Вопреки всему

Пит снова бродил по Капитолию, изучая темные переулки, заваленные строительным мусором. Когда-то вычурные постройки разрушились на его глазах, погребая в ловушки сотни людей. Впрочем, следовало отдать новой власти должное — реставраторы трудились вовсю, так что даже самые глухие кварталы столицы были похожи на застраиваемые комплексы, а не на город, переживший бомбежки. Пит старался не думать о том, остались ли под землей ловушки и будут ли когда-нибудь использовать их вновь… Но чаще он просто осматривал город — даже самые опасные его районы. Как-то раз, Глория упомянула о своем детском развлечении — из любой точки города она наугад садилась в автобус и ехала навстречу неизвестности, а потом искала дорогу назад, — до дома. Сейчас подобная авантюра могла грозить крупными неприятностями — бандитов и мстителей, несмотря на строгие меры, предпринимаемые властями, все равно хватало, но Пит игнорировал опасности. Он хотел знать как живут люди после войны и не напрасным ли было все то, через что пришлось пройти ему, Китнисс и прочим революционерам. Ему все время казалось, что он может больше, чем просто писать картины, заставляющие задуматься о мире. Глубоко погрузившись в свои мысли, Пит забрел в глухой район города, который внешне напоминал Восьмой дистрикт, — проектировщики не слишком заботились о красоте архитектуры, натыкав повсюду серые двухэтажные дома. Настроение жителей, было таким же серым — озабоченные лица, потерянный вид. Гуляя по таким районам, Пит часто это видел — людям восстановили жилье и дали работу, но воскресить дух не смогли. Те из капитолийцев, кто лояльно относился к новой власти, гадали, смогут ли теперь жить своей прежней жизнью… Позволят ли им хотя бы простые человеческие радости. Жителей удручало все: заботу правительства о благоустройстве города, вроде постройки домов, они считали одолжением и снисходительностью; рабочие места — необходимостью отработать долг перед жителями дистриктов. Причем, многие действительно чувствовали вину — из-за огромного количества телепередач про Игры и жизнь дистриктов, ярко описывающих то, что они в прошлом предпочитали не замечать. И никакие выставки, и картины не смогут уничтожить этот разлитый в воздухе стыд, отравляющий все вокруг. Однажды они захотят освободиться от него, и кто знает, к чему это приведет… Пит отчасти понимал этих людей, потерявших прежние точки опоры, не знающих, где их место в новой жизни. Он до сих пор не был уверен, что нашел свое. Организация благотворительных выставок увлекла его, так как Глория смогла увидеть верное направление и объяснила, как и чем его картины могут помочь людям. И он загорелся этой идеей — писал комментарии к картинам, придумывал нужные слова для выступлений на выставках. Сам он ничего такого в своих работах не видел — просто писал, как чувствовал — поэтому поражался тому, что Глория находила его картины полными глубокого смысла и была готова доносить это всем и каждому. Пит вспоминал своего школьного учителя рисования, уверявшего, что невозможно написать сюжет, заранее продумав глубинный смысл, который в него стоит вложить. Картина — чувства и мысли художника, а не его желание заставить людей задуматься о чем-то. Но, если эти чувства и мысли переданы талантливо, то и смысл найдется. Учитель был временным — их готовили к выставке, на которую должны были приехать художники из Капитолия, чтобы вручить победителю денежный приз и обучать в столице. Победителем оказался не он, а мальчишка, чьи картины отличались большим профессионализмом, правда самого этого мальчишку никто из жителей дистрикта не знал. С тех пор мать начала считать Пита бездарностью и запрещала тратить время на «мазню». Она слишком сильно понадеялась на его талант и на