Перевертыш

Утро встречает ярким солнцем и пронзительно голубым небом. На полу в комнате – квадрат золотого света, легкий ветерок колышет занавески. Я лежу в кровати, слушая пение птиц. Ян и Эльжбета еще спят. Пахнет луговыми травами, близким лесом. Потягиваюсь, переворачиваясь на бок. Улыбаюсь: еще одна ночь без сновидений. Чары работают. Пора осваивать новые. Выбравшись из-под одеяла и стараясь не шуметь, натягиваю футболку и джинсы, завязываю кеды. Сумку, чуть подумав, решаю не брать: все равно не уйду далеко от дома. Прихватив бумагу и маркер, выскальзываю за дверь, сбегаю по лестнице. В столовой уже шумно, веранда занята людьми. Цепляю со шведского стола две булки, завариваю чай в жестяной кружке, машу тете Майе: доброе утро. Она удивленно приподнимает брови, видя мое хорошее настроение. Пожимаю плечами и тороплюсь сбежать на улицу, пока не попался на глаза Бубе. Прохожу тропинкой между мокрых, взъерошенных роз, ныряю в густую тень виноградника. Кто-то убрал опавшие ягоды и листья, вымыл замощенный плитами пол, и беседка стала будто просторней, тише: исчезли гудящие пчелы и перепархивающие в лозе воробьи. Вдыхаю запах влажной земли, трогаю подпалину на столе. В груди теплеет. Присев, пролистываю фотографии сигилов. Какой выбрать первым? Замираю на Перевертыше и иду дальше – не сейчас. Нужно... вот! Ледяные кристаллы. Оживляется горем. Память возвращает в день смерти Крыси, к падающим с неба льдинкам. Боли под ребрами, застрявшему в горле крику. Мне даже не нужно стараться – чувство сразу вскипает на кончиках пальцев. Прикладываю к заклинанию, зажмуриваюсь. Вдох-выдох. Давай. Холод растекается по позвоночнику, сползает в поясницу. Ледяное касание к ладони – поднять руку. За нею тянутся стеклянные кинжалы, выходят прямо из кожи. Прозрачные, а кажется – должны быть цвета крови. Поворачиваю кисть, и осколки перестраиваются следом, играя отражениями. С губ срывается смешок. Размахнувшись, запускаю кристаллами в забор. Очередью вгрызаются в дерево, обрывая нить вьюнка. Я словно со стороны слышу свой потрясенный смех. Шепот: – Да! Да! Еще! Пробую снова и снова, изрешетив забор, попортив тетин цветник. Лед быстро тает, но глубокие отверстия остаются, напоминая: все взаправду. Очень скоро я начинаю страшно хотеть пить, и остывший чай не утоляет жажду. Приходится совершить вылазку на кухню, наглотаться воды из-под крана, прихватить чашку про запас. Проходя мимо двери на веранду, замечаю темную макушку Матвея, светлые – Яна и Эльжбеты. Ускорить шаг, чтобы не засекли. Расплескав четверть драгоценной жидкости, возвращаюсь в беседку. Нахожу новые чары, тоже про грусть, что дается мне легче всего. И тоже связанные с водой – понимаю, когда остатки в кружке закипают, стоит дотронуться до гладкого бока. Потрясающе. Следующее заклинание развеивает стол сизым дымом, от которого я надолго закашливаюсь, сгибаясь пополам. Черт! Его же станут искать! – Твою мать, – смеюсь, стирая набежавшие слезы. Глаза печет, кровь шумит в ушах. Во рту горько от несказанных слов, непрожитого горя. От долгих лет в ловушке воспоминаний. Тяжело опускаюсь на скамейку, чувствуя, как все обретает смысл. Пустота внутри хочет еще, но усталость наваливается на плечи. Я медленно листаю сигилы в телефоне. Ищу тот самый: – Перевертыш, – перерисовать, соединить с испачканной салфеткой, прикоснуться. Почувствовать смятение – первые мгновения, когда Матвей поцеловал меня. Щеки теплеют, прикусываю губу. Очень легко