Вопреки всему

Китнисс стояла у окна в своей комнате и приводила себя в порядок. Как она и думала, началась гроза. На улице творилось что-то невообразимое: небо сплошь заволокло чёрными тучами, молнии пронзали его огненными вспышками, гремел гром, сотрясая стены, а ревущий ветер только набирал силу, готовый снести все на своем пути. Трудно было поверить, что буквально вчера они с Томом купались и наслаждались тёплым вечером. Вспоминая это Китнисс вновь почувствовала, как кровь поступает к щекам… В дверь постучали. — Я могу войти? — спросил негромко Том. Китнисс села на убранную кровать и кивнула. Уже после в голове мелькнула мысль, что он не мог видеть этого жеста, но парень очевидно принял её молчание за согласие и вошёл. — Я должен сказать тебе кое-что… От того, как он смотрел на неё, кровь ускорила свой бег по венам. Было в его взгляде что-то тяжёлое, неуловимое, непонятное. То же, что она видела и вчера, и несколько дней назад, только усиленное мрачной решимостью. Он продолжал разглядывать девушку. — Может присядешь? — предложила Китнисс, видя его оцепенение. Но он покачал головой и даже не стремился приблизиться. — Он писал тебе, — еле слышно произнёс парень. — Что? — жар в мгновение превратился в холод. — Мелларк писал тебе письма, — уже громко и решительно произнёс Том, — Я поддался искушению и воспользовался служебным положением. Ты ничего от него не получила из-за меня. — Голос Тома звучал холодно и почти не выражал эмоций. Он продолжал тщательно изучать лицо девушки, отмечая малейшие перемены. Китнисс в неверии замотала головой, отвела глаза, потребовалось время, чтобы осознать услышанное, сложить всё в уме в целостную картину. Она медленно встала и подошла к нему. Выдержав прямой взгляд, замахнулась и со всей силы ударила его по лицу, сжав руку в кулак. Том отшатнулся, потирая скулу. — Стало легче? — его тон остался таким же отстраненным. — Нет! — Китнисс едва сдерживалась, от того, чтобы не броситься на него. Она уже поняла, что он не будет защищаться от ударов, надеясь, что побив его, она успокоится. Хотелось лишить его этой надежды, не позволить ему собой манипулировать… Том стоял, застыв в одной позе, только следя за ней глазами. Девушка кинулась к шкафу и начала с остервенением срывать одежду с вешалок, запихивать всё в чемодан, который она достала из-под кровати. Наспех уложив всё необходимое, она уверенно направилась к выходу, не удостоив Брэдли ни словом, ни взглядом. Молодой человек резко ожил, обхватил её руками за живот и оттащил от двери. Затем выхватил чемодан из рук и поставил на пол. Развернув Китнисс к себе лицом, он крепко удерживал её за плечи. — Ты никуда сейчас не пойдешь! За окном шторм, я не выпущу тебя из дома, пока все не уляжется. Она часто задышала от злости и негодования. Ей действительно захотелось уйти в этот шторм, затерявшись в нём. Или представить, что в нём затеряется Том. — Не прикасайся ко мне! Том убрал руки и она кинулась к кровати. — Уйди, — проговорила Китнисс. Том, к ее удивлению, послушался. И даже исполнил ее мечту, уйдя не в соседнюю комнату, а на улицу, туда, где бушевал ураган.

