***
Как и было обговорено, Кизюм внимательно стал следить за Мерджаном, за всеми его действиями, отлучками и письмами. Это оказался ужасно скучный, формальный и нудный человек, не имеющий вообще никаких личных секретов. Еще было совершенно не понятно, как этот человек высыпался. Кизюм засыпал, когда Мерджан сидел за низеньким столом и сверял цифры в свитке и двух книгах, записывая их в третью. Кто-то стучал в дверь, и Мерджан бежал решать возникший вопрос. Приходил, хлопая дверью, когда было темно. Кизюм вздрагивал, просыпался и так раза по два-три за ночь. Высыпаться бедному Кизюму в такой обстановке не удавалось, он всю неделю ходил вялый и сонный. Мерджан-ага писал длинные письма-отчеты Султану Сулейману. В них он скупо и соблюдая церемониал отчитывался о событиях во дворце, жаловался на воровство провизии и недостаточность пришедших средств из провинций. От повелителя ответа не было. Улучив момент и порывшись на столе Мерджана, Кизюм нашел однажды набросок письма к сестре Султана Сулеймана — Шах Хубан. Оно было неимоверно скучное, полное официоза и формальностей. С тем лишь отличием, что он позволял себе справиться о здоровье госпожи. В целом же письмо было о том же, что и Султану — о налогах и привезенной снеди. Да еще о нежелании Михримах Султан работать с Вакфами Хюррем султан, что привело к тому, что около дворца стали ошиваться голодные люди и воровать с обозов провиант. День ото дня растет количество жалобщиков, вдов и сирот, часто собирающихся в текке около дворца. И опять все то же: непонятные цифры и отчеты. Раз в две недели приходил в комнату под вечер посыльный из Коньи с письмом. Это было по четвергам, Мерджан начинал ходить по комнате из угла в угол, заламывая руки, что обычно ему было не свойственно. Кизюм уже обрадовался, что напал на след преступной шпионской связи. Дождавшись, когда все же Мерджан-ага уснет, он смог вытащить письмо из черного длинного халата и прочесть. Оказалось — это был ответ от госпожи Шах Хубан султан. «Мерджан-ага, поступай разумно и добросовестно. Сократи жалованье в Ташлыке, траты на закупки продуктов на рынке. Жалованье янычарам выплати в полном размере. Да поможет тебе Аллах не допустить бунта. Я со своей стороны обещаю прислать средств для выплаты жалованья кормилице султана и хазнедару гарема. Остальные подождут.» «Жалованье, похоже, в этом месяце не светит» — с грустью подумал Кизюм. «Надо поскорее раскрыть этого Мерджана, но никаких писем или тайных записей персидскому шаху не было». Кизюм позволил себе даже порыться в сундуке с одеждой Старшего слуги повелителя, но и там ничего примечательного не нашлось. Все как у всех: черный и длинный кафтан, подбитый верблюжьей шерстью, шелковый черный полукафтан с золотыми полосами — праздничное; шаровары, полотняные длинные рубашки, пара сменного чистого белья. Все аккуратно сложено, да так, что Кизюм еще час промучился, складывая все как было. Придя в кухню, чтобы рассказать о результатах и урвать кусок повкуснее, Кизюм застал обрывок разговора, в котором Шекер-ага жаловался на Мерджана, что денег дал совсем мало. На рынок ходить запретил, и теперь куропаток и рыбу на кухне вовсе ждать не стоит. — А специи, как без специй? Что каша без масла! — ругался Шекер-ага. — Да чтоб ему провалиться, проклятому скупердяю! Наверняка себе в карман гребёт! — поддержал друга Сюмбюль. Заметив Кизюма, громко оповестил: — Кизюм-ага! Кто увидел тебя — попал в рай! Принес какие вести, расскажи? — Да