Вопреки всему

       Китнисс проснулась от нехорошего сна. Что именно ей снилось, она не помнила, но стычка с неизвестными, произошедшая четыре дня назад, явно не прошла для нее даром — вернулись прежние страхи. Провалявшись в постели какое-то время, она решительно встала и босиком подошла к окну посмотреть на рассвет. Первые лучи восходящего солнца озаряли небо над морем. Вид был потрясающий, а свежий аромат утра, ворвавшийся в комнату, когда она открыла окно, придал бодрости. Теперь можно было подумать обо всем, что с ней происходило.       За эти дни они с Томом обошли весь городок и его окрестности. Китнисс начала влюбляться в Четвертый, в запах моря, в пение сверчков и стрекот цикад по вечерам. Море как будто делилось с ней тем, чего ей так не хватало сейчас — спокойствием и силой. Иногда, девушка жалела, что не умеет рисовать — ей хотелось оставить в памяти рассеивающиеся далеко в небе предрассветные лучи; перекатывающееся мелкими волнами море, серебристые блики света на воде, густую поросль тропических растений, отгораживающих их жилище от всего мира. Запечатлеть во всех подробностях каждый день, проведенный на этом уединенном островке живой природы. В такие моменты Китнисс думала о Пите, но даже мысли о нем здесь, среди шума волн и шороха листвы, были лишены горечи. Она вспоминала их разговоры и воображала, что Пит мог бы сказать, глядя на все это великолепие… Она даже смогла просмотреть несколько передач с его участием и, когда рассматривала его картины, пыталась представить себе, что он чувствовал, когда писал их и радовалась тому, что он казался здоровым. Этому она научилась. Также она старалась научиться доверять Тому, несмотря на то, что по-прежнему очень мало знала о нем…       Вечером после нападения, Том, действительно, не стал уходить от ответа. Они сидели на веранде, за плетеным столом. Китнисс, поджала под себя ноги и закуталась в плед, прячась от вечерней прохлады. Перед ней стояла чашка горячего чая, пар окутывал ее ароматом пряных трав, но девушка не торопилась пить, выжидающе глядя на Тома. Парень глубоко вздохнул и, отведя глаза в сторону моря, признался: — Тот официант назвал меня моей настоящей фамилией — Брэндон. Я солгал тебе, когда сказал, что мои родители работали в кафе — они владели кафе. И не одним, а целой сетью. Это, конечно, было не так прибыльно, как иметь подобный бизнес на Юге, — к нам не ездили отдыхать капитолийцы, но моя семья очень богата. Была. Вот почти все мои тайны. Китнисс некоторое время молчала. От нее не укрылось слово «почти». Да и как отнестись к новой информации она пока не знала. — Так эти двое… — Да. Это мои бывшие одноклассники. Их семьи пострадали во время революции, они лишились всего. А я, как они считают, — нет. Мои родители все еще вполне обеспечены. Разумеется, сами себя они теперь считают полунищими. — Том говорил торопливо, словно боясь, что она захочет уехать раньше, чем он все расскажет. Но последнюю фразу он произнес с такой интонацией, что Китнисс сразу со стыдом осознала, что «наивным капитолийцем» Том точно не являлся, и ее сарказм и насмешки в свой адрес прекрасно понимал. — А почему ты назвался Томом Брэдли, а не своей фамилией? — задала она очередной вопрос. — Я изменил фамилию, когда мне было шестнадцать. После… — парень судорожно вздохнул и некоторое время молчал, справляясь с собой, решая, стоит ли говорить дальше. Китнисс с изумлением на него смотрела — Том был всегда спокоен и безмятежен, видеть такие проявления чувств было странно… — Словом, я понял, что не могу их видеть, и не хочу иметь с ними ничего общего, — уклончиво ответил он. — Они сделали тебе что-то плохое? — Как сказать… Они сами не поняли, что плохого они сделали. По их словам, меня просто испортили нищие ребята, с которыми я общался. Возможно, так оно и было — родители хотели, как лучше для меня, но, к тому времени, мы уже по-разному понимали, что является лучшим. Сейчас мы общаемся, но прохладно — так, поздравляем друг друга с праздниками, киваем и улыбаемся при встрече. Я иногда захожу в их кафе, но никогда не пользуюсь их деньгами. Почти никогда — один раз воспользовался, тогда мы и начали снова общаться, но этот долг я надеюсь им вернуть, когда-нибудь.       