Непокорëнные

Though we never thought that we could lose There's no regret If I had to do the same again I would, my friend, Fernando* [*Англ. «И хотя мы никогда не думали, что можем проиграть, Сожалений нет И если бы мне пришлось снова сделать то же самое, Я бы сделала, друг мой Фарнандо» Из песни группы ABBA – “Fernando”]

Ждать пришлось достаточно долго, но самым дурным и неприятным было, как ни удивительно в этой ситуации, то, что, даже стоя так близко к Ладе, девушка совершенно не могла ни снова сжать её ладонь, ни поговорить с ней - какое там! – лишний раз на нее взглянуть. Хотя, почему не могла? Ия повернулась к ней и посмотрела в любимые глаза мягко-карего цвета, и увидела в них, наверное, то же, что и Лада могла увидеть в её: спокойную решительность, свет и безграничную любовь, переполняющую девушку изнутри. Ни тени того страха, который наверняка, как и саму Ию, снова и снова парализовывал её изнутри. Словно что-то внутри нее – всё плохое, злое, едкое, трусливое и сомневающееся – выключилось щелчком какого-то невидимого рубильника, оставив лишь свет, тепло и любовь. Ничто не имеет значения – ничто, кроме этого, кроме тех лучей, что рвутся из переполненной груди в желании объять весь мир, зажечься искрой в каждом сердце… В голове было удивительно пусто и спокойно, словно сейчас всё это происходило не с ней, а с кем-то другим, не настоящим, туманной фигурой, которая не может вот так просто кануть в небытие, проиграв это странное сражение, эту безмолвную войну, которую они с Ладой затеяли, оказывается, всерьез и по-настоящему, и которая не была детской игрой, как порой казалось девушке. Мысли о том, кто, куда и, главное, зачем мог забрать их с Ладой провокационный плакат маячили где-то на задворках сознания, едва ли представляясь сейчас такими уж важными. Так, значит, тогда, под новый год, ей действительно не показалось, что кто-то кроме них двоих был в тёмном павильоне… Ия думала о том, что она может предпринять сейчас, что может изменить – бежать? Сопротивляться? Молчать? – и приходила в итоге лишь к спокойному принятию происходящего. Страха не было, только минуты текли мучительно долго и медленно, пока телефон одного из мужчин не зазвонил, и они не направились в сторону выхода, отослав рядового Курсваги с сестрой в административный корпус, к остальным. На пути до ворот Парка Славы странной делегации повстречался из всех знакомых девушкам ребят только Кай – замерший на миг, словно запоздало понимая, что могло произойти, и тотчас со всех ног бросившийся куда-то в глубь аллей. Что ж, если знает Кай, то знают, можно считать, все. Возле самой ограды Парка стоял припаркованный фургон серо-желтого цвета, такой же пыльный и грязный, как и сухой, почти уже весенний асфальт под их ногами, возле открытых дверей кузова двоих девушек и их конвоиров ожидал среднего роста мужчина в подобного же цвета форме. - Ты?.. – Только и смогла выдавить из себя Ия, которая едва ли могла сама понять, что именно потрясло ее сильнее: то, что это был её отец, Грегор Мессель, или что он, как и прочие, был одет в рейдерскую форму, какой до этого она на нём никогда не видела. – Почему ты?.. - Помолчи, пожалуйста, - тихо произнес он, подхватив под локоть и подсаживая в высокий фургон обеих девушек по очереди. На какое-то мгновение взгляд Ии встретился со взглядом Лады, отряхивающей подол своего чёрного платья прежде чем опуститься на скамью, привинченную ко внутренней стене фургона, и вместо былого спокойствия девушка увидела в нем теперь мрачную, почти злую решительность, уверенность и удивительное достоинство, с которым та расправила юбку и выпрямила спину, сев в фургон. Словно её едут короновать, а не ликвидировать. Ия почувствовала, что едва сдерживает улыбку, глядя на свою спутницу, и поняла, что на самом деле не имеет ни малейшей крупицы надежды на спасение. - Что происходит, пап? – Негромко произнесла она, когда