то, что этот конкурс защитит их семью от Игр. Отец же считал все это очередной капитолийской постановкой, в которой жителям Двенадцатого была уготована роль массовки. Да и картины такого уровня, говорил он, вообще не могли быть нарисованы десятилетним мальчиком. Питу было неважно, кто нарисовал картины, занявшие первое место, так как глядя на них, он понял, что, прежде чем считать себя художником, ему нужно еще многому учиться. Учиться было некогда — после конкурса, курс рисования закрыли, учителя перевели в начальную школу, а сам Пит начал помогать родителям в пекарне. Но иногда он заходил к своему наставнику с набросками, выслушивал замечания, узнавал приемы работы с разными красками, и смотрел на работы старых художников. Этого, конечно, было мало, поэтому сам себя он художником не считал и удивлялся словам Глории и прочих критиков и мастеров, находивших смысл и талант в его картинах. Ему стало легче — он снова начал учиться живописи, снова погрузился в мир, который раньше видел лишь урывками, но, все же, этого было мало для того, чтобы окончательно вспомнить себя, почувствовать себя цельным… Тесная серая улица жила своей жизнью. Суета и шум, царившие в столице в светлое время суток, незаметно исчезали в подкрадывающихся сумерках. Тихие усталые люди возвращались с работы к домам, открывавшим желто-оранжевые глаза, манящие уютом. Каждый человек торопился зажечь свой огонек. Питу нравилось смотреть на зажигающиеся в сумерках окна — хотелось думать, что всех, кто спешит домой, там ждут. Он знал, что это не всегда так, но, ведь глядя на чужое окно со стороны, можно вообразить все что угодно. Мимо проехала патрульная машина — они будут ездить всю ночь, следя за порядком в городе, высматривая среди остающихся на улице людей нарушителей общественного спокойствия. Все так же, как и в других таких же районах. Пит уже собрался искать автобус, который довез бы его до дома, как вдруг услышал чьи-то гневные ругательства: — Ты уволен! — орал громоподобным голосом полноватый рыжеволосый мужчина на какого-то несчастного, — мне не нужен такой шалопай, как ты, толку от тебя не больше, чем от кобеля, который ошивается здесь в поисках съестного. Только и знаешь, что девицам глазки строить, да выпивать после обеда. Проваливай, ну! — он толкнул в плечо едва держащегося на ногах от количества выпитого молодого парня, после чего резко захлопнул дверь перед его носом. Парень, пошатываясь удалился, напоследок показав двери средний палец. Пит обратил внимание на скромное заведение, хозяин которого так разбушевался. Красиво оформленная вывеска над входом гласила: «Лакомый кусочек», а поток воздуха от захлопнувшейся двери донес до Пита чудесные ароматы выпечки и свежего хлеба. Он даже не понял, как оказался у прилавка — ноги сами привели его внутрь. — Чего тебе? Денег ты сегодня не заработал, назад я тебя не верну, и не проси, — пробурчал усатый пекарь, не отрывая взгляда от бумаг. Он стоял в пол-оборота от входной двери, предплечьем облокотившись о стойку и изрядно хмурился, задумчиво просматривая документы. Он постоянно почесывал лоб, отчего пекарский колпак накренился в сторону, придавая хозяину потешный вид. — Добрый вечер. Мужчина нехотя поднял глаза, и тут же сменил тон и выражение лица, увидев в дверях посетителя: — Желаете перекусить? У нас всегда есть свежая сдоба, чай и кофе. — Я думал, вы уже закрыты, — сказал Пит, глядя на пустые столики. — Нет, разумеется, нет! Просто час поздний, люди сейчас не ходят в кафе в такое время, — пекарь шумно вздохнул. Пит заподозрил, что люди сейчас вообще редко ходят в кафе, и несчастный хозяин работает себе в убыток. Чтобы ему помочь, Пит заказал несколько пирожных и кофе подороже. И выпечка, и кофе были сделаны на высшем уровне. О