Непокорëнные

[*"Пляска смерти", сюжет средневековой живописи, призванный напоминать человеку о быстротечности его жизни и всеобщем равенстве перед лицом смерти.] - Итак, молодые люди, предлагаю вам принять участие в небольшом проекте, который мы озаглавим… - Ия задумалась на мгновение. - «Сделай мир лучше»? Или «Что мы можем»? Слишком банально, да? Тому, кто придумает достойное название проекту, полагается пять дополнительных баллов. – Главное – начать с интриги, а когда хотя бы в десяти из двадцати пар глаз напротив появится тень любопытства, можно приступать и к сути. – Итак. У каждого из вас бывало в жизни что-то, что вы хотели бы изменить, правильно? Может быть, необдуманный поступок, может быть, неоправданная ложь, может быть, затаённые невысказанные слова, не дающие по ночам уснуть, а может, вы всю жизнь хотели понянчиться с младшим братом как взрослые, но почему-то не решались спросить у родителей разрешения. У нас в классе есть четыре человека с записями об актах агрессии в личных делах, но я не собираюсь утверждать, что для них именно это – то, о чем им стоит жалеть. Не поймите меня превратно, - пояснила она, заметив несколько недоуменных взглядов, - есть в жизни каждого человека поступки куда менее значимые с первого взгляда, но которые могут в дальнейшем повлиять на его жизнь куда в большей степени – а запись в личном деле и без того служит достаточным наказанием со стороны общества на протяжении всей жизни. Сегодня мы говорим о том, что важно лично для каждого из вас, а не только для всей Империи. Как бы странно и даже неправильно это ни прозвучало, но в этот раз мы постараемся выйти за рамки шаблона «Благо для Империи есть благо для каждого из нас» и рассмотреть собственную жизнь чуть в отрыве от него. Кроме того, вы можете так же привлечь к проекту своих родителей, узнать, чего не хватило им или в чем ошибались они, и что хотели бы передать вам вместе с прочим своим опытом. Ведь не обдумав и не проанализировав собственные ошибки, мы никогда не сможем сделать из них никакого полезного вывода, верно? Считайте, что урок общеклассного сплочения в этот раз будет так же частично и уроком внутрисемейного сплочения, что тоже никогда не бывает лишним. Так вот, часто ли вы говорите с родителями о подобных вещах? Думаю, что нет, потому что мне самой тоже было когда-то одиннадцать лет. Однако задуматься о сказанном родителями всё же бывает полезно чаще, чем нам всем кажется в этом возрасте. - Снова поучения… - тоскливо выдохнула светловолосая девочка за второй партой третьего ряда. - Нет, Мила, не поучения – поучения вы всё равно не слушаете. Я хочу от вас объективности. Поймите, вы не должны прийти в школу все как один со стоном «мама говорит, я должен хорошо учиться» - а она наверняка скажет именно это. Но вы должны спросить у нее, почему она считает это необходимым. Почему в первую очередь желает для вас именно этого – или чего-то иного. Если вы не услышите этого от нее, постарайтесь понять сами, разобраться. Будьте готовы отвечать мне именно на вопросы «Почему?» и «Зачем?» - Я могу сразу, учитель, - как всегда с почти вызывающим безразличием в голосе отозвался с противоположного конца классной комнаты Люка Ренер, - я бы хотел быть рожден Высоким. И, думаю, почти все со мной согласятся... Кто-то сдавленно хмыкнул и тут же утих под метнувшимся в его сторону пронзительным взглядом Ии. - Почему же, Люка? - У них всё есть. – Безразлично пожал плечами парнишка. - Что есть у Высоких, чего нет у нас? – Да уж, давненько Ия не чувствовала такого душевного подъема и такого глубокого удовлетворения – и даже искреннего удовольствия – от своей работы, от этих детей, таких взрослых, но всё же детей, от всей жизни и собственного желания поделиться всем этим с другими. Интересно, и кто еще больше получает с этих разговоров, они или она сама? Класс замер в тишине, предвкушая что-то интересное. Да уж, из Ренера точно вырастет тот еще фрукт – если, конечно, не дать ему свернуть с этой дороги куда не надо. - Всё… - чуть сконфуженно повторил Люка, словно начиная сомневаться в своей правоте под двумя десятками устремленных на него взглядов. - «Всё»? - Ну… уровень жизни… - Что такое уровень жизни? - Деньги. - Имей в виду, что сейчас ты фактически приравниваешь слово «Высокий» к слову «деньги» - не думаю, что за пределами школы, не говоря уж о Высоком Секторе, такое мнение было бы принято кем-то с энтузиазмом. Но на то мы сейчас и в школе, чтобы предполагать, ошибаться и учиться, так что – допустим. А кроме них? Что лично ты делаешь, чтобы их заработать и стать ближе к тому, чего тебе хочется? - Ничего… - чей-то ехидный шепот прорвал опустившуюся на класс тишину. Люка вспыхнул и сжал зубы. - Неправильно, - подняла Ия палец, отмечая ошибку неизвестного остряка (вернее, Ие-то, конечно, было совершенно ясно, что неизвестным остряком был никто иной как Лиза Корваш, но сейчас, в данный момент, это не имело особенного значения), – каждый из вас сегодня, завтра и каждый день наполняет свои головы новыми знаниями, которые останутся с вами на всю жизнь. На этих знаниях – стань вы врачами, пожарными или слесарями – будет строиться ваша работа. И ваши деньги, Люка, и ваш уровень жизни. Так чему мы завидуем? Высокие – люди, и Средние – люди. Высокие подчиняются тому же Уставу, что и мы, со своими поправками, многие из которых едва ли легче наших. Мы обеспечиваем их и свою жизнь, они обеспечивают нашу и свою безопасность – это известный всем вам баланс Системы. Молодые люди, нам не нужно становиться кем-то другим, чтобы сделать свою и чью-то еще жизнь лучше, тем более, вы сами уже достаточно взрослые, чтобы понимать, что Средние такие же разные между собой как и на сравнении с Высокими. Нам просто невозможно стать для этого кем-то другим – мы живем свою жизнь, и, более того, это единственное правильное, что мы можем делать. Разумеется, Устав Великой Империи еще до момента вашего рождения уже определяет ваше место в Системе, но важно то, что каждый может сделать это место лучше – для себя, тех, кто его окружает, и тех, кто придет однажды ему на смену. Поэтому важнее всего то, что в ваших головах, потому что именно оно – единственное – будет с вами всю жизнь, на этом ваша жизнь и будет строиться. При этом мы можем по-прежнему исправлять то, что не дает нашей жизни быть лучше. «Быть Высоким» не решит никаких проблем, если вы сами не умеете или не хотите их решать. Ну что, поняли, каких примерно ответов я от вас жду? Неуверенное «да» тут и там. - Славно. – Ия, наконец, позволила себе отойти с середины классной комнаты (ведь нет более верного способа усыпить ребят, чем сидеть весь урок за своим столом) и вернуться к доске, всё еще не садясь, ведь на прощальной фразе всё равно нужно снова встать. - Подготовить к пятнице, крайний срок – понедельник, но только с уважительной причиной. Подумайте. Вам не нужно ни считать, ни зубрить, ни прописывать буквы – подумайте, и будьте уверены, это самое сложное из заданий, которое вы когда-либо получали в школе - и не важно, что задано оно на уроке общеклассного сплочения, а не математики или родной речи. На сегодня все свободны, помним, что завтра дежурство, приносим бейжди, приходим на пятнадцать минут раньше. Храни Империя грядущую встречу. «Храни Империя грядущую встречу» - хором отозвались ребята, шумно поднимаясь из-за парт и вытягиваясь по стойке «смирно». Да уж, и правда любопытно, что из всего этого получится. Убрав в сумку ежедневник (толстый, бумажный ежедневник, который она чудом умудрилась купить в одном маленьком магазинчике, еще когда жила в пятнадцатом квартале), телефон и прочие немногочисленные мелочи, девушка, окрыленная, отправилась домой. Всё шло так, как и должно было быть – всегда. Лучше некуда. По-настоящему. Удивительное дело - если ощущать себя влюбленной в Ладу она уже почти привыкла (а можно ли к этому привыкнуть?), то влюбленной во всю жизнь… Невысокая тоненькая женщина, стоявшая, ожидая, на проходной возле лифта в их доме, кажется, даже не взглянула на Ию, когда та поздоровалась с ней. Стараясь быть незаметной, девушка внимательно рассматривала ее, пока они поднимались вместе на девятнадцатый этаж. Удивительно, насколько Лада похожа на свою мать – фигура, волосы, тонкие черты лица… Ия вдруг спросила себя мысленно, какими будут они обе (сама она) лет через двадцать, в возрасте Дары Карн? Не о том, будут ли они вместе, будут ли у них дети от других мужчин, но о том, что однажды ей, Ие Мессель, восемнадцатилетней, наверняка будет тридцать, сорок, пятьдесят лет, и мысль эта, такая