двери кузова затворились, тяжело стукнув друг о друга, и клацнул засов снаружи. Девушки сидели на неудобной металлической скамье, узкой и решётчатой, холодно врезающейся в кожу даже через юбку и колготки, и двое мужчин сидели напротив них – Грегор Мессель и Альберт Лоу, до ужаса похожие друг на друга в своей одинаковой форме. - Ты смотрела то, что не имела права смотреть, – коротко бросил первый. Потом пояснил так же сухо, - мой компьютер. По крайней мере, с этого всё началось. Ты же помнишь, что как-то просила проверить почту, а мне нужно было уйти? Святая Империя сохрани, нет даже смысла отпираться. «И это всё? - больше всего хотелось сказать ей, - несчастный компьютер полгода назад – это единственное, из-за чего вы развели тут такую шумиху, не зная о плакате?» - …а потом всплыло много другого, - добавил Грегор куда более мрачно, - всплыло, когда я подал апелляцию, и они начали всё проверять. Твои сомнительные вопросы на уроках, твой страх, из-за которого ты пешком таскаешься на девятнадцатый этаж, общение с этой… девчонкой… - мужчина качнул головой в сторону не отрывавшей от него глаз Лады, по-прежнему не проронившей ни слова, - у меня нет слов, сколько всего всплыло. Я-то уже как наивный школьник поверил, что сейчас всё, наконец, образумится… А потом пошли камеры в Парке. И ваши… поцелуи. Смех. – Ия ощутила, как резко горячеют её уши от этих слов. Проклятье, как они могли?.. Девушка вдруг почувствовала себя словно облитой грязью и ужасно, невыносимо уставшей. Так вот, значит, что они нашли. – Ваше счастье, что звук на тех камерах еще не отлажен – представить дурно, что там можно было бы услышать. - Теперь твою апелляцию отклонят, да? - А ты как думаешь? – Холодно отозвался отец, потом чуть смягчился, и голос его зазвучал не более чем устало. – Ах, Ия, ты вообще понимаешь хоть чуть-чуть, во что ты ввязалась? - Конечно, понимаю. В том-то и загвоздка, что я слишком много понимаю, пап. – Девушка говорила спокойно, но решительно, без излишней горячности, однако достаточно эмоционально, чтобы напроситься на замечание. – С нами или без нас, но Империи не выстоять, потому что однажды люди поймут, что их дурачат. Что невозможно взять и выключить то человеческое, что Система зовёт диким. А главное – что такая жизнь не стоит и выеденного яйца. Мы такие, какие мы есть, мы люди, а не просто куски мяса – к сожалению для Империи. И когда люди это поймут, вам лучше бы быть на нашей стороне. - Довольно об этом, - холодно посмотрел на нее Грегор Мессель, - ваша эмоциональная нестабильность и без антиимперской агитации является достаточным основанием для обвинений. - Мы стабильны, папа. – Мягко, уже без былой режущей холодности отозвалась девушка. – Наша стабильность – чувствовать, ваша – делать вид, что не чувствуете. Мы с вами одинаковые внутри, только по-разному себя ведём. И не потому что вы можете сдерживать себя, а мы – нет. Потому что мы хотим счастья, а вы – покоя. Знаешь, пап, беда ведь не в том, что тысячи людей взяли за аксиому, что им всё равно, - беда в том, что им не оставляют выбора, не показывают другой путь, не позволяют выйти из замкнутого круга – наоборот, только глубже и глубже заталкивают назад… - Но почему, Ия? – Совсем тихо произнёс Грегор, непонимающе качая головой. – У тебя прекрасное образование, хороший уровень жизни, интересная работа… Почему ты оказалась на этом пути? Таком глупом и безумном… Из-за неё? – Глаза мужчины скользнули взглядом в сторону Лады. - Потому что я дикая, папа. – Горячо прошептала Ия, с вызовом глядя в глаза отца, такие же тёмные, как и у нее самой. – И всё, что я делаю, думаю и говорю, - это мой собственный, осознанный выбор, и я готова им гордиться. - Мы готовы. – Поправил её тихий, но твёрдый голос, и холодные пальцы Лады сжали ладонь Ии. - Мы готовы, - эхом повторила за ней Ия, - потому что нам не всё равно. Грегор Мессель набрал полную грудь воздуха и