чем Пит и сообщил подошедшему хозяину. Тот расплылся в довольной улыбке. — Я все пеку сам. Трудновато, конечно, вот, помощника хотел нанять, а тот шалопаем оказался. Я-то думал, мне полегче станет, а пришлось его постоянно проверять — халтурил. Неудивительно, что посетителей мало. — Я не думаю, что из-за этого — ваша выпечка отменная, это люди замечают. Просто время сейчас такое — не до выпечки, и не до кафе. — Это да, — вздохнул пекарь. — Хотя они всё говорят по телевизору о возрождении Панема, но какое уж тут возрождение, если людям даже в кафе посидеть вечером невозможно! Вроде как неловко — это считается капитолийским бездельем. На вынос у нас берут часто, а вот сидеть боятся. Как только эта патрульная начинает ездить — всё, все сматываются. Хотя и не запрещено — сиди после работы, сколько влезет. Но нет! — голос снова приобрел громовое звучание, — Они все вроде возрождают, строят, а хоть бы одну детскую площадку построили! Жить и работать нам можно, играть нет, что ли? Сказали бы уж тогда, что мы в тюрьме! Пит молча слушал ворчание хозяина кафе. Отчасти тот был прав, только вот Пит был уверен, что предложить властям района построить детскую площадку у него не хватило смелости, так же, как и у других жителей. А возможно, ему такая идея просто в голову не пришла — ведь как можно просить что-то у завоевателей, которые, как ты убежден, тебя ненавидят? Впрочем, ему казалось, что этот человек искренне любит свое дело и болеет за него, а вокруг таких, как считал Пит, рано или поздно собираются такие же энтузиасты. А если ему еще и помочь… — Постой-ка… а я тебя знаю! — Пит, ушедший в свои мысли, вздрогнул от этого возгласа. — Ты же этот, как же его… Пит Мелларк! — усы пекаря забавно шевелились, пока он пытался вспомнить имя. — Да, это я. А вас как зовут? — улыбнулся Пит и протянул руку.   — Джереми Бард, — пекарь с готовностью ответил на рукопожатие. — Прости, сразу не узнал, я так-то мало в телевизор заглядываю, некогда мне. А вот дочки мои от тебя без ума. Хотя, может, они сейчас просто без ума, по возрасту — весело закончил он. — Так что ты здесь делаешь, Пит Мелларк? — продолжил разговор мистер Бард. — Я-то думал ты с телохранителями ходишь, по центру города. Не в обиду. — Предпочитаю гулять не по центру и без телохранителей, — Пит заговорил дружелюбно, но с холодком. Ему вспомнилась Китнисс и то, как она считала, что ему никогда не понять, что такое долг, так как он не из Шлака. Забавно, что как бы ни переворачивалась власть, он всегда оставался якобы привилегированным. — Слушай, может, тогда дочкам моим что-нибудь оставишь? Ну, там автограф или просто пожелание. Они от радости до потолка прыгать будут сегодня. — Хорошо. — Пит быстро написал на двух бумажках два одинаковых послания для Люси и Мисси и с улыбкой отдал их отцу девочек. — Спасибо. И то, что я говорил, насчет кафе — ты не думай, я не против того, что делается. Хорошо, когда есть работа и дом, где жить. Просто нужно что-то ещё. — Я согласен. И хорошо, что есть ваша пекарня. Я думаю, если вы и дальше продолжите делать свое дело с такой же любовью, то люди начнут заходить к вам. А там и другие найдутся. Вы подаете пример. Я правда рад, что встретил вас — значит, все не так безнадежно. Расплатившись с пекарем, Пит вышел из кафе и, не без труда отыскав нужный автобус, доехал до дома. Взялся было рисовать окна, загорающиеся в летних сумерках, но вскоре бросил работу и начал ходить по комнате. У него в голове зрела мысль, которая наверняка показалась бы Эффи сумасшедшей. Но именно это он и должен был сделать. Он вспомнил: он не только художник. Утром мистер Бард очень удивился, снова увидев Пита. Еще больше он удивился, когда Пит сказал: — У меня к вам предложение. Возьмите меня помощником.