нечем мне вас порадовать, аги. Не нашел я шпионских писем вовсе, — грустно ответил Кизюм. Сюмбюль был недоволен — столько труда затрачено и полное отсутствие результата. — Я тебя в отдельные покои подселил. Не каждому такая благодать выпадает. Ищи лучше! — ругался он. — Наверняка золота себе припрятал, вот и не доплатил жалованья всем. — Да нет, не заметил я такого. Денег из провинций меньше пришло. — Врут. Он с ними в сговоре, я уверен. Что-то должно быть! — негодовал Сюмбюль. — Странным мне показались лишь письма Шах султан, — и Кизюм рассказал, что удалось прочесть, чтоб хоть чем-то порадовать Сюмбюля. — Так Шах султан этот змий пишет! Неугодна ему наша Солнцеликая госпожа. Ну ничего, найду я на него управу! — Почему он ей пишет? — спросил Кизюм. — Он ей раньше служил, — Сюмбюль понизил голос. — Она плела интриги против Солнцеликой и нашей благословенной Хюррем султан. Говорят, что и Айше Хюмашах пыталась похитить. Но Аллах — Он все видит. Михримах султан мудрейшая, хорошо ее проучила и в столицу являться запретила. — А почему он с ней не уехал? — На то воля повелителя его здесь оставить. Это решение никто не может оспорить. Ищи внимательнее, следи за ним. Что-то выплывет наружу, я уверен. На том и расстались. Кизюм задумался, вышел из дворцовой кухни и коридорами отправился в совет Дивана передать очередное письмо, но засмотрелся на распустившего хвост павлина. Надо отметить, что придираться к Кизюму из-за совместного проживания Мерджан ага меньше не стал — наоборот, он сам тоже оказался как на ладони. Все его отлучки и стремление отдохнуть и увильнуть от работы стали особенно хорошо заметны. А как, скажите на милость, можно и работать, и следить за Мерджаном-агой? Тут обязательно или одно, или другое страдало. Вот и сейчас окликнул его знакомый голос. Кизюм вздрогнул и обернулся. Ну конечно, опять он попался Мерджану. Вот ведь точно, злой дэв с ногами! — Ты опять бездельничаешь? А Хюсрев-паша уже два часа письмо ждет! Я уж думал, тебя неверные украли, а ты вот где! — Да, я просто на минутку… — На минутку присел, а час улетел! — Мерджан схватил Кизюма за ворот халата и тряхнул. — Не ценишь ты своего счастья! Вот направлю тебя отхожие места на месяц чистить — посмотрю, как запоешь! Навстречу в этот момент из-за поворота вышла строгая и важная Фахрие хатун, калфа самой Хюррем султан, смотрела только вперёд, даже не поклонилась. Кизюм ее тоже не рассматривал, ибо не положено евнухам на женщин засматриваться. Она почти прошла мимо, не поднимая головы и, поравнявшись с Мерджаном, вдруг тихо сказала: — Сегодня вечером. Тот едва заметно кивнул. Кизюм просиял от радости: «Вот оно! Он либо точно шпион, или у Мерджана есть все же любовный интерес. Забавно, что у такого зануды может быть любовная связь. А почему нет с другой стороны, тоже ведь человек. Плохо, конечно, раскрывать такие вещи, но когда более не за что зацепиться…» В этот вечер Кизюм не лег спать, и, как только Мерджан вышел из покоев, отправился за ним. Он шел по плохо освещенным виляющим коридорам, не приближаясь слишком близко. Тут услышал стоны и охи, звуки борьбы и вскрики. Он ускорился и заглянул за угол. Мерджан-ага дрался с двумя мужчинами в коридоре. Одеты они были в черное и действовали быстро. Мерджан хорошо отбивался, один валялся на полу, схватившись за живот, второго он развернул к стене и кинжалом перерезал нападавшему горло. Вскоре на полу валялись двое скрюченных. Он позвал стражу, и