Перевертыш

– Надо было пойти с ними, – Эля выглядывает из-за угла дома. Я тоже: через пыльные окна магазина видно, как Матвей и Влад замерли напротив прилавка, говорят с продавщицей. Та подалась вперед и слушает с явным интересом. – Нет, слишком много людей могло смутить ее, – возражает Ян. – Теть Наташу-то? Смутить? Ха! Я всматриваюсь в лицо Матвея, разглядываю Влада. Высокий, с короткими темными волосами и черными глазами, он очень красив – особенно когда улыбается, и на щеках появляются ямочки. Серая футболка обтягивает широкие плечи, узкие светлые джинсы явно не предназначены для деревни. Кажется, что парень собрался уезжать в город, а не вышел прогуляться по селу. Влад активно жестикулирует, пересказывая выдуманную историю, а продавщица кивает, как заведенная. – Главное, чтобы она не вякнула ничего родителям Матвея, – это точно. Чувствую себя почти ребенком, играющим в детектива. Почти – если бы не пистолет, оттягивающий сумку на поясе, не беспокойные сны... этой ночью Крыся звала меня из леса, невидимая в темноте, а я блуждал между сосен, спотыкаясь об узловатые корни, пытался догнать ускользающий голос. Проснулся разбитым и замерзшим: ветер распахнул окно, и на полу скопилась приличная лужа. Дождь прекратил только утром, и когда мы завтракали, выглянуло солнце. Сейчас его лучи пробиваются сквозь облака, теплом ложатся на щеки – запрокидываю лицо к небу и улыбаюсь. Хорошо, что я здесь. С Яном и Элей, Матвеем... чем бы ни закончилась эта игра, я рад, что мы играем вместе. Звякает колокольчик, и парни выходят из магазина. Неспешно идут к нам, обходя рытвины с грязной дождевой водой. – Ну что? – Эльжбета скрещивает руки на груди. – У нас есть подозреваемый, – Матвей трет подбородок. – Но не знаю... он не косой, плюс хромает. Сильно. – Кто?! – Эля едва не подпрыгивает на месте от нетерпения. Влад отвечает с легкой улыбкой, руки в карманах джинсов: – Лешек, внук Андрея. Наташа видела у него перебинтованную правую ладонь. Ян хмурится: – Да ладно. Он же безобидный, и реально еле ковыляет, а Бука – нет. Косоглазие еще хрен с ним, Мышо... Тадеуш и Вася могли неправильно разглядеть в темноте, но хромота... – Ее можно подделать, – пытаюсь выдохнуть я, говорит Матвей. Благодарно киваю парню. Улыбается в ответ, перекатываясь с носка на пятку. – Думаете, он всю жизнь прикидывается? – с сомнением спрашивает Ян. – Не сильно ли сложно? – У него не все дома, почему нет? – Матвей пожимает плечами. – И хромать он начал лет десять назад, не помню уже, почему. Может, как раз стал охотиться на детей и придумал себе алиби. – Ну не знаю... – Эльжбета сводит брови. – Лешек кажется таким добрым... и слишком глупым для ловкого маньяка: сколько лет его не ловят! Надо... – Проследить за ним! – заканчивает Матвей. – Никто не обращает внимания на хромого дебила, вот он и шляется по деревне даже у полиции под носом. Мы разделимся на команды по двое и будем наблюдать каждый день. Если Лешек и правда Бука, то быстро себя выдаст. Мозгов у него реально не много, если он и здесь не придуривается, конечно. – А ты не помнишь Лешека? – Эльжбета поворачивается ко мне. – Ты же видел... Буку близко. Лешек живет за три дома от нас, с дедом Андреем, у которого бабушка алкоголь и всякие штуки для туристов скупает. Здоровый такой, сутулый и вечно в слюнях. У него какой-то диагноз: мозгов как у ребенка. Мотаю головой. – Нужно тебе его показать! – говорит Матвей. – Пойдем, разведаем обстановку. – Я пас, нужно помочь в магазине, а потом дома, – отвечает Влад. По лицу Эльжбеты пробегает тень разочарования. – Если что – увидимся вечером. – Ладно, давай, – Ян