***
Кизюм проспала все утро. Когда к полудню разлепила глаза и обнаружила себя в темноте, то не сразу поняла, где она. Оглядевшись, узнала покрывало. Вставать не хотелось. Не хотелось вообще ничего. Тело ныло: низ живота и промежность тянуло, сильно болели запястья. Кизюм потерла руки. Яркая вспышка пронеслась в памяти: Хасан навалился всем весом и удерживает ее, не давая пошевелиться. Кизюм зажмурилась и резко открыла глаза. Все хорошо, она в безопасности. В темноте и безопасности. Никто не тронет. Она сжалась и обняла себя руками. «Отомсти!» — Вертелись в голове слова Фахрие калфы. Рука скользнула на грудь, где прятала кинжал. Представилось, как ночью в коридоре она встретит Хасана и, напав сзади, всадит нож ему в живот. А потом найдет его дружков. Ее бледные губы сложились в усмешку. После полудня в комнату пришел Мерджан и выдвинул ее вместе с матрасом из-под тахты. — Живая? — Да, — поморщившись от света, ответила Кизюм. Подтянулась на руках, села. — Голова немного кружится. — Я сказал Окуль аге, что послал тебя в Манису с письмом. Кизюм отводила глаза в сторону — на Мерджана, после вчерашнего ее позора и его помощи, почему-то было стыдно, неловко смотреть. Как теперь к нему относиться, Кизюм не знала, толком еще не разобралась в себе. Все изменилось, перевернулось с ног на голову. — Спасибо. И за вчерашнее тоже, — тихо проговорила девушка. Рот Мерджана криво дернулся. Он ничего не ответил на сказанное. После недолгого молчания старший слуга заметил, что пирог не тронут. — Ты так ничего и не ела. — Не хочется. — Плохо. Надо есть. У нас с тобой большие планы. Кизюм не спрашивала, какие такие у них планы. Он заставил ее надеть хиджаб и закрыть лицо, чтоб никто не узнал, и повел коридорами. По сути, ей было все равно, куда. Они вышли из жилой части дворца, обогнули его и вошли в двухэтажное здание. Коридоры она узнала — Мерджан привел в казначейство. На улице слышался топот и зычный гомон мужских голосов. Он подвел Кизюм к окну, закрытому ажурной решеткой. Несколько сотен воинов в красных одеждах с полной экипировкой стояли в несколько рядов. — Сейчас проходит смотр всех дворцовых янычар. Узнаешь ли ты кого-нибудь из них? Да, там в четвертом ряду стоял Хасан, а рядом с ним еще те двое. Тошнота и ужас накатили на Кизюм. Ее затрясло. — Нет, — буркнула Кизюм и отвернулась к стене. — Если ты не скажешь, кто это, они найдут новую жертву. Все повторится. Посмотри еще раз. Кто из них? — Они меня убьют, если скажу. Всем раскроют, что я девушка. — Нет. Они не видят тебя. Даже не узнают, что ты здесь была. Она обняла себя за плечи и, заплакав, медленно сползла по стене. Больше от нее Мерджан ничего не добился. Он злился, но и придумать что-то еще не смог. Как воздействовать на девушку, не сломав ее окончательно, он не знал. Они вернулись в покои, и Кизюм снова легла под тахту, сжалась в клубок, заплакала, и сама не заметила, как уснула. Вечером пришел Мерджан и принес еды. Сев на тахту напротив нее, он стал задавать неприятные вопросы. Хотелось убежать, но бежать было некуда. — Как они узнали, что ты девушка? — Я сказала одному. — Зачем? Кизюм закрыла лицо руками, комок от воспоминаний застревал в горле. — Тебе не понять. Он мне понравился. Он… я думала, у нас все серьезно и он женится на мне. — Янычары не имеют право жениться. Их жизнь принадлежит султану. — Я не знала… —Все мы заложники рабского положения. Желать здесь своего счастья — непозволительная роскошь. Мул должен работать, тащить поклажу, погоняемый кнутом хозяина, мечтать лишь о пище и отдыхе, — дрогнувшим голосом сказал Мерджан. Кизюм удивилась этой длинной речи. В ней была горечь и презрение. Захотелось спросить, любил ли он когда-нибудь, но она не решилась. Старший слуга вздохнул и снова холодно продолжил: — А остальные? Сколько их было? — Еще двое. Они пришли позже, — как можно отстраненнее отвечала Кизюм, стараясь не расплакаться снова. — Могли там дежурство нести, так? — Не знаю. — Почему отказалась показать их? — А что было бы? Они бы всем на допросе рассказали, кто я. Мне бы конец пришел. — Моего слова хватило бы. — Нет, — Кизюм замотала головой, подтянула колени и обняла себя