Непокорëнные

Кажется, началось всё с того, что за семестр лучшие из ее оценок оказались не выше 7 баллов. Спасибо, хоть отец был на работе, а то он бы наверняка присоединился к маминому ворчанию. Рона, конечно, прекрасно понимала, что действительно не права, потому что обещала еще с прошлой сессии, что в следующий раз «пятерок» у нее не будет совсем… и с позапрошлой, кажется, тоже, но что поделать, если у нее явно напрочь отсутствует тот самый «ген грамотности», который почему-то в ее семье есть у всех остальных? А у нее, что, извлекли случайно, вместо какой-то болезни? Обидно, конечно, было не за оценки, а за то, что перед матушкой снова не сдержала обещания как маленький ребенок, и по-прежнему к ней не будет доверия как ко взрослой. Хотя, вот как с братьями сидеть, так взрослая, а как задержаться подольше «на работе», как она громко именовала «Зеленый Лист», так еще мала. И ответить матери на хмурое «мытьё посуды на тебе до конца недели» тоже на самом деле было нечего, потому что – заслуженно, хоть и обидно до жути. Аина, конечно, в коридоре шепнула ей на ухо своё любимое: «Забей», но уж это-то как раз у Роны получалось всегда хуже всего. Аине хорошо, ей уже шестнадцать, школа позади, а наступающий год начнется с замужества и переезда из этого дурдома в собственную с мужем квартиру… Дома ведь покоя действительно не было ни на минуту: Аина и Рона в одной комнате, девятилетний Эдди – в другой, а в третьей - родители с мелким, двухлетним Эрни, всё еще продолжающим иногда вопить по ночам. Без Аины, наверное, вообще удавиться можно будет, это ведь единственный человек, кто за нее, Рону, всегда горой стоит, кто бы в чем ни был виноват. А вечер, кажется, и правда не задался, потому что потом вдруг выяснилось, что Эдди успел залезть в компьютер девчонок и наворотить там каких-то чудес так, что стало вообще не понятно, как и зачем с таким компьютером жить дальше, если он вместо включения запрашивает невесть что и ничего не может прогрузить. На суровый допрос сестер мальчишка только пожал плечами и помчался жаловаться маме, что те себя не по Уставу ведут. Будешь тут по Уставу, как же… Ну а последней каплей на фоне происходящего стало внезапное открытие, что Рона на каком-то из экзаменов ненароком умудрилась порвать взятые «напрокат» лучшие колготки Аины, в которых та собиралась через полчаса ехать знакомиться с родителями будущего мужа, и оказалось, что всё-таки не всегда она стоит за сестру горой. Вдоволь наслушавшись стонов на тему «Ну и как мне в этом ехать? Эти тоненькие, а те старые как наша прабабушка…», Рона натянула кофту потеплей и, подхватив рюкзак, направилась в сторону прихожей. - Аин, уходишь? – Мамин голос, звучавший с кухни, заглушал шум воды. «Бжжжж» - прошуршала по полу маленькая зеленая машинка, следом за которой с топотом промчался, размахивая руками, Эрни, поскользнулся на линолеуме, и звучно шлепнулся на пол, удивленно хлопая глазами. – Эй, ты куда вдруг собралась? – Вытирая руки полотенцем, матушка выглянула в прихожую, не без удивления обнаруживая в ней среднюю дочь вместо старшей. - Нам в магазине надо что-нибудь купить? – Вопросом на вопрос отозвалась Рона, глядя куда-то в сторону. - Да, молоко. Только возьми то, которое полтора процента, а не соевое, хорошо? У Эрни, похоже, из-за сои та сыпь… – Женщина печально качнула головой и протянула Роне помятую купюру в пятьдесят крон. - Так куда… - Просто прогуляюсь, - бросила Рона, выходя из квартиры, - вы меня не ждите с ужином, если папа раньше придет. - Не говорить же, что у нее сил уже нет никаких быть послушной и хорошей девочкой, которая всегда ко всем бросается на помощь по первой просьбе. Предпоследний день года, жидкая слякоть под ногами. Если бы только новый год действительно принес что-то новое, лучшее, принес изменения и надежду… Почему-то от этих мыслей отчаянно хотелось плакать. Вот и чего она разнылась? Все ведь хорошо на самом деле, на носу несколько выходных дней (не стоит, правда, вспоминать, что выходные означают то, что дома будут разом вообще все, и никуда толком будет не спрятаться, потому что у нее самой тоже дел нет никаких), в новом семестре можно будет все исправить, сестра съедет – авось, оставят её одну в комнате… В конце концов, ей самой в наступающем году исполнится пятнадцать, авось тоже съедет… А если к Каю? Только утешения все равно действовали как-то