Тем вечером, Китнисс подумала, что Том дал исчерпывающие ответы, но прокручивая в уме прошедший разговор, она поняла, что не узнала о нем почти ничего нового, кроме того, что он не просто не голодал, а был очень обеспечен, и не ладил с родителями. Остальная его история скрылась за обтекаемыми фразами и осталась тайной. Можно было догадаться, что, когда ему было шестнадцать, с ним произошло что-то плохое, но стоило ли пытаться выяснять, что именно, или лучше дождаться, пока Том сам расскажет? В конце концов, откровенность требует ответной откровенности, а она пока не была уверена в том, что готова рассказывать Тому о себе. Некоторые её вопросы остались даже без расплывчатого ответа, так как ей не пришло в голову их задать. Почему он переехал из Четвертого? Может, сбежал от своих бывших приятелей, которые хотели то ли отомстить ему, то ли поживиться за его счет — вернее, за счет его родителей? Но почему именно в Двенадцатый? Предполагаемый ответ на этот вопрос Китнисс очень не нравился. И откуда Том знает ее маму? Мама, по всей видимости, устроилась хорошо — работала старшей медсестрой в местной больнице, арендовала очень уютную квартирку. Это и радовало, и не радовало одновременно. В глубине души, Китнисс очень хотела, чтобы мама беспокоилась о ней чуть больше. Настолько больше, чтобы хотя бы на время приехать к ней, когда ей было плохо. Но, чего нет, того нет. Надо как-то жить с тем, что имеется. Тем более, что вторая встреча прошла намного лучше, чем она ожидала. Они даже нашли общее дело — решили вместе готовить по вечерам. И как раз первая их такая встреча была запланирована на сегодняшний день — будет хорошая возможность расспросить маму про Тома. *** И куда мы идем сегодня? — спросила Китнисс у Тома после завтрака. — Сейчас я проверю, помнишь ли ты, куда я обещал тебя сводить, когда мы ехали в поезде? — с наигранной строгостью сказал он. — В место, которое ты любил в детстве. Но мы и так все это время ходим по местам твоего детства, разве нет? — Нет, это — особое. Место у водопада, куда Том ее привел, и правда было чудесным. Деревьев вокруг было немного, и непрерывный поток воды переливался на солнце всеми цветами радуги. На скалистой горе, там, где водопад начинался, расправил ветви старый тис. Кряжистый, мощный, с торчащими из скалы корнями, темный и мрачный, он контрастировал с окружающим солнечным пейзажем и невольно притягивал взгляд. Как старик, бдительно смотрящий за резвящейся вокруг молодежью, и охраняющий ее. Китнисс отвернулась от привлекшего ее внимание тиса (при виде него ей вспомнился Хеймитч) и с наслаждением вдохнула воздух, полный запахов цветущих трав, хвои и прохлады. — Красиво, правда? — Том говорил громко, стараясь перекричать шум воды. Вид у него был радостный и торжественный. Китнисс молча кивнула. Говорить не хотелось. Водяные потоки, несущиеся с головокружительной скоростью, дарили ощущение свободы и легкости. Здесь, казалось, сочетались все противоположности: холод от воды и жар от камней, легкомысленный и дразнящий запах цветов и сильный, глубокий запах хвои, веселье и беззаботность блестящих на солнце искр и печаль старого тиса. Некоторое время парень с девушкой молчали, глядя на стремительно убегающую воду. Наконец, Том встряхнулся и потянул Китнисс подальше от водопада. — В детстве я мог стоять тут часами — сказал он. — Но сейчас нам лучше отойти подальше, чтобы спокойно съесть наши бутерброды. Впрочем, — тут же спохватился он — если хочешь, ты можешь ещё полюбоваться, я могу «накрыть стол» сам. — Ну уж нет! — уходить не хотелось, но позволить Тому сделать всю работу, пока она отдыхает, Китнисс не могла. — А то, позволь тебе, ты ещё и съешь все за меня — шутливо продолжила она. Том усмехнулся, и они вместе начали приготовления к пикнику. — Ты сам нашел это место? — спросила Китнисс, когда они уселись. — Ну…и да, и нет. Сначала меня сюда привел отец моего друга. Но я тогда был маленьким, и не запомнил дороги. А вот место запомнил, и очень хотел вернуться. А попросить сводить ещё раз было уже нельзя. — Почему? Он умер? Отец твоего друга? — Нет, — вздохнул Том. Китнисс удивлённо подняла брови, и он продолжил: — на консервном заводе перестали выплачивать зарплату, и всей их семье пришлось очень много работать. Законно и незаконно. Просить их потратить целый день, и отвести меня сюда, только потому, что мне здесь понравилось, было как-то неловко. Да уж, «неловко», это не то слово, подумала Китнисс, отмечая, что Том хотя и был богаче своих друзей, но не кичился этим. Очередное достоинство, как ни крути. — И тогда ты нашел его сам? — продолжила она разговор. — Ну да. Долго искал, но не мог бросить поиски. Мне оно очень запомнилось. Отец Гилма ещё историю рассказал об этом водопаде и тисе. О том, как здесь недалеко прятались повстанцы и