медленно-медленно выдохнул. Потом извлёк из нагрудного кармана пачку сигарет и, щелкнув зажигалкой, закурил. Не спросив позволения, Лада последовала его примеру, улыбнувшись самым уголком губ, когда Ия удивленно взглянула на нее, но мужчина не дал девушкам продолжить этого безмолвного разговора. - Не помню, Ия, может быть, я упоминал уже… - Медленно и словно бы всё ещё неуверенно произнёс он. – Макс Герц – сын Адриана Герца, моего бывшего сослуживца, мы всё еще поддерживаем общение... Нас – и вас – было пятеро в эксперименте. Макс – тоже сын Низкой. Я думал… когда это всё еще не всплыло, что, если вы с Максом поженились бы, это могло бы стать продолжением эксперимента – и последним аргументом для меня самого. Но она все-таки оказалась права... - Грегор Мессель качнул головой и поднял на дочь глаза, полные такой безнадежной и темной горечи, что Ие стало почти страшно, и сердце, и без того глухое, пропустило удар. - Кто? - Выдохнула она, заранее зная, какой ответ получит. - Скажи, мне же теперь нечего терять. Да и тебе. - Твоя мать, конечно. - Грегор выдохнул облако дыма, разглядывая неровный пол у себя под ногами. - Когда сказала, что ты будешь похожа на нее, а не на меня. Накануне ликвидации. - Как ее звали? - Воздух сипло прошелестел по пересохшему горлу. - Я не помню. Для нас она была Номером Два. Слабая улыбка, теплым цветком распустившаяся внутри девушки, не смогла заглушить хлынувших из глаз слез, которых теперь уже не было смысла скрывать. «Спасибо, мама. За то, что дала мне сердце». *** Пан всю следующую неделю выглядел измученным – не уставшим, не грустным, не ушедшим в себя, но измученным и опустошённым, а в пятницу, сразу после их визита в «Бункер», судя по всему, еще и совершенно не спавшим. Напрасно всё-таки Марк не сказал Пану того, что сказал ему самому, Алексису Бранту. Такими темпами Пан себя, глядишь, скоро совсем сгрызёт. А вообще, думая о Пане в связи с последними событиями, молодой человек почему-то всё чаще вспоминал слова своего бывшего напарника, ударившие словно гром среди ясного неба тем жарким июньским днём: «…либо ты остаешься в игре, либо ломаешь две жизни», - и тем глубже Алексис задавался вопросом, что же на самом деле значит это самое «сломать», так ли много он испортил – если принимать это слово его синонимом – в своей жизни, открыв для себя чувства, музыку, искренность, доверие?.. За Пана, конечно, думать было сложнее, да вообще-то и не очень хотелось, слишком уж мало, несмотря ни на что, он на самом деле знал о той жизни, на которую так часто пенял ему мальчишка. И всё же вечер в «Бункере» словно давал Высокому понять, что не так уж много нового открыл он на самом деле Среднему, как тот – ему самому. Но сейчас Пан выглядел опустошённым и нервным, закрытым от всего мира на добрый десяток тяжёлых замков, даже когда подошел на одном из перерывов, бросив натянутое «Надо поговорить». Разумеется, надо… Мало что Алексис ненавидел так люто, как собственное бессилие. Встретиться, правда, удалось лишь к концу следующей недели, в четверг, когда занятий и у того, и у другого было не так много, как в прочие дни, и, хотя свободного времени всё равно ни на что отчаянно не хватало, почти час на эту встречу Алексису выкроить всё же удалось. В парк не поехали, просто прошли бок о бок несколько улиц, стараясь не привлекать ничьего внимания тихим разговором. - Что-то случилось? – С тревогой взглянул на мальчишку Высокий, едва только тот подошёл. - Колин что-то знает. Или делает вид, что знает. Как человек человеку, не как кадет мастеру. – Прибавил Пан, пытливо и как-то почти вопросительно взглянув на Алексиса. - Конечно. - Кивнул тот. - Что именно? - Еще более тревожно спросил Высокий. Вот уж, откуда не ждали. - Поди разбери его. – Всё так же безразлично пожал плечами Пан. - Выспрашивает, что я думаю о происходящем. И говорит, что он " на моей стороне". Мило, конечно, но не с моей