***
Мерджана терзали мрачные переживания. Что почувствовала она когда прочла? Презирает его? Он умер, верно, для нее. Ей все равно? Как больно, что таким будет окончание всех отношений между ними. Теперь воспоминания о ней будут окрашены стыдом и досадой навсегда. Играла музыка, он прошел заросли и увидел её в красном свадебном платье. Рядом стоял высокий мужчина в чалме. — Ты зачем приехал? Каждый человек должен знать свое место! — крикнула ему Шах-султан. — Ты здесь не нужен. Убирайся! — крикнул на него мужчина и толкнул его в грудь. Мерджан упал, и… провалился во тьму. Тьма обволакивала и кружила его. Сон оборвался. Мерджан тяжело дышал, стараясь понять, где он. В темноте показалось, что опять он в Едикуле. Страх подступил холодными мурашками по телу. Нет, он в Топкапы… во дворце. Все прошло. Она ли помогла ему? Он всматривался во мрак, пытаясь удержать в памяти лицо Шах Хубан. Она выходит замуж? Правда ли? Другой будет иметь возможность дотрагиваться до нее, а он даже увидеть ее не может! Одиночество, пустота и горькая безнадежность ощущались им как никогда остро.***
Днем занимаясь счетами, Мерджан с удивлением заметил, что ему не хватает Кизюм. Этой дерзкой девчонки, совершенно переставшей его бояться и болтавшей без умолку. Ее гомон и веселый нрав отгонял от собственных темных мыслей. Что ему этот дворец? Сколько ему еще осталось? Что еще они придумают? Стараться ради людей, которые тебя ненавидят, не было никакого желания. Он, словно старая мельница, погоняемая ветром, выполнял прежнюю работу по инерции, ощущая только пустоту в душе. Вестей от Кизюм не было. Доехала ли она? Все же дальнее путешествие для девушки очень небезопасно. Зима закончилась и весна вступила в свои права. Дни становились солнечнее и длиннее. Наступил Курбан-байрам, праздник вышел сдержанный — повелитель все еще скорбел по умершему сыну. Как и полагается, он собрал своих детей, маленькую внучку и Гюльфем. Каждый поздравил повелителя, пожелал ему долгих лет. Когда же близкие султана выходили из его покоев, Мерджан подошел к Гюльфем и попросил уделить ему немного времени. Он поздравил хатун с праздником и, опустив глаза, сказал: — Не сочтите за дерзость, я слышал, что вы недавно получили письма от Шах-султан. Мне запрещено писать ей… Скажите, здорова ли госпожа? — Госпожа здорова, Мерджан. Гюльфем боролась с собой. Лицо Мерджана выражало с трудом скрываемую муку. Гюльфем вздохнула. — Госпожа очень беспокоилась о тебе. Куда ты пропал, и что с тобой тогда стало я не знала. Но кто-то ее все же оповестил. Она написала много писем главам провинций и санжак-беям, написала и Кадию-эфенди. Все они написали повелителю и отзывались о тебе хорошо, как об умном и честном человеке. Она приезжала в Стамбул, несмотря на проблемы с Михримах-султан, и разговаривала с Рустемом-пашой. Не знаю, что она ему сказала Мерджан, но это благодаря ей тебя перевели во дворец. И благодаря письмам и обращениям Кадия-эфенди повелитель, скорбящий о шехзаде Мехмете, не забыл о тебе. Госпожа не хотела, чтобы ты знал об этом. Но мне кажется важным, чтобы человек сам имел возможность сделать выбор. Мне жаль, что все так складывается. — Госпожа выходит замуж? — спросил он о наболевшем. — Кто тебе сказал? Это не совсем так. Эсмахан выходит замуж за главу провинции в Димитоке, этой весной. Мерджан поклонился. — Иншалла. Да будет этот брак счастливым. Да вознаградит вас Аллах, госпожа, за вашу доброту. — С праздником, Мерджан. «Значит, Кизюм говорила правду». — Сердце бешено стучало в груди Мерджана. Он снова обрел и снова ничего не мог сделать с этим. — «Почему Шах-султан не хотела, чтобы я знал о ее помощи? Она что, думает, что он сможет ее действительно забыть? Вычеркнуть все годы? А Эсмахан? Она росла на моих глазах…». — Эсмахан была ему как дочь, но ее свадьбы он не увидит.***