первым устремляется вниз по улице. Кажется, ему не очень симпатичен избранник сестры. Я чувствую, как расслабляются плечи, когда мы остаемся вчетвером. При Владе у меня не получилось сказать и слова, а использовать планшет стыдно. Не хочется, чтобы записали в дебилы, как неизвестного Лешека. *** Нам очень везет: стоит появиться у забора нужного дома, как брата с сестрой окликает сидящий на скамейке под яблоней хозяин. – Эй, Ясь! Эльжбета! А ну зайдите, у меня есть посылка для вашей бабушки, а идти неохота, – дед Андрей отпивает из горла небольшой бутылочки. Рядом на табурете стоят еще несколько, приткнулись потрепанная книга, полная окурков пепельница и пачка сигарет. Пустая – мужчина разочарованно вытряхивает крошки табака и сминает картонку. У него бронзовая морщинистая кожа, мутные светлые глаза и коротко остриженные редкие волосы. Вылинявшая красная футболка свободно сидит на костлявых плечах. – Подите возьмите. Там, на буфете картонная коробка. Если Лешек не переставил, чтоб ему, – Ян отправляется в дом, а мужчина рассматривает меня, склонив голову на бок. – А ты, стало быть, Мышонок. – Тадеуш, – поправляет Матвей. Киваю. Андрей ухмыляется, показывая желтые зубы. – Давненько тебя не было здесь, Тадеуш. Поди, все в новинку. Меня наверняка забыл. Лешека моего хоть помнишь? Все таскался к вам в гости. Крыся ему нравилась: пела хорошо, и танцевать любила – он тоже обожает. Я пожимаю плечами. В памяти лишь смутные образы тех дней, солнечные и далекие, ярким черным пятном – вечер Крыськиной смерти. Я помню, что мы играли с деревенскими. Помню сарай, нашу штаб-квартиру, нескольких друзей: имена, не лица. И Лешека среди них не было. Мужчина вдруг гаркает: – Лешек! А ну иди сюда! Я вздрагиваю. Заметно напрягается Матвей и обнимает себя за плечи Эльжбета. Из-за деревянной некрашеной хижины, темной от времени, доносится шум: металлический грохот, дробный стук, шелест рвущихся кустов. Тяжелые, спотыкающиеся шаги. Лешек появляется из-за угла, сильно подволакивая левую ногу и припадая на правую. Он будто пляшет, размахивая большой палкой: колотит по стоящему у стены верстаку, сбивает жестяную банку и голову чертополоху. Восторженно смеется. На вид ему лет тридцать. Рыхлый, сутулый, с широкой улыбкой и влажно блестящим красным ртом, голубые глаза глядят весело. Светлые ресницы и брови, выгоревшие до белизны волосы облепили потное, загорелое лицо. Редкая щетина пробивается клочьями. Лешек замирает, рассматривая нас. Тянет: – Привет, – голос низкий и грудной, совсем не похож на сиплый шепот Буки. Впрочем, он может и здесь притворяться... Дед Андрей говорит, отхлебнув из бутылки: – Вон какой вымахал. Не узнать, наверное. Жрет за троих, вот и... эх, жаль, теперь ему не с кем играть. Здоровый лось, куда его к детям пускать. Еще обидит кого случайно. Вот и сидим здесь, вдвоем, кукуем. Из дома появляется Ян с большой картонной коробкой, в которой звякает стекло. – А что здесь, дед Андрей? – спрашивает брат, останавливаясь рядом и опирая ношу о бедро. Цепко разглядывает Лешека, который принимается ковырять палкой землю. Я начинаю смутно вспоминать высокого блондина, навещавшего нас у бабушки... Да, верно. Он приходил смотреть выступления Крыси, которые она устраивала едва ли не через день. И часто помогал: цеплял декорации, в основном. Его дед тоже захаживал, если не был занят, изготавливая... – ...