Кизюм, пока его на заметили, поспешил ретироваться. Сюмбюлю Кизюм о нападении рассказал, только о Фахрие умолчал. Казалось, что Сюмбюль не сильно-то и удивился. — И что же он, от двоих отбился? Больно прыткий наш ифрит. И откуда у него только кинжал оказался! Реакция всегда веселого и добродушного Сюмбюля напугала Кизюма. По коридорам дворца бродят чужаки, а его волнует лишь наличие кинжала у Мерджана! А если бы на его месте оказался сам Кизюм? Вряд ли бы ему удалось так красиво раскидать врагов. Топкапы же не трущобы. Почему же здесь так опасно? Но мысли его, полные тревог, прервал Сюмбюль. — Раз не удалось ничего найти, может, тогда стоит чего-нибудь положить? А, Кизюмчик дорогой? — Нет, ну как же? Это же подлость будет. Нехорошо. — Да что нехорошо?! Он хитрый шакал, никак к нему не подкопаешься. Но меня не проведешь! Я-то знаю, кто он на самом деле. Прихвостень Шах Хубан. — Так Шах Хубан султан сестра повелителя, — возразил удивленный Кизюм, — разве она может желать зла своим же родственникам? — Ай, ты такой наивный! Ничего ты не понимаешь. Кизюм и правда не понимал, зачем все это. Его отказ помогать дальше привел к заметному охлаждению в отношениях с Сюмбюлем. Тот перестал с ним шутить и даже перестал обращать на него внимание. Да и Шекер-ага как-то осерчал и стал шпынять Кизюма, как мешающего работать. И все-таки он утащил кусок пирога с подноса и, спрятав его за пазуху, довольный и важный, нес в посольство свитки. По дороге засмотрелся в окно и задумался о своем. Грустно стало от такого отношения бывших друзей. Как же так оно все обернулось? Получается, надежд не оправдал — прощай дружба? Странно все. Так если нет на этого Мерджана ничего, что тут сделаешь? Вдруг ощутил Кизюм, что за ногу его кто-то покусывает. От неожиданности он взвизгнул и заскочил на стоящую у стены лавку. Свитки выпали из рук и посыпались на пол. — Эй, ты чего? Это же всего лишь крысы! Подошедший Хасан схватил отважно крысу за хвост и стукнул ее об стену. Она тут же обмякла. — Ну что, Кизюм, получается, ты мне должен уже два тайных свидания с калфой. Так?! — опять начал гнуть свое Хасан. Кизюм посмотрел в его глаза, сердце в груди колотилось, словно пойманная бабочка, и он решился: — Ты умеешь хранить тайны? — Конечно. Надежней, чем в казне у султана, сохраню. — Я девушка. — Ты?! Да шутишь надо мной?! Если так, шутка удалась! — Нет, это правда. Ты мне очень нравишься. Ты бы пошел со мной на свидание?***
С того дня Кизюм стало глубоко плевать на разоблачение Мерджана и обиды Сюмбюля — она была увлечена, влюблена. Сильный, широкоплечий Хасан — с ним судьба сводила в коридоре Кизюм не раз, и каждый раз он приходил отважно на выручку. Как все славно сложилось, что он ответил на ее чувства! Теперь вечерами она не следила за Старшим слугой, а бегала в сад возле янычарского корпуса на свидания. Много Кизюм Хасану не позволяла, только поцелуи, больше ни-ни. Хасан восхищался ее выразительными глазами, говорил , как сражен, покорен и захвачен ею в плен. Вот еще год-два, скопит жалованье, выйдет в отставку и выкупит Кизюм. И заживут они вместе счастливо. Все мысли Кизюм были только о Хасане: как порадовать, удивить милого друга. В гарем приходила торговка, продавала браслеты да обручи на голову витые, отрезы ткани, духи да масла. Кизюм тоже удалось урвать себе покупку: красивый украшенный мелким бисером лиф танцовщицы. И теперь в обед, в самый жаркий час, когда дворец погружался в сон, а Мерджан-ага опять