естественная, отозвалась в ней странным смущением. С какими чувствами она будет вспоминать тогда эти дни?.. Отец, как всегда, когда бывал дома по вечерам, курил на кухне под тихое бормотание телевизора. Есть не хотелось, Ия заварила чай и, стараясь выглядеть как можно более спокойной и уравновешенной, опустилась на табурет рядом с ним. - Скажи, пап, - начала Ия, на удивление себе самой, решительно и прямо, с такой непривычной для нее самой беззаботностью в голосе, - если бы что-то в твоей жизни можно было бы изменить, что бы это было? Что бы ты выбрал? Грегор Мессель медленно подвернул лицо к дочери и взглянул на нее разом задумчиво, пристально и словно бы оценивающе. - Знаешь, - быстро пояснила Ия, вдруг чувствуя себя маленькой девочкой, а не старшим учителем и классным руководителем, - мы с ребятами делаем проект-исследование, хотим выяснить, кому в какой возрастной категории что важнее в жизни. Они и своих родителей спросят… Вот мне и интересно, есть ли у тебя что-то такое? - Я бы нашел любые причины, чтобы не выйти на работу в один из дней много лет назад. – Произнес он сухо, но в этих словах Ие отчетливо услышались нотки почти даже не скрываемой горечи, однако, куда больше, чем это, девушку потряс сам факт того, что Грегор Мессель вообще ответил на ее вопрос. - Или, как минимум, сел бы в другую машину на обратном пути. Только сейчас, Ия, моё сожаление уже ничего не изменит. А детям о таком еще рано думать. Интересно спросить, что бы изменила ты. В десятую долю секунды мурашки покрыли всю поверхность тела девушки. - Попыталась бы найти с тобой общий язык лет на пятнадцать раньше. - Тихо выдохнула она. Неужто и в её голосе тоже проскользнули нотки такой же горечи? *** Виктор позвонил в начале последней недели ноября и сообщил задыхающимся шепотом, что угодил в больницу раньше срока. Извинился добрую сотню раз, снова вдруг перейдя на “Вы”, и, совсем закашлявшись, наконец, замолчал. - Во-первых, Виктор, больше ни слова, - отозвался на его внезапную тираду Алексис, - если что-то нужно - пиши, а не звони, я всегда на связи. Тут, знаешь, уже даже первокурсники задергались, что с тобой не так. Во-вторых, скинь мне свои планы занятий, я их хоть вспомню к завтрашнему дню... И, в-третьих, лечись там и не забивай голову работой, пока не выйдешь из больницы. Напиши, когда операция. Качнув головой, Алексис завершил вызов и перешел в раздел переписки. Ответ Виктора уже моргал оповещением на экране. => “Пока неизвестно, анализы покажут. Но явно раньше, чем планировалось. До декабря, наверное, и не дотяну”. <= “Ясно. Держи меня в курсе. Заеду, как время будет. Если что нужно - пиши”. Вот уж внезапно. И что за беда у него с напарниками в этом году?.. Дел по горло, а он снова думает невесть о чем. И всё равно, сколько ни прокручивал в своей памяти молодой человек тот последний разговор в парке, мозг, воспитанный Системой в правильном русле, отказывался видеть в возможном бегстве в Низкий начало чего-то нового, показывая лишь конец жизни Высокого – всей жизни – и это буквально рвало Алексиса на части. Поцелуй во время грозы разверз пропасть под его ногами? О нет, то было лишь мелкой крупицей. Внезапный страх перед собственным будущим и следовавшее из него острое отвращение к себе, граничащее с презрением, не оставляли молодого человека в покое ни на один день. Первые несколько суток после разговора с Паном Алексис пребывал в глубочайшем смятении, то пытаясь, то, наоборот, категорически отказываясь принимать внутри себя просьбу мальчишки – хотя назовешь ли её просьбой? Словно что-то внутри него орало и восставало. А потом вдруг столь же резко отмерло и замолчало – и это показалось молодому человеку едва ли не страшнее. Потому что весь тот холодный и отточенный его ум, который Алексис так уверенно взращивал всю свою жизнь, бывший всей его сутью на протяжении двадцати лет, оказался загнанным в угол и беспощадно растоптанным. Возможности хоть как-то поговорить с Паном с глазу на глаз не было – а привлекать к себе внимание лишний раз, разумеется, не стоило. На уроках Пан почти всегда молчал, но взгляд его, с которым время от времени пересекался взгляд Мастера, таил в себе грусть и почти обреченность – Пан ему не верит, это очевидно. Ха, да он и сам себе не верит… Стоило