соскользнуть в ощущения после, которые мне пока сложно даже назвать. Вцепляюсь в знак, прокручивая момент снова и снова, пока бумага под рукой не становится мокрой... Открываю глаза. Лист залит кровью, красные струйки бегут к краю скамейки, срываются вниз. Страх сжимает сердце, и я не сразу понимаю, что это – чужой. Лишь моргнув и увидев незнакомую комнату, большие грубые ладони, замершие над наполовину сплетенной корзиной. Отражение Лешека в мутном зеркале на другом конце гостиной. Застывшую у пыльного окна Бубу. – Твою мать, – шепчу я, говорит Лешек. Бабушка смотрит на него-меня. Кривит рот и отворачивается. – Что такое? – спрашивает сидящий за столом дед Андрей, прикладываясь к очередной бутылочке. Рядом с ним, грея руки о чашку, сидит Кира. Поправляет манжет черного платья, косится на Бубу. – У...укололся, – выдавливаю я хрипло и тороплюсь опустить голову, чтобы они не прочитали растерянности на моем лице. Дрогнув, пальцы снова начинают плести замысловатый узор. Выдыхаю: Лешек где-то здесь, готовый перехватить контроль над телом. Я ощущаю его бессильную злость, отчаяние. Усталую покорность судьбе. Привычку. Вспоминаю заданный тетей Майей вопрос: – По-твоему, мама бегает по лесам в костяной маске, охотясь на детей? – да. Да – стучит в висках. Боже мой! Капля крови на пластыре – Лешека! Вот, откуда он знал знак: заметил через меня в начале колдовства. Буба занимала его тело! Это ее глаза я видел в прорезях маски! Поэтому левый смотрел на строну. Ее чертов запах набивался в ноздри, кислый и затхлый. Ее голос звучал среди сосен... Сжимаю кулаки. Тем вечером в лесу, нас с Крысей преследовала собственная бабушка! Очерченная светом, она поправляет волосы в тугой прическе, разглаживает несуществующие складки на юбке. Живее всех живых, а Кристина мертва. Я стараюсь дышать ровно, но накатывающие ужас и злость прорываются рваными вдохами, болью в груди. Хочется отнять руку от заклинания, но ладонь будто приросла к кровавой луже. Встряхиваю головой – Лешек встряхивает, силясь освободиться. Заметил мою слабость. Нет! Стискиваю зубы. Я должен остаться, узнать: что они все здесь делают. – Так ты не против? – прочистив горло, спрашивает Кира. Буба дергает плечом: – Не особенно рада, но... черт с тобой. Переживу соседство. – Это всего на пару лет, ей уже семнадцать, – Кира мечтательно улыбается. – Как удачно, что она все еще девственница и подходит для ритуала. Золотой возраст. Какие возможности! – Никаких – если говорить о магии, Эльжбета совсем никакая. А жаль, я ставила на нее. – Ты хорошо ее припугнула? – Да. Эля от страха даже забыла тот случай. Я напустила на нее пауков, целую прорву. Ей было года четыре. Как же она кричала! Но – ничего. Пошла в мать, наверное. Йоанна, Майя, Ян – тоже слабые или вообще пустые. Сплошное разочарование, а не семейка. Зря только рожала, мучилась. Думала: воспитаю под себя, будет готовое тело. Да Майя родилась бездарной, Йоаська следом такая же. Внуки... – Чего ты злишься, не хочешь Мышонка? – не понимает Кира. – Не хочу быть мужчиной, – морщится бабушка, а у меня мороз бежит по коже. – Ненавижу. Еще и подросток, бушующие гормоны... потребуется время, чтобы подчинить это тело. – Но он слишком хорош, – Кира склоняет голову на бок, отпивает из чашки. Андрей смотрит перед собой, не участвуя в разговоре. – Да. Сильный маг, – Буба усмехается. – Станет сильным магом, когда я заберу его. – Это будет несложно. Он порядочно запуган. Я тоже постаралась, чтобы