слабо, а настроение никак не поднималось. Тёмные улицы сияли огнями автомобильных фар, уличных фонарей и магазинных вывесок. При желании дойти от дома девочки на самой окраине одиннадцатого квартала до Парка Славы вполне реально было и пешком, но холод декабря, пусть и не особенно ощутимый в этом году, заставил Рону догнать уже отходивший с остановки троллейбус. И зачем только она туда едет?.. Еще не подключенный к уличному освещению, тёмный и безлюдный Парк выглядел мрачно и почти даже пугающе. Рона поёжилась – скорее от этой гнетущей атмосферы, чем от ветра, и направилась в сторону ставшего уже почти родным павильона «Зеленого Листа». Странно, но в нем, кажется, горел свет – не в самом павильоне, в подсобке, где окошко совсем маленькое. Не могла же Эми забыть отключить электричество? Ощущая лёгкую тревогу где-то под ребрами, девочка, затаив дыхание, тихо ступила внутрь павильона, надеясь, что тонкий слой строительного мусора, равномерно покрывающий весь пол, не выдаст ее ненужными звуками. Нет, Эми, конечно, могла задержаться, для нее ведь «Зеленый Лист» - любимое детище, наравне с настоящими детьми… Мысли Роны были, однако, неожиданно прерваны чем-то, что заставило ее замереть и даже, кажется, задержать на мгновение дыхание – прерваны странным звуком, едва слышно донесшимся из-за закрытой двери подсобки. Девочка невольно замерла, сомневаясь, не ослышалась ли, ведь звук, который заставил ее остановиться, походил в равной мере на смех и на всхлип. Нет, смехом, конечно, этот звук назвать было сложно, скорее какой-то почти безмолвный шелест, но никаких сомнений насчет того, что этот звук означал, оставаться решительно не могло. Там, за закрытой дверью подсобки, прямо сейчас кто-то не то смеялся, не то плакал. Рона замерла, напуганная собственной внезапной досадой на то, что кто-то опередил её, заняв укромное место, и, опешив от такого хода собственных мыслей, похолодела изнутри, как вдруг оцепенение ее было нарушено зазвучавшими внезапно голосами: «… Дело ведь не в том, как я к ним отношусь, да? Они не перестанут от этого быть ни Высокими, ни людьми, даже если для меня невозможно ставить знак «равно» между двумя этими понятиями…» Мигом забыв обо всех своих мелких невзгодах, Рона замерла возле двери, боясь дышать, и провела так еще очень много времени. По-хорошему, конечно, ей бы немедля войти, а то и позвать сюда кого посерьезнее – патрульных-то по выходным на улицах всегда в достатке, но что-то сдерживало девочку, как бы страшно ей ни было стоять здесь и подслушивать невольно этот разговор. Невольно ли? Видеть говорящих, чтобы узнать их, Роне не было никакой необходимости – голоса и без того были слишком знакомы ей, но слова, которые они говорили… От них какой-то отвратительный, парализующий страх проникал в тело девчонки всё глубже, лишая последней возможности убежать, пока не стало уже и так слишком поздно. «…я тоже не хотела в тебя влюбляться!..» Провалиться Империи, зачем? Зачем она здесь сейчас, зачем слышит всё это? Ия, Лада… Как, на одном дыхании, обо всём этом? О перевороте, о любви, о свободе… «Мне семнадцать лет, и я хочу жить…» Слова всё лились и лились, произнесенные слишком громко, что бы сложно было попытаться убедить себя, что что-то было понято ею неправильно, а Рона стояла, не в силах двинуться с места, и горячие слёзы почему-то безудержно катились по её щекам. И на фоне услышанных слов собственные слёзы уже не пугали. Святая Империя, что эти девчонки затеяли, во что впутались, как посмели?.. Высокие, Средние, люди… Их разговоры заставляли волосы Роны снова и снова шевелиться на её голове, но хуже всего было не это. Хуже всего было какое-то очень просто и быстро пришедшее осознание того, что у нее самой, Роны Валтари, всё услышанное не вызвало праведного негодования, да и страх, узлом стянувший её внутренности, имел отношение не к тому, к чему ему следовало бы относиться, не ко внезапной встрече с неблагонадежными, но к судьбам двух этих девушек, вставших на страшный путь сопротивления и задумавших, очевидно, что-то куда большее, чем «пустые» разговоры в павильоне «Зеленого Листа». А вот по-настоящему страшно было от другого – от вопроса, что же станется дальше с ними всеми – Ладой и Ией, Каем, Эми, - когда всё это, происходящее здесь и, кажется, только начинающееся, всплывет наружу – оно ведь непременно рано или поздно всплывет…