где-то ходил, она решила примерить обновку. Достав из-под кровати недавно купленное небольшое зеркало, Кизюм обнажилась до пояса, приложила красивый расшитый лиф, представила, как в этом ее увидит Хасан. Обнажилась шея и даже видно было полушария груди, что обычно были спрятаны. Бисер красиво блестел и переливался на солнце. Вдруг дверь хлопнула и в комнату вошел Мерджан-ага, да так быстро, что Кизюм и среагировать не успела. Взвизгнула, прикрыла девичью грудь. Но коварный Мерджан все равно все видел. — Ты шпионка?! Он схватил ее за шею и прижал к стене. Страх холодом пробежал по спине Кизюм. Стало нечем дышать, девушка жадно хватала ртом воздух. — Нет, — сдавленно прошептала она. — Врешь. На кого ты работаешь? — Сюмбюль… думает, что ты шпион шаха Тахмаспа, — прохрипела та в ответ. Мерджан иронично усмехнулся и ослабил руку, но не отпустил. На испуганном лице Кизюм выступили слезы. — Это он тебе так сказал, да? Ну и много удалось про меня узнать? — Нет. Ты скучный! — выпалила неожиданно для самой себя Кизюм. Ее охватывала злость. Она не хотела играть в их мышиные игры, у нее вообще-то любовь и свои интересы. — И письма твои такие же скучные, как и ты сам. Как можно жить одними цифрами и отчетами? Бесконечное «пришло столько-то», «ушло столько-то». Это все? Вся твоя жизнь! — Меня моя жизнь вполне устраивает. А вот ты могла бы проявлять в работе больше рвения и старания. Да и благодарности бы не помешало. Ты хоть раз ходила к Гульфем хатун сказать спасибо за перевод в столицу? — Не очень-то и хотелось быть здесь. Мне и в Манисе вполне нравилось. — Неблагодарная крыса! Он помолчал, зло глядя на Кизюм, потом отпустил руку. Кизюм закашлялась и осела на кровать. — Знаешь, что грозит тем, кто отрицает свой пол и переодевается в мужчину? — и, не дожидаясь ответа, Мерджан продолжил: — Смертная казнь. — Нет, пожалуйста, я ничего такого не хотела… — пролепетала в страхе Кизюм. — Зачем ты притворялась мужчиной? — гневно глядя на неё спросил он. — Ну не совсем… мужчиной. Все же евнухом притворяться проще. Я не хотела, чтоб меня разлучили с братом. Он все, что у меня осталось. Он — вся моя семья. Я солгала, и нас купили вместе… А потом я подкупала лекаря на осмотрах. Да и брат помогал мне скрывать это ото всех, — начала всхлипывать Кизюм. Брат был для нее больной темой. — Пожалуйста, не говори никому! — А где гарантия, что Сюмбюль тоже ничего не знает? Может, это изначально был его план — подсунуть сюда девушку? — Нет-нет, он не знает. Я надеюсь, что смогу попроситься назад в Манису со временем и вернусь к брату. Больше мне ничего не надо. Правда, клянусь. Мерджан помолчал, раздумывая. Потом предложил: — Я никому не говорю, что ты девушка, ты не говоришь, что я раскрыл, что ты шпионишь на Сюмбюля. — Почему? — Он пришлет нового. А тебя я уже знаю. — Ты правда мне веришь? Спасибо, я правда ничего такого… — Я сделал на тебя запрос во дворец Манисы. Получил от главного аги следующее: «Шестнадцать лет. Ленив, мечтателен, наивен. Ошибки прикрывает старший брат, который смог подняться до старшего в уборке гостевых комнат». — Барибаши-ага меня всегда недолюбливал. Не такой уж я и ленивый, — буркнула Кизюм. — А как по мне, вполне честная характеристика. Шпион из тебя так себе, я сразу понял. — Ну спасибо. — Если жить хочешь, теперь работаешь на меня, а не на Сюмбюля. Поняла? Кизюм кивнула. — Славно. Вот тебе первый подарок в честь начала нашего сотрудничества. Письмо от брата из Манисы.