Прошел еще месяц и случилось долгожданное. По коридору бежал взбудораженный и довольный Рустем-паша. Оттолкнув Мерджана, он ворвался в покои повелителя с громкой новостью: — Хюррем нашлась! Мерджан вбежал следом с двумя стражниками, но повелитель лишь рукой махнул в знак, что все в порядке. При других обстоятельствах Рустема бы казнили, но не сейчас. Повелитель был очень рад, забыл обо всем. Когда Бали-бей наконец-то привез Хюррем, во дворце устроили большой праздник. Даже фейерверки были запущены в небо. В гареме пели, играла музыка, раздавали сладости. Когда радость первых дней прошла, Хюррем, въехавшая в свои покои, стала вникать в дела и новости гарема. Михримах пожаловалась, что должность Старшего слуги по-прежнему выполняет Мерджан-ага, слуга тетушки Шах-султан. Хоть ему и запрещено писать письма, но гложет, что может он продолжать шпионить. Они все одного хотят — Мустафу на трон посадить. На этой должности нужен свой человек, чтобы в покои повелителя кого попало не водили. А если и водили, то так, чтобы Хюррем об этом знала. Этим же вечером Хюррем готовилась идти в покои султана Сулеймана. На ней было красивое белое шелковое платье, расшитое золотым кружевом. На тело ее были нанесены ароматные масла, на шее драгоценное колье — вся она сияла, словно солнце. Выгнав служанок, она осталась наедине с Фахрие и начала с ней витиеватый разговор. — А что Мерджан-ага, рад ли моему возвращению? — Не знаю, госпожа, наверное. — Ты бы выяснила. Выпей с ним за мое возвращение. Ты ведь можешь найти с ним общий язык. Добавишь ему в щербет вот это. Хюррем достала маленький бутылек с прозрачной жидкостью и протянула Фахрие. У Фахрие сердце сжалось и ухнуло в пропасть, но она себя не выдала. — Госпожа, недавно умер помощник Старшего слуги Кизюм. Если после вашего возвращения умрет и Мерджан-ага многие подумают на вас. Разговоры пойдут. Можно поступить по-другому. Хюррем улыбнулась своей помощнице, удивляясь ее мудрости.***
В ложнице Сулеймана ласковая, словно кошка, Хюррем, улыбаясь, завела разговор, как она счастлива вернуться домой. Видеть вокруг родные лица, обнять детей, быть в объятиях возлюбленного супруга. — Повелитель, радость переполняет меня от встречи с вами, да так, что мне хочется всех людей вокруг сделать счастливыми. Старший слуга Мерджан-ага служит здесь уже много лет, мне кажется, было бы хорошо подарить ему свободу и вознаградить за годы честной службы. Султан улыбнулся, но ничего не сказал, лишь наклонился и поцеловал ее губы. Позже, наедине, он думал над словами своей Хасеки́. Вся эта историю с Михримах и то, что Мерджан был заточен в Едикуле, могли зародить в душе Старшего слуги обиду. Отпустить его показалось Сулейману вполне мудрым решением, да и повод был хороший. Хюррем же времени зря не теряла — в старом дворце нашла она нужного человека, сговорчивого и падкого на деньги Локмана-агу. Мерждан-ага был лично отблагодарен султаном Сулейманом: выданы были из казны за годы службы тысячи дукатов и свиток, подтверждающий свободу. Еще месяц Мерджан передавал все дела, объяснял Локману-аге тонкости работы. Когда же оставались последние дни, он передал записку Фахрие о необходимости встречи. Разговор состоялся в банях для служанок. — Ты хотел меня видеть? — Да. Хотел попрощаться. Ты знаешь, я ухожу. Это тебе. Фахрие