Непокорëнные

…вечером родители говорили о свадьбе, Лада слышала. Комната, которую она делила со своей младшей сестренкой Иной, располагалась достаточно близко к кухне, на которой мама с папой и завели этот неожиданно неприятный для девушки, хотя и вполне закономерный разговор. Да тонкие стены и без того пропускали каждый шорох. Мысль о замужестве казалась самой Ладе странной, но ведь ей в марте стукнуло уже семнадцать, а это возраст немалый, да и к тому же почти все ровесницы, с которыми девушка заканчивала школу два года назад, уже успели выйти замуж и даже завести детей… Мама часто так или иначе упоминала об этом, хотя сама Лада никогда не пылала желанием следить за жизнью бывших знакомых, которых не особенно-то любила и в период их общения. Родители, правда, говорили о другом, о чем Ладе и самой давно уже думать было не очень приятно: налог на бездетность рос в Среднем Секторе вместе с молодым человеком и рос как на дрожжах: если в пятнадцать, в год достижения совершеннолетия, он составлял еще две тысячи крон, то в шестнадцать – уже две двести, в семнадцать – две пятьсот, а в двадцать – почти четыре, хотя какая женщина в своем уме, позвольте спросить, к двадцати годам еще не обзаведется семьей? Да и, кроме того, первые двое детей только снижали указанную сумму до исходной, в то время как полностью её обнуляли лишь третий и последующие… «Один ребенок – обязанность, два – норма, три – заслуга, более - честь» - гласил общеизвестный девиз Центров Зачатия, достаточно четко определяя норму семейной жизни, и, хотя семей с четырьмя детьми Лада знала немного, двое или трое ребятишек действительно были наиболее распространенным явлением в Среднем Секторе. Слушая вчера ночью под тихое сопение Ины разговор мамы и папы через дверь, Лада чувствовала себя некомфортно: мало того, что в семье Карн двое детей, что не освобождает взрослых от основного налога, так еще и старшая всё еще «в девках», как, говорят, прежде звали незамужних женщин. Лада подавила очередной тяжелый вздох, что так настойчиво рвался наружу из её груди: за последний год ей довелось сменить уже не то пять, не то подавно шесть мест работы, нигде не задерживаясь подолгу и нигде, в итоге, не оказываясь нужной. Ткацкая фабрика, типография, бюро пропусков, курьерская служба и даже отдел кадров сетевого магазина – никому не было дела до закончившей пять базовых классов девчонки без профессиональных навыков или опыта. Лада, конечно, не падала духом – да и что ей оставалось? – но ситуация с каждым днем угнетала её все больше, а теперь, как выяснилось из вчерашнего разговора, затронула и родителей тоже. Девушке, однако, не хотелось думать об этом и замуж в общем-то тоже не сильно хотелось, да разве кто спросит? В конце концов, что в этом пустом «хочется»?.. Лада с трудом приспосабливалась к новым условиям и обстоятельствам и никогда не любила резких перемен в привычном укладе жизни, а появление своей семьи стало бы, наверное, едва ли не самым особенным, что с ней когда-либо происходило… К тому же Лада с трудом находила общий язык с новыми людьми – тем хуже, чем взрослее становилась, - и слишком часто допускала пусть и мелкие, но всё же промашки, которые человек, чересчур преданный Системе, без труда мог бы обратить против нее самой. Зная это о себе, Лада предпочитала вовсе не встревать никуда первой. …только вот девушка в лифте внезапно изменила привычный порядок вещей – и в общем-то небезосновательно, ведь её вид не на шутку встревожил тогда и саму Ладу. Снова в памяти девушки всплыли эти темно-карие глаза, светившиеся ужасом загнанного зверька. И почему только она снова вспоминает их?.. Прошло уже две недели – какое там, почти три! – с того странного вечера в зависшем над пропастью города лифте, а соседка как в воду канула: за всё это время Лада ни разу не видела её и уже почти готова была поверить, что ей всё и вовсе приснилось… Если бы не эти темные глаза, напряженный взгляд которых едва не кричал о помощи, которые мысленно она снова и снова видела перед собой. Лада не могла понять, почему, но мысли её раз за разом возвращались к тому образу, возвращались каждое утро в момент пробуждения и не менялись, кажется, на протяжении всего дня. А между тем, проходя мимо квартиры 19-03, Лада видела лишь металлическую дверь, день за днем запертую, словно здесь и вовсе никто не