Вопреки всему

Вот уже две недели Пит подрабатывал помощником у мистера Барда — это здорово помогало отвлечься от хлопот, связанных с подготовкой к выставке, которых становилось все больше. Его инициатива с подработкой была принята так, как он и ожидал — Эффи негодовала и перечисляла ужасы, творимые столичными бандами, Глория тоже была недовольна, так как считала, что он отвлекается от творчества. — Я не против благотворительности, — говорила она. — Возможно, это действительно хорошая идея — оживить улицы Капитолия, но давай мы займемся этим после выставки. — Мы? — Ну да, мы. Привлечем Плутарха, телевидение, покажем пример того, какими могут быть городские улицы. Можно устроить конкурсы мастеров, художников по оформлению домов, сделать тематические детские площадки… — Я не уверен, что это будет примером. Скорее, все сочтут это очередной рекламой правительства. — Тогда я не понимаю, какую пользу ты принесешь тем несчастным капитолийцам, о которых рассказывал, если просто будешь печь вкусный хлеб и стоять за прилавком? — Пока достаточно того, что это нужно мне. А пользу обществу я приношу, когда пишу картины. Это если верить твоим словам. Пит, конечно же, немного лукавил — ему очень хотелось как-то исправить то, что он наблюдал на улицах. Но он не был уверен, что методы Глории сработают. Его вообще смущало то, что она готова была превратить любое действие в масштабный рекламный проект, распланированный на годы вперед. Он не был против таких методов и верил, что Глория хочет помочь, вот только он был сыт по горло рекламными проектами и показными акциями. Хотелось простого личного общения. И в этом с Глорией было сложно — за каждым его рассказом о прошлом или мыслями о том, что происходит сейчас, следовала не ответная откровенность, а фонтан идей и предложений по улучшению ситуации. Обсуждать их с ней было интересно, но теперь Пит все отчетливее понимал, что Китнисс никогда не была скрытной — все чувства можно было прочесть на ее лице, даже если ей казалось, что она их скрывает. Про Глорию же он пока знал только одно — она жила своей работой. А вот пряталась ли она за ней от чего-то плохого в личной жизни или действительно была настолько увлечена, понять было почти невозможно. Думать о Китнисс по-прежнему было трудно — словно приоткрывалась дверь со всполохами чувств за ней, и он быстро захлопывал ее, боясь обжечься. Правда серая пустота, которая образовывалась после того, как воспоминания обрывались, была такой же пугающей. Доктор Аврелий советовал не спешить и не вызывать воспоминания нарочно, хотя Питу с каждым днем все больше и больше этого хотелось. Просто для себя. Отсутствие ответа на его письмо объяснилось довольно просто — оно вернулось к нему нераспечатанным, из-за ошибки на почте. Пит счел это знаком — это письмо, действительно, никуда не годилось, являясь отражением того, что написала она. Так же, как и Китнисс, Пит не писал о том, что чувствовал на самом деле — лишь общие фразы, которые не помогли бы даже возобновить дружбу. Как они смогут дружить, если так и продолжат держать друг друга за закрытыми дверями? В любых отношениях — и в любви, и в дружбе нужен тот, кто будет вести за собой и от Китнисс такого ждать явно не стоит. Сейчас Пит чувствовал, что готов написать ей правду о своем состоянии. Если в ответ на его откровенность последует тишина — то просто будет знать, что для нее даже дружба с ним болезненна. И пойдет дальше — теперь Пит понимал, что сможет это сделать, даже если вспомнит свои чувства к ней. Вспоминал он все больше — работа у мистера Барда воскрешала приятные и спокойные воспоминания о наставлениях отца, о шутках с братьями. Правда, появлялись и горькие мысли о том, что всего этого больше нет, и терзающие душу ночные кошмары, в которых он с Китнисс убивали друг друга. Но, несмотря на это, оставлять работу в пекарне он не собирался. Впрочем, иногда Пит думал, что причины бросить — все же есть. Но это не недовольство Глории, не возмущение Эффи, и не его проблемы с психикой. Причины эти звались Люси и Мисси. Неразлучные сестрички, похожие друг на друга как две капли воды, кажется поставили перед собой цель покорить его во что бы то ни стало. Им было все равно, что он старше — возможно это даже делало его более привлекательным в их глазах. Не отпугивало их и то, что Пит воевал на противоположной стороне, и пусть и очень косвенно, но виноват в бедственном положении