довести до кондиции. Расшатанную психику взломать – легче легкого. – Постаралась она... – бабушка хмурится. – Хорошо хоть пацан не психанул и не затребовал вернуться в город! Сны – одно дело, а это... зря ты полезла. Было рискованно. – Да ладно тебе, все нормально вышло. Итак, мне – Эля, тебе – Мышонок, а Андрею, стало быть, достанется Маришка, – Кира прищуривается, поворачиваясь к мужчине. – Готов к смене пола, целитель? Тот невесело хмыкает. Достает сигарету из пачки и закуривает. Выдыхает вниз дым, трет затылок: – Нет. Я не буду перевоплощаться. – Что? – округляет глаза Кира. Буба поднимает тонкие брови. – На кого я внука оставлю? Он один пропадет. Может, в следующий раз. – Следующее затмение через пятнадцать лет. С чего ты взял, что доживешь? – Буба подходит к нему, тоже берет сигарету. Затянувшись, встречается со мной взглядом. Поспешно склоняюсь над корзиной. Внутри закручиваются тугим узлом злость и страх. – Доживу, что мне сделается, – тон Андрея небрежен, а лицо застывшее. Я вдруг понимаю, кого имел в виду Лешек, когда говорил – он. Они искали новое тело для старого колдуна. Свои уже давно нашли. Эльжбета. Я. Меня бьет дрожь. Хочется обхватить себя за плечи, едва сдерживаюсь. Пальцы теряют чувствительность, двигаются все медленней, путаясь в лозе. Холод от крови под правой ладонью ползет вверх по руке. Прорываются звуки с улицы: птичий щебет, шелест ветра в винограде. Шаги. Далекий голос Матвея: – Вот ты где! Эй, что такое? – беззвучно шевелю непослушными губами. Прикосновение к щеке заставляет вздрогнуть. – Тад... – Матвей осекается. Тоже видит – знаю, – как Буба подходит ближе, пристально рассматривая нас. Говорит: – Он того не стоит. Ты совершаешь ошибку. – Я уже решил, – Андрей глубоко затягивается, тушит бычок в пепельнице. Глядит коротко на внука, снова отворачивается. – Завтра без меня. – Зря, – роняет Буба. – Еще есть время передумать. Затмение в двенадцать. Маришка под рукой. Тоже талантливая девчонка, самое то для лекаря. Для меня же уж больно уродлива. Семья еще подкачала, не хочу жить с алкашами. А Эля у нас красавица, умница, перед ней все двери открыты. Да, магии кот наплакал, но я уверена, на новое воплощение как-нибудь наскребу. Завтра Влад поможет, заманит в лес, доведет до самого места ритуала, – безмятежно улыбается Кира. – Мышонка как поймаем? – Бука, – усмехается бабушка. Мне хочется кричать. С губ срывается чуть слышный свист. Матвей притягивает ближе, прислоняется лбом ко лбу, обхватывает за шею. Он жаркий, настоящий – куда реальней подернувшейся туманом комнаты. Я пытаюсь сделать вдох, но ничего не выходит. Шепчу: – Не надо, пожалуйста, – или это говорит Лешек?... – Что ж, хорошо. Замечательно, мы все решили, – Кира отодвигает чашку и встает. – Тогда увидимся завтра. Последняя ночь в этом теле! Даже не верится! Андрей, я тебя решительно не понимаю. – Мне не привыкать, – хмыкает мужчина. – Дурак ты старый, – ее голос затухает, отдаляется. Теряется за рваным дыханием Матвея. Я с усилием отрываю руку от заклинания, машинально вытираю о джинсы. Хватаюсь за парня, шепчу: – Ты был там? – наконец вижу его. Глаза в глаза, кончик носа касается моего. Матвей кивает, сглатывает. Тихо, медленно произносит: – Что это было? – Колдовство. Из Бубиной книги. Я соврал, что не нашел ее. – Почему? – Испугался. Растерялся. Хотел... проверить сначала, работают ли чары, – облизываю пересохшие губы. – Теперь знаю, что да. – Они хотят... поменяться с вами