жил. Ия Мессель. Вот, собственно, и всё то немногое, что узнала девушка о своей новой соседке, когда та представилась работникам ремонтной службы. Только по возвращении домой Лада, к немалому собственному удивлению и даже смущению, сразу же просмотрела все имеющиеся в доступной Средним базе материалы по жильцам третьей квартиры на девятнадцатом этаже, но они показались ей на удивление скудными, словно урезанными и невнятными, что, признаться, даже чуть озадачило девушку: Мессель, Ия. (На фото – симпатичная девушка с плавными, округлыми чертами лица, темными глазами, пухлыми губами и прямыми волосами, едва доходящими до плеч). Возраст: 17 лет (д.р. 21.10) Рост: 165 см. Вес: 60 кг. Образование: с.ш. № 1(с интенсивным обучением) пятнадцатого кв. С.С., 9 классов. Средний балл: 8.6 Родители: Грегор Мессель (38 лет) Братья, сёстры: информация отсутствует Примечания по работе: с.ш. № 3 одиннадцатого квартала С.С., младший учитель. Примечания по быту: Отметок о нарушении комендантского часа не имеет. Комиссия для допуска к работе с детьми пройдена без замечаний. Примечания по здоровью: информация отсутствует Странно. Быть такого не может, чтоб о человеке с именем из двух букв были в архиве какие-то секреты, а информации все равно мало до неприличия – ни у кого из знакомых Лады так мало нет. Девушка коснулась пальцем экрана компьютера, перелистывая страницу, однако то, что она увидела далее, смутило ее лишь сильнее. Мессель, Грегор. Доступ к личной информации ограничен. Грегор. Шесть букв. А у Ии лишь две. Да и вообще, разве о внедрённых пишут вот так открыто? Глупости, не может этого быть. Девушке вдруг стало страшно, почти тошно. Пусть у неё и нет доступа, но имя, имя ведь выдает его с головой! Ох, Лада, не хватит ли играть в частных детективов? Ей бы о другом побеспокоиться – о том, что не надо незнакомым людям давать лишний раз повод удивляться, а уж тем более в критический момент, когда нервы напряжены. А всё же Ия после инцидента в лифте ничего не сказала – ни ей самой, Ладе, ни еще кому. Скажи она, так на Ладу бы проблемы свалились сразу же, а нынче уже середина июня, но все молчат, и даже от ВПЖ не поступило замечаний (кроме маминых нервов, но это не так уж страшно, не в первый раз)… Лада едва не тряхнула головой, чтобы в очередной раз прогнать вставшее перед глазами видение того вечера, блики ночного города на темных волосах незнакомки. Ооох, Святая Империя, да о чем она вообще думает? Девушка с особым тщанием вперила совершенно невидящий, остекленевший взгляд куда-то вперед, сквозь ряды спин людей, стоящих перед ней, но уловить происходящее всё равно не удалось, ибо мысли девушки были сейчас слишком далеко от еженедельного молельного собрания, на котором она находилась этим субботним утром. Июнь выдался теплым, но не жарким, скорее душным и очень влажным, отчего в многолюдной зале с наглухо затворенными окнами было совсем невозможно находиться в здравом рассудке. Платье Лады, едва не насквозь уже мокрое от пота, на спине липло к коже, равно как и волосы, сопревшие под сдвинутой на затылок плотной шляпкой незамужней совершеннолетней. «… и да благословенна будет Империя, что дает нам крышу над головой, и дает покой и успокоение, и дает пищу телу и уму…» - слова, сами собой заученные за семнадцать лет ежесубботних молельных собраний, казалось, срывались с губ без какого бы то ни было ее участия, доведенные до полного автоматизма. Лада невольно взглянула на маленькую Ину, которая безропотно стояла возле нее, не доходя ростом еще даже и до пояса окружающим, и подумала о том, как душно и жарко должно быть ей, строгой и сосредоточенной, еще не знающей всех правил этого безжалостного мира: не понимающей всей серьезности ВПЖ, не ощутившей на себе школьной злобы, скрытой как и все прочие эмоции за ледяным безразличием, не чувствующей постоянной, порой почти катастрофической нехватки денег… «…Святая Империя, что направляет нас на путь истинный, освещая его самой яркой путеводной звездой на небосводе…» - Лада едва нашла в себе сил подавить рвавшийся зевок, ибо кислорода в помещении ей катастрофически не хватало, но даже самому маленькому ребенку ясно, что подобное было бы расценено как крайняя дерзость, если вовсе не кощунство, за которое одним только выдворением из молельного дома не отделаешься. Лада поднялась на цыпочки, пытаясь