Вопреки всему

Утром Китнисс обнаружила, что ее лихие прыжки с велосипеда не прошли без последствий — нога, которую она вывихнула позапрошлой зимой после знакомства с Бонни и Твилл в лесу, немного распухла и начала болеть при ходьбе. Пришлось звонить в пекарню, брать выходной и лихорадочно придумывать, как не сойти с ума, сидя в тишине, в четырех стенах. Каждая вещь здесь как будто шептала: «Помнишь?.. Помнишь, как здесь сидел Пит, увлеченно рисуя? Как он пытался перенести на бумагу не только детали растения, но будто и сами слова, и интонации отца, описавшего его? А помнишь, как Прим забегала сюда, продемонстрировать свои успехи в составлении композиций из ягод, листьев, цветов и грибов?». Это занятие называлось флористикой и значилось в одном из пунктов капитолийского списка «увлечений победителя». Прим с энтузиазмом занялась сразу несколькими пунктами из предложенных. Букеты из сухих цветов, составленные ею, продолжали украшать каминную полку в гостиной, некоторые тумбочки и массивный стол из красного дерева в кабинете. Даже убираясь в доме, Китнисс старалась их не трогать. Воспоминания жили в каждой вещи, и были настолько яркими, что затягивали в пучину прошлого, предлагая остаться там навсегда. К счастью, после компресса ходить стало легче, и Китнисс смогла свободно перемещаться по дому. Ей захотелось позвонить кому-нибудь, чтобы мертвая тишина окружающих стен не давила на уши. Даже услышать Джоанну она была бы рада, хотя последний их разговор нельзя было назвать приятным — Джоанна винила ее в смерти Финника. Впрочем, Китнисс тогда и позвонила для того, чтобы ее кто-нибудь обвинил и проклял — от этого ненадолго становилось легче. Причем, как ей показалось, легче стало им обеим. Подойдя к телефону, девушка по привычке бросила взгляд на бумажку со старыми номерами Пита и Хеймитча. Номер Пита был теперь бесполезен, так как все, что она могла услышать на том конце провода — лишь длинные гудки, свидетельствующие об отсутствии хозяина. Иногда, глядя на номер, Китнисс воображала, что может в любой момент позвонить и услышать его спокойный, ровный голос. В этих мечтах, она сразу же бежала к двери Пита, встречала его на пороге и всматривалась в знакомое лицо, вспоминая каждую его чёрточку, каждое движение, выражение глаз… Тогда Китнисс чувствовала себя цельной… Живой. Её существование наполнялось смыслом. Она отдавала себе отчёт в том, что это просто фантазии, не имеющие ничего общего с реальностью, потому что, будь он на самом деле здесь, она бы опять замкнулась в глупом молчании, не зная, что сказать. Впрочем, подумала Китнисс, позвонить Питу она может и сейчас — должен же был у него появиться телефон, раз он уже не в больнице. Нужно только узнать у Аврелия его номер. Даже если он счастлив в столице, возможно, он будет рад её услышать. Боясь передумать, Китнисс быстро набрала номер Аврелия. Разговор с доктором получился скомканным и нервным. Сначала Китнисс, как всегда, отчиталась о разговорах с матерью, потом мямлила нечто невразумительное о своем новом знакомом, и никак не решалась спросить о главном, пока, наконец Аврелий сам не напомнил о «друзьях». — Вы говорили, что я должна больше общаться с людьми, то есть обзавестись приятелями… и иногда писать старым знакомым. — Да. Я рад, что ты делаешь определенные шаги в этом направлении. Знаю, тебе нелегко даются телефонные разговоры… Это было мягко сказано. Весной она вообще ни на что не реагировала, а аппарат трезвонил почти не переставая. Со временем Китнисс привыкла к тому, что время от времени тишину дома нарушает внезапная трель звонка, и однажды взяла трубку. Так она начала общаться с Аврелием. Он звонил три раза в неделю, преимущественно в определенные вечерние часы. На остальные вызовы девушка не отвечала, а сама, если не считать того звонка Джоанне и маме, никому не звонила. Доктор не стал давить, а