Художка или Обнажённая натура

Джон выпрямился и как мог смешал в своём голосе вежливость и непоколебимость. — Это не мусор, Гретта. Это рисунки, и очень талантливые. В них вложено много труда. К тому же теперь это ещё и подарок. Так что — спасибо вам за заботу, но не нужно. Хранительница дома посмотрела так, будто через зрачки проткнула его череп насквозь двумя ледяными спицами. — На забудьте свой подарок, мистер Ватсон. А у вас, мистер Тревор, уговор с отцом — всё «это» оставлять за пределами дома. «Это» было произнесено таким тоном, будто Виктор кота дохлого притащил. Уже с неделю как дохлого. Гретта выплыла из комнаты, бесшумно закрыв за собой дверь, и Тревор так шумно выдохнул, что Джон понял — тот всё это время не дышал. — Удивительно, — Виктор плюхнулся на стул. — Она непоколебима в определённых вопросах. А уж думал — всё. Печка неизбежна. — Печка? — Джон разгладил то, что до этого пытался свернуть. — Часть мусора у нас сжигается. Так, давай я помогу тебе это всё упаковать и мы поедим. — Угу… — Джон завис над очередным рисунком. Там было нарисовано лицо Шерлока анфас. Глаза, две кудряшки, упавшие на лоб, чуть намеченные скулы, излом губ. Ватсон не мог оторваться. — Эм… Джон? — позвал его художник, когда время даже очень терпеливого ожидания прошло. — Он такой… такой… даже слово «красивый» не может выразить всю степень его совершенства. Знаешь, если бы боги существовали, он определённо был бы одним из них. — Гм… — Виктор очень внимательно посмотрел на Джона. — Ты говоришь и смотришь так, будто он… не знаю, как сказать. Ватсон еле заставил себя отвести взгляд от Холмса и посмотреть на Тревора. Да и то, только потому, что мордашка сыщика-любителя на бумаге выражала крайнюю степень недовольства. Агент под прикрытием будто услышал его голос, как и тогда, во время занятия: «Джон! Соберись! Ты здесь ради добывания информации! И придумай себе новую легенду». А это мысль! Раз его прикрытие «под художника» оказалось несостоятельным, удобный случай создать себе другое. — Ты прав, — сказал Джон. — Я не художник. Всё, что я могу нарисовать — кривоватого снеговика. В художку я вашу попал, потому что искал подработку — мою теперь кисти и палитры. А он, — Ватсон осторожно провёл по нарисованным волосам Холмса и ойкнул — сухая пастель моментально размазалась и испачкала ему пальцы, — ваша модель. Обнажённая натура. Мы встретились в подсобке, где он раздевался, а я как раз готовился к первому рабочему дню. Ну и… я увидел его и пропал. Понимаешь, для вас, художников, такое привычно, а я раздетых полностью людей, живьём, да ещё так близко не видел никогда. Да ещё таких невозможно красивых. Я влюбился в него, Виктор. А к вам проник, чтобы на него посмотреть… Тревор чуть откинулся на стуле и лицо его приняло такое выражение, что не смотри Ватсон всё ещё на Холмса, мог бы испугаться. — Ты влю-бил-ся? — очень медленно выговаривая это слово, спросил Тревор. — Но… ведь-он-парень? — Да… — Джон тоже сел и посмотрел, наконец, на собеседника, но тот уже взял себя в руки. — Но он просто необыкновенный. Это было как удар молнии. Сквозь все этажи и прямо в сердце. Виктор смотрел на Джона так, будто тот убедительно доказал, что существует второе Солнце. И существовало всегда. — Ты никогда не слышал, что мальчикам могут нравится мальчики? — спросил Джон, и перевёл взгляд на поднос с едой, что принесла Гретта. До голодного желудка наконец достучались умопомрачительные запахи из-под куполообразных серебристых крышек, что закрывали тарелки. Тревор чуть погладил себя по коленям. Возможно у него мгновенно вспотели ладони. — Джон… я о таком, конечно, слышал. Отец озаботился о нашем сексуальном воспитании. И в этом доме о подобных извращениях даже не заикайся. Даже не думай, хорошо? Если отец посмотрит эту часть записи… — Тревор посмотрел куда-то