глотнуть хоть чуточку больше кислорода, но не уловила ни дуновения и снова закрыла глаза, уходя в молитву, чтобы прогнать из головы всё то лишнее, что откуда-то бралось в ней само собой. «…и да будет каждый из нас достойно носить своё имя и статус Среднего, и да восхвалит Империю, что наделяет его…» - слова застряли, недосказанные, в горле девушки, черные точки заплясали наконец среди цветных пятен перед её глазами, а потолок выскользнул куда-то назад, исчезая из поля зрения девушки, когда она лишилась чувств. *** Второе построение показалось Пану делом совершенно бессмысленным: по сути своей оно полностью повторяло первое (столь же бессмысленное, кстати), с тем лишь небольшим исключением, что погода в этот раз оказалась милосерднее, нежели в прошлый, и почти совсем безоблачное небо сияло над головами мальчишек, радуя своей синевой. Парня, представившегося Лексом, который, честно признаться, все дни, прошедшие с первого сбора, не давал покоя любопытству Пана, не было до самого последнего момента: он появился не раньше, чем за минуту до сигнала о построении и отнюдь не выглядел торопившимся или тем более запыхавшимся. - Привет, - произнес черноволосый негромко, но мальчишка не отреагировал на его голос, - привет, - повторил он, нисколько не меняя интонации, но лишь бросив на Пана мимолетный испытывающий взгляд. - А я думал, тебя здесь не будет, - холодно бросил тот, не глядя на темноволосого парня. Интересно, проклятые Высокие умеют различать в годами отточенном безразличии все десятки или даже сотни оттенков презрения? Тот не отреагировал – не то из-за зазвучавшей вступительной речи, не то еще из-за чего, Пану в общем-то было совершенно плевать. Он достаточно демонстративно отвернулся от «подставного», с особой тщательностью выполняя звучавшие команды и постепенно полностью уйдя в себя и свои мысли. Странно, но он, в отличие от, наверное, большинства присутствующих здесь сейчас его ровесников, почти не чувствовал страха или особенного напряжения: очевидно, здравый смысл снова одержал верх. Хотя бы даже исходя из того, что в своей жизни он ни разу не встречал человека, кто лично знал бы мужчину, не прошедшего испытания Посвящения, Пан делал вывод, что едва ли и он сам окажется настолько плох. Куда больше его сейчас заботило то, что до окончания базовых классов школы оставался последний год, который начнется уже через неполную неделю после Посвящения, а платить за дополнительные предметы родители, разумеется, не в состоянии (да и не сочтут за необходимость, как всегда ткнув его носом в свое любимое «вот мы же…»); работу свою Пан серьезной не считал, хотя и находил интересной, и менять не собирался в первую очередь из-за удобного графика. Будущее его, таким образом, тонуло во мраке неизвестности, что казалось ему совершенно неуместным для совершеннолетнего молодого человека. Ему почему-то всегда думалось, что этот рубеж – совершеннолетие – должен что-то кардинально изменить в его жизни… как бы ни так! Теперь, когда мальчик стоял уже вплотную к нему, он понимал, что тем единственным, что может теперь поменяться, является лишь еще большее давление родителей и их призывы к самостоятельности, которые, даже не всегда будучи высказанными вслух, являлись для Пана причиной страшной неловкости, его больной точкой, которую никак невозможно было вылечить, пока он сам не понял бы, чего, собственно, ждет и хочет от этой жизни, от мира взрослых людей. А этого Пан упорно понять не мог. Вернее, нет, в глубине души мальчишка, конечно, догадывался, что было бы здорово и правда продолжить учиться – сколько это вообще будет возможно, - а там уже решать, что делать, ведь образование давало куда больше возможностей, чем он имел сейчас… Загвоздка лишь в том, что у него и жизни не хватит, чтобы со своей нынешней зарплатой потянуть старшую школу. Ясное дело, что Средним запретную и тем более интриговавшую его историю и в дополнительной старшей-то не преподают, но ведь можно же иногда впустую помечтать… Только, думая о продолжении учебы, Пан еще сильнее чувствовал себя "каким-то странным". И правда, кому оно надо - тратить заоблачные суммы на лишние годы сидения за партой, когда все нормальные люди будут уже вовсю работать и приносить пользу?.. - Можно Вас на минуту? - Недавний знакомый возник словно из-под земли сразу же, как только громкоговорители