вместо этого посоветовал попробовать писать письма. Это сработало, писать ей было легче, но Пит так и не ответил на её послания. И вдруг её осенила внезапная догадка: «Что, если Пит звонил, а я не брала трубку?». — Дело в том, что я, наверное, хотела бы позвонить некоторым своим друзьям… Энни… Джоанне и… У меня есть их почтовые адреса, — затараторила Китнисс, — могли бы вы продиктовать номера их телефонов? — Конечно, — психотерапевт озвучил злополучные цифры даже не поинтересовавшись тем, куда пропали предыдущие записи его подопечной. — Звони, если захочешь поговорить. Со мной ты можешь обсудить любую проблему. — Спасибо, — Китнисс повесила трубку и громко выдохнула. Номер Пита красовался первым в списке, а цифры отчего-то неровно подпрыгивали над строчкой. «Просто спрошу, как у него дела. Мы ведь не чужие друг другу». Она долго собиралась с мыслями перед тем, как позвонить, и уже начала набирать заветный номер, но неожиданно, громоподобный голос Хеймитча ворвался в дом, заставив девушку подскочить на месте. — Солнышко?! — с первого этажа доносилось тяжёлое сбивщееся пыхтение ментора. Перед глазами Китнисс почему-то мелькнул образ наставника, волочащего по полу бездыханное тело Тома, и она поторопилась к лестнице, теряясь в догадках. — Что случилось? — девушка успела заметить спину Хеймитча в проеме кухни. Он шуршал там какими-то пакетами. «Это что-то новенькое». — Слушай, этот твой морячок-почтовичок повсюду раскидал свои дырявые сети, что у тебя с ним? — Ничего, — Китнисс пожала плечами. — Мы просто общаемся. — Ну-ну, я надеялся, что он отравится твоими пирогами, это только мой желудок способен переваривать любой шлак. Китнисс выгнула бровь и улыбнулась уголками губ. После «вишнёвого пирога» шутка о её кулинарных способностях повторялась уже не раз, в разных вариациях. — Прискакал сегодня в обед с бутылкой, мать его, шикарного коньяка! Распинался о какой-то чепухе, своей вине, просил передать тебе целую гору еды, спускайся и разгребай это всё. — Наверное заходил в пекарню, я сказала, что ушибла ногу, попросила выходной. Китнисс уже стояла напротив Хеймитча и таращилась на выглядывающие из пакетов фрукты: апельсины, виноград, яблоки. — Где он сам? Признавайся, куда ты спрятал его тело, — Китнисс окинула ментора, плюхнувшегося на стул, шутливым взглядом. — Его тело отправилось лепить почтовые марки на конверты. Но грозилось заглянуть к нам на ужин сегодня вечером, — выражение лица Хеймитча стало укоризненным. Китнисс достала из свёртка игрушечную плюшевую белочку — К нам на ужин? — Мило. Ты думала я позволю ему остаться с тобой наедине на ночь глядя? — Конечно нет. Я вообще думала, что, прежде чем приходить на ужин, он спросит у меня, хочу ли я его видеть у себя в доме. — Мда, а я думал вы договорились, поэтому и согласился продукты донести. А парень-то довольно навязчив… Позволь дать тебе совет, Китнисс, — Хеймитч стал серьезен. — Разберись в себе. — О чем ты? — напряглась Китнисс. — Сама знаешь. Китнисс разозлилась. Хеймитч опять вёл себя так, будто она уже наделала глупостей. Хотя, возможно, так оно и было, раз Том посчитал, что может без приглашения заявиться к ней в дом и решать, когда, чем и с кем ей ужинать. Принес продукты и поставил перед фактом. Может, ей его прогнать и вернуть подарки? Ну, или, хотя бы, указать на его бестактность и посмотреть, что он скажет в свое оправдание. А может быть это Хеймитч всё не так понял, и Том, считая Эбернети кем-то навроде её приемного отца, попросил у него разрешения зайти в гости? Правда, учитывая то, что продукты были куплены на его деньги, не пригласить его было невозможно. Девушка села на диван, сложив руки на груди. — Я не буду ничего готовить — просто верну ему всё, или отдам деньги. — Хм…что ж, верный способ смертельно оскорбить ухажера, — Хеймитч пожал плечами. — Или, наоборот, раззадорить, если