открыла маленькую шкатулку из черного дерева. Внутри на отделанной черным бархатом подкладке лежали золотые изящные серьги с небольшими красными камушками. — Мне кажется, красный — это твой цвет. Фахрие все зарабатывала, достигала и выгрызала сама. Смотря на эти сережки, она почувствовала непривычную теплоту, а себя маленькой, слабой и уязвимой, как когда-то в детстве. «Наверное, Шах-султан купил, но решил, что недостаточно для нее хороши», — попыталась разозлиться Фахрие. — Я и сама могу такие купить. — высоко задрав подбородок гордо ответила Фахрие. — Не возьмешь? — Возьму. Мерджан улыбнулся, Фахрие улыбнулась в ответ. — У меня тоже есть кое-что для тебя, — Фахрие достала маленькую записку из рукава. — Приказ Хюррем султан. Читаю все твои письма, благо, их не много. Мерджан развернул записку: Кизюм просила навестить ее, как будет время, в доме Матракчи. «Живая! Так вот куда подевалась эта девчонка! Все решила по-своему!» — Про это письмо никто не знает. Хватило же ума дурочке подписаться старым именем. Мерджан хмыкнул и, помолчав, все же спросил: — От Шах-султан не было писем? Фахрие покачала головой. — Думаю, ее кто-то предупредил, что твои письма теперь все читаются. У Мерджана было тяжело на сердце, он все же думал, что не пишет госпожа совсем по другой причине. В слух он ничего не сказал. Пора было уходить. — Прощай, Фахрие. — Удачи, Мерджан.***
Прошло несколько мирных лет. Повелитель не ходил в походы и военный налог не собирал. Люди стали получать излишек прибыли в виде продуктов и товаров. Паломники все чаще и смелее отправлялись в богоугодные поездки. В этот вечер на улице лил стеной сильнейший дождь и даже сверкала молния. В дом Насух-эфенди постучали. Оказалось двое мужчин, совершающих Хадж. Один был успешный торговец, наконец-то накопивший для этой поездки денег. У второго от серой хвори выздоровел единственный сын. Каждый из них хотел возблагодарить Аллаха. Кадий-эфенди в записке просил приютить на одну ночь путников, так как гостиницы переполнены. Накормив и разместив на ночлег, он уже желал им доброй ночи, как услышал, что звякнули тарелки в женской половине. Он поспешил туда. Конечно, его жена начала прибирать посуду! — Ну чего ты? Чего подорвалась! Я же хозяин в доме! Сказал, что сам все уберу, значит, сам уберу! Присядь. Смешно шагая в развалку, Кизюм, а теперь Марьям, положа руки на большой живот, присела на лавку, с улыбкой наблюдая за мужем. К концу лета они ждали ребенка. Прозорливые соседки по форме живота уверенно определили, что будет мальчик. — Что путники? Откуда? — Были в обители Меркеза-эфенди. Теперь вот в Мекку едут. — Доброе дело. Сохрани их Аллах. — Рассказывают, что Шах-султан вышла замуж. За кого-то из главных в обители. — Жаль… — тоскливо потянула Марьям. — Тебе жаль, что сестра повелителя вышла замуж? — Нет, — усмехнулась Марьям. — Мерджан-ага так ее любил. Мне думалось, что они буду вместе. — Может, он купил поместье, нашел себе добрую вдову с тремя детьми и теперь вполне счастлив. Марьям грустно улыбнулась: — Мерджан-ага может быть счастлив только с одним человеком, только ею и дышал. — Ты так его хорошо понимаешь? Знаешь, я даже немного ревновал к нему тебя. — Да? — Переживал. Думал, что же вас так связывает? — Он мне как старший брат. — Да, я это потом понял. Он перед никяхом подошел и сделал мне напутствие, что если я тебя буду обижать, он со мной разберется. Думал, дырку взглядом прожжет. Марьям рассмеялась. — Верю. У него взгляд тяжелый. Странный человек… Никто так не умеет скрывать свои лучшие стороны характера, как он.