только повесить трубку после разговора с Виктором, как новый звонок отвлек его от очередной попытки прогнать из головы этот взгляд и осмыслить присланные напарником файлы. - Алло? Добрый день, Алексис, - голос брата звучал как всегда ровно и сухо, - послушай, сегодня Хелена вернулась, отец хочет по этому случаю собраться, решил, что тебе это тоже будет интересно. Надеюсь, ты приедешь? - Хелена? - Переспросил Мастер с деланным спокойствием. «Решил»... Почему в этой семье все так и хотят решить что-то за него? «Интересно», «нужно», «хорошо»... Тошнит уже. - А матушка что, опять за сватовство взялась? - Лучше уж Алберсу думать, что Алексис слишком легкомыслен, чем узнать, насколько нервирует его этот общесемейный сговор и насколько ему была бы интересна эта встреча на самом деле. - Хелена Эсмин - рейдер, Алексис, - чуть холоднее, чем обычно, отозвался брат своим неизменно поучительным тоном, - и она старше тебя на шесть лет. Ей нет никакого дела до двадцатилетнего Мастера. - Скажи это завтра матери так же убедительно, - бросил тот, сдерживая усмешку, - и еще скажи им, раз уж они назначили тебя ответственным за эти переговоры, что я буду. Во сколько? - Святая Империя, чем ему пожертвовать ради этой встречи - работой, подготовкой документов к декабрьским выездам, визитом к Виктору или как всегда сном? Нет, при всей его загруженности и ненависти к семейным встречам Хелену он непременно должен увидеть. Родители с недавних пор жили в одной из новостроек возле самой площади Учреждения Устава, куда переехали в начале весны, и Алексис бывал у них, кажется, всего один или два раза. Кроме них на пороге квартиры его встретила среднего роста девушка с длинным темными волосами, забранными в высокий, тугой конский хвост и решительностью во взгляде серьезных глаз. Удивительно, какой противоположностью она была всем тем штампованным куколкам, бессмысленно подражающим одна другой, коих бессчетно плодил Высокий Сектор Великой Империи. Даже на такой почти семейной встрече одета она была в форму по всей строгости правил: Хелена относилась к той малочисленной категории женщин, кому по роду занятия не только дозволялось, но и полагалось носить штаны - грубые, бесформенные рейдерские штаны, которые каким-то непостижимым образом лишь подчеркивали её женственность, как не сделали бы ни одна юбка и ни одно платье. И в чем же, интересно, заключается эта женственность, если ни одежда, ни оружие, ни грубая физическая сила не отнимают ее?.. - Здравствуйте, Алексис, - приветственно кивнула она. Забавно, когда они виделись последний раз, ему было лет шестнадцать, и она обращалась к нему на “ты”, глядя сверху вниз, несмотря на то, что он уже заканчивал тогда Академию, небеспричинно рассчитывая на получение кольца Мастера, а она уже не первый год оставалась лишь рядовым. - Добрый вечер, Хелена, - отозвался он. Несмотря на годы, отделявшие Хелену Эсмин от последнего общения с Брантами, - а, может быть, из-за них, разговор шел с куда большим трудом, чем Алексис представлял себе днем. Сам он предпочитал молчать и слушать, даже когда речь, не представляя ни малейшего интереса, шла о тех годах, когда её покойный отец работал вместе с его отцом. Глядя на девушку, сидящую перед ним, Мастер вдруг думал о том, как мало, оказывается, на самом деле видел в своей жизни: несмотря на удовольствие от своего дела и интерес в общении с разными людьми, даже будь они Средними… Как же невероятно мал и тесен тот мир, в котором он жил до весны уходящего года. А может быть, и живет до сих пор. - …в первом квартале всегда спокойно, - продолжала Хелена, словно говоря о простых, самих собой разумеющихся вещах, - возле стены наших всегда много, так что на общую дисциплину жаловаться не приходится. Даже во втором всё вполне тихо - а вот третий и четвертый всегда оставляли желать лучшего. Теперь и пятый, - добавила она, чуть покусывая пухлую губу, - люди стали агрессивны, куда менее сдержанны, чем в прочих кварталах... «О да, это точно» - усмешкой пронеслось в голове Алексиса. - После дела Ивлича-Тароша Средние напуганы чистками, - задумчиво продолжала меж тем она, - но... словно бы сомневаются. Слов не подобрать, просто в воздухе такое напряжение висит, что не продохнуть. Никогда прежде я такого не ощущала… Голос её