настойки целебные, мази на травах, мыло и крема; еще наливка, медовуха. Всего понемногу. У вас новая группа заехала, как раз разберут, мне заработок, а Богумиле процент за рекламу. – И что, хорошо покупают? – интересуется Матвей, не сводя глаз с присевшего на корточки мужчины. Тот, высунув язык от усердия, процарапывает в пыли угловатый символ. – Конечно! Гуцульская магия ого-го как продается! – Андрей подается вперед. – Тем более, скоро затмение: местные как раз наплетут туристам, что оно усиливает любое колдовство. И у меня зелья отличные, качественные, ими даже в нашей аптеке торгуют. Алкоголь и того лучше, но это вам рано знать. – Я б попробовал, – хмыкает Матвей. – А в чем секрет? Вы тоже, как пани Богумила, чары там над котлом шепчете, знаки рисуете...? Лешек, тем временем, заканчивает со своим и ковыляет к дедушке, садится рядом. Тянется к бутылочкам, но получает по рукам: – Еще чего! – непонятно кому рявкает Андрей. – Я по формулам работаю, правильно растения собираю и подготавливаю, воду чистую беру... где вода, кстати, Лешек? – мужчина пихает внука в бок. Тот моргает. – Вода. Три ведра. Ты набрал? Лешек шевелит толстыми губами, глаза – стеклянные, пустые. Андрей морщится и встает, тяжело опираясь о стол. – Пошли, посмотрим. А вы идите, отнесите коробку, да поаккуратней. Не разбейте. Богумиле привет. – Спасибо! – Ян пятится, точно ему не терпится убраться с заросшего бурьяном участка. Я же дожидаюсь, пока двое мужчин уходят за дом, и подхожу к начерченному на земле... сигилу. Вырванная с корнем трава в сердце рисунка образует пустоту, где сходятся все линии – место для прикосновения колдуна, точка силы. Обвожу кончиками пальцев узор. Что он значит? Подходят Матвей и Эльжбета. Молчат. – Эй, ну вы идете? – зовет Ян с дороги. Его друг выдыхает: – Не колдует он, ну конечно! А откуда тогда Лешек это взял?... *** В гостинице, как всегда во время обеда, суматоха. Постояльцы, только вернувшиеся с вылазки в горы, носятся по этажам, толпятся у входа в столовую, шумной компанией оккупировали веранду. Под ногами путаются дети, у рецепции что-то активно выясняют у Бубы двое бородачей с огромными рюкзаками. За ними мнется, ожидая очереди, женщина за руку с заплаканной девочкой, подходит толстый мужчина в очках. Я останавливаюсь по пути на веранду – резко, будто наткнувшись на стену. У меня появляется идея. Матвей врезается в спину, сжимает плечо и отчего-то шепчет: – Что такое? Оборачиваюсь и ловлю его ладонь, тяну за собой, не сводя глаз с Бубы. – Ее кабинет. Постой на шухере, – незамеченным ныряю в пропахшую травами и деревом комнату. Темно: единственное окно выходит в чащу сада. По стенам – стеллажи с книгами, разномастные шкафы. Видавший виды диван примостился в углу. Посредине – заваленный бумагами письменный стол, потертый овал ковра. Мне к полкам на стене, где в ячейках висят ключи. Большинство от номеров, лишь в самом низу – от кухни и погреба, бани и прачечной, служебных кладовых. Нет, все не то... Оборачиваюсь к столу и сразу нахожу искомое. – Все! – шепчу Матвею, коротким взглядом оцениваю обстановку: бородачи еще на месте, женщина тоже. Толстяк присел в кресло, настроившись на долгое ожидание. Хорошо! – Идем! Взбежать на второй этаж, едва разминувшись на узкой лестнице с пожилой парой, зайти в неприметный закуток коридора, дальше – длинной галереей до красной двери в конце. – Это комната Бубы, – я дергаю ручку: заперто, ну конечно. Но ключ – у меня в ладони, теплый и влажный от пота. Легко проворачивается в замке. – Что ты хочешь найти? – парень оглядывается. – Книгу заклинаний, о которой говорила тетя, – красная кожаная обложка, волшебные сигилы внутри. Я сфотографировал начерченный Лешеком и хочу проверить, нет ли у Бубы похожего. – Можешь посторожить в коридоре и отвлечь Бубу, если вдруг поднимется? Не должна, но мало ли, – слова