объявили отбой и окончание второго построения, и Пан, давно уже понявший, что его дурная способность с головой уходить в себя до добра однажды не доведет, ведь даже эмоции порой были не столь опасны как выражение задумчивости, словно вынырнул, отключая режим «автопилота» и возвращаясь к окружавшей его реальности. - Полагаю, я чем-то обидел Вас, - начал Лекс, когда толпа подростков вокруг них двоих начала понемногу рассасываться, и посторонних ушей стало чуть меньше, - и обидел немало, что Вы столь демонстративно это до меня доносите. - В голосе его слышались разом интерес, вежливый укор и едва уловимый холод, от которого, однако, Пану стало заметно не по себе. - Нет, Вам, право, показалось, - Пан невольно вспомнил, как четко, безжалостно и резко этот молодой человек одернул в прошлый раз Эриха, его давнего неприятеля, стоявшего позади них, и так и не сумел поднять глаз на собеседника, скороговоркой произнося эти глупые слова, - простите, если причинил Вам неудобство. – «Обидел». Проклятье, как простые слова могут нести в себе такую жуткую угрозу, если хоть чуть-чуть в них вдуматься. - Вообще-то эмоции в нашем с вами мире, молодой человек, не то, за что можно отделаться оправданием. Но я не стану доносить на Ваше глупое мальчишество, если Вы все же скажете мне, в чем заключается суть проблемы. Отлично, еще и шантаж. Ну он и попал… И где только Марка носит? По правде сказать, Пана ужасно нервировал тот демонстративно уставной, чрезмерно вежливый и почти поучительный тон, которым обращался к нему этот парень, тыкая его, словно нашкодившего котенка, носом в его же, Пана, немало серьезный, к слову сказать, промах. И всё же глупый страх, инстинкт самосохранения и привитый с пеленок трепет перед буквой закона делали свое дело. - Я был зол, что Вы - подставной и следили за нами, когда нам так нервно и сложно, - Пан был краток, голос его звучал уверенно, быть может, даже дерзко, хотя он и старался сдерживать себя как мог, - был зол, что Вы прикидывались заступником, отшив Эриха, который задирал меня, а на деле Вам плевать - на самих людей. - И как Вы это поняли? Что я – «подставной», как Вы изволили выразиться, - не обратив ожидаемого внимания на упомянутые эмоции, Алексис смотрел Пану прямо в лицо, и тот внезапно отчего-то заметил, какие же красивые, ярко-синие глаза у этого странного типа. - Ни один мальчишка, прошедший среднюю школу в такой старой и истрёпанной форме как Ваша, не будет в состоянии говорить так решительно, резко и гордо. Вы, видно, не знаете, что такое школа – мясорубка это, а не школа! – и просто надели чужую форму, маскируясь. – Пан отлично понимал, что то, что было только что сказано им, на самом деле говорить совершенно недопустимо, однако он ни мгновения не сожалел о собственной резкости. Ну, по крайней мере, пока она ничего за собой не повлекла. - Хотя какая уж тут маскировка, с такими сияющими ботинками, что в Низком Секторе отсветы увидят... Вы не знаете, что такое школа в Среднем, - качнул он головой, - неужели никто никогда не обращал на это Ваше внимание? Только Высокие могут думать, что Средние все одинаковые, если так положено Уставом, - с обжигающим презрением холодом продолжал Пан, - как бы ни так. А Алексис смотрел на мальчика со все возрастающим интересом. - Я, кажется, задел Вас за живое? Простите, если это и впрямь так. А в прямоте Вам не занимать. - Неважно... - отмахнулся тот. Ему вдруг стало почему-то до ужаса противно – не то от собственных слов, не то непосредственно от того, о чем теперь шла речь. И куда же всё-таки запропастился Марк? - Зачем оно Вам вообще надо? - Работа, - сдержанно отозвался Алексис, и по его тону было вполне ясно, что едва ли он имеет желание и намерение объяснять что-то. Пан пожал плечами: - Значит, и правда просто следите за нами... как за подопытными кроликами. Какая дрянь. – Голос мальчика едва уловимо дрогнул от напряжения. - Ну и потом… - добавил он вдруг, чуть смягчившись. - У Вас же имя из семи букв, хоть Вы мне и не так представились. Я слышал, как комендант к Вам обращался, - добавил он, нервно взъерошив светлые волосы на затылке. Ох уж эта его дурная привычка. Алексис с полминуты молчал, анализируя услышанное, и по лицу его совершенно невозможно было понять ни тени мыслей, бродивших в голове, только вдруг он посмотрел Пану в лицо очень внимательно и