телами? – Матвей хмурится, подбирая слова. – Да, – страх свернулся в животе холодной тяжестью. Я перехватываю запястья Матвея, сжимаю. – Мы должны уехать. Сегодня, сейчас! – Автобус уже был, – он встает с коленей, отпуская меня, – становится зябко, – и садится рядом на скамейку. – Можно вызвать такси. Боже, я не могу поверить! У меня точно не было какого-то глюка? – Одного на двоих? – фыркаю я, растираю лоб, переносицу. Матвей криво улыбается. – Твою же мать. Как ты это сделал? Активировал заклинание? – Они оживляются чувствами. Каждое подписано, я просто... следовал инструкции, – и будто не до конца вернулся. Часть меня осталась в той комнате. Зажмуриваюсь, шепчу: – Она же наша бабушка! Она всегда была рядом! Каждое чертово лето мы проводили здесь, Эля и Ян до сих пор... Все дни рождения, праздники, все миллион раз, что она у нас гостила, все – ничего не значит?! Я не понимаю! Матвей касается моего плеча, обнимает. Осторожно начинает: – Она старая. – И что? – шиплю я. – Стать молодой и прожить целую жизнь наново – об этом многие только мечтают, а она может. Иметь такую силу... власть... это развращает. Стирает грань между черным и белым. Ты же сам только попробовал колдовать, и сразу занял чужое тело... – Я не специально! Я точно не знал, что делают эти чары, – но решил проверить на бедном Лешеке. Даже жертву выбрал ту же: ведь кто бы ему поверил?... Кажется, я не сильно отличаюсь от своей бабушки. Тереблю колечко в губе, не глядя на Матвея. Он выдыхает: – Нам нужно поговорить с Яном и Эльжбетой. Пойдем, они в комнате. – Они и слушать не захотят. Скажут, мы прикалываемся... – Тогда покажешь им пару фокусов, – парень поднимается, тянет за руку. Ловит за подбородок, перехватывая взгляд. Коротко целует. Отстранившись, ищет что-то в моих глазах. – Я не позволю никому обидеть тебя. Даже чертовым ведьмам. Сердце сжимается: красивые слова, только что он может против магии? Что могу – я? *** Ян с Эльжбетой, конечно, не верят в рассказанную нами историю. И дружно требуют показать: – Хочу файербол! – подается вперед сидящий на кровати брат. Эля рядом согласно кивает, подтягивая колени к груди. Я морщусь, вспоминая, как неохотно пробуждалось пламя под моими прикосновениями. Лучше попробовать воду. Перерисовываю сигил ледяных кристаллов, осторожно трогаю прохладный листок. Опустив веки и сосредоточившись на дыхании, раз за разом прогоняю воспоминания о Крысе, но коктейль из смущения, ужаса, тревоги и злости не дает ощутить грусть. Прошлое блекнет перед реальностью – впервые за восемь лет. Вот значит, каково это – чувствовать себя живым?... Качаю головой, вечность спустя отнимая руку: – Не могу, когда вы смотрите. Не получается сосредоточиться. – Попробуй еще, – мягко просит Матвей, и я подчиняюсь. Огонь, снова вода, еще раз. Бумажки со знаками копятся на столе, Ян отвлекается на телефон, Эльжбета подпирает щеку ладонью. Беспомощно смотрю на Матвея, не в силах выдавить и слова. Он хмурится: – Ладно. Но ничего страшного не случится, если мы свалим в город. Почему бы... – Шутишь? – Ян фыркает. – Представляю, как папа разорется! Да и мама... сразу примчатся из Одессы, наверное! Они думают, мы без присмотра квартиру сожжем, не меньше. Или умрем голодной смертью. Денег, кстати, нам почти не дали, так что жрать будет реально нечего. – Нас поэтому сюда и отправили на время отпуска, – говорит Эльжбета, принимаясь переплетать косу. – Чтобы самих не оставлять. Так что не вариант. И я никуда не