Чужие письма

             Оставшись в комнате одна, утерев брызнувшие слезы, Кизюм старалась справиться с волнением. «И что теперь, мне за Сюмбюлем шпионить придется? Еще чего не хватало! Расскажу про него Хасану, вот устроит он этому Мерджану!» Она даже представила, как Хасан схватит за шиворот старшего слугу и виртуозно исправит ему форму носа. Губы ее дрогнули в улыбке. Кизюм вздохнула. Нет, не скажет она, конечно, — ни к чему Хасану проблемы. Она еще хорошо помнила, как Мерджан справился в коридоре с нападавшими. С этим пора заканчивать. Надо придумать, как съехать из этой комнаты, ведь ни на кого более она работать не собиралась. А Мерджану она отомстит как-нибудь по-своему, но позже. Например, можно напихать бараньих какашек ему в туфли, пока он спать будет… Предаваясь мечтам о мести, она не сразу вспомнила о письме, что крепко сжимала в руке все это время. Как она могла! Успокоившись и выровняв дыхание, Кизюм распечатала небольшой квадратик пергамента.       Дорогой мой брат. Надеюсь, ты жив-здоров и у тебя все складывается хорошо, да сохранит тебя Аллах от происков шайтана. Прошу тебя, если будет у тебя возможность, вернись. С твоим отъездом словно оторвали у меня половину сердца.       Я здоров, но приезд юного шехзаде Мехмета прибавил нам всем работы. Все мы очень взволнованы большой честью, выпавшей нам. Лучшие дворцовые покои вычищены к его приезду. Я и не думал, что столько пыли у нас скопилось. Работать приходится даже по ночам, чтобы успеть в срок. Стер все пальцы до трещинок, натирая до блеска мраморный пол. Теперь охочусь за гусиным жиром на кухне… Говорят, шехзаде заведет здесь свой гарем. А, значит, и женская жилая половина дворца также должна быть приведена в порядок. И все же мы все очень рады. Дворец словно проснулся от долгого сна. Возможно, нас ждут большие празднества и выезды на охоту. И даже, возможно, будут фейерверки. Ты видел фейерверк уже? Говорят, очень красиво, словно тысячи звезд рассыпаются вокруг.       Желаю тебе удачи, верных друзей и доброго старшего агу, что будет милостив и не придирчив к тебе. Люблю тебя, твой брат Айгуль.       «Осторожный Айгуль» — с улыбкой подумала Кизюм: он и в письме оставался собой и из страха разоблачения называл ее братом. Сердце учащенно забилось — она тоже соскучилась по нему. Кизюм с тоской уставилась в стену и вздохнула. Знал бы ее родной Айгуль, в какой переплет она угодила. «Ничего из пожеланий брата не сбудется» — подумалось ей. Может, ее судьба в другом? Она выйдет замуж за янычара, выкупит брата, и все они заживут дружной большой семьей. Обязательно большой, как было когда-то… давно.       Кизюм почувствовала, что снова набегают слезы и прогнала непрошеные воспоминания. «Зловредный Ифрит сказал, что обоз, прибывший из Манисы, уезжает завтра, так что не стоит тянуть с ответом. Надо купить брату лечебные мази для смягчения кожи. Жаль, денег совсем мало осталось… Ничего, возьму что-то недорогое». Написать надо, что все у нее хорошо, не стоит его зря расстраивать. А если написать о Хасане? Нет, он начнет ругаться — там, в Манисе, все ее попытки романтических отношений пресекались Айгулем. Расскажет, когда выйдет замуж.       Остаток дня пролетел незаметно. Кизюм успела отправить брату коротенькое письмо, с покупкой мази не вышло. Ничего, в следующий раз.       Кизюм надела вышитый бисером лиф, а сверху зеленый полосатый удлиненный кафтан и улыбнулась своей задумке. Быть женственной в рабочей одежде евнуха с короткими стриженными волосами давалось с трудом. Вот Хасан-то удивится.       