Непокорëнные

Oh no, I've said too much I haven't said enough* [*Англ. «О нет, я сказал слишком много, Я сказал недостаточно» (пер. автора) Из песни группы R.E.M – «Losing my religion»]

На улице лило как из ведра, и молнии то и дело сверкали здесь и там, озаряя полнеба под звучные раскаты грома. Стоя на школьном крыльце, прижав к груди сумку и всё никак не решаясь открыть зонт навстречу рвущему листья с деревьев ветру, Ия думала невольно о том, как давно не видела ничего подобного - наверное, даже с самого детства, когда ей было лет семь или восемь, и они с отцом еще жили в коттедже на пять семей недалеко от Прудов, а не в этих жутких высотках, которыми Средний Сектор утыкан вдоль и поперек. Тогда буря была и правда сродни стихийному бедствию, и дерево во дворе раскололо ударом молнии. Погода вообще, конечно, пошалить любила: то снег в апреле, то распускающиеся в январе почки немногочисленных деревьев, то едкие, мутные дожди, оставляющие неприятно жгучее ощущение на коже… Говорят, это из-за какой-то катастрофы, после которой мир стал таким, каким стал, после которой и была воздвигнута Империя, да только говорят всё равно только шепотом и недомолвками, ведь, согласно Святому Слову, Империя вечна и не имеет начала или конца. Девушка с легкой досадой подумала о том, что хотела сегодня снова рискнуть спуститься в бомбоубежище, в котором так и не была с тех пор, как начала читать книгу Устава, вот уже почти неделю, но погода явно была не на ее стороне. Дождь, кажется, едва начался, однако по улицам уже текли стремительные потоки, а небо сверкало молниями такими яркими, каких, по мнению Ии, вообще в реальном мире быть не могло, только в тупых вечерних телешоу, наполовину состоящих из компьютерной графики. На самом деле, внутри себя девушка искренне наслаждалась такими вот необычными происшествиями, словно какой-то дикой свободой, которая давала почувствовать, что не всё в этом мире подвластно людям и Империи, что есть еще хоть что-то, существующее независимо от человеческой алчности, тщеславия или жажды власти. Жаль только, было их всегда меньше, чем хотелось бы. Ия глубоко вдохнула свежий грозовой воздух, пахнущий мокрой пылью, и поспешила к дому. Мутные и почти мрачные мысли блуждали в ее голове весь день. Когда же уже она наберется смелости постучать в 19-08 и увидеть Ладу Карн?.. Да что там «увидеть», если этот человек (почему она так бездумно не сомневается в истинности своих домыслов относительно этой девушки?) – единственный, кто по-настоящему правильно понял бы даже этот её по-детски глупый восторг от начавшейся грозы? Ия вспомнила то щемящее тепло, затопившее сердце, когда Лада почему-то кипятила чайник на ее кухне, и золото солнца, льющееся сквозь стеклостену на ее щеки, и почувствовала необъяснимую, а вместе с тем совершенно опустошающую грусть. Сумасшедшая ты женщина, Ия Мессель. Мало того, что лазишь книжки читать, куда не положено, так еще и другого в это думаешь втянуть, человека, которого вовсе не знаешь. Нет, кажется, укор все равно не подействовал. Тонкий капрон колготок, за два пройденных квартала мокрый до самых колен, неприятно лип к ногам, и никакой зонт не мог и в помине спасти от хлещущих с неба струй воды. Одной рукой придерживая болтавшуюся на плече сумку, а другой - пытаясь перехватить поудобнее выставленный наперевес зонт, не задев при этом каких-то людей впереди себя, Ия буквально влетела во двор, подгоняемая порывами ветра, радуясь тому, что ее подъезд – ближайший к улице. Едва не споткнулась о порожек, подняла загораживающий обзор зонт и встретилась взглядом с карими глазами промокшей до нитки Лады Карн, которую так давно жаждала увидеть. Бывают же совпадения! Ия одернула себя за какой-то почти щенячий восторг, затопивший так внезапно грудь. - День добрый, как хорошо, что Вы здесь, я с Вами уже так давно хочу поговорить… – Скороговоркой произнесла девушка, словно боясь, что Лада исчезнет, если она не успеет начать разговора. И гроза, и неосуществившееся намерение провести этот вечер за долгожданным чтением Устава – всё это в один миг исчезло из головы само собою настолько гармонично, что Ия, кажется, даже вовсе не заметила того, а все те мысли, что так давно хотелось донести до Лады, как-то разом сложились в слова. Удивление девушки, пожалуй, выдало лишь то, как сильно она побледнела, услышав слова