***

Ветер утих почти сутки спустя. Всё это время Китнисс практически не выходила из комнаты. Сил не было ни на что — казалось, если она встанет с кровати и начнет что-то делать, то признает реальность произошедшего. В конце-концов, голод всё же заставил её покинуть «убежище». Мир казался серым. Она поела, не понимая, что ест, не ощущая вкуса. Тома в доме не было. Китнисс выглянула в окно — после шторма стало прохладно, как в Двенадцатом в конце сентября. По небу быстро бежали дождевые облака, иногда начинало моросить. Каникулы в Четвёртом закончились, пора было ехать домой. Собрав окончательно все вещи, Китнисс решила прогуляться. Дойдя до живописного обрыва над морем, она увидела, что напрасно надеялась на то, что Тома унесло ураганом в морскую пучину. Он расположился у отвесной скалы и сидел, обхватив колени руками. Несмотря на то, что он наверняка услышал её, он не повернул головы. Китнисс остановилась рядом с ним. Некоторое время Том сидел молча, глядя на море невидящим взлядом. Китнисс уже собралась уйти, оставив его в заслуженном им одиночестве, когда Том вдруг заговорил. Его голос звучал глухо, ровно и бесцветно, так, будто, он разговаривал не с Китнисс, а с самим собой… — Ты как-то назвала меня «несчастным богатеньким мальчиком». Ты далеко не первая. В этом всегда была проблема. Все, с кем я общался — и мои друзья и, потом, люди из сопротивления — все они сначала обращали внимание на то, что я был богат, что мне не приходилось голодать, мёрзнуть, искать всевозможные подработки, гробить своё здоровье, работая в феврале, по пояс в холодной воде, записывать имя на тессеры. Да даже если я это и делал, из солидарности к ним, они считали это прихотью. Надо же, богатенький мальчик ловил с ними рыбу и отдал им свой улов! Надо же, богатенький за них заступился! Нет, мои друзья считали меня неплохим парнем, я это знаю, но то, что я богат, всегда каким-то образом выходило на первое место. Всегда. Я действительно не понимал, как они жили. Но, разве я был виноват в том, что считал Игры интересным приключением и возможностью проявить себя, показать свою истинную природу? Разве я виноват, что как любой нормальный мальчишка, мечтал о приключениях и опасностях?! - Том чуть повысил голос, затем нервно вздохнул и продолжил ровнее - Эти мысли потом прошли, когда я чуть повзрослел. Так что, можешь не винить меня во всех грехах, я давно был против Игр, несмотря на то, что мне они почти не грозили. Я мечтал о настоящих приключениях, о таких, в которых находишь дружбу на всю жизнь, которые делают человека чище и благороднее. Игры явно не из таких. Во всяком случае, были, пока на них не появилась ты. Меня поразило даже не то, что ты защитила сестру — в конце концов, тут ты боролась за что-то личное, как любой нормальный человек. Но… ты взяла эту девочку, Руту, не просто в союзники для выживания, ты действительно готова была рисковать жизнью ради неё. Как будто это не Игры, где выживет только один, потопив другого, а просто опасная ситуация, где вы поддерживаете друг друга. Ты заставила всех забыть правила Игр ещё до того, как достала морник. С того момента я и полюбил тебя. Я восхищался всем, что ты делала на этих Играх. Даже тем, что ты спасала Мелларка, не любя его. — Не смей… — сквозь зубы произнесла Китнисс. — Если хочешь, чтобы я ещё что-то слушала, не смей говорить о нём, и о том, что я чувствовала! — на протяжении всего этого монолога она стояла, обняв себя руками, и не понимая, зачем она вообще осталась. Из жалости, видимо. И из любопытства. — Ладно. — Том снова вздохнул. — Но не все поверили в этот резкий переход между «заткнись и жуй груши» и «мур-мур-мур, милый, смотри, что у меня есть для тебя». Удивительно, как сам Мелларк поверил… Хотя, нет, это как раз не удивительно. Всё, больше не буду, — торопливо закончил Том, поймав взгляд Китнисс. — Просто, я тебя не осуждал, ты ведь спасала его. Делала то же, что и с Рутой. Готова была рисковать ради него, неважно, кем он тебе приходился. Я восхищался тобой и волновался за тебя. До этого я пытался не смотреть Игры, а тут старался увидеть каждый эпизод с тобой, молясь, чтобы ты была жива. Это смешно, но мне казалось, что если бы я был с тобой на Арене, то это я бы заботился о