вырываются короткими и свистящими, чуть слышными, но Матвей разбирает и кивает, улыбнувшись: – Давай только быстро, – уходит в начало коридора, а я ныряю в комнату и прислоняюсь к двери, осматриваясь. Здесь тоже сумрачно: плотные черные шторы едва пропускают свет. Лишь один яркий луч пробрался сквозь щель и лег на красный ковер золотой полоской. В нем клубятся пылинки. По правую руку стоят высокая кровать, застеленная узорчатым покрывалом, и приоткрытый шкаф. У дальней стены – массивный стол со стопками книг и тетрадей, висят картины, фотографии в рамках, сухой венок из разнотравья. Тускло горит лампа с самодельным абажуром. Подойдя ближе, узнаю в свернутой конусом цветной бумажке собственный рисунок, который подарил бабушке на рождество. Хмыкаю и пробегаю кончиками пальцев по корешкам книг, выбираю алые: второй том растительного справочника, роман, продолжение романа, история Гулага. Не то. Выдвигаю ящики один за другим, перерываю бумаги внутри. Вырезки из журналов, исписанные острым бабушкиным почерком листы – стихи, рецепты, письма. Ниче... Вот она! Должна быть! На дне нижнего ящика, обложка не красная, – бордовая, цвета свернувшейся крови. Тиснением выдавлены полумесяц и солнце с кинжальными лучами. Внутри... руки чуть подрагивают, когда я открываю книгу заклинаний. Выдыхаю при виде угловатых черных знаков, заполняющих страницы. Каждый коротко подписан: поиск, усыпляющее, свет, видения, защита, заживление ран, сон без сновидений... и еще подчеркнутые дважды чувства. Потеря. Умиротворение. Тревога. Злость. Я нахожу весь спектр эмоций, пролистав книжку до конца, где начерчен простой сигил из трех компонентов. Смерть. Ярость. Жирные, тщательно наведенные ручкой линии блестят в тусклом свете. Провожу по вдавленному рисунку, трогаю процарапанный почти насквозь центр. Если сигилы Буки должны были ожить под воздействием детского страха, то этот, похоже, запускается гневом. Интересно, я мог бы...? Прижимаю ладонь и пытаюсь разозлиться. Смотрю на абажур-картинку, вспоминаю, как тщательно вырисовывал заснеженный лес и горы, тоненькой кисточкой – изгиб полумесяца и россыпь звезд. Свое праздничное настроение и желание поделиться радостью предстоящих новогодних каникул. А она обернула подарком сраную лампу! Вот скотина! Хмурюсь, злость царапается внутри раздраженной кошкой. Мне чудится электрическое покалывание на кончиках пальцев. Лампа вдруг начинает мерцать, гудеть тихонько. Звуки становятся ярче, я слышу шаги на лестнице и как на первом этаже звенит посуда, переговариваются люди. Шепот ветра в саду, шелест воды по листьям: наверное, тетя Майя поливает цветы. До ушей доносится голос Матвея, только слов не разобрать. Одергиваю руку. Нужно поторопиться! Вдруг он разговаривает с Бубой?... Встряхнув головой, достаю телефон и делаю снимок. Возвращаюсь назад, торопливо отщелкивая знаки. У меня будет время изучить их после, сейчас пора убираться. Почти в середине натыкаюсь на заложенный между страниц и перевязанный красной нитью локон серых волос. Седых. Дыхание застревает в горле. Рука машинально тянется к отросшей челке, в памяти звучит вопрос парикмахерши: – Тебе что, жвачку на голову приклеили? Чего это здесь выстрижено? – Тогда я не нашелся с ответом. Это было... несколько месяцев назад? Кажется. Середина весны, а бабушка приезжала как раз на восьмое марта! Стискиваю зубы и локон в кулаке. Страх сдавливает плечи. Желание немедленно уйти, забрать находку – нестерпимо, но нельзя: она поймет. Медленно кладу на место. На знак, который подписан: – Насланный сон, – я будто со стороны слышу свой смешок. Оглядываюсь на дверь, опять