парень любит трудности, а он их любит, судя по всему. — То есть, ты предлагаешь всё-таки поужинать с ним? — Предлагаю, потому и пришел… Посмотрим, что он за фруктик. — Что ж, — вздохнула Китнисс. — Ужин, так ужин. Бери картошку и приступай к работе. — Ооо, нет! Я на это не подписывался. Ты у нас, солнышко, хозяйка, ты и стряпай. А я, пожалуй, выпью и поглазею на твои потуги, — Хеймитч расхохотался, и тут же ему в голову прилетела тряпка. Китнисс стояла напротив Хеймитча и сердито смотрела на него, — Нет уж, ты меня в это втянул, ты и будешь мне помогать! — Я тебе уже говорил, что ты пренеприятнейшая личность?! Заставить старика готовить! Это уже слишком! — шутливо заворчал ментор. — Давай давай «старик», тебе полезно немного пошевелиться, — уже и Китнисс не могла сдержать смешок. Приготовление ужина прошло быстро и весело. Китнисс была рада возможности чем-нибудь занять руки, и тому, что она не одна. Правда, компании Хеймитча ей было бы достаточно… В дверь постучали. — Солнышко, ну уж дверь то ты без моей помощи откроешь? Послышался ещё один стук. Китнисс набрала в лёгкие побольше воздуха, готовясь сказать визитёру, что не хотела сегодня никого видеть. Перед её взором оказался не Том, а пышный букет цветов, за которым торчала шевелюра парня… — Том, вот этого точно не нужно… — растерянно произнесла Китнисс. От неожиданности она даже забыла, что собиралась потребовать у него объяснений. Букет был слишком шикарен, ей бы хватило и простых ромашек. Да что там, она бы и вовсе без букета обошлась — срывать цветы и никак их не использовать казалось ей расточительным — ромашки хотя бы можно засушить и потом заваривать в чай, а эти просто так завянут… — Спасибо… — с трудом выдавила она. Том просиял. Китнисс отправилась искать подходящую вазу для цветов. «Хотя тут, наверное, подошло бы ведро» — с усмешкой и раздражением на саму себя подумала девушка. Кое-как разместив букет, Китнисс пригласила гостя к столу. Ужин проходил на удивление хорошо. Говорил, в основном, Том. Он не уставал нахваливать незамысловатую стряпню Китнисс, рассказывал забавные истории из детства — о том, как сорвал несколько заказов в кафе, где работали его родители, как возмущались посетители, провожая испуганным взглядом выпрыгивающую из супа лягушку; как однажды ему не повезло уронить свадебный торт на высокой подставке прямо на голову администратору. После того, как огромный осьминог намертво прилип к открытой спине молоденькой блондинки, которая, по словам маленького Тома, была сама виновата, не уточнив, живого осьминога она хочет, или нет, родители решили убрать мальчишку подальше от посетителей. Во всяком случае, до тех пор, пока он не «повзрослеет». Но, спустя год, за него взялись всерьез — ему было уже не отвертеться от рабочих обязанностей, и почти все свободное время Том тратил на составление меню, уборку помещений и выполнение мелких поручений от администратора. Китнисс, немного расслабившись в непринужденной обстановке, тоже вспомнила парочку курьезных случаев, произошедших с ней в пекарне. — И как же ты стал почтальоном, имея такой серьезный опыт работы в кафе? — посмеиваясь, вмешался в беседу Хеймитч. — Шёл бы работать туда, у нас пока таких заведений мало, конкурентов бы не было. — Я уже говорил Китнисс, — не смутившись, ответил Том. — Что работать в кафе скучно. Это не для меня. Я чувствую себя свободнее и счастливее, когда развожу почту, общаюсь с людьми, наблюдаю за ними… — В кафе общения маловато, это точно… — скептически заметил Хеймитч. Том усмехнулся: — И все же, это не то. В кафе я не совсем свободен, да и люди не всегда искренны. А здесь, я приношу письмо, вижу ждали его или нет, и чувствую… — Чувствуешь что принес радость, горе или страх, и наслаждаешься этим? — Да, иногда, если принес радость. Поэтому так хочется заранее знать содержание писем, чтобы сказать