хочу. Завтра... – У тебя свидание с Владом, – заканчивает за сестру Матвей. – Он с ними заодно! Кира сказала... – Он заманит меня в лес. Да, я помню, – Эля улыбается. – И ты угадал, мы и правда едем на квадроцикле лесными дорогами. Доберемся до вершины горы как раз к затмению. Будет здорово! Видели бы вы лицо Нади, когда Влад ее отшил: сказал, что хочет покататься со мной вдвоем! Ха, – сестра торжествующе прищуривается. – Ты не понимаешь, – шепчу чуть слышно, а Эля встает, разглаживая складки на платье: – Не понимаю. Вы сочинили какую-то чушь. Даже не смешно, – она идет к двери. – Я вниз, тетя просила помочь с пирогами. Приходите через час, будут с яблоками и малиной. И хватит уже мусолить эту тему с сигилами и Лешеком, надоело. Нам не найти Буку, смиритесь. – Еще и бабушку приплели, придурки, – Ян разглядывает нас, отложив телефон. – Что происходит? С чего вы вдруг закорешились? – С того, – Матвей отворачивается к окну, складывает руки на груди. Я запускаю пальцы в волосы, закрываю глаза. Что же теперь делать? *** Остаток дня проходит как во сне. Эльжбетины пироги, бесконечная партия в настолку. Фильм, неспешная прогулка к заводи уже на закате. Разговор с Матвеем, – вполголоса, пока брат с сестрой уходят купаться. – Нужно запереть ее дома! В подвал запихать, он снаружи закрывается! – Она будет кричать, а там очень слышно, – прикусываю губу. Проследить за ними и вмешаться в случае чего – не вариант, квадроцикл не догнать. – Вырубить заклинанием? Есть подходящее? – качаю головой. – Среди того, что я отснял – нет. У меня есть план. Но он рискованный. – Говори, – Матвей следит за ныряющей Элей. Ян выбирается из воды и идет к нам. – Холодная жесть! Вы купаться не пойдете? – Нет, – подтягиваю колени к груди, обхватываю руками. Сумка на поясе давит, но тяжесть пистолета успокаивает. Напоминает: я не совсем беззащитен. Ян плюхается рядом, взъерошивает мне волосы: – Да ладно вам. Знаю, обидно, что с Букой не срослось, но, может, оно и к лучшему: чувак определенно опасен, мы могли нарваться на неприятности. Лучше оставить это полиции. – Полиция не будет шевелиться, пока кого-нибудь не убьют, – ровно отвечает Матвей, а я ежусь, смотрю на другую сторону реки, где густой лес подступил к самому берегу. Завтра мне предстоит войти туда. Смогу ли я вернуться? – Так какой план? – не выдерживает Матвей. Ян косится на друга. Выдыхаю. Темнота между деревьев гипнотизирует, манит: – Вы проследите за мной и Букой, когда он придет. Вместе мы сорвем ритуал. Матвей хмурится: – Так себе идея. – Есть получше? – он трет переносицу, поджимает губы: – Нет. – Та ну господи, сколько можно, – закатывает глаза Ян. – Самим не надоело? – Ты поможешь, – говорит Матвей. – Да с чем?! – брат встает, нависает над парнем, скрестив руки на груди. – Матвей, перестань. От тебя я не ожидал. Несешь полный бред, потакаешь фантазиям Мышонка – с хрена ли? У него и так бзик с этим Букой, а ты еще масла в огонь подливаешь! Совсем рехнулся? Башкой вообще думаешь? Матвей глядит на него устало, молчит. Я тоже молчу: что тут скажешь? – Не хочу больше ничего слышать об этом дерьме, понятно? – Просто пойдем с нами завтра, – мягко просит Матвей. – Пожалуйста. А после – закроем тему, обещаю. Всего один день. Ладно? Ян не отвечает. Брови сведены на переносице, глаза потемнели до синего. Пришедшая с реки Эльжбета настороженно оглядывает нас, опускается на подстилку. – Все нормально? – спрашивает тихо, выжимая косу. – Да, – Ян