Как и было условлено, Хасан ждал ее в коридоре возле дальних гостевых покоев, которыми редко пользовались, и куда неделю назад уволокли сундуки. Он взял ее за руку, улыбнувшись, увлек в комнату. Здесь было пыльно, но была широкая тахта и стол, уставленный яствами: жаренный барашек, лепешки, яблоки-скороспелки, алыча и вино. Не к месту почему-то вспомнились отчеты Мерджана о том, что в прибывшей из провинции отаре не досчитались барана. Не выкрал же его Хасан! Тогда откуда мясо? Разве такое получишь на кухне? И неприятное предчувствие закралось внутрь. Но Хасан был любезен, восхитился ее нарядом и с любовью смотрел в ее глаза. Кизюм прогнала страхи.       Они выпили вина. Кило-сладкая жидкость обжигала язык. Кизюм никогда ранее не пила столь крепкого напитка, голова ее начала быстро хмелеть. Хасан расточал комплименты, но Кизюм все ждала, что вот-вот он скажет, что любит ее и женится на ней.       — У меня есть старший брат, он остался в Манисе. Надеюсь его увидеть еще раз когда-нибудь. Было бы здорово вас познакомить.       — Угу, — Кивнул Хасан и, наклонившись над Кизюм, поцеловал ее в губы. Все вдруг забылось, и она отдалась ощущениям. Руки Хасана скользнули ей на плечо, медленно гладили.       В дверь постучали. Кизюм испугалась, прервала поцелуй.       — Кто это? — зашептала она. — А вдруг нас тут обнаружат? Но стук повторился, он был выверено ритмичный.       — А, это друзья мои подошли. Не отмечать же одному.       — Друзья? Зачем?       — Затем, что мы, янычары — одна большая семья. Все у нас общее. Он открыл дверь, и в комнату вошло еще двое рослых мужчин. За ними щелкнул замок.

***

      По полутемному коридору шли две фигуры: первый — высокий, в черном одеянии, чеканил быстрый четкий шаг, второй — в зеленом полосатом, пониже ростом, семенил рядом, постоянно посматривая на спутника и вполголоса жаловался:       — Так и я говорю, Мерджан-ага, что не должно быть такого, чтоб покои гостевые были закрыты. Многоуважаемый Ахмед паша из Амасьи приехал с докладом в Диван, сейчас вот ужинает с остальными пашами совета, но ведь на ночь мы обязаны его разместить здесь. А они закрыты! Я проверял, дергал. И ключа нет. Все знают, что дубликаты всех ключей у вас. Не приведи Аллах, если кто там заперся.       — Разберемся, — хмуро ответил Мерджан.       Но Диль-ага все продолжал навязчиво беспокойно бурчать, пока они не подошли к двери. Мерджан снял связку ключей, висевшую на поясе на большом железном кольце и после нескольких неудачных попыток нашел подходящий. За дверью послышался шум, скрип и топот. Старший слуга поспешил, повернул ключ и открыл дверь. На тахте лежала Кизюм, халат был разорван. Мерджан подошел первым, он узнал ее сразу. Поморщившись, завернул поспешно в покрывало, скрыв с головой от глаз Диль-аги.       — Сохрани Аллах! Кто это? Что здесь произошло? Кто здесь пировал? Надо стражу позвать и лекаря. Как такое могло произойти, ведь охрана проходила здесь около часа назад! Что за злодеяние творится вокруг?!       — Тихо, не шуми. Я разберусь. Никому ни слова. Бледный Диль-ага беспокойно смотрел по сторонам — сомневался, как правильно поступить.       — Через окно ушли, гады, точно! Надо янычар позвать, пускай все обыщут тут!       — Не надо панику устраивать! — резко пресек Мерджан. И уже спокойнее добавил: — Пока повелителя в столице нет, я разберусь, если ты, Диль, болтать не будешь. Лучше людей для уборки позови. Иди! Паша ждать не будет.       Диль-ага поклонился и спешно покинул покои. Мерджан отвернул уголок покрывала и ощупал шею девушки. В маленькой жилке еще билась жизнь. Он завернул ее получше в покрывало и вынес из гостевых покоев.       Старший слуга нес Кизюм долго. Сначала коридорами, потом, зайдя в тупик, повернул кольцо. Стена заскрипела и двинулась, открывая за собой темный проход с лестницей, ведущей вниз. Они долго шли в темноте, Мерджан старался ступать аккуратно, благо, дорогу он знал хорошо и в темноте ориентировался. Здесь было холодно и пахло сыростью. Кизюм пришла в себя, сильно продрогнув. Кроме боли, разочарования и отвращения ее мучил еще и страх. Она не видела того, кто ее нес. «Неужели, Хасан ее теперь убьет?»       — Куда ты несешь меня? В Босфор выкинешь, проклятый?!       — Не сегодня. Ты еще нужна мне живая.       Кизюм узнала голос Мерджана, но страх не прошел. От этого тоже можно было всего ожидать. Все тело болело и ныло, ее подташнивало. Сил кричать и сопротивляться не было. Кизюм сдалась и покорилась судьбе. Пусть будет, что будет, думалось ей, все уже не важно. Возможно, Мерджан убьет ее быстро, и она перестанет чувствовать это жуткое омерзение ко всему и к самой себе.       Мерджан поставил Кизюм на ноги, с силой толкнул стену. Та скрипнула и двинулась вперед. Они вышли в хорошо освещенный очень узкий коридор. Здесь было много факелов, свет слепил глаза. Тело показалось Кизюм чужим и тяжелым, голова закружилась, все поплыло вокруг. Старший слуга поймал ее и снова нес куда-то, теперь наверх. Оказавшись возле невзрачной деревянной двери, Мерджан тихонько постучал.       Дверь приоткрылась лишь чуть-чуть. В щели появилось заспанное лицо Фахрие с непокрытой головой и распущенными черными волосами.       — Чего тебе?       — Еще одна. Живая. Жду в банях.       — Позови кого-нибудь другого.       — Ты мне должна. Забыла?       — Проще самой тебя убить.       — Попробуй. Давай прямо сейчас.       — Да пошел ты! — фыркнула Фахрие и попыталась закрыть дверь. Но Мерджан успел просунуть в щель ногу:       — Я жду.       — Да иду я, одеться дай.       Мерджан отнес Кизюм в баню для служанок. Пройдя предбанник, он положил ее в парной на мраморной стол для массажа. Гёбек таши был еще холодным, Кизюм сжалась, подтянула к животу колени, по ее лицу текли слезы, рот она зажимала себе рукой, сдерживая крики. Мерджан возился с печкой. Вскоре затрещал сухой хворост, стало ощутимо теплее.       Когда пришла Фахрие, печь уже достаточно протопилась. Она развернула покрывало, строго, не дрогнув, осмотрела Кизюм. Мерджан ждал за дверью, когда Фахрие вышла, выражение лица ее было жесткое и усталое.       — Как она? — спросил Мерджан.       — Жить будет. Но у нее кровотечение, ей надо лекаршу.       — Лекарши болтливы. Эта дурочка выдает себя за евнуха, живет со мной в одной комнате.       — Вот тебе повезло! — иронично заметила Фахрие.       — Сюмбюль постарался. Если слух пойдет, никто не станет разбираться — придушат и все. И мне тоже достанется. Сделай как всегда, как с той наложницей Мехмета, что забеременела.       Фахрие недовольно посмотрела на Мерджана, ей опять доставалась грязная работа. Но жаловаться не стала:       — Тогда иди на кухню. Нужен отвар полыни…       — …крапивы и корня дягиля, — Продолжил Мерджан. Он знал об этом больше, чем хотелось бы. Шах Хубан после посещения мужа всегда просила эти травы.       — Да, — кивнула Фахрие. — И чистая одежда. И сладкое что-нибудь — полынь, знаешь ли, не каждая выпьет.       Пока Мерджан ходил на кухню, Фахрие сняла с Кизюм разорванную одежду и бросила в печку. На пол посыпался мелкий белый бисер. «Зараза! Это сколько потом убирать придется!» Стала заворачивать измученную девушку в простыню. Кизюм, чуть было задремавшая, снова пришла в себя и начала плакать. Слезы все лились и лились по ее лицу, тело трясло в судороге.       — Ну чего, чего ревешь? — отчитывала Фахрие, обливая ее водой из круглой миски. — Хватит уже!       — Жить не хочется!       — Жизнь продолжается. Кто это сделал с тобой? Ты знаешь его? Сможешь опознать?       — Янычары.       Фахрие стиснула зубы, и перестала ругать Кизюм. В ней просыпались ее собственные обиды, а их она решала всегда одним способом.       — Отомсти. Чем ни мотив, чтобы жить? На вот, — Фахрие достала из-за пазухи кинжал. — Всегда носи с собой.       Кизюм до боли в суставах сжала рукоятку кинжала, и слезы высохли.