потонул в потоке собственных мыслей Алексиса. Святая Империя, о чём говорят они, и о чём говорил так недавно он? Что он делает здесь, среди них? Кто эти люди, которые не знают и сотой доли того, что происходит в его жизни?.. Роберт и Эланор Брант. Он - Советник Третьего Круга при Всеедином Управителе. Она – кукла, необходимая ему для поддержания своего статуса. Алберс Брант, Комендант, сотрудник Законодательной Комиссии Высокого Сектора. Хелена Эсмин, рейдер-разведчик, видавшая в свои двадцать шесть лет всю Империю от края до края и даже то, что лежит за ней. Каждый день вершащие судьбы людей, которых даже не считают людьми. И он… Он, день за днем нарушающий Устав, он, потерявший голову из-за мальчишки четырнадцати лет, не желающего подчиняться ему, он, усомнившийся в Системе… Так что же, думая о том, о чем он думает теперь день за днем, жертвует ли он тем, о чем мечтал всю жизнь, или же сбрасывает тяжкое бремя, якорем тянувшее его все эти годы на дно? Платит ли он ценой жизни за безумную одержимость или лишь избавляется от лишнего груза, чтобы вынырнуть и глотнуть воздуха? В темноте ноябрьского вечера с высоты двадцать шестого этажа едва ли не вся Империя искрилась огнями. Алексис закурил, зябко одергивая темно-синий пуловер, и едва сдержался, чтоб не обернуться, заслышав позади себя шаги. Естественно, это была она - в его семье никто, кроме него, не курил. Что ж, значит, его маневр удался - не зря же он оказался сейчас именно на том балконе, где отец в свое время настоял не подключать камер. - Как Ваши дела, Алексис? - Мягко спросила она, доставая свою пачку сигарет. - Удивительно, сколько лет прошло с последней встречи, я ведь Вас помню совсем мальчишкой… Вы тогда не были таким молчуном. - ...так давайте вернемся на “ты”, как прежде? - Отозвался молодой человек. Хелена кивнула. - Значит, в Среднем неспокойно? - Ты не ответил на мой вопрос. - В голосе девушки слышались нотки укоризны. - Здесь тоже неспокойно, Хелена, - кажется, впервые за вечер он посмотрел в её каре-зеленые глаза так прямо и пытливо, словно с немым вопросом, которого сам он никак не мог бы озвучить, - моего напарника ликвидировали, ты, наверное, знаешь. Из-за покушения – один из тех парней был в моей группе. – Потом чуть смягчился. - Странно, да? И ты, и я работаем со Средними, но в итоге видим абсолютно противоположные их стороны... - Угу. И неизвестно еще, чья работа в итоге опаснее. - А Низкие? Ты давно была там последний раз? - Давно, - Алексису отчаянно хотелось, чтобы эта едва уловимая нотка удивления в её голосе оказалась не более чем игрой его воображения, - я сейчас всё больше на окраинах Среднего. Да что Низкие, там-то всегда всё одно… -... а снаружи? Хелена качнула головой, как показалось Мастеру, мрачно и неодобрительно, но в глазах её словно вспыхнул огонек живого интереса. - Любопытство, Алексис, никому еще не шло на пользу. - Тем не менее. - Да ничего. - Сухо бросила девушка, быстро выдыхая тонкую струйку дыма. - Ничего пригодного для жизни, как всегда. Они словно всё подчистую снесли. Куда ни поедешь и не полетишь, везде всё одно - ни воды, ни нормальной почвы, только пустыня, остовы городов и радиация. А чтоб снарядить экспедицию еще дальше… да это всю Империю надо пустить на синтез топлива, а нам и так-то впритык. И, чем больше я слушаю наших, кто там бывал, тем больше утверждаюсь в том, что мы последние, Алексис Брант, и других кроме нас уже не будет. Понятно, что у нас своих диких более чем достаточно, но дело ведь не в них, дело в ресурсах и биологическом совершенствовании... …а если свобода – не во власти – над собой или другими, как думалось всегда? Ведь никакая власть не даст ему того, что может дать один-единственный человек… Вмиг мертвое молчание внутри превратилось в неописуемую лёгкость. Ему ничто не принадлежит. Кем бы он ни был, кого бы ни строил из себя – пусть у него и есть право властвовать над другими, но на самом деле ничто во всем мире не принадлежит ему и никогда не будет. С властью или без, он и так свободен, абсолютно свободен внутри себя, и всегда таким был, кто бы, как ему казалось, ни распоряжался его жизнью. Всегда это был только он сам. Страх погас на темном кончике сигареты. Системы не было снаружи него, Система рухнула. Была только свобода.