепив в замок. — Это сложно сделать, но некоторые фейри с магией жизни могут временно приостановить жизнь в чужом теле. На минуту-другую. Этого вполне хватило бы. Так что я был уверен в том, что делаю, моя магия была невероятно сильна в последние дни, я точно знал, что смогу. — Но не смог, — вздохнул Чонгук, подперев щеки ладонями. — Смог, — отрезал Микото, мотнув головой. — Только в этом клыкаче жизни не было. В каждом живом существе есть крохотная крупица магии жизни, которая и одушевляет нас. В клыкаче ее не было, поэтому я не смог вытолкнуть ее на время своей силой. Это был труп, которым управляло что-то не изнутри, а извне… — Всё веселей и веселей. — Юнги лениво махнул пальцами, и вода из кувшина со стола перепрыгнула в наполненный морковью с картошкой горшок. Маг только хмыкнул, придирчиво прогнав пару капелек с какими-то пылинками. — Ладно, черт с ними, с клыкачами, разберемся. А вот что с вами — действительно любопытно. С какой это стати вы додумали и нафантазировали про судьбоносную встречу? — Найди меня. Жду слова твоего. Моё истерзанное сердце даст прощенье, — протянул Чонгук, припоминая старую песню. — Охотник, лишь вместе мы сбросим оковы, вдвоём в небытье войдём. — По строчкам и правда похоже, что встреча и прощение снимут проклятие, — хмыкнул Сокджин, задумчиво потирая подбородок. — Но почему ты так написал? — Потому что я так понял, — пожал плечами Микото. — В тот день богиня сказала, что я буду перерождаться после каждой смерти, пока не смогу простить и забыть. — Простить и забыть. — Юнги поставил горшки с овощами в печь, закрыл заслонку и довольно отряхнул руки. — Тебе поможет старческий маразм или потеря памяти. Говорят, если хорошенько ударить поленом по темечку… — Да что у тебя за методы? — захохотал Сокджин. — Надежные и безотказные у меня методы. Простить Микото уже простил, осталось только забыть. Стараюсь помочь, как могу. Не ворчи. Лучше скажи, тебе-то она что-нибудь сказала? — Ну… — Козлиной бессовестной назвала, да? — Юнги присел за стол и тут же цапнул из миски сухарь. Чонгук перевел на него веселый взгляд. — Сказала, что ты охренел совсем оленяток маленьких обижать? — Вроде того, — покивал Сокджин. — Сказала, что теперь жизнь и смерть охотника будет зависеть от его жертвы. И промучаюсь я день или тысячу лет — решать теперь не мне и не богиням. Сначала я подумал, что эта белая лань меня найдет и убьет. Потому стал избегать всех оленей. На всякий случай. А после… не знал, что и думать. Когда ты сказал, что данное тобой прощение всё прекратит, я безропотно поверил, потому что нуждался уже хоть в каком-то ответе. — Ох, силы небесные, — вздохнул Микото. Задумавшись, он сложил руки под грудью, но тут же убрал их, суетливо расправляя рубашку, как будто смутившись из-за четко очертившихся округлостей. — Теперь ответ нам даст только сама Урассая? — Нууу, не совсем, — нечетко протянул Юнги, жмурясь на один глаз и с хрустом раскусывая сухарик. — Это тебе и я могу сказать. Заклинание, сотворенное в тот день, могло связать только тех, кто был в лесу. Если, кроме вас троих, там были лишь белочки да синички, а Сокджин — не тот, кому ты должен дать прощение… очевидно, простить ты должен саму Урассаю. Ты ведь на нее был в обиде за спасение, так? — Урассаю?! Ну отлично, — фыркнул Микото, снова сложив руки да еще и встрепенувшись, от чего расстегнулась пуговка на рубахе, открывшая ложбинку между грудей. — Смирись, Сокджин, мы будем жить вечно. — Ну нет, — со странной улыбкой возразил Хосок и протянул руку через стол, аккуратно запахивая рубашку. — Когда-нибудь ты найдешь покой и умиротворение, получишь от жизни всё, о чем мечтал, и простишь даже ее… подарившую тебе шанс дожить до встречи со мной. Микото удивленно приподнял брови и перевел на него умиленный взгляд. — Ладно, господа охотники на ведьм, — решительно начал Юнги, резко поднявшись и хлопнув ладонями по столу, а после достал из-под одежды отданные Джунсу амулеты. — Кто хочет, пока девочек нет дома, вместе со мной заняться изучением трупа и пойманных клыкачей? Обещаю увлекательную лекцию о жизни магических тварей и незабываемое практическое занятие по изучению их внутреннего строения. — Я пойду, — уверенно заявил Чонгук, видя, что никто больше не горит желанием. — Но, если меня стошнит, извиняться не стану. — Может, тебе снова настоечки выпить для храбрости? — с улыбкой предложил Юнги, когда они уже выходили. — Погоди. Мы клыкача разделывать идем или… — Ой, — шутливо махнул рукой Юнги. — Одно другому не мешает.