руками. — Мне страшно. — А ходить теперь в коридорах не страшно будет? А другим как? Кизюм сжалась и ничего не ответила. Все просто — она убьет этих выродков сама! Мерджану она говорить о своих планах не стала, он бы над ней посмеялся и только. Мерджан разрешил девушке остаться в комнате еще на день. Утро пролетело незаметно. После обеда она проснулась оттого, что кто-то скребся в замке. Это было странно, для Мерджана было еще рано. Он ушел принимать обозы со снедью. В комнату вошли знакомые бесшумные туфли с отделкой из синего бархата и позолоченными носами, в голове пронеслось: «ни у кого более таких нет». Сюмбюль! Туфли потоптались возле тахты Мерджана, приподняли матрас и быстро ушли. Снова щелкнул замок. Кизюм вылезла из своего укрытия и подошла к тахте. На первый взгляд ничего не изменилось. Она подняла матрас: у самого края под ним лежал небольшой зеленый комок-платок. Развернув его, увидела ожерелье из золота и изумрудов. Она так и ахнула. Никогда не видела такой красоты! Оно, наверно, очень дорогое. Под матрасом было еще что-то. Она отогнула матрас сильнее и наткнулась на книгу в старой изрядно потертой кожаной обложке. Она открыла первую страницу: Газели Сафита эфенди. Сиянье твоих глаз рождает красноречие соловья во мне, От страсти к кудрям твоим, я потерял голову совсем. Это было так странно — сборник поэтических любовных стихов и Мерджан. Она полистала книгу и вдруг заметила: страницы словно склеены, середина книги вырезана аккуратным квадратом, а внутри лежат письма. Это был почерк Мерджана, Кизюм узнала сразу. Прости мне мою дерзость, эти письма я сожгу, но здесь буду обращаться к тебе на ты, Любимая, как не делал никогда и никогда не сделаю при встрече. Ты не прочтешь, я знаю, но и хранить это в себе невыносимо… Кизюм спешно пробежала глазами по тексту ниже. «Как жить дальше, если знаю, что никогда не увижу тебя больше, Госпожа моего сердца?» Она поняла, что нашла что-то очень личное. Сердце бешено стучало в груди. Это было то самое, что хотел найти Сюмбюль. Что уничтожит Мерджана. Она и вправду шпион никудышный, под матрас заглянуть не догадалась. Да и не особо старалась… Так глупо было верить в то, что она видела вокруг. Все здесь совсем иначе. В коридоре послышались голоса. — Вот сейчас мы и проверим, уважаемый Мерджан-ага, говорите ли вы правду. Проведем обыск как полагается при свидетелях. На Кизюм накатил холодный ужас, в страхе она закрутилась на месте. Как ушли из комнаты те свиньи?! … Окно! Она захлопнула книгу и спрятала ее вместе с узелком за пазуху халата. Открыв ставни, она подтянулась и залезла на подоконник. Прыгнув в окно, девушка оказалась в коридоре, ведущем в сад.***
Перво-наперво она решила спрятать книгу, а после направилась в сад. Оглядываясь вокруг, она искала место поукромнее. Если бы можно было только продать это чудо! Но такое дорогое колье так просто не продашь, Кизюм понимала. Да и поиски не прекратятся. Лишь один вариант подходящий — закопать, а после, когда все стихнет, видно будет, что делать. — Кизюм ага! Как быстро ты вернулся из Манисы. Кизюм вздрогнула и повернулась на голос. Перед ней стоял круглый как апельсин с плоским как лаваш желтым лицом, старший над посыльными евнухами — Окуль ага, и хитро ее рассматривал. — Что ж ты вернулся и шляешься без дела? Доложился уже? Так, пойдем, у меня писем скопилось, надо разнести. — Нет, я… это… не могу. — Это еще почему? — У меня поручение… Письмо для Гюльфем-хатун. — Да? Так давай я передам. — Нет, надо лично в руки. — Что ж тогда ты делаешь саду? — А… э… розы! Мне с письмом надо принести розы. — Розы? — Да. Это… ну… шехзаде Мехмет благодарен госпоже, что она так хорошо подготовила дворец к его приезду, и просил передать письмо и розы. Но по дороге… Короче, я хотел взять из сада здесь, чтобы посвежее были. Врала Кизюм очень плохо и нескладно: она понимала, что ляпала, что приходило в голову. Окуль-ага смотрел недоверчиво. — Ладно, режь розы, и я тебя провожу в Ташлык. Ты же там ни разу не был, так? Отделаться от Окуль-аги не удалось. Срезав кинжалом Фахрие колючие стебли с высокими пышными белыми цветами, в сопровождении старшего аги Кизюм отправилась в