смотрю в книгу. Не может быть. Что за чертовщина? Сигил в центре затерт прикосновениями до грязного пятна, им явно часто... пользовались?... – Почти каждую ночь, – сны начались в апреле. Муторные, тягучие, цепкие. По утрам я с трудом выныриваю из кошмара, – разбитым, задыхающимся от страха и кислого, стариковского запаха, – Бубиного, – в мокрой насквозь футболке. Эти видения выматывают душу, разбивают сердце раз за разом, окуная с головой в ледяную вину, тянут за собой бесконечные беседы с терапевтом и встревоженные мамины взгляды. Они заставляют напрягаться с приходом ночи и слушать музыку до темных предрассветных часов, когда измотанный мозг вырубается и дает мне отдохнуть наконец – или это бабуля устает ждать, пока я засну, и сама ложится раньше?... Я снова невесело смеюсь: что за чушь, ты уже поверил в колдовство? Боже мой, Тадеуш, ты рехнулся?! Быстро фотографирую дальше. Вскоре попадается еще одна находка: пластырь со следами крови. Прилип к сигилу, который подписан "Перевертыш". В галерее у комнаты раздаются шаги. С усилием закрываю книгу, кладу назад, прикрываю вытащенными бумагами и задвигаю ящик. Механически отступаю прочь, и лишь упершись спиной в дверь отворачиваюсь, выглядываю в коридор. Никого. Показалось?... Хорошо. Быстро выхожу, запираю замок и спешу к Матвею, стараясь не сорваться в бег. Ужас и злость мешаются в сердце. Мне хочется кричать. – Что случилось? – хмурится парень. Качаю головой: все в порядке. Нужно подбросить ключи, пока Буба не хватилась пропажи. Он понимает без слов и первым сбегает по лестнице, скрывается за углом. Через секунду возвращается: – Иди, ее нет. Задыхаясь от волнения, быстрым шагом захожу в кабинет и почти бросаю связку на журнал по садоводству. Готово, можно... – Ты что-то хотел? Замираю. Облизываю враз пересохшие губы и поднимаю глаза. Буба стоит на пороге. Белеют воротник платья, отекшее лицо и кисти рук. Я смотрю на них, думаю: этими пальцами она нарисовала десятки сигилов, ими отрезала мои волосы – зачем? В груди холодеет. Крыся зовет меня к себе во снах, и поэтому я приехал. Встретиться с реальностью – боже! Я сделал ровно то, что от меня требовалось. – Мышонок? – пытаюсь проглотить комок в горле, но ничего не выходит. Голос отказывает, и я беспомощно пожимаю плечами. – Таблетки, – вдруг доносится из холла. Буба оборачивается. Матвей, спрятав ладони в карманы, говорит: – У меня голова раскалывается. Тадеуш предположил, что аптечка у вас в кабинете. Бросив на меня короткий взгляд, бабушка медленно кивает: – Так и есть. Она в шкафу. Сейчас дам, – я перевожу дыхание, пока она ищет обезболивающее. Просачиваюсь мимо и становлюсь рядом с парнем. У меня нет сил поблагодарить его. Я не понимаю, какого черта происходит. *** Матвей весь обед не сводит с меня взгляда. Гоняю по тарелке еду, смешивая салат с кашей. Голова начинает болеть – какая ирония. Мысли скачут, сменяя друг друга, по бесконечному кругу. Сплошные вопросы и ни одного ответа. Разумного ответа. – Итак, предлагаю начать слежку сегодня, но чур моя очередь завтра, – говорит Эльжбета, разрезая отбивную. – Почему завтра? – без интереса спрашивает Матвей. – Влад зовет смотреть кино, – закатывает глаза Ян. – И Надя наверняка пойдет. – Даже не сомневаюсь, – сестра кривится. – Будем следить за Лешеком по парам: одному скучно и может быть опасно, а толпой он нас быстро заметит, хоть и дурак. Поэтому я с Ясем, Мыш... Тадеуш с Матвеем. – Я хочу с Матвеем! – возмущается брат. Эля хмурится: – А кто будет меня защищать в случае чего? Прикусываю щеку изнутри. В меня сестренка не верит. Повисает неловкая тишина. Ян шумно