тебе, как ты о Мелларке и защищал бы тебя, как ты защищала его… — Ну да, если бы не погиб в первый же день на Арене, то, конечно, ты бы меня защитил… — Китнисс понимала, что именно этой реплики Том и ждёт, но не могла удержаться. Он не сказал, что считал Пита бесполезным балластом, но это читалось в его тоне. Хотелось провалиться под землю от стыда и ненависти к себе за то, что когда-то она считала так же… — Ну, я же сказал, что тебе будут смешны мои слова. Я не переживал ничего этого, мне не понять, — Том то ли спрятал лицо в ладонях, то ли потёр щеки. Когда он снова заговорил, его голос зазвучал хрипло. — После твоих Игр, я попросил своих друзей свести меня с подпольем Четвертого — с некоторых пор, у нас начали ходить слухи, что оно существует, только никто не может вычислить этих ребят. Там мне сначала не доверяли, я же «богатенький», но потом приняли, правда, только как рассыльного. Так что, — он криво усмехнулся. — Почтальоном я работаю уже давно. Я знал, что из-за того, что ты нарушила правила Игр что-то начнется, и ты будешь во главе этого, я хотел тебе помочь. Хоть чем-то. Мечтал, что мы с тобой встретимся в одном из боёв, что я спасу тебя. Каждый раз, когда ты была в опасности, когда тебя ранили, я ненавидел тех, кто отправлял тебя на эти задания и плохо защищал тебя. Мне всё равно казалось, что я бы справился лучше. Я лучше, чем все, кто тебя окружал, видел, что ты нуждаешься в защите. Не только от пуль, но и в целом, всегда. Ты только кажешься неуязвимой и железной. После войны мне, можно сказать, повезло — во время штурма Капитолия меня тяжело ранили, я долго лечился в столице, а затем меня отправили на реабилитацию в Четвертый. И тут, в одной из медсестер, я узнал твою мать. Я заговорил с ней о тебе, и понял, что она очень беспокоится. Ты не отвечала на звонки, она боялась, что ты погибнешь. И я решил поехать в Двенадцатый, как только отпустят врачи. Познакомиться с тобой и помочь. — Зачем ты крал письма? — Китнисс спросила почти без эмоций. В конце концов, сейчас уже все равно ничего исправить было нельзя. Ни гневом, ни слезами. Том долго молчал, затем поднял на неё глаза, решаясь заговорить: — Если честно, сначала я испугался. Легко было мечтать о том, как я познакомлюсь с тобой и буду тебе помогать, но я не ожидал что мне будет трудно решиться даже подойти к тебе. Некоторое время я и к дому твоему не подходил — просто гулял по твоему дистрикту и мечтал, как мы будем гулять вдвоем. Потом я начал ходить за тобой в пекарню и обратно, подходил утром и вечером к твоему дому, гадал, что ты сейчас делаешь, и каждый раз говорил себе, что вот завтра я точно заговорю с тобой. И тут мне предложили работу на почте. Это получилось случайно и почти смешно: я увидел велосипеды и захотел покататься, зашёл на почту попросить один, а там так обрадовались, что я умею управлять этими штуками, что сразу предложили мне работу. Я согласился, так как сразу понял, что у меня будет отличный повод познакомиться — я думал принести тебе ненужную рекламу, или по ошибке занести письмо, и так заговорить с тобой. Я даже заготавливал шутки на этот случай, чтобы ты поняла какой я остроумный. — Том слабо улыбнулся, видимо, призывая и её посмеяться над его неловкостью, но Китнисс так и оставалась неподвижной. Ей казалось, что она окаменела и не может чувствовать, словно снова скована оглушающим ударом электричества, почти как тогда на арене… Парень продолжил со вздохом: — Вот тогда я и нашёл первое письмо, в ящике со старой корреспонденцией. Лучше бы я там не рылся! Как я и сказал в начале, я испугался, увидев это письмо, но оно же меня и подстегнуло — я решил, что теперь уже точно пора с тобой заговорить. Сперва я хотел отдать тебе письмо, поэтому и шёл к пекарне, держа его в кармане. Но не смог — ты так жадно на меня смотрела, когда спрашивала много ли писем приходит в дистрикт… Точнее, ты смотрела не на меня, ты видела только почтальона, который может принести тебе долгожданные вести. И я подумал, что если я отдам тебе его сейчас, то так и останусь в твоих глазах просто посланником от Мелларка, ничего большего ты во мне не увидишь. Поэтому я решил оставить письмо у себя до тех пор, пока мы, хотя бы, не подружимся. А потом всё запуталось