в потолок. — А он посмотрит… новый человек в доме, да ещё Гретту не послушали… — У тебя тут камеры? Но ведь это личное пространство? — Джон повторил жест Виктора, но исключительно чтобы стереть с пальцев пастель. — Где ты тут видишь что личное? — Тревор снял эти серебристые крышки-колпаки, Джон не знал, как их назвать правильно, — комната просматривается полностью, стоит только открыть дверь. Ни единого уголка, где можно было бы укрыться. — Это да… я заметил… — Джон взял вилку и вопросительно посмотрел на Виктора. Пахло умопомрачительно. — Что это? — Лазанья. Угощайся, Джон. Не смущайся. А я пока обработаю пастель закрепителем, — Тревор встал, поднял рисунки, одновременно давая Ватсону больше пространства, и унёс их на другой стол, в самый дальний от Джона конец комнаты, как футбольное поле пересёк, а там начал осторожно опрыскивать каждый из баллончика и ставить на маленький настольный мольберт. На вкус лазанья оказалась просто превосходная. Как и десяток крошечных бутербродов, вроде бы они называются канапе, с сыром, паштетом, и ещё чем-то, что Ватсон не опознал, но съел с огромным удовольствием. Завершил трапезу чай, который как раз чуть остыл, и несколько кусочков лимонного пирога. Набив живот и довольно улыбаясь, Джон только тут осознал, что слопал всё, ничего не оставив Виктору. А тот как раз вернулся. В его руках вместо тубуса была большая плоская сумка на ремне. Как раз чтобы носить рисунки. — Так им будет лучше, — сказал Виктор и прислонил сумку к ножке стола. — Я ещё листами кальки переложил. — Прости, я всё съел… — покаянно выдал Джон. — Так для тебя это всё и было, — Тревор чуть улыбнулся, но лицо его оставалось грустным. — Спасибо, — Джон встал. — Мне жутко стыдно за своё обжорство, но я забыл, когда в последний раз ел досыта, да ещё такую вкуснятину. Знаешь… будучи маленьким, я терпеть не мог две вещи: есть и спать. А сейчас об этих двух вещах часто только и мечтаю. — Не любил, потому что это было через силу. Кормят, когда не голоден, и спать кладут, когда ты возбуждён и хочешь играть, — Тревор понимающе кивнул. — Что угодно станет пыткой, если тебя заставляют против воли… — он снова посмотрел на потолок. Джон понял, что вопросы о пропавшей и погибшей девушках лучше не задавать. — Мы можем снова увидеться? — спросил он. — Конечно, — Тревор хотел сказать что-то ещё, может, предложить номерами обменяться, но тут в его дверь постучали, и не дожидаясь разрешения, открыли. Хорошо, что Джон был предупреждён. В проёме стояло инвалидное кресло, и признать в его владелице близняшку Виктора было бы проблематично. Выглядела девушка так, будто её очень сильно избили. Не лицо, а распухшее пособие по синякам. Одна рука на перевязи. Ноги накрыты пледом. — Добрый день. Хотя уже скорее вечер. Прости, не хотела мешать, — очень хрипло выдохнула девушка, — но весь дом гудит, что у тебя гость, и я не удержалась. Тревор мгновенно подлетел к сестре. Обернулся к Джону. — Доминика, это Джон Ватсон. Джон, это Доминика. Джон тоже подошёл ближе и не мог решить, протянуть ли ей руку. Потом всё же вспомнил, что по правилам этикета это делает девушка, и не стал. — Рад познакомиться. — Взаимно. И предвосхищая твои вопросы, — ей пришлось чуть задрать голову чтобы посмотреть в лицо Ватсону, — прошу, не спрашивай. Тогда мне не придётся врать. И лучше вам будет продолжить разговор в моей комнате. Ватсон понял это так, что там нет камер. Хотя, кто его знает, на самом деле. — Спасибо, сестрёнка. Как раз хотел тебя об этом попросить, — это Виктор говорил, уже добежав до сумки-переноски с рисунками и схватив её. Доминика и Джон продолжали смотреть друг на друга. Почему-то Ватсону казалось, что девушка видит его насквозь. И почувствовал некоторое облегчение, ощутив, что Виктор вернулся и встал рядом. И пожалел, что он тут один, без Шерлока.