людям, которые ждут их с тревогой, что всё в порядке, ну, а если не в порядке, то… — Не приносить такое письмо вообще? — Нет… — Том замялся. — Но как-то подготовить их к плохим новостям. Но разумеется, — спохватился он. — Это только если бы я знал содержание письма, но я не злоупотребляю служебным положением. Китнисс напряженно следила за разговором. Хеймитч явно хотел что-то выяснить. Что-то о характере Тома? Может, он притворяется добрым и заботящимся об окружающих, а на самом деле хочет насладиться властью над чувствами людей? Или, её ментору кажется, что Том неспроста устроился почтальоном? Впрочем, Том не выглядел подозрительно и, казалось, действительно, говорил, то, что думал, игнорируя насмешливые интонации Хеймитча. Иногда Китнисс и сама задумывалась что Том как-то подозрительно спокойно относится к её и Хеймитча выпадам в свой адрес. И как-то слишком уж предупредителен. Вот как сейчас, когда Лютик опрокинул-таки ведро с цветами, парень не позволил девушке убирать пролитую воду, и вытер всё сам, да ещё и с Лютиком поиграл… — Прекрасный парень, да? — иронично протянул Хеймитч, весело глядя на обреченное выражение лица Китнисс. — Заботливый, нежный, того и гляди в вату обернёт… Китнисс только зло на него посмотрела. Ментор усмехнулся. Всё-таки он видел её насквозь. Китнисс тряхнула головой и начала убирать посуду. Том, естественно, помог. Девушка решила использовать этот момент, чтобы поговорить с парнем о деньгах за продукты. Но тот и слышать ничего не хотел. — Китнисс. Пожалуйста, не обижай меня предложением денег. Я искренне хотел помочь. — Тебя все-таки что-то может обидеть? — насмешливо спросила Китнисс. — Это — может, — резко ответил Том. — Возможно, я что-то сделал не так, и ты из-за этого решила швырнуть деньги мне в лицо? Ты считаешь, что это подачки или жалость, или попытка купить твоё расположение? Если ты так думаешь, то я не хотел… — Тогда почему ты швырнул мне на порог продукты, и попросил передать «Готовь ужин, Китнисс, я буду к вечеру»? Ты спросил у меня, хочу ли я вообще с кем-то ужинать? Или ты решил, что продуктов будет достаточно, чтобы я тебя впустила? — Китнисс все больше и больше распалялась. Это же надо, он хочет выставить ее виноватой! Это она, оказывается, «швыряет деньги ему в лицо»! — Это так выглядело? — Том искренне ужаснулся, — Прости. Я хотел совсем не так. Я думал, что ты одна в доме, что тебе грустно, и хотел заглянуть вечером, а с пустыми руками приходить было неудобно. Ну, а заодно, подумал, что стоит помириться с Хеймитчем, а то он меня что-то не любит. Вот и получилось, что я перед работой заглянул к нему, и оставил у него продукты. Прости, ещё раз, я иногда делаю дурацкие вещи и не всегда это понимаю. Я, правда, просто хотел тебя развлечь. — Ладно, — гнев Китнисс поутих. Девушка видела лицо Тома и понимала, что ему искренне жаль, что всё так вышло. Да и в конце-концов, ей и правда надо было как-то скрасить одинокий вечер дома, это он угадал, и действительно помог. Оставшуюся посуду они домыли молча. Том оставался мрачным, словно грустил, погрузившись в плохие воспоминания, как это часто делала она сама… Китнисс чувствовала, что зря она высказалась так резко. «Интересно, когда я уже научусь видеть просто доброту, а не какой-то подвох?» — с грустью подумала девушка, вспоминая Пита; печенье, подаренное его отцом, то, как он помогал Хеймитчу в поезде, и свои бесконечные подозрения на его счёт, которые сейчас казались нелепыми и глупыми. В сердце опять начала стучать и выть тоска. «И когда я научусь принимать эту доброту и заботу о себе, а не отталкивать ее, подозревая дурное?» Хеймитч сидел, держа в руках стакан виски и задумчиво наблюдал за молодежью… *** — Да уж, он не из тех, кто будет годами пускать слюни и держаться в сторонке, — заметил Эбернети стоя на пороге дома своей любимицы и провожая прищуренным взглядом