вздыхает. Неловко ерошит Эле волосы: – Я, я буду. Трусиха. – Немного, – соглашается она. – Ты видел, какой он здоровый! Если Лешек и правда маньяк, попасться ему за слежкой очень опасно. – Пожалуй, – Ян с тоской смотрит на друга. Матвей пожимает плечами: – Вполне справедливое разделение. Тогда мы с Тадеушем начинаем сразу после обеда, – он замолкает, больше ничего не добавив. Ни слова о проникновении в Бубину комнату. Я не готов говорить, даже с братом и сестрой – не могу поделиться засевшим в сердце подозрением. Они решат, я сошел с ума. Мне самому так кажется. Я должен успокоиться, подумать... Взгляд упирается в сигил над дверью в дом. В его центре прибит узелок из ткани, когда-то белый, а сейчас – коричнево-зеленый от времени. Матвей говорил в летней кухне, что эти чары могут и работать: наводнения и пожары обходят гостиницу стороной. Черт! Легче не становится. Я вдруг понимаю, что есть лишь одна вещь, которую я могу сделать в этой ситуации. Попробовать оживить знак самому. – Эй, – Матвей на мгновение накрывает мою руку. Я вздрагиваю, звякает вилка о край тарелки. Смотрю в синие глаза напротив. – Все хорошо? Ты больно задумчивый. – Что-то вспомнил? – подается вперед брат, Эльжбета поднимает брови. Я чувствую, как теплеют щеки. Качаю головой, неожиданно для себя выдыхаю: – Как думаете, колдовать может каждый? Или нужны... особые способности? Если представить, что магия реальна. – Каждый, наверное, – говорит Матвей. – Выучил заклинания – и вперед. – Ничего подобного, – не соглашается Эля. Ян фыркает. – Что? Посуди сам, Бука ищет ребенка с волшебным даром. Долго ищет. Значит, не у каждого он есть. Брат смеется, подпирая щеку рукой: – Магии же не существует! Он чертов маньяк с поехавшей кукухой, а ты пытаешься найти логику в его действиях? Серьезно? – О, заткнись! Я просто хочу понять его. Это же главное сейчас: поймем – поймаем. Все просто. – Легче легкого, – Ян вздыхает. – Во что ты меня втянул? – Матвей криво улыбается. Отодвигает пустую миску и встает: – Пойдем. Ты явно не собираешься это есть, так чего тянуть, – я смотрю на месиво, в которое превратил свой обед, и тоже поднимаюсь. – Удачной охоты, – желает сестра. – Не спалитесь там, – напутствует Ян. – Ты нашел книгу? – спрашивает Матвей, едва мы выходим за калитку. – Нет, – ложь слетает с губ раньше, чем я успеваю обдумать ответ. Что ж, тем лучше. Не хочу говорить о магии. Мне страшно. – Жаль. Киваю, срывая колосок и раздавливая между пальцев. Матвей вдруг останавливается, тянет за локоть, разворачивая к себе. Заглядывает в лицо, ищет что-то. Правду: – Ты странный после посещения той комнаты. Испуганный. Что случилось? Я не знаю, как ответить. Совершенно теряюсь – рядом с ним. Мне жарко от прикосновения, близости. Внимания. Хочется отступить в высокую траву, стряхнуть горячую руку. Спрятаться за завесой волос. Волосы. Локон в книге. Чары насланного сна. Зажмуриваюсь, делаю глубокий вдох. Выдох: – Слишком много всего происходит. Слишком много воспоминаний. Я... – больше не нахожу слов. Но Матвей понимает: – Чувствуешь себя сбитым с толку? – Да. – Это нормально. После случившегося с твоей сестрой... ты очень смелый, что вернулся, – точно так же сказала Кира. И еще – он ждет тебя. Вместе с Крысей. Невесело хмыкаю. Смелый... скорее – глупый. Добровольно шагаю в расставленную ловушку. Матвей притягивает ближе: – Я правда считаю тебя храбрым. И рад, что мы в одной команде. Я отвожу глаза. Пауза затягивается. Отпускает наконец: – Пойдем, найдем Лешека. Посмотрим, чем он занят. Подталкивает между лопаток. С облегчением прохожу вперед. Устремляюсь знакомой тропкой вдоль