теперешней паранойей. Я ему на самом деле доверяю, но хотелось бы понимать, что происходит в его башке. Да и не настолько доверяю… - Добавил мальчишка чуть мрачно. - Спасибо, что сказал. Хотя с такими новостями лучше бы не тянуть. Попробуем разобраться, ко мне он тоже вроде неплохо относится… Ты сам вообще как? – Снова взглянул на него Алексис, не в силах скрыть тревоги. - Всё в порядке? - Ну да.. - пожал плечами мальчишка. - Я имел в виду тот вечер. Ты же всю неделю витаешь где-то далеко отсюда такой грустный, что смотреть больно. - Да нормально. - Как-то совсем безжизненно повторил Пан, глядя себе под ноги. Ну зачем он спрашивает? - Я знал, что так и будет, если он узнает. Просто не был готов. - Не вешай нос. - Чуть улыбнулся Алексис одними своими невозможно синими глазами. - Знаешь, Пан, у тебя замечательный друг. Будет грустно его потерять. Но не в этот раз, я уверен. Всё он понимает. И примет, дай только время. - Да, я знаю… - потупился мальчишка, ероша волосы на затылке. «Будет», не «было бы». - Марк, он… да что там, огонь и воду вместе прошли. А вы с Даниелом? – Вдруг поднял он глаза на Алексиса, спокойно произнося запретное имя и, кажется, весьма удачно уводя тему разговора в другое русло. - Вы были друзьями? Ты о нем, конечно, редко говоришь, но, когда говоришь… то словно были, я же вижу, но не мог же он… Алексис коротко выдохнул и качнул головой. - Хороший вопрос. А что значит «быть друзьями»? Лично я не смогу ответить, даже откинув по мере возможности Имперское воспитание. А мы с тобой, Пан? Мы с тобой - друзья? Отчасти - конечно. А от другой части? - Не ожидая от своего спутника ответа, Алексис качнул головой, словно пытаясь прогнать из нее мысли, которые ему самому почему-то ужасно не нравились. - Всё так относительно, Пан... Хотя, знаешь, удивительно, насколько невозможно понять некоторые вещи, пока не почувствуешь их на себе. – Еще более задумчиво произнес он. - Узнай я лишь год назад, что что-то подобное мне сейчас творит Даниел, я бы ему шею свернул. Не задумываясь даже. А теперь вот оказывается... - он снова качнул головой и продолжил, словно рассуждая вслух сам с собой. - А он, значит, подумал, и хорошо подумал. - Он знал? - Что-то сродни потрясению мелькнуло в глазах Пана, почти совсем серых в этом освещении. - Да, он знал. Все понял раньше меня самого, в первые же дни... И, как ни удивительно, сам своими словами подтолкнул меня к действию. - Тогда почему... Я думал, Даниел не тот, кто станет молчать... - Да, но он был честным парнем, и у него не было доказательств. Он бы и без доказательств смог меня слить - но не стал, потому что... А дикие его знают, почему. Может, мы все-таки правда были друзьями? Только дело, - Алексис понизил голос до шёпота, - Ивлича-Тароша его погубило. А нас с тобой тем самым спасло. - "...Тароша"? – Так же тихо повторил за ним Пан. - Да, так оно числится в Высоком. - Кто такой… - Давай, я потом расскажу, а? Где-нибудь подальше отсюда. - Как скажешь… - растерянно отозвался мальчишка. - И Марк, кстати, такой же. – Задумчиво продолжил Алексис спустя несколько молчаливых секунд. – Тоже явно хотел мне шею свернуть – не задумываясь. А потом передумал… Полагаю, у него еще будет время всё обмозговать ещё раз. - Марк как будто вообще вне Системы живет – я не понимаю, как, - пожал плечами Пан, - но его это всё словно бы не касается. Пластичный он что ли… Или просто спокойный, - чуть грустно усмехнулся он, - в этом я ему всегда завидовал на самом деле. Хотя тогда он был вне себя. - Поежился мальчишка. – Есть у него такой особый огонь в глазах, который ничего хорошего никогда не сулит... - Понимаю, о чем ты, - кивнул ему в ответ молодой человек, - но всё-таки просто поверь мне, хуже относиться к тебе он после того вечера не стал. Мне сейчас надо в Академию, но сперва заехать домой, так что предлагаю нам на этом разделиться. За Колина – спасибо, я подумаю, как бы его