Ии, сделавшей в этот момент шаг или два ей навстречу, в глубь подъезда, еще не успевшего наполниться возвращающимися с работы Средними. – Тогда, в лифте, Вы мне сказали… Раскат грома, словно бы заполнивший собой внезапно весь двор, не дал Ие договорить, заглушая слова, что уже готовы были политься с её языка бурным, таким опрометчивым потоком. Однако гром оказался лишь малой толикой происшедшего в следующие секунды: боковое зрение девушки уловило какую-то вспышку за окном, и в тот же миг проходная погрузилась внезапно в непроглядную темноту. Слова замерли на языке, и дыхание перехватило. Ия сделала нерешительный шаг в сторону и окинула взглядом помрачневший без освещения двор: сквозь открытую дверь и прозрачную, хотя и давненько не встречавшуюся со шваброй мойщицы, стеклостену было видно, что весь дом погружен во тьму, с первого до последнего этажа. Девушке на миг показалось, что время замерло, а сама она забыла сделать вдох. Совсем недавно… она же думала об этом! Тогда, сомневаясь, не слишком ли рисковая это затея – спуститься в бомбоубежище одной, - она думала об электронных ключах и аварийном отключении электроэнергии… Странный холод пробрал Ию, заставляя волосы на затылке пошевелиться. Святая Империя сохрани… Консьерж пулей пролетел мимо них и выскочил во двор. Ие показалось на мгновение, что она в трансе, что все не по-настоящему, не наяву, а она просто видит странный сон, от которого ее пробудил удивительно спокойный голос соседки: - Это авария? – Вопрос Лады повис в воздухе. - Провода оборвало? – Голос ее звучал глухо, почти даже безжизненно. - И никто не наблюдает?.. Сейчас, в смысле… Она перевела взгляд на стоящую перед ней Ию и уставилась немигающим взглядом, словно пытаясь просверлить девушку насквозь, отчего та даже почувствовала себя несколько неуютно, и не дала ей закончить начатую речь, прерывая своей, пламенной и почти что даже вдохновленной, если только то могло быть возможно, не входя в противоречия с Уставом. А потом что-то пошло не так. Нет, дело не в электроэнергии – на нее Ия, к собственному удивлению, вообще обратила внимания не столь много, сколь следовало бы ожидать, - дело в том, какой ошалелый бред начала вдруг нести Лада: о Высоких, о том, как права Система, и каких-то фатальных ошибках… Голос ее, даже специально чуть приглушённый, звенел в пустой парадной как-то слишком громко, но за деланными уверенностью и безразличием Ие совершенно ясно слышался какой-то истеричный надрыв, от которого по рукам противно побежали мурашки. Что за?.. - Довольно, - сглотнув противный комок, застрявший поперек горла от этой жуткой речи с металлическим привкусом фальши, прошептала Ия едва слышно в шуме грозы и ветра, словно бы чужим голосом, - пожалуйста, довольно. Где-то наверху, на втором или третьем этаже, вдруг гулко хлопнула входная дверь, но никто не спустился, а Лада словно бы и вовсе не услышала этого резкого звука. Она подняла на девушку взгляд нежно-карих глаз, опущенных к полу на протяжении всей ее спешной и странной речи, и Ия увидела в них разом страх и безысходность, как будто только что разрушала в Средней веру во что-то особенное, жизненно важное, без чего дальнейшее существование всего мира ставится под угрозу, и смутилась, окончательно убеждаясь, что не понимает, что происходит в голове соседки, и к чему вообще прозвучал весь этот странный, уставной имперский бред. - Ия, у меня нет шансов, да? – Произнесла та, наконец, упавшим голосом. - Я уже больше не могу оправдать себя перед лицом Империи? Я благодарила Всеединого за то, что мне дали возможность исправиться, вернуться в русло Среднего Сектора и начать всё заново, без этих странных… эмоций… - прошептала она, будто сжимаясь в серый комочек от ужаса произнесенного слова. - Лада, ты что, правда, ничего не понимаешь? – Что-то внутри дрогнуло, Ия резко ухватила соседку за тонкое запястье, не думая о том, как грубо, непристойно ведет себя - ни о чем, пожалуй, не думая вовсе, без капли страха или сомнений, только успев понять внезапно, что впервые вслух назвала девушку по имени, да еще и на «ты». Та вздрогнула, устремив на нее испуганно расширившиеся глаза, и безуспешно, слишком слабо пытаясь выдернуть свою руку из крепко сжатых пальцев Ии. – Ты что, правда не понимаешь, что происходит? Не видишь? Не чувствуешь? – Страшные, непростительные слова срывались с её губ одно острее другого. Не сдержавшись, Ия инстинктивно нервно оглянулась по сторонам, убеждаясь, что они одни в затопленном темнотой подъезде, а двор пуст как минимум в обозримой своей части, и только теперь, кажется, начала осознавать, что электричества и правда нет – не только света, но… вообще… Этого же не может быть! Система не может быть нарушена, невозможно. А если… если дикие?.. Холодный страх сжал внутренности где-то чуть ниже ребер, а вместе со страхом и какая-то безумная, не оформившая себя до конца решительность, заставившая руки задрожать. - Какие Высокие, какие внедренные, Лада, погляди повнимательнее! Послушай себя, а не других, хватит бежать! Ты же смотришь на меня… - она запнулась, переходя внезапно на шепот, словно сама пугаясь сказанного, - ты же смотришь на меня так же, как я смотрю на тебя… Лада распахнула глаза еще шире, не в силах отвести взгляда от отчаянных темных, что пригвоздили ее к месту, и невольно зажала рот свободной ладонью. - Не говори так… - прошептала она едва слышно. - Святая Империя, не говори этих слов… так громко… - голос её дрожал, да и сама она вся, кажется, мелко дрожала, напряженная до последнего предела, хотя платье ее, намокшее под холодным дождем, уже почти окончательно высохло. Ни о чем не думая, Ия привлекла девчонку к себе и обняла – так крепко, как не обнимала никого и никогда, едва ли полностью осознавая, что значит этот странный жест, и как хотела обнять уже невероятно долго, наверное, даже всю жизнь. Хрупкую, такую тонкую, словно исчезнет, если сбавит еще хотя бы пару килограммов, такую нежную, беззащитную и… Что-то горячее и влажное коснулось скулы Ии, возле самой мочки уха, она медленно отстранилась и обмерла: Лада плакала. И в тот же момент отвратительный спазм предательски снова скрутил что-то под ребрами коротковолосой девушки, поднялся, пребольно обжигая, через грудь, наверх, заставляя губы дрогнуть нервно… Проклятье, что за?.. Ей-то почему глаза щиплет? - Тихо, Лада, тихо, не надо… - горячо зашептала она, снова прижимая девушку к себе, чувствуя ее острый подбородок, уткнувшийся в своё плечо, и неловко гладя по вьющимся от влажности волосам в безуспешной попытке успокоить саму себя ничуть не менее, чем соседку. - Не надо, они же в любой момент могут включить… - Как странно, привычный страх от мыслей о камерах чуть всколыхнулся где-то на задворках сознания, слишком слабый против затопивших грудь тепла и света. - А могут и не включить! – Со внезапной яростью, обжигающе горячей, прошептала Лада, чуть отстраняясь и поворачивая к Ие своё лицо. Блестевшие в полумраке глаза горели огнем решительным и почти злым, какого последняя никак не ожидала увидеть, и слез больше не было, словно они Ие вовсе привиделись, только странные тени блуждали по щекам, внезапно побледневшим вместо ожидаемой красноты. Признаться, в давящей темноте подъезда, едва освещенного стеклостеной и распахнутой дверью, выглядела она мрачно, если не сказать пугающе. – А, может, мы уже сошли с ума, и нам вообще это все снится. – Пальцы, сжимавшие на спине светлую блузку Ии, нервно дрожали. Та закрыла глаза, зачем-то совершенно безуспешно пытаясь придать лицу привычное безразличие, и снова прижала девушку к своей груди – еще крепче и еще теплее. Не думая даже о том, что они стоят сейчас, обнявшись, в центре подъезда, на самом видном со всех сторон месте. - …значит, я не хочу просыпаться, - выдохнула она в самое ухо, полускрытое мягким непослушным локоном. Лада не то всхлипнула, не то нервно вздохнула и, наконец, совершенно обмякла в её объятьях. *** Не прошло и получаса, как ливень за окном, стеной хлынувший во второй половине дня, перерос в настоящую грозу, если и подавно не бурю: молнии полыхали то здесь, то там, освещая обложившие небо темно-сизые тучи, а самые сильные раскаты грома, казалось, сотрясали оконные рамы в классных комнатах. Как назло, именно сегодня, когда голова почти что раскалывалась от боли, Алберс раз пять названивал по каким-то совершенно тупым семейным вопросам, да еще и Вайнке (хотя, между прочим, первый раз) пришел со своими придирками выяснять отношения. И кто из них вообще мастер?.. Сам же Алексис задержался на вечернее дежурство, а именно – проверку отключения учебной техники от электропитания. Алексис ненавидел дежурства всеми фибрами своей души, считая их не только пустой тратой времени, но