участков. Один, второй... – Здесь, – Матвей останавливается у густых кустов сирени. Присев на корточки, раздвигает пыльные листья. Я тоже сажусь, нахожу просвет между ветвей. Сквозь него видны хижина, выложенный плитами двор, колодец, грядки – неожиданно аккуратные, – поленница и стол, на котором сушатся травы. Пучки разложены на широких перилах веранды, подвешены между подпирающих крышу столбов. У приоткрытой двери выстроилась батарея бутылей. Лешек сидит за столом, склонившись над наполовину сплетенной корзиной. Его большие руки ловко обращаются с лозой, укладывая прутья в замысловатый узор. Мужчина тихо мычит под нос мелодию, покачивает головой в такт. Я разглядываю широкие плечи, крепкую шею. По комплекции подходит. Но лицо... эти глаза я видел сквозь костяную маску? Этот рот растягивался в дикой улыбке? Прошли годы. Как знать. – Чувствую, мы здесь надолго застрянем. Усаживайся поудобнее, – шепчет Матвей. Я следую совету. Время идет медленно. Тысячу раз меняю позу: ноги упорно затекают. Солнце движется по дуге к лесу, удлиняются тени. Зной отступает, гаснет звон мошкары. Мы тихонько переговариваемся, пока Лешек заканчивает одну корзину и принимается за другую. С тоской наблюдаю, как Андрей выносит кастрюлю борща и миски, буханку черного хлеба – желудок стонет от голода, и я жалею, что почти ничего не съел в обед. Матвей вздыхает и смотрит на часы. Наступает золотое закатное время, до конца дежурства еще далеко: Бука охотится в сумерках, а значит – нам не скоро предстоит попасть домой. Оглядываюсь на пустующий луг, черную стену леса за спиной, одинокую часовню. Ежусь. Матвей замечает и втягивает в разговор, расспрашивая о школе, художке, друзьях. Сам рассказывает – что обожает баскетбол, ходит на бокс, запоями смотрит сериалы про маньяков. Я фыркаю: – Вот, почему ты здесь? Парень беззвучно смеется: – Конечно! Андрей устраивается за столом с книжкой, а Лешек идет в дом, включает радио. Его крупная тень то и дело мелькает в окне: мужчина ходит по комнате из угла в угол, иногда машет руками. – Только бы не свинтил через другую дверь, – мы напряженно следим, но Лешек продолжает метаться, изредка переключая песни. – Может, он просто так слушает музыку? – Матвей чешет затылок. – Возможно. Андрей сказал, он любит танцевать. Вдруг это – танец? Я замечаю, что стемнело, лишь когда Лешек зажигает свет на кухне и фонарь над столом. Придвигаюсь ближе к Матвею. Тепло его тела чувствуется даже сквозь одежду и расстояние между нами. Я смотрю только вперед, на горящие оранжевым окно и дверь. Сердце грохочет в груди, разгоняя кровь до отзвуков пульса в ушах. Кажется, оглянешься – увидишь темную фигуру в белой маске, застывшую среди деревьев. Матвей оборачивается, всматривается в лес позади нас. Я замираю, не дыша. – Все хорошо, – шепчет парень, накрывает мою руку горячей ладонью. – Мы здесь одни. Я чувствую, как краснею. И бегущие по позвоночнику мурашки. Вечерняя прохлада проникает под одежду. Стрекочут сверчки, кого-то зовут ужинать. Андрей методично прикладывается к бутылке, а когда в ней ничего не остается – идет в хижину и возвращается с новой. Лешек делает радио тише, переключается между станциями в поисках музыки, но везде реклама или новости. – Девять часов, – говорит Матвей. Руку не отнимает. Словно я девчонка, которая ему нравится. Или ребенок, нуждающийся в утешении. Но так – легче, страх чуть отступает. Я молчу. Встряхиваю головой, прячась за волосами. Трогаю языком колечко в губе. Смотрю перед собой, на читающего Андрея. Понемногу успокаиваюсь. Повторяю про себя: девять часов, наступает время Черного человека. Десять. Скоро