гарем. Небо и земля по сравнению с жилыми комнатами евнухов. Множество факелов горело в коридоре, хоть была и не ночь. Пол был устлан мягкими коврами. Охрана расставлена на каждом шагу, куда ни глянь. Все говорило здесь, что девушек оберегали и ценили. Но ведь и ковры надо чистить… Кто все это убирает? «Все не так, как кажется», — напомнила себе Кизюм. Покои любимиц султана располагались на втором этаже. Гюльфем давно не посещала покои султана, но как наложница, родившая ребенка, хоть и умершего впоследствии, пользовалась полагающим ее статусу почтением. Только в покои Гюльфем-хатун разрешил ушлый Окуль зайти Кизюм без сопровождения, остался ждать за дверью. Кизюм отдала розы дежурной служанке. На голос вышла из дальней комнаты сама Гюльфем в темно-пепельном платье. Волосы её были убраны и закручены на затылке, покрыты темной, в тон платья, вуалью. После смерти Хатидже Гюльфем перестала ярко одеваться и украшать себя. Душа ее все еще скорбела по подруге. Цветам она обрадовалась и грустно, но очень тепло улыбнулась. — Это же ты из Манисы? — Да, госпожа, Кизюм. Я вам очень благодарен за перевод и за внимание к моей судьбе, — говорила Кизюм чужим голосом шаблонные слова. — Как тебе живется? Гюльфем-хатун смотрела на юного агу добрыми лучистыми глазами, словно родная мать. Кизюм вдруг захотелось заплакать и прижаться к госпоже. Все-все рассказать, все, что с ней приключилось… Нельзя! Кизюм порывисто выдохнула: — Все хорошо, госпожа. Благодарю вас. Всего вдоволь. — Ты живешь в общих покоях? — Нет, с Мерджаном-агой. Это на время ремонта, так как мало свободных мест. — Не обижает тебя? Кизюм закусила губу. Надо было решаться. Такая добрая Гюльфем-хатун не могла играть в игры. Да и Шах Хубан, по рассказам Сюмбюля, ничего ей не сделала. — Госпожа. Я должен признаться. Приехал из Манисы и очень устал. Я спрятался под тахту, чтобы отдохнуть… Гюльфем покачала головой, словно журя его, но мягкое выражение ее лица не изменилось. — Кто-то вошел и подбросил под матрас Мерджана-аги вот это, — Кизюм достал из-за пазухи темно-зеленый узел-платок. Гюльфем удивленно взяла и развязала узел. На лице ее появилась тяжелейшая скорбь. О потере украшения дочерью повелителя шумел весь гарем. Обыскали всех служанок и наложниц. Как же, подарок самого султана! Михримах разыгрывала из себя расстроенную, но кто бы решился на такую безрассудную кражу без ее ведома? Только безумный. Все Гюльфем поняла. — Ты правильно поступил. Я запомню твою честность и порядочность. Ступай. Как только Кизюм вышла, довольный Окуль-ага вручил ей письма для пашей Дивана и отправил разносить. Вернулась она в комнату лишь уже когда стемнело. Возле двери стоял сердитый Сюмбюль и двое евнухов-стражей. — Обыскать! — приказал главный евнух Ташлыка. — По велению госпожи Михримах Султан Хазретлери каждый должен быть обыскан. Кизюм похлопали по бокам, по небольшой груди: выпал кинжал, звякнув об пол. Больше у нее ничего при себе не было. Пока шел обыск, она опустила взгляд и убедилась — туфли! «Те самые туфли, что заходили! Как же подло!» — Ты где ходил?! — спросил подозрительно Сюмбюль. — Я был в Манисе, ага. Только приехал. А почему обыск? Пропало что-то? — как можно невиннее спросила Кизюм. Сюмбюль не верил, но возразить ему было нечего. — За мной, — махнул он стражам. Они покинули коридор. В комнате все было раскурочено: и матрасы, и содержимое сундуков. Мерджан, совершенно спокойный, складывал аккуратно в сундук свою одежду. Кизюм зашла и закрыла за собой дверь. Принялась прибирать матрас и разбросанный свой зеленый полосатый халат и шаровары. — Где ожерелье? — тихо спросил Мерджан. — Отдала Гюльфем-хатун. — Хорошо. Повисло молчание. Мерджан смерил Кизюм взглядом и шипяще спросил: — А книга где? — В библиотеку спрятала. Взгляд у него был такой, словно он хотел ее убить, да и сжатые его кулаки говорили об угрозе. — Ты читала? — Нет, — слишком поспешно ответила Кизюм. — Врешь! Тогда не стала бы прятать. — Только пару строчек, а потом сразу закрыла. — Не вздумай играть со мной! Для тебя это будет дорого стоить. Завтра же с утра мне вернешь, со всем содержимым! И да, приступай к работе. Твой отдых закончен.