отмирает, шагает назад. Подхватывает майку. – Пошли домой. Скоро стемнеет. Я запрокидываю лицо к небу и впервые не боюсь подступающей ночи. Самое страшное ждет нас завтра, белым днем – кто бы мог подумать. Завтра я увижу истинное обличье своей бабушки. А сегодня она подходит к нам за ужином. Улыбчивая, в черном платье с кружевными вставками, держит блюдо, на котором дымится фаршированная утка: – Надеюсь, вы проголодались, ведь сегодня у нас особенный вечер. Мы так и не отметили толком ваш приезд, вот я и попросила Майю приготовить фирменное блюдо. Постояльцы за соседними столиками глядят с завистью, как она разделывает сочное мясо, а мне становится тошно. Что это, последняя трапеза? Очаровательно. Вскоре приходит тетя, приносит бутылку вина и разливает всем по чуть-чуть: – Сегодня можно, – смеется бабушка на удивленный взгляд Яна. Я смотрю на Матвея. Парень угрюмо ковыряет ароматную картошку. Мне тоже кусок не лезет в горло, но я ем. Нужно набраться сил перед встречей с Букой. С Бубой – бабушка наклоняется ко мне, подкладывая салат, и я вдыхаю ее кислый запах. Отстраненно думаю: как я раньше не связал его с Букой, со своими снами? Разве я мог предположить?... – Мышонок, ты сегодня без настроения совсем. И Матвей тоже. Что случилось? – с дружелюбной ухмылкой интересуется бабушка. Косой глаз глядит весело. Тетя Майя вопросительно поднимает брови. Дергаю плечом, утыкаясь в тарелку. Ледяной страх ползет по позвоночнику. Нащупываю пистолет сквозь ткань сумки, глажу. – Все хорошо, просто... долгий выдался день, – отвечает парень. – Вы помните, что завтра солнечное затмение? Нужно закоптить стеклышки, чтобы глядеть, – говорит тетя. – Обещают, будет красиво. В двенадцать часов, так что не проспите. – Я поеду с Владом на гору, смотреть оттуда, – Эльжбета поднимает блестящие глаза. – А у вас какие планы? – Буба смотрит на меня. Ловлю штормовой взгляд Матвея. Его голос доносится будто издалека: – Поднимемся на верхнюю поляну, где светлячки. Там отличный обзор. – Хорошо, – довольно кивает бабушка. Меня пробирает дрожь. – Хорошо. Я вдруг вспоминаю разговор с ней на крыльце в самый первый вечер. О том, что копаясь в прошлом, будущего не построишь. Что нужно пожить для себя, пока не поздно. Не поздно ли – теперь? Я не знаю, поэтому перехватываю Матвея на выходе с веранды, когда он собирается идти тропинкой через сад в сторону своего дома. Беру за запястье, веду к беседке. Здесь темно, поют сверчки и шепчутся, оглаживаемые ночным ветром, листья. Редкие пятнышки света от фонаря у дорожки разлеглись по полу. Я дрожу, подхожу вплотную к парню, обнимаю за шею. – Тадеуш? – склоняется ниже. Да, вот так. Накрываю горячие, обветренные губы своими. Сердце гулко бьется в груди, частит – когда чужие руки ложатся на бедра, притягивают ближе, начинают шарить по спине. У меня вырывается тихий стон. В голове стучит: возможно, это моя последняя ночь. Последний поцелуй – пусть он не кончается. Матвей прижимает к винограднику, целует шею, ключицы, задирает футболку. Щеки опаляет жаром. Зажмуриваюсь. – Что в этой чертовой сумке, что ты ее постоянно носишь? Ужасно неудобно, – раздраженно шепчет парень, а я не сдерживаю смешок. Нашарив застежку, дергаю. Взвизгивает змейка. Пистолет ледяной тяжестью ложится в ладонь. Матвей отстраняется, потрясенно выдыхая: – Откуда... – Папин, – я глажу его живот, забираюсь пальцами под ремень джинсов. Замираю, не решаясь на большее. – Это – часть плана. Я хочу, чтобы ты взял его.