и занятием, совершенно унижавшим его достоинство мастера: во-первых, камеры и так фиксируют, всё ли было отключено, и легче было бы посмотреть их запись, чем тратить время на обход четырёх этажей, во-вторых, могли бы найти для этого бесславного дела хотя бы кадета – а то и вовсе простого охранника, - но мастера… Видать, это такое специальное испытание, призванное заставить их почувствовать себя полным ничтожеством на фоне мощи Системы. Кроме того, сегодняшнее занятие у третьего курса, ребят, которые были так недавно его первым набором, совершенно измотало его – Алексис вообще никогда не пылал рвением проводить занятия у старших, потому что мастерам они задавали порой слишком уж неоднозначные вопросы, которых не решались озвучить наставникам и уж подавно комендантам, а головная боль, вызванная, очевидно, тремя почти бессонными ночами вкупе с резкой сменой погоды, добавляла последний красочный штрих к его препоганому настроению. Тем не менее, как всегда некстати (подобное вообще не бывало кстати), в голову лезли мысли о том, что завтра у него два часа с четвертой группой первого курса, а это значило, что он снова получит возможность видеть истинную причину своей головной боли. Алексис выдохнул, едва не рыча от злости на себя самого, и зашел в очередной кабинет. Почему этот мальчишка? Почему, внезапно как снег на голову?.. Слова, сказанные Оурманом, все никак не выходили из головы. Безумие чистой воды, с ним, Алексисом Брантом, решительно не может случиться ничего подобного. «Чувства»… Бред. С кем угодно, но не с ним. Со Средними, с Низкими, с неблагонадежными, но не… А всё же, если вдуматься… Алексиса не переставала снова и снова впечатлять та странная двойственность, которую он изначально видел в Пане: каким резким и острым тот бывал с людьми – подавляющим их большинством, – неосторожно дерзким и закрытым, и как при этом странно и неловко зажимался порой, когда дело доходило до хоть какой-то человечности, не говоря уже о тех редких и почти диковатых моментах, которые за всё недолгое время их знакомства можно было пересчитать по пальцам, когда они вдруг оставались один на один. Словно ёж, сворачивающийся клубком в собственные иглы... Алексису казалось, таких, как Пан, видно насквозь, на много шагов вперед – такими были Йен и Кайн с нынешнего третьего курса, Тео со второго, таким может оказаться Колин Кое, когда чуть освоится... У этого же мальчишки каждый поступок и каждое слово оказывались в итоге почти до абсурда внезапными и – наверное, это было бы самым точным из возможных определений – словно бы неподходящими к привычному ходу жизни, не состыковывающимися со всей Системой. Мальчишка покорял не только дерзостью и резкостью каждого своего слова, оставаясь при этом безупречно бесстрастным внешне, но и удивительным чувством собственного достоинства – весьма необычным для четырнадцатилетнего Среднего явлением. И Алексису виделась какая-то страшная сила, незримо рвущаяся изнутри него, которую – Мастер еще не успел понять - Пан не то не осознавал сам, не то, напротив, с гордыней демонстрировал. Быть может, даже и то, и другое в равной мере. …и это влекло, безумно влекло Алексиса – то, как Пан ничуть не стушевался и не изменил своей крайне вызывающей манеры общения, не смягчил резкой прямоты. Но самым непонятным для Мастера осталось иное – его собственная внезапная уверенность в том, что этому человеку можно доверять, что этот человек…слишком презирает Систему, что бы бояться её. Это безумный риск для него самого, Бранта, - брать под своё начало такого неблагонадежного, но, провалиться Империи, из кого еще, как не из такого «человека без привязанностей» может выйти что-то дельное? Доверять неблагонадежному, прекрасно, лучше ты и придумать не мог. «Непокорённые»… Признаться, сегодняшний разговор тоже никак не выходил из головы Мастера. «Непокорённые»… Нет, Оурман бредит. Это интерес, это не более чем его, Алексиса, заинтересованность мастера в своих подопечных, логичная и понятная, а Оурман точно попросту бредит. Вдох вышел каким-то неровным и рваным. Проклятая погода, проклятая головная боль, дежурство, проклятый… Почему он постоянно о нем думает? Внезапный всполох молнии за окном заставил Алексиса невольно вздрогнуть и выкинуть из головы все эти странные мысли. Дело, однако, было не в буйстве стихии: свет электрических ламп в классной