их отца. Хотя и сам мистер Бард никогда не упрекал его в этом. По его словам, ему не было дела до всей этой политики — он предпочитал закрывать глаза на беды дистриктов, к Играм был равнодушен и интересовался только делами своей пекарни, зарабатывая деньги на обучение девочек. Девочки же и вовсе считали Пита героем романтичной истории — с бедами, свалившимися на них во время и после штурма Капитолия они его не связывали, поэтому парню приходилось вовсю «наслаждаться» их вниманием, кокетством и соперничеством друг с другом за право поработать с ним. Возможно, потом он будет над этим смеяться, но, пока что общение с дочками работодателя было почти таким же неловким, как тот первый и последний раз, когда он принимал ванну в Капитолии. Хотя и сейчас Пит невольно улыбался, вспоминая случайно услышанный спор девочек о нем: — А ты видела как он мне улыбается? — мечтательно вздохнула Мисси. Пит успел понять, что в их с сестрой «дуэте» она считается более романтичной. — Дура ты, он просто вежливый! На поступки надо смотреть — например, меня он учил лепить тюльпаны из мастики, — многозначительно парировала ее сестра. — Да ты сама к нему с этими тюльпанами прилепилась! Ты вообще все время к нему пристаешь, а зря, парни такого не любят… — Много ты знаешь о парнях! Ты просто завидуешь, что я подхожу ему больше! — Ты? Да ты же внешне никакая! — Мисси аж задохнулась от возмущения. Она любила одеваться в розовое, и броское, в отличие от сестры, которая предпочитала спокойные оттенки. Впрочем, длину ее юбок и вырезы на груди — спокойными и скромными назвать было нельзя. — Мы же близнецы! Если я никакая, то какая тогда ты? На это Мисси не смогла сразу придумать ответ, а потом спор и вовсе прекратился, так как его предмет вошел в комнату. Пит был рад, что эти девочки сохранили легкомыслие и некоторую наивность, что небольшой период времени, когда семья голодала и постоянно опасалась за свою жизнь прошел для них почти бесследно. Просто, он бы предпочел работать спокойно, без хихиканья и шепота за спиной, без постоянных попыток до него дотронуться или наклониться в его присутствии. Воспитательная беседа, которую мистер Бард провел с дочками, застав их чуть ли не дерущимися за право отнести Питу выстиранный фартук, почти ничего не дала — те, видимо, сочли отца занудой и удвоили усилия по завоеванию Пита. Кажется, они были уверены, что нравятся ему, так как однажды он сумел различить их, когда они поменялись одеждой. После этого, Пит снова услышал их спор о том, чей же именно характер он отличил и научился узнавать «под любой маской». Придется поговорить с девочками самому, думал Пит, открывая заднюю дверь мини-пекарни. Люси и Мисси уже поджидали его у входа — это была их традиция. Улыбаясь одинаковыми улыбками, они ревниво следили на кого из них он посмотрит, отвечая на приветствие, чтобы потом спорить об этом в течение часа. Пит, рискуя заработать косоглазие, постарался кивнуть и улыбнуться обеим сразу. Девочки не спешили расходиться, встав по обе стороны узкого прохода так, что Питу пришлось пройти в опасной близости от выдающихся девичьих форм. И так каждый день. Для разговора с сестрами Пит выбрал обеденный перерыв, а пока приступил к приготовлению заказов на сегодня. Эта часть работы ему нравилась больше всего. Он наблюдал за теми, кто заказывал и пытался угадать их настроение и мечты, чтобы сделать пирожное с индивидуальным украшением. Пит сам не всегда понимал как, но у него получалось угадывать — по внешнему виду посетителей, по взглядам, тоскливым или радостным, направленным на предметы интерьера, и по другим мелочам. Сегодня он обратил внимание на миниатюрную девушку в кремовом платье с пышной сетчатой юбкой. Весь ее вид говорил о том, что она любит наслаждаться жизнью и будет делать это несмотря ни на что, с вызовом. Пит приготовил ей самое яркое пирожное какое только мог придумать, и сам не зная почему, сделал этому пирожному озорные «рожки» из сладкой ваты. Девушка рассмеялась и, подтверждая предположение Пита, начала есть так, как никогда бы не позволили себе богатые капитолийцы — большими кусками, размазывая крем по лицу и иногда облизывая пальцы. Пит вспомнил Китнисс и их «обед» в пещере — «мы любим тебя, Эффи!», кричали они в камеру, нарушая все манеры поведения за едой разом. Интересно, Китнисс тогда считала его другом? Или это веселье тоже было показным, и Китнисс было все равно, кто