все дети отправятся спать, и Буке не на кого будет охотиться. Одиннадцать. Интересно, что соврали Ян и Эля о моем отсутствии? Двенадцать. Андрей наконец закрывает книгу и, тяжело опершись о стол, поднимается, уходит в дом: – Заканчивай дискотеку, пора ложиться, – говорит Лешеку. Песня обрывается. Матвей подается вперед: – Теперь мы знаем, когда они идут спать. Слишком поздно для появления Буки. Значит, Лешек не ускользает после отбоя. Он должен как-то сваливать раньше. – Вряд ли это сложно, – Андрей, заметно покачиваясь, появляется вновь, по широкой дуге добирается до грядок и срезает ножницами несколько веточек. Бормочет себе под нос – не разобрать слов. Выпрямившись, обводит мутным взглядом участок. Мы съеживаемся за кустами. Икнув, мужчина возвращается к дому, исчезает за занавеской в дверном проеме. Матвей кивает: – Бухой в хлам. Еще полчаса проходят в молчании. Мы следим за тенями в окне. Вскоре Андрей с заметным усилием закрывает скрипящую входную дверь. Гасит свет. – Спокойной ночи, – Матвей с наслаждением потягивается. Я выпрямляю затекшие ноги. – Пора домой. Я обещал быть до часу. Выдыхаю: наконец-то. – Не очень весело, да? – парень встает первым и протягивает мне руку. Ухватившись, поднимаюсь. Пожимаю плечами: – Нормально. – Я рад, что мы в паре, – он уже говорил это. Вокруг нас – холодный мрак, колышутся травы. Кричит птица. Редкие огни на участках размечают пространство. До этого вечера даже фантазия оказаться здесь и сейчас вогнала бы меня в ужас. Но смотри-ка: почти спокойно стою рядом с Матвеем, вдыхая запах его дезодоранта. Ночь обнимает черными крыльями, в высоком бархатном небе мигают звезды. Улыбаюсь, заглядывая в темные глаза: – Я тоже. Он провожает меня до калитки. Дальше я сам – почти бегу садом, цепляя кусты и ветви, колючие тетины розы. Их тяжелый аромат пристает к одежде. В доме тихо; тускло горят лампы на лестнице. Крадучись, преодолеваю ступеньки, подхожу к коридору в Бубину комнату. Под дверью светится полоска. Ждет меня, чтобы наслать очередной кошмар – горло сдавливает ледяная рука. Обнимаю себя, отступаю. Мне чудится шепот, прохладное касание к затылку. За дверью раздаются шаги, тень останавливается сразу перед. Задерживаю дыхание. Думаю о том окровавленном пластыре – чей он? Что за "Перевертыш"? – Иди спать, Мышонок. Уже поздно, – доносится глухо. Вздрагиваю, шарахаюсь прочь. Больше не таясь, взлетаю на третий этаж, добегаю но нашего номера. Прижимаюсь горящим лицом к стене, считаю вдохи-выдохи. Ощупываю каменную кладку, пытаясь закрепиться в реальности, как учила Тоня. Шепчу: – Я здесь, – не один. Оглядываюсь рывком – никого. Но внимательный взгляд ощущается кожей. Зажмурившись, встряхиваю головой. Сердце гулко колотится в груди. Тороплюсь повернуть ручку и спрятаться в темноте комнаты. Здесь спертый воздух, ворочается во сне Эльжбета. Подхожу к окну и дергаю фрамугу, чтобы впустить ночной ветер. Сквозняк оглаживает разгоряченный лоб, ерошит волосы: успокойся, все позади. Нахожу в кармане телефон, быстро пролистываю фотографии сигилов. Прикусив губу, замираю на чарах страшных снов. Гадаю: ждет ли меня такой сегодня? Крыся – ждет?... Пульс стучит в висках, свет экрана режет глаза. Знаки – черные на белом, – пляшут на страницах ведьминой книги. Я вдруг думаю, что должен уметь оживлять их. Обязан. Она ведь не просто так заманила меня сюда. Я особенный. С этой мыслью я раздеваюсь, забираюсь в постель. Укутавшись колючим одеялом, засовываю телефон под подушку. Обещаю себе: – Утром попробую, и тогда станет ясно, – работают ли заклинания или я просто двинулся мозгами от страха.