комнате как-то нервно дернулся – и моментально погас, погружая в непроглядный мрак, как можно было понять по отсутствию огней за окном, не только весь учебный корпус, но и вовсе всю Академию, и еще дальше, сколько мог различить глаз, весь центр Высокого Сектора. Алексис мысленно выругался и почти что ощупью спешно направился к выходу, стараясь, насколько то вообще было возможно, не сломать шеи, споткнувшись ненароком о мебель или высокий порог комнаты. Однако ж… Мысли внезапно смешались в голове Мастера, и нервное возбуждение окончательно одержало верх над всем прочим, что занимало его голову весь этот день. Однако ж одна такая авария может вызвать сбой ни много ни мало всей Системы. Холодок пробежал по спине молодого человека, когда он, скользя рукой по стене безлюдного темного коридора, спешил к электрическому щитку в противоположном его конце: выходит, ни камеры наблюдения, ни пропускные пункты, ни сигнализации, ни элементарно база данных не будут работать до устранения аварии?.. А сколько времени может понадобиться – в такую-то погоду? Широкие шаги молодого человека гулко отдавались в дальних концах пустого коридора Академии. Алексис, никогда прежде за двадцать лет своей жизни не попадавший в подобную ситуацию, почувствовал себя настолько голым и уязвимым, что волосы зашевелились на его голове. Это полное безумие, быть того не может, что б авария коснулась всего Сектора, это же… Это же просто погода! Да что она значит по сравнению с мощью Системы? Осветив щиток широким экраном телефона, молодой человек по привычке провел туда-сюда картой-ключом (разумеется, не работающим), сообразил, досадуя на себя, в чем дело, и, ловко подцепив крышку, открыл незапертый щиток и щелкнул язычком небольшого рычага в левом его углу. Мягкий красный свет аварийного освещения затопил коридор, придавая ему вид едва ли не еще более мрачный, чем тот имел в темноте. Где-то в левом крыле гулко простучали по лестнице чьи-то спешные шаги. Охрана? Ремонтные службы? Ох, и устроит же он им веселую жизнь, если сейчас не обнаружит хоть одного там, где ему должно быть. Нажимая на ходу сенсорные кнопки телефона, Мастер свернул на лестничную площадку и, не глядя себе под ноги, едва ли не бегом сбежал четыре пролета вниз; в голове его роились отнюдь не самые приятные мысли о том, что можно успеть натворить даже за пять или десять минут полного и повсеместного отключения видеонаблюдения, а короткие гудки в телефоне настойчиво давали понять, что связаться с начальством будет не так-то просто, как казалось всегда… Интересно, насколько всё плохо в Среднем Секторе? В Среднем? Причем здесь Средний?.. Алексис понял внезапно, что головная боль незаметно совершенно отпустила его и, резко вывернув с лестницы за поворот второго этажа, едва не столкнулся с человеком, столь же стремительно шедшему ему навстречу. Мастер резко остановился, чуть не поскользнувшись: - Доброго… - начал было он, поднимая взгляд, но слова стали комом поперек горла, а сердце подскочило, пропуская удар: в пустом, едва освещенном коридоре, где не работала ни одна из камер, ошарашенный и напряженный, перед ним стоял, широко распахнув свои лучистые серо-зеленые глаза, Пан Вайнке. О да, его глаза. Взгляд, которым он смотрит на Алексиса на уроках – это не взгляд ученика, это именно то, во что так внезапно ткнул его носом Даниел. Это чувства. Руки Мастера отчего-то покрылись внезапно мурашками, заставляя его вздрогнуть. И какого дикого он тут опять забыл? «Святая Империя, Высоких сохрани… - пронеслись в голове Алексиса первые строки праздничной молитвы. - Только не ты, только не сейчас…» За долю секунды весь мир словно сделал тройное сальто, завязавшись к тому же в узел и вывернувшись наизнанку: отключенные камеры, ни души вокруг… «Я не буду тебя прикрывать» - холодно прозвучал в голове голос напарника, и ледяной пот вновь прошиб Алексиса, куда сильнее, нежели прежде. А если электропитание дадут, когда… Он, что, серьезно думает о том, о чем думает? Времени сомневаться не было, как не было и сил; здравый смысл лежал поверженный и всмятку раздавленный чем-то куда большим, чем-то совершенно необъятным, душащим изнутри… Сейчас или никогда. К диким Оурмана. Всё к диким. Что-то внутри оборвалось и ухнуло вниз, к самым пяткам. - Идем, - коротко бросил он, стремительно увлекая растерянного Пана за собой по коридору.