ходили к этому месту за водой, и как один из них, попался возле этого тиса, и выдал всех, то ли из страха, то ли из-за пыток. Ему обещали обеспеченную жизнь в обмен на предательство и выполнили обещание, но он так и не нашел покоя, и все время приходил сюда. И здесь же нашли его тело. А отчего он умер, никто не понял… Но с тех пор, некоторые люди приходят сюда. Говорят, что это место помогает осознать ошибки прошлого и отпустить их. — Да, неудивительно, что ты запомнил эту историю. У нас тоже была такая — и Китнисс рассказала, как они с Прим делали «ожерелья из пеньки», послушав «дерево висельника». Удивительно, но имена Прим и отца, хотя и отозвались привычной болью, но слетели с губ довольно легко. Так же легко оказалась прижаться к Тому и положить голову ему на плечо, а потом позволить ему целовать себя в лоб и в макушку. — Как ты думаешь, — мысленно спросила Китнисс у старого тиса, повидавшего страшные вещи, — это предательство, или я просто отпускаю прошлое? *** — Ты стала другой … — вздохнув, заметила миссис Эвердин, с нежностью и немного грустно глядя на дочь. — Какой? — не то чтобы Китнисс очень хотелось услышать вердикт, но начинать сближение надо с искренних разговоров за общим занятием. Так, во всяком случае, учил доктор Аврелий. — Мягче. Раньше ты никогда не пыталась идти людям навстречу, — сказав это, миссис Эвердин осторожно взглянула на дочь, опасаясь ее реакции. Китнисс помрачнела, но промолчала. Скорее всего, под людьми мать имела в виду себя. Девушка напряглась, готовясь к тяжёлому разговору о том, кто из них и насколько друг перед другом виноват, но миссис Эвердин заговорила о другом: — Раньше ты никогда не сходилась ни с кем настолько быстро. Должно было пройти несколько лет, чтобы человек заслужил твою дружбу. А некоторых, кто пытался с тобой заговорить, и как-то тебе помочь, ты вообще не замечала. Только если они не были младше, — чуть улыбнувшись, миссис Эвердин вздохнула, вспоминая. — А как ты думаешь, почему они должны были быть младше? — с любопытством спросила Китнисс. Она осознала, что мать права — все ее немногочисленные приятели, кроме Гейла, были младше нее на два-три года. — Тебе нравилось помогать и заботиться. Это, конечно, хорошо, но иногда я жалела, что ты почти ни с кем не общаешься на равных. А советовать тебе я боялась… Разговор всё-таки свернул не туда, и Китнисс, не зная, как уйти от опасной темы их взаимоотношений после смерти отца замолчала, делая вид, что увлечена нарезкой сладкого перца. На кухне воцарилось молчание, прерываемое лишь стуком ножа и шкворчанием масла на сковороде… — А ты знаешь что-нибудь о Томе? — наконец, решилась спросить Китнисс. Возможно, чтобы что-то исправить в их отношениях с матерью, ей следовало просить у нее советов… Или, хотя бы, интересоваться ее мнением. — Не очень много. Мы познакомились, когда он лечился в клинике. Его тяжело ранили в битве за Капитолий. Я мало что могу про него сказать. Только то, что он хороший пациент — очень редко нарушал предписания и уважал работу медсестер. Он сразу меня узнал — видел по телевизору — и мы иногда о тебе говорили. Китнисс задумалась. Оказывается, Том не просто помогал повстанцам, а воевал. Она бы никогда не подумала. Он создавал впечатление человека, далёкого от войны и потерь. А тут… Впрочем, тут же с грустью подумала она, это далеко не первый раз, когда она, ничего не зная о человеке делает выводы о нем не в его пользу. Финник, с его якобы лёгкой жизнью победителя, Хеймитч, которого она считала опустившимся слабаком, Пит… горло перехватило. Да и не только они, перечислять тех, кого она посчитала хуже, чем они были на самом деле, можно было долго. Она сразу выносила приговор, не давая людям шанса стать лучше. И вот опять в ком-то ошиблась. Интересно, чего ещё она не знает о Томе? — Китнисс… — прервала затянувшееся молчание миссис Эвердин — я знаю, что тебе трудно сейчас. И я рада, что ты пытаешься начать жизнь заново, и принимаешь тех, кто тебе в этом помогает. — Я думала, ты будешь ругаться, что мы слишком быстро… — Китнисс замялась, подбирая слово — сошлись? Миссис Эвердин слегка нахмурились: — Я бы не сказала, что я довольна этим. Мне бы хотелось, чтобы вы начали с дружбы. Но ты у меня уже взрослая, и я упустила то время, когда могла тебе советовать. Тем более, мой совет ты уже сама назвала: не торопись. Том хороший человек, но…тебе нужно время. Дальнейшие приготовления к ужину прошли в молчании, но оно уже не было неловким. Может, доктор Аврелий прав, и все наладится?