ещё больше. — Ну да, конечно, ты, разумеется, хотел его отдать. Всё время хотел… Спасибо тебе, «друг», за то, что я его получила! — Понятно, что ты мне не веришь. Но послушай: я правда хотел отдать тебе письмо. Тем более, что оно было для меня безопасным. Да, я прочитал его! — Том произнес это с вызовом. — Я долго метался между совестью и страхом, и думал, что, прочитав, смогу на что-нибудь решиться. Он не писал ничего о любви, только говорил, что у него каша в голове и чувствах, и он хочет задавать тебе вопросы, чтобы в этом разобраться. В первом письме он писал так. И это было нормально, учитывая, что у него уже тогда вроде как была девушка… — Девушка? Откуда ты это знаешь? — Китнисс растерялась. Злясь на Тома из-за писем, она совершенно забыла о наличии у Пита девушки. — От твоей матери и из передач. В санатории я смотрел интервью с Мелларком после его выставки. Твоя мать посмотрела на девушку в очках, которую он взял с собой, и сказала, что точно знает, что он с ней встречается. Собственно, я ещё и поэтому решился приехать к тебе — понял, что Пит точно не вернется… — Мог и вернуться. Ты не имел права лишать меня надежды, нас… — с колкой злостью произнесла Китнисс. — Возможно, — Том вздохнул. — Может, эта девушка была нужна ему как запасной вариант — на тот случай, если чувства к тебе он так и не вспомнит, или если ты его не любишь… Тогда, получается, что я поспособствовал их сближению. — Пит никогда бы никого не стал использовать так! — почти прорычала Китнисс. — Ты его не знаешь! Не знаешь… И, наверное, судишь по себе… Том обиженно вскинулся, но быстро взял себя в руки, и заговорил почти спокойно: — А ты знаешь его, Китнисс? Уверена, что он остался тем же человеком после охмора? Хорошо, возможно, он и не использовал эту девушку, но ведь он мог и сам запутаться в своих чувствах, писать тебе просто потому, что хватался за старое, и пытался всё вернуть, хотя сам понимал, что это невозможно! Так или иначе, но с этой девушкой у него явно что-то есть. Почему он пригласил её на своё индивидуальное интервью, держа её под руку, почему она всё время мелькает рядом с ним? Да, она его агент, но вряд ли ему нужен агент в кофейне, где он работал! И посмотри последнюю передачу о нём — есть фото, где они вдвоем выходят из дома её родителей. Журналисты уверяют, что они говорили про свадьбу. При этом, в письмах он оправдывается за каких-то блондинок в кофейне, но ни слова не пишет про неё. Задумайся. Это странно, согласись. Я не говорю, что он хотел тебя обмануть, но он мог пытаться возродить чувства к тебе, не понимая, что он уже другой человек, и любит другую! — Мы могли бы разобраться в этом сами! Без твоей «дружеской» помощи! — Хорошо. Разбирайтесь. Поэтому я и сказал тебе про письма. — Ну да, теперь, когда всё еще больше запуталось! — Да, я мог сказать раньше. Но я и сам запутался и чем дальше, тем больше. То мне казалось, что я берегу тебя от его обмана и от самообмана и всё делаю правильно, а потом — что это я обманываю и тебя, и себя. В любом случае, теперь всё станет ясно — если вы любите друг друга, вы разберётесь, и никакой злодей, крадущий письма, вам не помешает. А если нет… значит, это и не любовь была. Но теперь у нас всё будет честно. Китнисс непонимающе посмотрела на него. Он сказал: «У нас»? Он что, всё ещё надеялся на что-то для себя? Том подтвердил её опасения: — Я не отступлю, Китнисс. Я знаю, что я тебе не противен. Если у вас с Питом всё получится, то я хотел бы остаться тебе хотя бы другом. А если нет… то просто знай, что я рядом. И в чём я точно тебе никогда не лгал, так это в том, что я люблю тебя. И буду любить всю жизнь, с кем бы ты ни была. Это признание вдруг разозлило Китнисс. Захотелось ударить парня, как можно больнее, чтобы вышибить его уверенность в том, что всё можно исправить. — Ошибаешься. Ты мне очень противен: ты трус и подлец. Ты и мизинца Пита не стоишь. Если у нас с ним ничего не выйдет, то поверь, я лучше всю оставшуюся жизнь буду одна, чем с тем, кто сначала разрушает мою жизнь, а потом заботливо утверждает, что он всегда будет рядом, чтобы утешить. Так делали некоторые трибуты-садисты на Играх, ты точно не один из них? Она развернулась и ушла, не глядя на Тома. Он её не останавливал.