именно находится рядом с ней? — Слушай! — девушка отвлекла Пита от мыслей, которые могли утечь не туда, — Это у вас всем пирожные со сладкой ватой дают, или я особенная? — Не всем. Я иногда отступаю от правил, подумал, что Вам должно понравиться. — Хм, ты угадал. Как раз хотела спустить свою первую зарплату на что-нибудь такое глупое и розовое, а потом подумала, что несолидно и пошла в приличное кафе, а тут ты… Кстати, я тебя знаю… Пит вздохнул. Он не любил когда разговоры с посетителями переходили на обсуждение его личности. Но девушка его удивила: — Ты этот, Пигм Ларкинс из группы «Стайлз», верно? Голоса нет, но танцуешь красиво. Особенно раздетым. — Видимо, это один из тех моих талантов, которые скрыты даже от меня, — улыбнулся Пит. Он уже понял, что девушка смеется. — Но вот про голос обидно было. Прямо совсем нет? — Ох, уж поверь бывшей певице. Что, не знаешь Исаю Блюм? Конечно не знаешь, ведь по твоей милости, я уже не певица, а продавщица в киоске. А карьера певицы у меня закончилась, так толком и не начавшись. — Почему закончилась? Ты же и сейчас можешь петь. Или нет? — Пит вдруг подумал, что девушка вполне могла лишиться голоса, оказавшись среди горевших домов, или вдохнув ядовитого газа из какой-нибудь ловушки. — Петь-то я могу, я в жизни не ориентируюсь. Сначала жила с отцом, он у меня кстати мэр в седьмом Дистрикте. — тут Пит вспомнил, где он слышал фамилию девушки. — Отец меня прятал от всех, боялся, что как только в Дистрикте какой-нибудь бунт опять начнется, так меня сразу или на Игры отправят, или в Капитолий заберут, толстосумов развлекать. Ну, так и вышло. Отец, конечно, боялся, что меня продавать начнут, как смазливых победителей, но обошлось — я просто пела на мероприятиях. А потом был штурм Капитолия. Я выжила, но идти мне некуда — отец умер, а кроме него, я дома ни с кем не общалась. Поэтому, когда меня тут пристроили на работу, я особо не привередничала — взяла, какую дают. Ну и что, продавщица тоже хорошо! А потом, денег накоплю — и пойду доучиваться на вокальном. Так что, можешь радоваться, тебе не удалось разрушить мои мечты окончательно. — Я вот так и подумал, глядя на тебя — что твои мечты не разрушить какому-то там танцору с жалким голосом, — улыбнулся Пит, убирая тарелку с ее столика. Исая снова расхохоталась, а потом, более серьезно спросила: — Так что у тебя с твоей девушкой, я так и не поняла? Вроде все вместе, вместе и вдруг она там, а ты здесь… Ты ей не простил, что она президента убила? Боишься, что она сумасшедшая? Пит вздрогнул. Он снова оказался на площади, в тот момент, когда Китнисс отчаянно пыталась проглотить морник, не желая жить. Именно это воспоминание, так же, как и воспоминание о ее поцелуе после выхода из катакомб, помогало ему бороться с приступами. Тогда он научился отделять злость и обиду на нее, усиленные ядом ос, от настоящих чувств, тогда Пит понял, что какими бы ни были его чувства к ней, или ее к нему, он не может позволить Китнисс умереть, не может позволить ей сдаться. Так же, как много лет назад, не мог позволить сдаться той девочке, которая рылась в мусоре у него на заднем дворе. Она никогда не была сумасшедшей, и, судя по ее письму, не сдалась, правда его заслуги в этом было мало… — Все сложно, — ответил Пит на вопрос Исаи. — А что тут сложного? Ты либо любишь, либо нет. — Вот это и сложно. Ну и ты забыла добавить саму Китнисс. Она тоже еще не решила этот вопрос. — А, ясно, — задумчиво потянула Исая, рисуя узоры на столе. — Вы решили устроить себе проверку чувств, а то не успели и года повстречаться, а уже свадьба. — Да, вроде того, — объяснять что все гораздо более запутанно, Пит не стал, тем более, что отчасти девушка была права: у них с Китнисс было очень мало времени на отношения. Да и Игры были плохим началом как для любви, так и для дружбы. Может, он все-таки решится приехать в Двенадцатый и предложить Китнисс начать все с чистого листа? Хотя, «чистый лист» тут тоже уже невозможен. Попрощавшись с Исайей, Пит выполнил заказы еще нескольких посетителей, то и дело натыкаясь на Мисси и Люси. Девочки приступили к следующей части обязательной ежедневной программы флирта: смотрели на то, как он готовит, задавали вопросы и постоянно вызывались помочь. Иногда Питу казалось, что это у них что-то вроде игры. Они знали, что цель недостижима, но играли в то, что вот еще чуть-чуть и он выберет кого-нибудь из них, и соревновались, подкалывая