вывести на разговор в ближайшие дни. - Спасибо. - Отозвался мальчишка мягко и, кажется, по-прежнему грустно. Его длинный силуэт в угольно-чёрной кадетской форме быстро скрылся в подземном переходе. До дома было не особенно далеко – быстрым шагом минут двадцать, и совсем скоро, захватив необходимые бумаги и переодевшись в привычную рабочую форму, Алексис уже снова выходил на улицу из своего дома – а вернее, выезжал из подземного гаража. В опускающихся на Высокий Сектор февральских сумерках территория Академии была вечером почти пустой, да и не мудрено, когда имеешь представление о том, каким объемом домашних заданий нагружают кадетов по каждому предмету, так что на пути к третьему корпусу Алексису встретились лишь два человека. Однако возле четвертого жилого корпуса внимание молодого человека привлекла небольшая группа людей, в числе которых, помимо двоих мужчин из ВПЖ, он тотчас узнал своего первокурсника Ники Даниша. - ...вообще что себе позволяете? - Свистящий шепот мальчишки резко осекся, стоило только Мастеру подойти, хотя глаза его и продолжали недобро пылать. - Все в порядке? - Обратился Алексис к первокурснику, затем перевел взгляд на комендантов. - Что-то не так? - Все в порядке, - отозвался Ники вызывающе сухо и напряженно, и в этих словах Мастеру четко услышалось "Не лезьте не в свое дело". - Просто проверка документов, - кивнул комендант, - в комнате кадета проводилась ВПЖ, теперь нам нужен его паспорт, поскольку сам он не присутствовал. - Понял Вас. С Вашего позволения я задержусь, не обращайте на меня внимания. - Разумеется, - кивнул комендант. Алексис отошел на пару шагов и встал в стороне, не сводя со странной троицы глаз. Губы Ники нервно дрогнули. Да что с ним такое? Перерыв, кажется, полсумки, мальчишка, наконец, выудил из нее пластиковую карточку; считывающее устройство в руках коменданта пискнуло, экран загорелся данными, которые мужчина в молчании прочел, кивнув головой, и вернул Ники документы, причем от взгляда Алексиса на ускользнул тот факт, что карточек в его руках было вместо двух или трех как-то непривычно много. - Благодарю, Вы свободны, - обратился комендант к кадету, затем кивнул молодому человеку, - всё в порядке, вопросов больше нет. – Воспользовавшись краткой паузой, Ники поспешил в сторону проходной общежития и скрылся в дверях прежде, чем Алексис успел его окликнуть. - Храни Империя грядущую встречу. – Отозвался Алексис, заметно ускоряя шаг на пути к третьему корпусу, однако, отдав в бухгалтерию папку с необходимыми документами, молодой человек направился не к своему автомобилю, ожидающему его возле ворот Академии, но зашёл в учебном корпусе в свой кабинет, совсем уже сумеречно-тёмный, и, запустив работу компьютера, вывел на экран запись камеры № 96 квадрата М. Звук на записи оказался настолько неважный, что слов было почти не разобрать - особенно того, что говорил Ники, быстро и очень тихо. Вот мальчишка здоровается, передает документы… Но коменданта в них что-то не устраивает – и Ники дает ему другую карточку. "Приблизить", "Очистка изображения"... Надпись на ней не видно, слишком неудачный угол обзора. Проклятье. «…бе позволяете…» - доносится до молодого человека обрывок разговора с записи, когда в кадре появляется он сам. Очередная карточка, переданная коменданту, вновь привлекла внимание Мастера. "Приблизить". Еще раз, больше. "Очистка изображения"... "Николаш Даниш" - гласила белая с красным уголком карточка в руках мальчишки. Второй паспорт, который потребовал у него комендант, который он так нервничал показывать при Алексисе, стоило тому подойти. Ну конечно. Его поведение, его успеваемость, манера речи, внешность, его внезапно появляющаяся нервозность… «Он как будто пытается выставить себя хуже, чем он есть на самом деле»… Провалиться Империи, ну конечно. Ники Даниш - внедренный Высокий. Проклятье, в этой группе есть вообще хоть кто-нибудь нормальный?