пристально, чуть сощурив глаза, отчего по спине Пана пробежал вдруг недобрый холодок, внезапно цепко схватил его за локоть резким движением и повлёк за собой. «Я пропал», - только и пронеслось в голове Пана, едва он завидел, что путь их лежит прямо к Дому Управления Среднего Сектора, и лишь укрепился в своём убеждении, когда два охранника по обе стороны массивных входных дверей отдали Алексису честь. Не церемонясь и не говоря ни слова, тот проследовал через просторный, ярко освещенный холл, почти что протащил за собой Пана на второй этаж по устланной светлым ковром лестнице и, коротко постучавшись в третью дверь по правому коридору, вошел, подталкивая натянутого от напряжения как струна мальчишку перед собой. - Еще один, наставник. - Отчеканил Алексис, вместо приветствия лишь кивнув головой грузному пожилому мужчине, восседавшему перед ними за своим столом словно король, принимавший просителей. Тёмно-бордовый пиджак придавал ему странное сходство с большой перезревшей ягодой. – Приношу свои извинения, что отвлекаю, но на плацу все наши уже разошлись. - Тот кивнул, смерил Пана внимательным, изучающим взглядом, словно просканировал, потом чуть хрипло спросил: - Имя? - Пан Вайнке, - просто отозвался мальчишка. Внутри него словно сжался отвратительный холодный узел. Терять, кажется, было уже нечего. - Возраст? - Четырнадцать. - Посвящение? - Послезавтра... – почему-то потупился мальчик. - Значит, пятнадцать. Квартал? - Пятый, - досада с трудом скрывалась в его отчаянно-звонком голосе. - Адрес? - Восемнадцатая, дом 6, квартира 1-04. - Учеба? Работа? - И то, и другое. Заканчиваю школу и стараюсь сам себя содержать в меру возможностей. Во взгляде допросчика впервые проскользнуло нечто, хоть сколько-то напоминающее одобрение. - Передаю на сверку и рассмотрение. Ваше дело – послезавтра, Вайнке. Спасибо, Мастер Брант, Вы свободны, - отрезал он, всем своим видом показывая, что у него еще куча дел. Какой неприятный тип… - Да, наставник, – кивнул названный Мастером Брантом, - Храни Империя грядущую встречу, - и, вновь подхватив ничего не понимающего Пана под локоть, поспешно вышел из кабинета. - Послушайте меня, Пан, - повернулся молодой человек к нему, едва они сошли с широких ступеней парадного входа Дома Управления, - когда Вы пройдете Обряд и получите совершеннолетие, а мы, в свою очередь, проверим по базам все ваши данные, Вы пополните ряды моих учеников в Академии Службы Империи в Высоком Секторе. Для Вас это отличная перспектива вырваться из Среднего Сектора, поверьте. - Синие глаза Алексиса смотрели теперь куда мягче, нежели на плацу не более часа назад, он словно чуть расслабился, хотя, судя по тону его голоса, пусть и утратившему резкость приказов, терпеть ни малейшей капли непокорности он явно не привык. - Если всё получится, Пан, готовьтесь к новой жизни. - Но… - Пан ошарашено хлопал глазами, все еще не в силах поверить, что всё происходящее вообще имеет к нему какое-то отношение, не говоря уже о том, что теперь, именно теперь, быть может, решается вся его судьба, решается этим синеглазым мальчишкой, всего-то года на три или четыре старше него самого, которого человек из администрации Среднего Сектора приветствовал как мастера… - при чем здесь я?.. Почему я? - Вы мне подходите. Вы можете слышать больше, чем говорят, и видеть дальше, чем показывают, верно? - Выразительных глаз Алексиса легко коснулось едва уловимое подобие улыбки. - А пока – держите-ка язык за зубами, слышите? Абсолютно ото всех. И выспитесь как следует - послезавтра большой день. Он похлопал всё еще не пришедшего в себя мальчишку по плечу и, резко развернувшись на пятках, поспешно направил свои стопы назад, к Дому Управления. Пан закрыл глаза и, досчитав до трех, сделал глубоких вдох, затем, убедившись, что это не помогло разжать дрожащих от напряжения кулаков, еще один столь же глубокий. Какого дикого происходит в этом безумном мире? Его с кем-то спутали? Его проверяют? Вот тебе и «выспитесь как следует» перед «большим днем» - даже когда он сможет, наконец, совладать с колотившим его нервным ознобом, едва ли он сможет думать о чем-то ином, кроме происшедшего сегодня. Кроме сказанных слов, таких лишних и необдуманных, кроме этого ледяного Алексиса Бранта - Мастера, в таком-то юном возрасте! – от которого мурашки шли по спине, и о странном блеске его синих глаз…