друг друга. Именно поэтому он медлил с разговором — эта игра, в целом, была безобидной и для него, и для них. Разговор с девочками состоялся вечером. Но пошел совсем не так, как предполагал Пит. Они расстроились, но не из-за разбитого сердца или отнятого развлечения. — Это все потому, что ты любишь Китнисс, да? А не потому что мы дуры? — хмурясь, спросила Мисси. Люси поморщилась от прямоты сестры, но тоже ждала его ответа. — Я не считаю вас глупыми. Откуда вы вообще это взяли? — Отец как-то сказал, что у нас весь мозг в грудь перетек… — Мисси! — шикнула Люси — Такое случается иногда с мозгом, — улыбнулся Пит. — И у умных людей тоже. Так что ваш отец не имел в виду, что вы глупые, он говорил, что возраст у вас такой. Когда влюбляешься и не знаешь как себя вести. Я тоже не знал, что делать, когда влюбился. — В Китнисс? — в один голос мечтательно спросили девочки. — Ну да, — Пит вздохнул. Китнисс присутствовала во всех его разговорах сегодня. Но, может, это и к лучшему — вдруг, разговаривая о ней, он сможет разобраться? Только вот что он может рассказать тем, кто видит в их с Китнисс отношениях почти сказочную романтическую историю? — А она тоже, наверное, не знала, как к тебе подойти. Она поцеловала тебя сразу после твоего признания? Я бы поцеловала… Вот этого Пит и боялся. Какой-то его части даже хотелось посмотреть как изменятся лица девочек, если он расскажет им про вазу. Романтика их истории скрипела на зубах так, что хотелось выплюнуть ее осколки, показать всем ее фальшивую сторону. Только вот Пит понимал, что в таком случае, его слушательницы разочаруются не в своем наивном взгляде на мир, а в Китнисс. Этого ему не хотелось. Она была не виновата. Пит ограничился полуправдой: — Нет, мы просто поговорили. Она тогда нервничала из-за Игр, боялась. Да и мне тоже было страшно, так что нам было не до поцелуев. Девочки разочарованно вздохнули. Пит ждал продолжения расспросов, но Люси вдруг резко вернулась к началу разговора: — Ладно. Мы постараемся больше не вести себя так глупо. Мисси кивнула и девочки как-то быстро ушли, стараясь не смотреть на него. Пит обеспокоенно посмотрел им вслед. Что-то в разговоре явно пошло не так, а он даже не понял, что. И уже в квартире, рассеянно водя карандашом по обрывку бумаги, он вдруг понял: за повышенным интересом к его персоне и романтической истории, девочки пытались спрятаться от осознания ужаса Игр и их реальности. И он лишил их этой возможности. В невнятном рисунке начали проявляться черты Китнисс. Возможно, она бы сказала, что это к лучшему — каждому рано или поздно пора лишиться иллюзий и осознать реальность. Только где она, эта реальность? Найти ее было сложно даже теперь, без «блестящих воспоминаний». «Привет, Китнисс! Я решил написать тебе и отправить письмо, даже если оно будет выглядеть, как поток сознания. Не пугайся, я почти здоров. Следов охмора уже не осталось, приступов нет, но что-то не в порядке — я помню события своей жизни, но не уверен, что они происходили со мной. Чувствую себя так, как будто я завернут в вату или стеклянный кокон. Возможно, все пройдет, и просто нужно время и новые события, заставляющие почувствовать себя живым. Я получил твоё письмо. Спасибо тебе за него — мне приятно знать, что ты меня помнишь. И я рад, что твоя жизнь движется дальше. Правда, я бы, конечно, хотел узнать больше подробностей, но сам понимаю, как трудно их писать. Я часто думаю о тебе. И снова не пугайся, я пока не спешу писать «люблю». Просто думаю. О своих ошибках, о том, что могло бы получиться, если бы все сложилось по-другому. Интересно, думаешь ли ты о том же? У меня к тебе много вопросов — ты как мозаика, которую я не могу собрать. Я решил задавать по одному в каждом письме. И подумал, что в письме тебе будет ответить легче, чем по телефону или в личном разговоре. Отвечать не обязательно, разумеется — только если ты тоже хочешь разобраться в том, что с нами было. Итак, я помню, что не понимал тебя еще до того, как родилась «история о роковых возлюбленных» — ты, то была мрачной и холодной и старалась держаться подальше, то вдруг целовала меня, затем снова отдалялась. Так было несколько раз. Есть от чего впасть в замешательство! Если не захочешь отвечать на вопросы, тогда просто пиши о том, как у тебя дела, или звони. Оставляю тебе свой номер телефона, но лучше пиши, так как я редко бываю в своей квартире. Жду любого ответа. Пит.»