удаляющуюся фигуру Тома Брэдли. — А разве это плохо? — Китнисс в глубине души была согласна с ментором, и ругала себя за эту подозрительность. — Как акула подплывает все ближе, с каждым разом сокращая дистанцию… И опять их мнения совпали. Но Китнисс упрямо продолжала: — Зачем нужно сразу предполагать что-то плохое? Может, он просто пытается заботиться обо мне! Хеймитч взял Китнисс под руку и захлопнув ногой дверь повел в гостиную. — Ты правда не понимаешь? Или только делаешь вид? — он усадил ее рядом с собой на диван и смотрел так, словно от того, что он сейчас скажет, напрямую зависит её дальнейшая судьба. — Если ты пытаешься меня от чего-то предостеречь, то напрасно. Я вполне… — Детка, я как раз думаю, что не вполне, — он окинул ее снисходительным взглядом. — Ты связывалась с Питом? — спросил он без обиняков, залпом осушив стакан. — Пыталась. Брови Хеймитча поползли вверх, — И что это значит? — Только то, что сказала. Он не ответил на письмо. — А телефоном пользоваться не пробовала? — А зачем? Мы оба знаем, что ему прекрасно живётся в Капитолии. И, если бы он хотел, он бы уже давно позвонил, или написал, или приехал. Хеймитч схватил её за плечи, и развернул лицом к себе, заставляя смотреть в глаза: — Парень два года тебя добивался! Всем жертвовал, дважды готов был умереть, спасая твою шкуру! — Да, а потом возненавидел! — Не по своей воле! — И что? Думаешь, я его виню? Но ему, в любом случае, больно меня видеть! И без меня ему становится лучше, ты сам видишь. К чему вообще ты затеял этот разговор? — К тому, что пора уже окончательно определиться, понимаешь? — С чем? Чего ты хочешь от меня?! Чтобы я позвонила? Хорошо! — выпалила напоследок Китнисс, давая понять, что разговор закончен. Хеймитч взял со стола бутылку и убрался восвояси, не забыв при этом запереть дверь. «Ну вот, опять мы ругаемся», — думала Китнисс, оставшись одна. Но, с другой стороны, она была рада возможности наконец выплеснуть накопившиеся эмоции, и отчасти поделиться с ментором своими переживаниями касательно Пита. Он не считает нужным поддерживать общение — это совершенно ясно. Неужели это действительно из-за того, что её присутствие причиняет ему боль? Кто они теперь друг другу? «Хеймитч прав, я должна с ним поговорить». Она решительно схватилась за телефон, не раздумывая больше ни минуты. Спустя три длинных гудка ей ответила какая-то женщина: — Добрый вечер, чем я могу вам помочь? Китнисс растерялась, но всё же взяла себя в руки. — Это квартира мистера Мелларка? — осведомилась она будничным тоном, надеясь, что ошиблась номером. — Да, одну минуту, пожалуйста… Алло? Алло? «Не отвечают», — сказала незнакомка невидимому собеседнику. Китнисс услышала какой-то щелчок и неясный шум — связь, наверное оборвалась, — решила она и уже собиралась бросить трубку, как вдруг снова уловила голоса, будто соединение восстановилось, но на её слова не реагировали, тогда девушка замолкла и прислушалась: — Кто это был? — послышался такой далёкий и такой родной голос, который она столько времени мечтала услышать. — Наверное одна из твоих восторженных поклонниц. Мне скоро придется подрабатывать секретарем — составлять расписание частных встреч Пита Мелларка… Голос на том конце провода оборвал её, тон стал серьезным: — Не говори ерунды, ты ведь знаешь — мне никто не нужен. — Знаю. — Так на чем мы остановились? — сменил тему Пит. — Кажется ты говорила что-то о том, насколько я сегодня был хорош и оригинален… — Да, а еще, что ты становишься скромнее с каждым днем, — рассмеялась девушка. Китнисс больше не слушала, трубка сама собой выскользнула из ладони и опустилась на рычаг. Все звуки померкли, в ушах зашумело, а гулкий стук сердца отдавался болезненной пульсацией в висках. Голова кружилась — не хотелось верить… Она смотрела на расплывающиеся стрелки настенных часов — без четверти десять. Они живут вместе…